***
…По сути, смерть — это всегда что-то переломное и уже неподвластное обратимости. Смерть — это мотив, способный сподвигнуть человека на дурные поступки. Такемичи постукивает ногой нервно, когда стоит перед дверью одноместной палаты больницы. По крайней мере, он успел пережить часы до вердикта. Он сонно моргает, и уголки губ сами порываются в стороны. Потому что на часах далеко не пять тридцать, а значит — Такемичи успел. Есть множество преимуществ в том, что ты имеешь способность перемещаться во времени. Но большая часть в этом — минусы, которые отделяют тебя от спокойствия в одни часы и от крышесносного самопожертвования в другие. Больше всего Такемичи боялся, что однажды он переместится в будущее… и ничего уже не останется. Он снова придет к нулю. Увидит как все — друзья, которые раньше в его жизни не имели значения, либо же девушка, которая умирала чёртову сотню раз… пострадают от его подчиняющей время силы. Какая будет первая мысль в этот момент? Что он будет чувствовать? Такемичи сжимает ладони в крепкие кулаки, стараясь не думать об этом. В будущем никто не поинтересовался, почему вдруг он стал неделями отсутствовать. Почему покинул работу, почему не отвечает на экстренные звонки. А все потому, что звонков не было. Буквально — ни одного. Никто не звонил Такемичи в будущем. А здесь были друзья. Здесь оставались многие. И если сейчас появится возможность встретить маленького Наото, то стоит пожать ему руку крепче. Ведь спустя бесчисленное множество перемещений во времени Такемичи привык ощущать, когда будущее действительно изменилось в лучшую сторону. Сейчас, вроде как, вышел похожий случай. Он сидит у двери палаты долго, потому видит каждого человека, проходящего мимо. Мать Чифую приходит первой. С подрагивающими пальцами настолько, что хочется взять за руку. С глубоко пролегающими под глазами пятнами — с трудом можно распознать синяки через них. Такемичи не знает, но она не впервые переживает подобное. На улице необычно холодно, а звонок, ожидаемый от совершенно другого человека, приходит от женщины. Ее голос ровный, когда передает слова, вызывающие лишь сердечный приступ, либо же просто — разрыв сердца. О том, что близкий человек находится в центральной больнице. Это не приговор. Лишь повреждения, свойственные мальчишке из Токио. Особенно с таким буйным характером. По крайней мере, если возникнут вопросы с полицией — а они возникнут, придется сказать, что попал в уличную драку, либо же заплатить штраф за то, что в нее ввязался. Что-то госпоже Матсуно подсказывало, что ее сын ничего не скажет, когда вернётся в сознание. И это недоверие — лишняя боль, но к боли она привыкла спустя столько времени. — Такемичи-кун, — произносит она, и плечи очень уставшего парня, просиживающего штаны прямо у двери палаты друга, вздрагивают. — С ним ведь что-то произошло? Такемичи знал, что вопросы раньше прежнего должны посыпаться на него. Вердикт был таков: сильное повреждение лица, пара сломанных ребер. Даже если Баджи не бил Чифую по чему-то другому, кроме лица… Он свой удар рассчитывал, пусть за ним и велась слежка. И теперь, хотя бы до того момента, как Чифую придет в сознание, придется оттянуть время. Она видит его впервые. Он ее тоже. Поэтому блондин натягивает на лицо улыбку, надеясь, что женщину не затошнит от очередной фальшивости, и быстрее старается выдумать ответ. Ответ отсутствует. Если говорить честно, то это удача. Такемичи просто успел прийти вовремя и перевел основное внимание на себя. Он, забегая на базу «Вальгаллы», больше всего ожидал увидеть очертания спины Баджи, склонившегося над светловолосым… мальчиком. Верно. Только черт его лица сквозь реку крови не было видно. Он мог заметить, как тяжело командир выдохнул и как его глаза не могли закрыться, с чем-то непроницаемым глядя на обезображенное лицо прежде верного ему человека. На его скулах оставались капельки крови, которые он вовсе не спешил вытереть. Его губы дрогнули, он сделал шаг в сторону, а после улыбнулся — Такемичи ещё не видел подобного. Слишком безумно, почти отстранено, так сильно, что у людей в округе наверняка затряслись коленки в испуге. — Я прошел тест? — спросил Баджи, распустив волосы. Красивыми кольцами они рассыпались по его широким плечам. Ханма, стоящий поодаль, тогда поднял голову. Левой рукой махнул ему почти поощрительно и сквозь довольные и удивлённые вздохи прочих вальгаллавцев преподнес бывшему командиру прежде снятую куртку. — Хватит с него на сегодня, — махнул рукой временный Глава на мальчика. — Повезло, что пришел свидетель, — кинул весёлый взгляд на Такемичи он после. Сердце неожиданно треснуло от облегчения. И Такемичи решил, что в этом заключалось спасение. Нужен был обычный свидетель. Иначе они скинули бы обезображенный труп в реку в качестве предупреждения? Пожалуй, для уличных разборок это бы перешло границы. Но также Такемичи знал, что каким-то образом они стали мафией. А взрослой мафии, состоящей из основных преступников города, подобный поступок очень бы соответствовал. Причина состояла не в этом. Такемичи ещё никогда так сильно не ошибался. Что в общем итоге он мог ей сказать сейчас? Такемичи думал об этом, когда заглядывал в узкие кобальтовые глаза. Извините, я спас вашего сына от преждевременной смерти? Было удивительно, что они его отпустили без каких-либо разборок. Будто Такемичи был задним местом, шестеркой. Но по крайней мере они позволили подхватить едва ли дышащего мальчика под руки и на собственном плече донести дальше. Чтобы потом позвонить в скорую. — Я… — неуверенно открывает рот он. Оправданий раньше не требовалось. И Такемичи не склонен ко лжи — по сути, лгать он попросту не умеет. Этим он Чифую всегда очень нравился. — Я не знаю, — выдыхает в итоге он. Крики, на самом деле, не ступают вслед за оставшимся хаосом. Она почему-то моргает ещё более устало, и сердце Такемичи сжимается от вины и жалости. Она знает, что он солгал. — Если я спрошу одну вещь, — говорит она, присаживаясь рядом на лавочку. — Ты сможешь мне не солгать, Такемичи-кун? Он же на деле не знал, сможет ли не солгать теперь. И женщина поняла его без лишних слов, темная челка ее растрепанных волос неожиданно упала на кобальтовые глаза. — Я знаю, что в этом замешан Кейске-кун, — прищурившись, она попыталась вспомнить не единожды слышанное имя. — Можешь ли ты гарантировать, что Чифую не будет находиться в опасности после? Честно говоря, она хотела уехать. Покинуть проклятый Токио, потому что он встал мешающей костью в горле. Следовало сделать это несколько лет назад, но Чифую упёрся. Слишком важные воспоминания связывали его с этим проклятым, все скатывающимся в бездну городом. Отказать абсолютно разбитому на части отчаяния маленькому ребенку? Не имелось возможности. Полгода назад в Токио был сокрушительный дождь. А его могила находилась в конце городского кладбища. По выходным можно было увидеть маленькую, сгорбленную над ней фигурку — сердце женщины в такие моменты пропускало удар. На Чифую всегда был надет капюшон. И однажды, подойдя к нему со спины, госпожа Матсуно услышала причину, почему он продолжал вместо веселья сидеть в одиночестве у отцовской могилы. — Знаешь, пап, — сказал Чифую тогда. — Я недавно поцеловал мальчика. Наверное, ты бы не одобрил такие поступки. Понятия не имею, честное слово, — закрыл глаза пальцами он. Тогда она остановилась, застыв каменным изваянием. Не посмела вздохнуть сильнее и коснуться его плеча. Оставила рядом зонт, с печалью глядя на приклеенный влажностью к макушке мальчика капюшон. И вернулась домой раньше прежнего. Это был, к слову, апрель. А впервые тот самый мальчик, которого поцеловал ее сын, появился на пороге в мае. Именно по этой причине она позволила им остаться в квартире наедине. Баджи понравился ей сразу, с первых неловких слов, с первого беглого взгляда. Такой тип людей часто бросался в глаза. И отец Чифую был точно таким же. Казавшимся добрым, но настолько таинственным — жуть берет. Дети, в конце концов, ошибаются, что родители не замечают многого. Знал ли Чифую, что она не зря отпускает его до позднего часа, а после отводит взгляд, не замечая красных пятен на шее? Знал ли он, что часы ночной смены подозрительно до утра растягиваются? Она приходила домой и касалась рукой макушки Пик Джея. — Слышал? — трепала она кота за ухом, вслушиваясь в трепетное мурчание. — Кажется, он стал немного счастливее. Чифую не замечал за собой, но он действительно стал улыбаться чаще. На голубые глаза легла молочная пелена влюбленности — кому, как не ей, знать об этом. Влюбленность приводит по обыкновению к последствиям. И вот они — эти самые последствия — выходят боком теперь. — Есть ли причина не забирать его отсюда? — повторила она почему-то совсем юному мальчику. Это было неразумно. Наверняка едва ли шестнадцать исполнилось — вон как голубые глаза испуганно вылупил. Но ощущение, неожиданно важное, вбилось в грудь — он старше, чем кажется. — Такемичи-кун, я прошу ответить. Такемичи, пожевав губу, обдумал несколько вариантов. Она не вела себя так, как ведут себя обычно родители. Следовало бы, не спрашивая, брать сына за руку и валить из Токио. И, собственно… Может, в этом заключалось спасение? — Причин нет, — сказал он через мгновение, потирая лицо рукой. Она тряслась. Госпожа Матсуно по линии выпрямилась. Возможно, ее ошибка состояла в дальнейшем промедлении. Взрослым людям ошибаться тоже свойственно. Она вздохнула, и воздух между их лицами неожиданно накалился. — Значит, если он не захочет, то мы не уедем. И в этом заключалась ловушка? Такемичи распахнул глаза, с удивлением на нее оглядываясь. Все сомнения, что он мастерски пытался скрыть, внезапно обрушились на него. Она знала, что он может… позаботиться о Чифую? Его губы тронула благодарная улыбка, глаза сощурились от накативших внезапностью слез. — Я… Спасибо огромное, — склонился почти до пола он. Не каждый мог выбрать плохой исход. — Благодарю, он скоро придет в сознание и обязательно… Обязательно выразит благодарность вам.***
Он заходит в палату спустя некоторое время, удивляясь, что вообще имеет право находиться здесь. Такемичи теперь был уверен, что это мама Чифую постаралась. Быть может, сказала врачам, что он его брат? Такемичи не знает, но старается наслаждаться секундами, которые ему отвели. Осознание, что он смог кого-то спасти, обрушивается на него, как прилив тепла изнутри, как волна появляющихся на коже мурашек. Как вздох. Как спокойствие. Возможно, его грудь всё ещё напряжена. Быть может, его пальцы все ещё дрожат, но все это не имеет никакого значения. Он жив. Жив и частично здоров, а значит все ещё можно спасти. Палата, в которую поместили Чифую, была временной, но тем не менее просторной и светлой. Даже слишком. Глаза ломило от ослепительной белизны, и даже унылое небо и всё ещё льющий дождь за окном не портили впечатления. Эта осень вышла очень дождливой. Кожа его лица бледная, в обрамлении светлых волос почти сливалась с тканью подушки. Рот приоткрыт, потому что дышать наверняка через сломанный нос трудно — Такемичи не имеет желания проверять. Грудь если и поднимается, то настолько незаметно, что ее колебания трудно обвести взглядом. Бо́льшая половина светловолосой головы покрыта бинтами — они есть и сзади, потому что затылок Чифую пострадал сильно, и медсестра пыталась придумать, как уложить его голову поудобнее, чтобы боль не была резкой.//Он умер. Он умер той осенью.//
Если сравнить состояние Чифую с будущим, то ситуация красочная. Там исход был сразу летальный. И Такемичи, который даже не видел, как умирали его родственники — он раньше не был знаком со смертью близко — теперь был уверен, что Чифую удачно отделался. Такемичи расслабленно выдыхает, садясь с ним рядом. Сердце постепенно восстанавливает свой ритм. Трудно понять, но когда он смотрит на лицо Чифую, то видит каждый исход — пистолет Кисаки держался прямо у его виска до этого вечера. И если он не умер сейчас, то это совершенно не значило, что он не умрет позже. Но после этого обыкновенно складывалась пара вопросов. Для чего понадобилось убивать Чифую?//Ты должен его спасти.//
Он не был командиром, не имел для Майки какой-то цены. И если Кисаки вписал его в свой мелочный план, то имелась причина?.. Сейчас Такемичи уверен, что что-то пошло не так. Он думает об этом, когда берет Чифую за руку. Та холодная, но в росчерках вен можно найти пульс, поэтому волноваться действительно не о чем. — Давай ты проживёшь немного дольше, ладно? — говорит Такемичи, рассматривая дрожащие ресницы мальчика. Он дышит шумно, выпуская теплую струю воздуха изо рта, но эти самые звуки немного усмиряют демонов в душе Такемичи. — Хотя бы ради Свастонов, — добавляет он позже. Чифую не просыпается ещё около трёх часов, и Такемичи за это время успевает пройтись по палате полностью. Он подходит к окну, и небо там хмурится. По крайней мере, поддерживает общую атмосферу дня. Возможно, кто-то… Такемичи распахивает глаза, вглядываясь в темные силуэты деревьев на территории больницы. Эта фигура, высокая и печальная… Такемичи поднимает руку, и его улыбка почти впервые кажется искренней. — Эй, все хорошо, — шепчет он едва слышно. Фигура, пугаясь, исчезает в темноте улицы.***
Едкий запах больничной палаты выдернул его из сна резче обычного. Чифую проснулся рывком, прежде не совсем понимая, где он находится и удивляясь поразительной боли в теле и в голове. Черт возьми.//Я… Не пожалел в любом случае.//
Он нависал над ним, и глаза казались необыкновенно яркими. Расширенные до ужаса, мертвые. Чифую старался продолжать в них смотреть.//Я хочу расстаться с тобой.//
Когда-то он считал, что Смерть, перед тем как прийти, предлагает выбор. Например, две таблетки — несчастный, но скоротечный случай или… Смерть от его рук. Чифую уверен, что остановился бы на втором варианте. Потому что Баджи-сан смог войти в круг его близких людей? Разумеется.//Я правда люблю тебя. Правда, слышишь?//
Теперь осознание обрушивается на Чифую сполна. Быть с Баджи Кейске это как умыть лицо кровью. Или как окунуться по уши в деготь. Никто никогда не сможет сказать, насколько это по-другому, когда после влюбленности проходит большое количество времени. А после ты разводишь руками… А сердце бьётся в том же усиленном ритме. Даже если он, черт возьми, не заслуживает. Это наверняка ненормально. Чифую помнит, как лежал в постели и смотрел в потолок, в течение, казалось, нескольких часов пытаясь убедить себя, что бабочки в животе отсутствовали. Что он просто запутался, просто надумывает… Чифую думает так каждый чертов день, но приходит к единому выводу. Он слишком сильно умеет привязываться. И это не очень хорошее качество.//Кажется, со мной действительно что-то не так.//
Чифую приходил к могиле отца каждый день после того случая. Что бы ты сказал мне? Так думал Чифую, смотря в потолок. Что бы ты сказал, если бы я попросил совета? Прошло слишком много времени, чтобы утверждать точно. А время имело свойство съедать воспоминания на корню.//Со мной что-то не так, потому что я люблю тебя.//
— Твою мать, какой же пиздец творится, — выдохнул Чифую, пытаясь потянуть руку к затылку и избавиться от нежеланных мыслей. Тот отдался неожиданной нервной волной, болезненно прошёлся сквозь тело. — Ты чертовски прав, — ответили ему через пару секунд. Видимо, от потери крови появляются звуковые галлюцинации. Или же от взбушевавшихся чувств. Чифую открывает глаза, ведёт взглядом в сторону. Такемичи, будто выдавливающий из себя улыбку, стоял в конце комнаты. На его дурацкой футболке были следы от крови, плечи совсем осунулись. — Ты поранился? — спрашивает Чифую через мгновение, с беспокойством оглядывая блондина. — Ты весь в крови, блядь. Такемичи тяжело вздохнул. — Она раньше принадлежала тебе. О, Господи. Точно. Чифую чуть ли не пробил себе лоб ладонью. Вальгалла. Баджи-сан. Почему в конечном итоге он оказался здесь? — Где Баджи-сан? — спросил Чифую через мгновение. — Он… он разве оттуда не выбрался? Хотелось подняться и силком привести его из «Вальгаллы» сюда. Хотелось накричать на него или ударить. Нет, конечно… До последнего Чифую бы уже дойти не имел возможности. Он приподнялся на простыни, жмурясь от резкой боли в ребре, схватился за него ладонью, лишь позже краем глаза заметив безупречно белые стены комнаты. На его дом это похоже не было. — Я в больнице? — интересуется он, уже зная ответ. А после тянется руками к бинтам, стягивая с лица. У Такемичи болит сердце, и вид того, что находилось под марлей, вызывает у него тошноту. Огромные синяки, уже потемневшие до черноты, окружали скулы мальчика — лишь там, где кожа успела открыться. Что скрывалось дальше Такемичи не имел желания знать. — Такемичи, я бы— — Ты бы не справился, — перебил его резко блондин, будучи уверенным в своих словах на грёбаных сто процентов. — Сто пудов бы не справился. Чифую закрыл глаза, желая выразить отрицание. Он был, черт возьми, согласен на это избиение. Иначе бы Баджи даже не смог бы его коснуться. Он подписался на это сам. — Брось, Такемичи, если кто и виноват здесь— Он хотел снова взвалить вину на себя, но неожиданно замолчал. Такемичи резко повернул голову, и мозаика в мозговой деятельности Чифую переставилась. Чифую всегда был силен в решении разных задач, но сейчас? Итог его ошеломляет. Мать вашу, почему… — Почему ты оказался там? — спросил Чифую, резко задрав вверх голову. — Никто ведь не знал, где их база. Кровь приливает к пяткам, и Такемичи старается скрыть свою бледность, прячась за волосами. Чифую угадал. Он действительно ничего не мог знать.//Разве это не Свастоны? //
//Чифую, ты будешь в порядке? //
Чифую приподнимается над подушкой, складывая наконец два и два. Почему Такемичи всегда оказывался в нужное время и в нужном месте? Почему он вел Чифую туда, где находились ответы? Такемичи, пораженно раскрыв глаз, молчал. Говорить было нечего. Это Наото дал наводку. Наото знал, где находится база «Вальгаллы». Потому что младший Тачибана был детективом, и у него были возможности. Здесь же, Наото — маленький мальчик. Ему четырнадцать лет и в контексте это будет звучать странно. Такемичи улыбается, даже если от этого у него сводит скулы. И выискивает в дебрях мозга ответ. — Майки-кун знал, это он подсказал мне, — делает он тщетную попытку оправдаться. И Чифую злобно сужает глаза, хотя не имеет ни малейшего права злиться. — Ты, кажется, снова лжешь мне? Слова застревают у Такемичи в горле. Он стыдливо опускает глаза, игнорируя жар, растянувшийся до самых ушей. Подобное он в последний раз испытывал перед матерью, когда лгал об учебе. Позор ли это сейчас, когда его отчитывает мальчишка на двенадцать лет младше? Это что-то близкое к разрушению. Чифую понимает это, когда закрывает рот. Он не вправе злиться на Такемичи теперь, когда собственная жизнь была на волоске от конца. Его затылок проходится болью до самого позвоночника, когда Чифую ударяется головой о каркас кровати. Он даже не хмурится. — Знаешь, что бы ни случилось… — начинает Чифую, позволяя уголкам губ опуститься вниз. — Спасибо тебе. Но ты не должен брать все на себя. Эта фраза — банальность. Но от нее у Такемичи темнеет в глазах, а в сердце будто что-то взрывается. — Брать все на себя? — беззвучно повторяет он. Чифую лежал перед ним живой. И ещё никто не знал, был ли он жив в будущем. Они в конце концов все умрут. Чифую, Аккун… — Чифую… — пораженно зашептал Такемичи. — А Хина бы что сказала тебе? — сказал мальчик, все ещё не открывая глаз. — Тебе ее не хватает, хоть кто-то следил за тем, чтобы ты не ебланил— Хина бы ничего не смогла сделать. Потому что мертвые люди говорить не умеют. А Такемичи, думая об этом, чуть было не промолчал. Он убедил себя, что некоторые вещи стоит проигнорировать. Буквально пустить по течению. Но что, если он не справится? Он наконец решается и перебивает друга. — Чифую, подожди! Такемичи закрыл глаза, понимая, что иногда мы выбираем пути… — Какого хера ты перебиваешь меня— — Чифую, я перемещаюсь во времени. …Которые могут стать нашей ошибкой. Глаза Чифую ошарашенно распахнулись. Он приподнялся на подушке, стараясь смотреть на Такемичи в упор. — А? — сощурил глаза он. — Что ты несёшь? …И по воле судьбы в момент срыва с ним оказался надёжный человек. Пусть даже это и звучало так, будто Такемичи сошел с ума. Чифую, если когда-нибудь и бросал друга на произвол, то теперь не имел желания. Лицо блондина было уставшим. Будто повзрослевшие черты лица, потускневшие небеса во взгляде. Чифую думал об этом раньше, но… — Ты должен был умереть, Чифую, — сказал Такемичи, плюнув на все. — Ты должен был умереть сегодня. Чифую приоткрывает рот, но не спорит. Он знает, когда человек лжет. Он привык к этой лжи, и Такемичи — не тот, кто способен лгать мастерски. Если он и пытался сказать правду, то… стоило считать его сумасшедшим. Значит, сумасшедших на тесные метры комнаты оставалось двое. …Чифую какого-то черта продолжал слепо верить ему. — Такемичи… — зашептал Чифую, но слова будто стали камнем в горле. Насколько давно это продолжается. Год? Может, больше? На самом деле, Такемичи начал вести себя странно лишь пару месяцев назад. И он нес это на своих плечах все это время? Глобальный пиздец. — Я… Я правда умру? Кончики пальцев правой руки Такемичи касаются шрама другой ладони. И говорить внезапно становится не так уж легко. — Умрёшь. Следующий момент тишины длится долго, и Такемичи в одном шаге от того, чтобы считать себя идиотом. Как это, мать вашу, повлияет на будущее? Сейчас он… проиграл? Нужно было солгать, нужно было снова выдумать что-то глупое. Потому что Такемичи был идиотом. И в таком случае его словам не придали бы значения. — Такемичи— Чифую наверняка, несмотря на боль в ребрах, попытался вскинуть руки, выразить свое возмущение таким скорбным способом. Но дверь по новой открылась, и зубы Такемичи треснули от раздражения. Почему, блядь, их продолжали прерывать каждую гребаную секунду? Лицо Чифую немного вытянулось, он поправил бинты на виске, и кожа его ладони показалась пугающе бледной в этот момент. Неожиданно разговор сместился в другую сторону, и Чифую будто потерял к нему интерес. — Мам… Мам, только не надо— Брюнетка подлетает к нему, хватая под руки и прижимая к груди в ту же секунду. И есть одна вещь, что останавливает Чифую от протеста или попытки вырваться. Она плачет. Она плачет почти что впервые с того момента, и слабые пальцы мальчика непроизвольно впиваются в ее тонкие плечи. Потому что Чифую давал себе обещание не давать ей плакать снова? Значит, он его не сдержал. Такемичи понимает это, поднимаясь с места. Он, чувствуя непередаваемую усталость, продвигается прямо к двери. И, стараясь не прислушиваться к тихому шепоту матери Чифую, желает покинуть комнату. Но как всегда допускает ошибку, когда оборачивается. Правда, самое большое разочарование здесь — не физического плана. Любой поступок человека из будущего мог изменить все. Такемичи сейчас, возможно, подписал себе смертный приговор. Боялся ли он смерти теперь? Вряд ли. Но лицо Чифую до сих пор было обеспокоенно, руки проходились по женской спине, а губами он продолжал шептать: «Мы обязательно вернёмся к этому разговору.» Такемичи сложно чем-то потрясти, но он задрожал. Позволил печальной улыбке дотронуться до своих губ, игнорируя бурление в животе и карусель неожиданно взбушевавшейся крови, и наконец вышел из комнаты. То, что творится в его мыслях и памяти, когда-нибудь окончательно съест его мозг. Но когда, мать вашу, они не возвращались к этому? Тысячу, миллиарды раз… Смерть в любом случае настигает их.