That feeling's gone (Пропало то чувство) That burning flame (Тот пылающий огонь)
*** Его тошнило. Второй раз за ночь. Долго и муторно. Темные пряди липли ко лбу, на языке появился горчащий привкус. Баджи шумно выдохнул носом, опёрся руками на ободок унитаза, стараясь подняться с пола. Что уж говорить? Получалось хреново. Впрочем, как и все остальное в последнее время. — Ты выглядишь как труп. Что тебе снилось? — спросил Казутора, заинтересованно наклонив голову к худому плечу. Все это время он стоял за спиной, проснувшись из-за умертвляющих звуков в ванной. А после смотрел на сотрясающиеся широкие плечи, на виднеющиеся лопатки из-под ткани потной футболки. — А… полгода после того случая я выхаркивал свои кишки в унитаз. Выглядел так же. Все видел под пальцами его разлагающуюся на части пло-оть, — последнюю фразу он почти что пропел, но она совсем не лишилась тяжести. Баджи вообще сегодня не спал. А если усталость ложилась в голову, то прикрывал веки и снова видел на своих пальцах кровь и светлые волосы, окропленные ей. Эта ночь, пожалуй, была самой кошмарной из всех, ведь… было больно... будто тело само протестовало, кричало и билось в агонии оно шептало: «помоги ему», а он он пробовал пошевелить пальцами не вышло. А теперь Казутора решил вспомнить про Шиничиро. Несмотря на то, что никогда не знал его. Несмотря на то, что лишь один раз был удостоен звучания его голоса. Несмотря на все это, он все равно продолжал видеть во снах брюнета, распластавшегося на полу комнаты. Раньше Баджи, зная об этом, пугался. Сейчас — больше насмешки звучало в его надломленном голосе. — Казалось, — захрипел Баджи, отплевываясь. Брезгливо вытер рот ладонью и лишь позже закончил, — что он заберёт тебя вниз? Казутора, хмыкнув, полностью откинулся плечом на стену. Почему-то он не пытался задать вопросов о том, по какой причине Баджи тошнит. Но если бы в его темную голову закрались подозрения… следовало придумать адекватное оправдание. В данный момент оправданий не требовалось, ведь лицо Казуторы было непроницаемым — самая герметичная из его повседневных масок. С трудом, но Баджи помнил, что под ней он оставался живым. Живым, мать вашу. Не законченным сумасшедшим, сосредоточившимся на идее своей бессмысленной мести. Казутора все же не кивнул согласно, не пустил глупую или же аморальную шутку, а лишь пояснил: — Нет, казалось, что совсем скоро и я перережу Майки его чёртову глотку. Вероятно, теперь он совсем не шутил. Пусть внутри все уже клокотало от ярости, Баджи не пропустил через кожу ни единой улыбки, ни единой эмоции, и, снова чувствуя поднимающуюся от желудка тошноту, поднялся. Подошел к раковине и, наклонившись, промыл рот сильной водной струёй. Вода сбегала по шее вниз. Футболка неприятно прилипла к телу, но Баджи было как-то не до нее. Хотелось свалить отсюда. Желательно, подальше — на другой континент. Потому что… Пальцы внезапно закололо от холодной воды, и Баджи отвлекся, опустил глаза вниз. Его грудь тут же слегка дрогнула от смешка. Блядь. На костяшках всё ещё оставались кровавые ссадины. Свежие, наверняка глубокие. Корнями разросшиеся до сердца, до самых лёгких. …Потому что он чуть ли не убил его. Баджи готов признать, что слишком увлекся. Потерял зрение и запутался в потоке теней, смотря перед собой и не видя. Чифую, вроде, что-то шептал тогда. Хрен знает, все его губы были в крови. Желания коснуться их даже после этого не убавилось. — Ты хорошо отделал его, — замечая, куда направлен взгляд Кейске, говорит Казутора. Кривит губы в разбитой улыбке. — Интересно, он жив? Баджи сдержался от того, чтобы ударить себя по лбу. Потому что этот вопрос был совсем не глупым. Бессмысленным. Казутора позволил ему остаться в живых. Но теперь не скрывал во фразе подтекст — «Иначе мы бы сравняли счёты». Тем более, почему-то Баджи казалось, что он не дал бы ему убить мальчика. Лишиться своего любимого друга по этой глупости? Ну уж нет. В тюрьме его не получится позаебывать. Баджи вновь затошнило. От этого взгляда, горящего тем, что он не мог понять, от жажды крови, что Казутора не смог запрятать в себе поглубже. Наоборот — он выбрал спрятать нечто другое. Разум и человеческие эмоции, которым Баджи когда-то давно пытался его научить, сгинули в пучине ненависти и ожидания мести. Он уставился в зеркальную гладь, умыв лицо ладонями. Как бы там ни было, Ханемия оставался тем самым Ханемией. С той же плотью и кровью. С тем же голосом. Может, высоким. Может, сломленным. Но привычным настолько, что сердце при каждом произнесенном слове подрагивало. Между тем, Баджи не мог понять, почему дурное предчувствие перестало покидать голову. И почему нависшая над Тосвой угроза казалась настолько реальной и близкой. В конце концов, мало ли было боев — кровавых и не совсем? Множество. Но впервые конец был настолько близок к летальному. — Уверен, что он переживет нас, — сказал Баджи, уставившись на мальчика через зеркало. Его челка все ещё была мокрой от воды и частично закрывала обзор. — …Мне нужно уйти. И в ожидании услышать ответ он оглядывается. Казутора смотрит пристально, и взгляд его почерневших глаз горит отстранённостью. Опасно. Баджи чувствует, что сейчас они очень опасно играют. Он не сможет уйти от ответа, если Тора задаст прямой вопрос: где ты, мать твою, пропадаешь? Ответ напрашивался сам собой. Казутора делил свое окружение лишь на предателей и друзей. Во второй группе единственное место оставалось за Баджи. И даже он сам не мог точно ответить, был ли кто-то для Казуторы важнее него в тот момент. Единственные друзья остались где-то за спиной, в Тосве. А здесь… Здесь Казутору Ханемию до трясучки в ногах боялись. Не потому что были недалёкими и не потому что дальше своего носа ничего не могли увидеть. Наоборот — Тора нисколько не угрожал им. Даже, можно сказать, совершенно не обращал внимания. Но привыкшие к уличным правилам и законам мальчишки остро чувствовали возможную опасность, агрессивность, волнами исходящую от натянутой до ушей улыбки и распахнутых в ужасе глаз. Казутора стал воплощением их кошмаров, когда впервые шагнул в скромную вальгалловскую обитель. Баджи тоже помнит, каким образом его встретил. И, стоит признаться, пришел в ужас в первые дни. Изначально это было одно сообщение. От неизвестного номера. После — сверкание тигриных глаз в парке. Баджи тогда заметил его случайно, в основном увлекаясь улыбкой Чифую и их свиданием. Сердце стучало о ребра словно безумное, кровь прилила к пяткам, но…//Что-то случилось? //
//Все в порядке. Мне отойти нужно.//
Десятого августа Казутора ждал его прямо в центральном парке. А Баджи выглядел сбитым с толку, когда поворачивал голову, сжимая в руке телефон с исходящим от него сообщением. И там, в тени, под листвой деревьев… Длинные темные волосы, родинка под правым глазом и лицо без сомнения привлекательное. Летний фестиваль никогда ещё не казался настолько странным. Высокий, с засунутыми в карманы джинс ладонями. Он совсем безрадостно улыбнулся, но после обнял по-старому. Крепко, прижимаясь носом к футболке брюнета. Сердце в его груди билось словно с катушек слетевшее. А Баджи, придя в испуг и восторг от возвращения друга, не вернулся обратно. К чему пришли они в самом конце? «Я больше не люблю тебя». Все, о чем думал Баджи в этот момент. У него было то же лицо, размер глаз, тот же рот, даже чертова родинка на щеке, но все остальное? Когда-то Баджи сходил с ума от его присутствия. Без Казуторы под боком было плохо. А когда он исчез, Баджи будто лишился воздуха. Это была вторая потеря на тот момент. И насколько сильно они были связаны? — Далеко? — отозвался шатен через мгновение, даже не обратив внимание на то, что Баджи задел его при проходе плечом. Наоборот, схватил за запястье и дёрнул на себя, заставив встать прямо. — Насколько далеко ты решил уйти? Брюнет остановился, не столько от руки Торы, сколько из-за собственной озадаченности. Но не отпрянул, когда сзади прижалось теплое тело. На этот раз позволил себе расслабиться в кольце длинных рук. Перестал дышать, когда Казутора вжался лбом в его плечо, стискивая так крепко, будто Баджи мог раствориться в воздухе. Вдавил в ребра так сильно, будто бы рядом с дырявым сердцем осталось место. Баджи выдохнул. Обхватил пальцами свободно обвивающую его тело руку, сжал на мгновение. И выпутался, прячась от этого мрачного, не похожего ни на что тепла. Этот барабанный бой… Твое сердце? Оно есть у тебя? Казутора, несмотря ни на что, не воспринимался посторонним предметом. Да, он деформировался. Да, изменился. Но на подсознательном уровне… — Хочу сходить на кладбище. …он оставался таким же. Они познакомились в зале игровых автоматов. Баджи помнит. Сидел весь такой одинокий и брошенный. На нем был голубой свитер с высоким горлом и такая взлохмаченная прическа… А рядом — уебок, что продолжал разводить примерного парня на деньги. Невинный. С налипшими на полные щеки прядями. Он так редко плакал... Баджи помнил каждый грёбаный раз. Теперь же взрослая версия той невинности, что встретил он в зале игровых автоматов, кажется, пыталась его убить. Стреляла тигриными глазами с подозрением, а до невозможности расширенный зрачок все дёргался. И прежних звезд в его глазах сейчас не было. Буквально — пустошь. Великолепная пустота, затягивающая во вселенскую задницу. Было удивительно, что за два года изменилось настолько много вещей. Они и раньше безумствовали, поджигали машины людей, которые им не нравились. Вламывались в квартиры. Избивали чуть ли не до смерти. Но всегда видели край. Сейчас края не было. Лишь пропасть, в которую ступишь ногой и исчезнешь. Без вести. И серёжка, что содрал он с уха того щенка, до сих пор свисала с его мочки красивыми линиями. Он, кажется, ее и не пытался снять… — Ясно, — потеряв интерес к разговору, пробормотал Казутора. Отошел в сторону, позволяя парню пройти мимо себя. …И всегда был таким неуверенным. Сомневался в себе, менял образы. Даже несмотря на то, что был красавчиком. Настолько красивым, что у Баджи кулаки болели, так хотелось начистить лицо тем, кто на него смотрел. — Передавай привет, — усмехнулся он напоследок. Сейчас если же кому-то и хотелось выбить мозги, то только ему. __________ — Я могу попросить совет? Он остановился прямо за спиной мужчины, спрятав руки в карманы брюк. И Шиничиро, даже не оглянувшись, отметил возникшее в комнате напряжение. Хмыкнул, вытирая руки от машинного масла, и развернулся к нахмуренному подростку. — Что случилось? — спросил Шиничиро, оглянув его с головы до ног. Отросшие до ушей темные волосы были взъерошены, золотистые глаза спрятаны за ресницами. На буйного, задиристого Кейске это совсем не было похоже. Шиничиро нахмурился. — Конечно, спрашивай. Услышав согласие, Баджи лишь больше сгорбился. Его щеки горели красным, губы были сжаты до ниточки. А сердце билось в груди так громко, что даже Шиничиро со своей стороны мог услышать. На что-то это было похоже. Губы мужчины растянулись в улыбке. Потные ладони? Сходящее с ума сердце? Наверняка и во рту пересохло до зыбучих песков? — Баджи-кун, ты что, влюбился? Глаза подростка мгновенно расширились. Он поднял руку вверх, собираясь возразить, но в общем-то… — Нет, но— — Но ты наслаждаешься цветом ее глаз? — пропел Шиничиро, возвращаясь к работе. На белый ворот его футболки попало больше грязи, но он не обратил внимание. — Я ожидал, что с Манджиро этот разговор произойдет раньше— Баджи будто проехались по ушам. Слово «Майки» настолько часто появлялось на его языке, что настоящее имя затерялось где-то в документальных страницах. Он был чертовски уверен, что половина знакомых понятия не имеет, как зовут Майки на самом деле. Лишь старший брат не желал потерять традиции. Почему? Крика Шиничиро «Это я выбирал ему имя, мелкие!» вполне было достаточно для объяснения. — Глаза действительно красивые, — сказал Баджи, немного смутившись. От довольной улыбки Шиничиро ему начинало сводить зубы. — И нос тоже, и губы… Все это Шиничиро успел пройти. Хотелось положить руку на плечо пятнадцатилетнего подростка, сказать, что даже после отказа жизнь продолжается… Ладно, может он немного судил по себе. Но виноват ли Шиничиро в том, что его продолжали отшивать даже с десятой попытки? — Что мне сделать, чтобы привлечь внимание? — повторил Баджи снова, после того как брюнет, задумавшись, не ответил. Боже, будто бы он не знал, у кого просил. Пусть у Шиничиро и было опыта мало, он все равно в золотистых глазах Баджи оставался кумиром. Идолом. Особенно сейчас, когда прислонился бедром к байку и поднес к губам сигарету. Карие радужки Баджи тут же загорелись от восхищения. — Цветы, может? — из груди Шиничиро вырвался лёгкий смешок. Он удивлялся тому, насколько влюбленность могла изменить человека. Это чем пахнет… малец, ты надухарился? — Не выебывайся, просто позови на свидание. Баджи воодушевленно поднял голову вверх, пытаясь заглянуть в глаза старшего. Брюнет полностью склонил корпус над байком, его длинная челка свисала со лба. — А как это, ходить на свидание? Шиничиро, зажав между губ сигарету, потрепал его по голове. А после схватил за плечи и заставил выпрямиться. Потянул за подбородок, поднимая вверх голову. Баджи утонул в черноте его глаз. — Будь собой. И позови, а там уже как пойдет. …В Токио, в специальном районе Тайто, находится кладбище. В период ханами живых здесь тысячи — цветение сакуры в месте, переполненном душами, особенно восхищает. В обычные дни здесь царит тишина. Мертвая, разбавляемая лишь качающимися из стороны в сторону совсем облысевшими ветвями сакуры. Это особенно удручает. Во мгле едва ли можно разобрать стоящие прямым строем памятники. Каждый из них содержит свою историю, каждый из них… — Это была очень глупая стратегия. Она никогда не прокатывала, — снова нарушил тишину он. Из-за этих воспоминаний на ресницах Баджи выступили слезы смеха. Он сел на корточки, смотря на выведенное четкими линиями имя. — Ты так смеялся, когда узнал, что это был парень, — вздохнул он, стараясь сморгнуть с глаз осадок. — Ты был крутым. — Ага. …каждый из них омывался дождем из потерь. Баджи вздрогнул. Улыбка тут же пропала с губ, а зрение по краям размылось. Уши заложило. Он все ещё находился близко к земле, а ладонями упирался в согнутые колени. Черт. Почему он всегда приходил так не вовремя? — Не думай, что я забыл про него, — протянул Баджи, удобнее устроившись у могилы. — Но… чертов кусок гранита никакой истории не сможет нам передать. Это нужно было видеть. Шиничиро нужно было действительно видеть. Это было что-то вроде рассвета. Солнца Японии. Удивительного и собирающего вокруг столько личностей… А камень, под которым лежало его безвольное тело, будто застрял сейчас у брюнета в горле. Майки хмыкнул. Сократил дистанцию, подойдя ближе, и повторил позу бывшего командира. Баджи даже не повернул к нему голову. — Мне иногда казалось, что ты его любишь больше меня. Все бегал за ним хвостиком. Бесил только, — фыркнул Майки, жмурясь от ударившей в мозг ностальгии. Ветер поднял его волосы вверх, совсем убрав с мягких щек. Баджи краем глаза отметил выраженные на его лице эмоции. Точнее, их полное отсутствие. — А что теперь? — А теперь я прихожу к нему раз в неделю, — не скрываясь, пожал широкими плечами брюнет. — В воскресенье. — Я понял, — кивнул Майки. — Я вообще-то тоже в воскресенье сюда прихожу. В его руках были цветы. Мертвые, они гармонично легли на влажную землю отведенной для него территории. Баджи казалось, что земля ещё свежая — протолкни пальцы и почувствуешь кровь. Кровь была на его пальцах и без земли. Было странно. Странно, что после всего они могли посидеть здесь вместе. Хотя, быть может, это последняя их встреча? Быть может, завтра грянет тот самый поджидающий на выходе апокалипсис? Выхода, к слову, не было. Но забыть Майки Баджи не хотел в любом случае. — Я уйду, — сказал Баджи, поднявшись с места. И чуть ли не упал на памятник, когда крепкая ладонь схватила его за запястье. Цепкими пальцами перехватила удобнее — Баджи на миг показалось, что Майки пытался его утянуть в могильную яму. — Ты кретин, — сказал Майки, и сердце Баджи резко рухнуло вниз. — Я простил тебя. После этого — все мысли из головы исчезают. Изо рта Баджи вырывается шумный вздох. Только глаза широко распахиваются. На душе вмиг становится немного теплее. А в горле — пески. — Простил? — чуть ли не хрипит Баджи, сердясь на дрожь в голосе. Майки кивнул. А после с его тонких, едва приоткрытых губ сорвалось отчётливое: — Но того, кто убил моего брата, я никогда не прощу. Как и то, что ты ушел к этому уебку. Ещё и на могилу его привел. Баджи застыл. Это было так… предсказуемо. Пусть и надлом в голосе Майки слышался ярко, но от него будто все кости расщеплялись на атомы. А что можно было ждать? Что лидер ему на шею бросится? Майки знал, что Баджи никогда рядом с ним не останется. Даже когда Чифую появился под боком, Баджи все отстранялся и отстранялся от них. Прошлого уже не вернуть, как ни крути. И любимых удержать невозможно — Майки проверял тысячи раз. В прошлый раз Баджи ушел по собственной воле. Бросил в самый нужный момент. Майки помнит тот день. Ровно восемь месяцев после того, как эта могила окропилась свежей землёй. И ровно восемь месяцев, как… Как Казутора отправился отбывать наказание. Майки был первым, кто узнал о его влюбленности. Помнится, привел Баджи в их компанию мальчика. С кожей, отливающей медью, с глазами — золотом. Он тогда в восхищении смотрел только на Кейске. И это были их первые отношения. Настолько сопливые… Баджи всегда был сопливым со своими мальчишками. Но его глаза были широко раскрыты, делились любовью и радостью. А что оставалось Майки? Смириться. Он пожалел об этом, когда Баджи ушел с размахом. С криками и разбитой скулой. Это Майки ему разбил. А после брюнет, находясь в истерике, сжег свой подарок на тринадцатый день рождения. Тот байк, что подарил ему Шиничиро. А теперь… Теперь происходило что-то подобное. История повторялась снова и снова. И если здесь будет замешана смерть… Майки плевать на тех, кто будет не на его стороне. — Когда-нибудь, может, на твою приведу, — выплюнул Баджи, вырвав из крепкой хватки лидера руку. И сел на восточный манер на ухоженную дорожку у самой могилы. Его брюки тут же покрылись грязью. Майки проглотил возмущенный вздох. Он всегда знал, что если ничего не предпринять… — Чего ты добиваешься? — увидев на лице Баджи что-то знакомое, он застыл. — Ты… …Баджи наворотит кучу дерьма. Баджи хмыкает, но молчит. Ему сейчас на все плевать, потому что поднявшийся на ноги Майки все равно желает помочь ему, протягивая руку. На его волосы падает свет восходящего солнца, подбородок поднят настолько, что это Баджи ощущает себя мельчайшим. Майки в конце концов всегда возвышался над ним. Превосходил. — Он бы наверняка хотел, чтобы ты остался. Но ты прав, — сказал Майки, и от вида суженных черных глаз Баджи захотелось зажмуриться. — Живым ты сейчас намного нужнее. Баджи не пожал руку в ответ, не дотронулся. Сам поднялся на ноги и отряхнул брюки. Его пальцы при этом тряслись — Майки видел. А после, не удостоив взглядом, он развернулся и пошел прочь, думая, что… Майки наверняка говорил о нескольких людях. Младший Сано, как ни крути, всегда понимал его с полуслова, с ещё недосказанной фразы. Но Баджи на периферии поймал другой мелькающий на его языке подтекст.«Нужно закрыть ему глаза.»
С каждым годом, взрослея, на Майки все тяжелее было смотреть. Та же фигура, манера речи и поведения. Он даже одевался, как Шиничиро. И глаза его — темным пятном пролегающие на бледном лице… В них было смотреть с каждым разом невыносимее. Баджи Кейске ничего, мать вашу, и никогда не боялся. Но смотря на лидера Тосвы? В последнее время этот страх переливал за края пространства. Темными каплями вытекал изо рта, ушей и глазниц, грозясь в конце концов… заставить его захлебнуться. Как и сейчас. Сейчас он собирался уйти, потому что ответы отсутствовали. Но когда шаги за спиной послышались ощутимее, то Баджи через плечо развернулся. И впился в неожиданно близкого Майки рассерженным взглядом. Они всегда расставались так. В детстве и юности — по разным причинам. Как два упрямых придурка, что не в силах разобраться с тараканами в голове. Общими. Будто бегающими из одной черепной коробки в другую. Как я не догадался? — подумал Баджи, уставившись на него. Как я не догадался, какой непосильный груз на твоих плечах? — Ты прав, — кивнул он, спрятав ладони в карманы куртки. Кожу почему-то жгло до сих пор. — Живым… я вправду немного нужнее. Майки, не спеша задавать вопросы, облизал губы. Опустил руку и спрятал в кармане брюк. Его глаза ещё никогда не казались настолько потухшими. Баджи на мгновение показалось, что лидер видел его насквозь. — Не делай безумных поступков, — мягко улыбнулся Майки, наклонив голову к плечу. — Обещаешь? — Баджи промолчал, развернувшись полностью. Зачем отвечать? В последнее время слово его совсем ничего не стоило. — Ну и ладно, только… — по обыкновению безраличный и ледяной, голос Майки в момент потеплел, — …навести своего Чифую! Такемитчи-кун сказал, что он в полной заднице! Смотрю, что… совсем не в твоей. Баджи с трудом сдержал истеричный смех. Несмотря на то, что разговора у них не вышло, он остался удовлетворённым этой прогулкой. Дыра в душе на пару секунду заклеилась. Как бы там ни было, за его спиной оставались друзья, а если впереди будут проблемы? Они справятся. Той же ночью Ханагаки Такемичи, не отходящий от друга, увидел перед центральной больницей Сэнсенкай печальный… но готовый к любым испытаниям силуэт Баджи Кейске. *** Казутора, раскинув руки, сделал решительный шаг вперед. Тут же под пальцами ног пронеслись машины, кто-то внизу закричал, заметив на краю крыши человека. Человека… он все еще им являлся. Не был разбитой фарфоровой куклой, пусть и глаза его были мертвыми. А лицо… бледное чуть ли не до синевы. Абсолютно равнодушное ко всему, что происходило вокруг. А может… шаг всего лишь один для кого и что он будет значить? За руку его тут же потянули обратно. — Если ты собираешься совершить самоубийство, — рассерженно шикнул Ханма, — то не надо привлекать к своей персоне много внимания! Ты здесь не один. Казутора хмыкнул. С последним предложением он был готов поспорить. Даже странно было. Почему до начала этой истории он не осознавал, что был одинок? Верно. Перед тюрьмой Баджи вроде как сказал, что будет рядом всегда. Ментально. На расстоянии. Не забудет. Такого друга Торе всегда не хватало. Того, кто мог бы идти рядом с ним. Того, кто мог бы спросить о его самочувствии. Дело было даже не в чувствах — нет. Казутора, переставая писать ему письма и сосредотачиваясь на идее мстительного убийства, не хотел по нему скучать. А теперь, в одиночестве, Казутора потерял все нити, ведущие к свету. Он был напуган. Растерян. А в мозгу мелькали суматошные мысли, способные затянуть его в пучину отчаяния… месть казнь И, что самое главное… чертов Майки. Все проблемы в конце концов сводились к нему. Ханма фыркнул при виде его метаний. И без того острые черты лица Ханемии будто вытянулись, подчеркнув все его греховные мысли и перечеркнув на корню все дороги обратно. Теперь Ханма был уверен, что не зря Кисаки решил остановить свой выбор на нем. От Казуторы веяло холодом. Возможно — жестокостью. Человек, что стоял на краю крыши без гребаных перил, мог ради забавы вырвать кому-то ногти. А может даже убить. Не дрогнув и не задумавшись ни на секунду. Губы Ханмы растянулись в улыбке. В этом они были похожи. Даже слишком похожи, во многом. И это самое лицо перед ним — искреннее. Все демоны, прежде затянутые в подарочной упаковке, выходили из сердца Казуторы наружу. И теперь он мог стать рычагом, тем самым оружием, который они смогут впихнуть в спину Майки, продырявив все органы. Впрочем, неудивительно, что Ханма сейчас искал его. Война была близка. Подготовлены были все. Осталось определиться с датой. Ханма все-таки отпустил его руку и отошел в сторону, давая Казуторе пройти. Он не спрыгнет, пока не отомстит — Ханма был уверен на сто процентов. Пока не выиграет, пока не убедится в своей победе… Ханма часто прокручивал в голове события их встречи, историю убийцы-старшего-Сано, что стала легендой в преступных кругах. Повестью. А теперь он продолжал жадно вглядываться в лицо вальгаллавца, пытаясь найти ответы на поставленные вопросы. Или хоть как-то приблизиться к понимаю, что за человек был способен убить брата бесчеловечного Майки. О Шиничиро ходили слухи. Он был сильнее. А кто мог быть сильнее человека, способного поставить на колени перед собой весь мир? Бог. — Где вообще ошивается твой дружок? — разбавил тишину Ханма, прислушавшись к своим ощущениям. Нельзя было позволить Казуторе уйти из-под их влияния — теперь он был уверен полностью. Потрясенный этим вопросом Казутора застыл. Он, конечно, пытался гнать все эти мысли прочь, но они находили тропинку, чтобы вернуться обратно. Они были глупы. Глупы, потому что забыли… — Думаю, у центральной больницы. …что Баджи, когда расстроен, всегда говорит во сне. ***The one that tricked me time again (Тот, что столько раз меня обманывал) That drove me wild with grit and pain (Тот, что мучительно сводил с ума)