You keep buying stars (Ты продолжаешь скупать звезды) And you could buy up all the stars (Ты можешь купить их все)
***
Кап. Кап. Кап. Баджи открыл глаза. Потянулся, смотря на время и понимая, что в очередной раз проспал половину дня в комнате. На организм, пожалуй, влияние можно было назвать положительным, если учитывать то, что благодаря своей паранойе Баджи не мог заснуть в «Вальгалле» весь первый месяц своего пребывания. Да и последнюю неделю, нагруженный совсем не светлыми мыслями, он не мог сомкнуть глаз. Вчера вот лег рано, но тем не менее совершенно не выспался. Всю ночь смотрел в потолок, ворочался, перебирая в голове различные варианты, пытаясь найти возможное направление… И, в конце концов, разобраться в себе. Он совершенно не успевал за стремительным бегом событий. А его мозг не справлялся со скоростью, с которой внезапно понеслась их игра. Если, конечно, противоборство Тосвы и лидера того самого «безголового ангела», что не решился показаться толпе во всем своем облике, можно было назвать таковой. Кисаки выигрывал с превосходительным счетом. И при этом было слишком много загадок. Слишком много вопросов. И слишком много действующих лиц, которые, вступая в игру, принимали что угодно, но не сторону Тосвы. Баджи четко понимал, что ему нужна была передышка. Нужно было притормозить, стать наблюдателем, пока он не понимает, что происходит вокруг, и пока не может разобраться в себе. Он ещё ничего не потерял окончательно. Ничего. Пока окружающие дышали полной грудью, и пока ключевые фигуры — Майки и Кисаки — продолжали стоять напротив друг друга, он ничего не терял. А до битвы оставалась едва ли неделя, Япония стремительно готовилась праздновать Хэллоуин. Баджи хмурился каждый раз, выглядывая в окно или приходя с Ханмой на вылазку. Хэллоуин он всегда любил. Помнится, с Майки они частенько в детстве заглядывали в чужие дома, выбирали костюмы… Теперь вся детская спесь из их голов выветрилась. Кап. Кап. Кап. Баджи нахмурился, поднявшись с дивана. Его он оккупировал ещё в тот момент, как наткнулся глазами, и тогда противный кислотный цвет совсем не оттолкнул и не заставил зажмуриться. Сейчас же Баджи начинало тошнить. Впрочем, он уже задержался здесь на довольно долгое время. Если подсчитать, то с момента выхода Казуторы из тюрьмы прошло… от силы два месяца. А официальное место он получил здесь сколько дней назад? Три? Ссадины на руках ещё не успели зажить, но Ханма, казалось, был удовлетворен до крайности. Чертов смертник. Баджи фыркнул, сложил на груди руки, попытавшись избавиться от плохих мыслей. Многие из вальгаллавцев в этом доме снимали комнаты. Бедновато, да. Но есть ванная и место для сна. Мало ли… ещё посмотрят на его искаженное в гневе лицо и заподозрят в предательстве. А если ему уж совсем не кривить душой, то, стоит признать, они будут правы в этом. Кап. Кап. Это уже начинало слегка раздражать. Баджи рыкнул, чувствуя ещё не улегшуюся после вчерашнего дня ярость. Почему, мать вашу, он по старинке не мог им всем разбить здесь лица? Да пусть сотни, пусть тысячи, когда Тосва закрывала глаза перед такими проблемами? Когда вообще сам Баджи боялся чего-либо? Он хотел разорвать морду Кисаки и в то же время мечтал взорвать базу «Вальгаллы», сжечь ее нахрен до тла, чтобы ступать босыми ногами на кости противников. В конце концов, он всегда поступал таким образом. Сейчас, к всеобщему сожалению, не было возможности сделать ни то, ни другое. Если бы он остался на стороне Тосвы, то до Казуторы добраться возможности не было. Сама перспектива спасти его убывала с каждой минутой, да и на стороне Кисаки был ум, его гениальность — Баджи почувствовал это при первой встрече, едва ли столкнувшись с пронзительной серой радужкой глаз. Чем-то он был похож на Майки. И в то же время разительно отличался от него. Так какой была его реальная цель? Помнится, Баджи даже устроил на этой почве скандал. Заявил Майки, что тот способен заменить кого-то из законных основателей на крысу, перебежавшую из канализации к ним в руки. Крыса была ядовитой и прокусила каждому из командиров по пальцу. Теперь этот яд был в сердцах. И кого-то, в конце концов, он был способен убить. Кап. Кап. Баджи зевнул, неспешно всунул ноги в потрепанные тапки Казуторы и, потирая глаз, прошел в сторону звука. Ну как же… ванная. Трубы там давно протекали, мешая спать ночью, и что теперь? Баджи фыркнул. Он не собирался оставаться здесь на длительное время и потому не пытался чинить что-то в этом про́клятом доме. Дверь была приоткрыта. Он включил свет. …Следующий вздох застрял где-то в груди. Уши заложило. Баджи сделал один шаг назад, и это чертово дежавю вбилось в голову. — Тора? Вода из ванной вытекала прямо на пол. Широкими лужами растекалась по кафелю, и Баджи был на сто процентов уверен, что в ближайшем времени соседи снизу нагрянут к ним в гости с битами. Боже, какого хрена он продолжал думать о чем-то другом? Мысль о том, почему вдруг вода выбилась за края ванной, причинила Баджи такую боль, что он почувствовал себя так, словно его ударили в солнечное сплетение. Не спи. Сердце пропустило удар, и Баджи двинулся вперёд без раздумий. Домашние штаны тут же промокли. Но самое главное — это фигура, что бросилась ему в глаза, стоило лишь поднять голову. Казутора, почему-то мокрый и ссутулившийся, уткнулся лбом в свое острое колено и, казалось, спал. Пожалуйста, проснись. Воздуха, чтобы дышать самому, перестало хватать. Перед глазами мелькали черные точки, вспыхивали и гасли белые огоньки. Почему его поза настолько была неестественна? Мокрая рубашка, прилипшие к ногам брюки… Баджи дёрнул его за волосы вверх, пытаясь сконцентрироваться на мельтешащих мыслях. И… Это было почти как какая-то сверхновая. Зрение по краям размылось, не желая видеть бледное лицо, посиневшие губы… и едва-едва уловимое дыхание — все это заставило брюнета пораженно застыть. Он опустил глаза вниз, часто моргая, чтобы прийти в норму. Если все это не очередной кошмар, и если Казутора сейчас не имел возможности открыть глаза и проснуться, то нужно было успеть. Впрочем, масштаб повреждения был не совсем утешительным. Все запястья Казуторы были в крови, и Баджи только сейчас понял, что вода, в которой он стоит, розовая. Ты, черт возьми, можешь открыть глаза? — Казутора, дыши!***
— Все мертвы?! — воскликнул Чифую, чуть ли не уронив жирные из-за масла палочки на простынь. — Какое-то стремное будущее— — Каждый день на него смотрю, — вздохнул Такемичи. За прошедшую ночь Чифую успел очень много чего обдумать, разговор с Такемичи буквально не выходил из его головы. Это, стоит признать, отличный отвлекающий маневр — переключить мысли о своих проблемах на чужие. Впрочем, Чифую сомневался, что Такемичи, в отличие от него, спал сегодня. Его голубые глаза были воспаленными и нескоординированными, когда посмотрели на Чифую. Он все равно улыбался. Неуловимо и дико, и трещинок на его губах становилось все больше. Только сейчас Чифую стал замечать общую потрепанность Ханагаки. Взлохмаченные волосы, все не теряющие былой яркости синяки… Они мало чем отличались друг от друга теперь. — Все это время ты выглядел так измученно… — заключил Чифую, зачерпывая палочками новую порцию. — Ты ведь… ты действительно спас меня. Сколько раз? Насколько давно это продолжается? Это были вопросы, мешающие заснуть ему этой ночью. Быстрой каруселью они метались из одной части мозга в другую и заставляли сжимать кулаки под подушкой сильнее. Такемичи, в конце концов, сделал для них слишком много хорошего. И Чифую гордился им. Он был благодарен ему. — Где-то с лета… — пожал плечами Такемичи, кидая взгляд на пачку лапши в руках мальчика. — Знаешь, как начался весь этот бред с «Вальгаллой»… О Господи… — Ты действительно великий герой, Такемичи, — уже не скрывая горделивую нотку в голосе, сказал Чифую. — Но как… как ты думаешь, почему я не умер? Они потратили на это все утро. Дыхание перехватывало — так много Такемичи успел пережить. Смерти… Нескончаемые убийства. Огонь, съедающий Хину, или мальчик, спрыгнувший с крыши. Такемичи видел многое, но небеса его глаз не закрылись тучами. Правда, теперь обречённости в них было больше, чем чего-либо ещё. — С какого хера ты мне вообще веришь? — спросил Такемичи, полностью опрокинувшись головой на кровать мальчика. Его худая спина сотряслась от вздоха. — Не понимаю тебя. Чифую мягко похлопал его по плечу. Усмехнулся. Такемичи, если судить по рассказам, было около двадцати пяти. У него не было жены и детей, секса, видимо, тоже не было. Несмотря на все это, он, в воображении Чифую, должен был оставаться значительной взрослой фигурой. На деле же, его инфантильность никуда не исчезла. — Ты ведь мой друг, — не медля, сказал блондин. Он продолжал выводить на спине Такемичи успокаивающие узоры, нажимая на позвоночник и удивляясь всей его хрупкости. Такемичи можно было переломить об колено, так почему такая сила досталась ему? — Так ты ответишь на мой вопрос? Такемичи, сглотнув слезы умиления, кивнул. Странная волна счастья поднималась в его душе от правды и откровенности. Теперь, помимо взрослого Наото, он мог рассказать о своих переживаниях ещё и Чифую. Проблемы рухнули на его плечи совсем неожиданно. И справиться с ними… та ещё задача, стоит признать. Он сощурился, пытаясь вспомнить все слова, сказанные младшим Тачибаной накануне. — «Кровавый Хэллоуин» окончился победой Свастонов, — пробормотал он себе под нос, поднявшись. — Это все было замыслом Кисаки. Баджи на тот момент состоял в «Вальгалле», он и убил Казутору. Чифую чуть ли не подавился воздухом. — Что, мать твою, Казутору? — он сузил глаза, вспоминая и состыкуя даты. Шок на мгновение ушел куда-то на задний план, но, по крайней мере, теперь они были уверены, когда произойдет битва. — Неужели у них такая ненависть друг к другу? — Думаю, что это Казутора тебя убил, — пожал плечами Такемичи. — Если бы у меня была возможность встретить Баджи в будущем… я бы спросил. К слову, не факт, что он тоже не ебанулся на голову. Эта фраза отдалась странной болью в висках, Чифую зажмурился, не желая соглашаться с помешательством командира и своей… своей смертью. Насколько давно это происходит? С момента его… убийства? А если он жив, то они смогли избежать этого будущего? Такемичи, в конце концов, нужно было срочно вернуться обратно. В его груди поселилась уверенность, что Чифую спасён, но даже у самого мальчика ее до сих пор не было. Нельзя описать это чувство одними словами — будто Смерть стоит за твоей спиной даже сейчас, когда ты наиболее спокоен и безоружен. — Так ты действительно думаешь, что спас меня теперь? — между бровей Чифую пролегла едва ли заметная впадина. — Не думаю, что планы Кисаки… поменяются так быстро. Ты сам сказал, он гений— — Йоу! — воскликнул Кен, распахивая перед собой дверь, и сердце Чифую пропустило удар. Доракен, застывший в проходе, был настолько высок, что макушкой почти уткнулся в перегородку. — Я услышал что-то про геев? — Он сказал «гений», кретин, — послышался голос Майки. А потом и он сам выпорхнул из-под подмышки Кена, проскользнув на одних пятках по полу. — К тебе было пиздецки сложно попасть, Чифую, но Доракен как-то принес свой ссаный арбу… — начал он, но, заприметив фигуру в углу, застыл. Чифую напрягся, удивленный их приходом в целом, а после и поведением в стенах больницы. Они всегда вели себя как сбежавшие из дурдома, что, впрочем, от них с Такемичи не особенно отличалось теперь. Но в данный момент… Чифую с удивлением распахнул глаза, оглянувшись на лидера Тосвы. Его губы в мгновение сжались в тонкую линию, глаза потемнели — та самая маска, что примерял он в моменты, когда пытался доказать значительный вес своей личности. Это происходило почти каждый день. Но привычная для глаз смена его эмоций теперь казалась на удивление подозрительной… Ненависть. На его остром лице читалась настолько неудержимая ненависть, что и сам Чифую испуганно дернулся. Взгляд Майки был определенно направлен в сторону сжавшейся фигуры Такемичи. Что случилось? Он сделал шаг вперёд, и Чифую захотелось грубо одёрнуть лидера Тосвы, оттолкнуть его назойливые пальцы, тянувшиеся к блондину, и закрыть собой явно чувствующего себя некомфортно в такой компании Такемичи. Теперь его поведение было оправдано. Такемичи много чего боялся. Быть раскрытым. Потерять близких снова. Может, он и боялся почувствовать боль. Раньше за него мало кто мог заступиться, не было тех друзей, что через двенадцать лет были похоронены в общей могиле. Теперь же Чифую готов был встать тенью за его щуплой, но способной выдержать такой груз спиной. И у них теперь была общая тайна. Было ясно, почему Такемичи так спешно избегал разговоров, долгих контактов и прямых взглядов. Ему приходилось лгать. На постоянной основе придумывать оправдания для своего переменного состояния, побегов и смены эмоций. При всем этом из Такемичи выходил ужасный актер — именно поэтому Чифую в последнее время так напрягался при разговоре с ним. Сейчас, лицом к лицу к Майки, он мог совершить ошибку. Именно по этой причине Чифую поспешил приподняться на дрожащих локтях. За ночь его состояние более-менее пришло в норму. — Май— Чифую, едва ли успев открыть рот, замер, уловив на периферии зрения движение сбоку от себя. Доракен, застывший в проходе, видимо, тоже заметил эту странную перемену в лидере и потому имел схожие с Чифую намерения. Но и он остановился, очевидно, осознав свою неуместность в их битве. Они оба казались лишними в стенах комнаты. Такемичи же не сразу обратил внимание на его приближение. Он устало открыл глаза, стоило пальцам лидера поразительно сильно сомкнуться на его плече, причиняя боль. Такемичи охнул, подняв голову, и тут же натолкнулся на темный взгляд Майки. — Как ты, блять, узнал, что он находится там? — сказал Майки, припечатав его к стене. Звук был настолько громким, что Чифую испугался, как бы никто из медсестер не решил зайти в его палату. Он тоже задал этот вопрос Такемичи и, вероятно, сам Ханагаки постоянно палился подобным образом. Можно ли было рассказать Майки и Кену правду теперь? Или… нет. Чифую помотал головой, сев полностью. Следовало найти выход. Из ситуации, где выхода вовеки веков не было. — Это я ему позвонил, Майки-кун! — сказал Чифую так неправдоподобно, что даже Кен-чин нахмурился. — Отпусти его. — Ты? — лидер вздрогнул, и огонь, пылающий в его темных глазах, потух, заставив его потеряться в пространстве и времени. Он ослабил хватку на плече Такемичи и, чуть помедлив, совсем отпустил его.— Ну ладно, допустим. И до Чифую, облегчённо выдыхающего сквозь разбитый нос, наконец-то дошло. Майки боялся быть преданным. Он собирал вокруг себя несколько сотен людей, а за спиной имел настолько противоречивое прошлое, что удар в спину мог ждать, блять, от каждого. Чифую и раньше видел, с какой лёгкостью Майки подчиняет людей своей воле, как ненавязчиво управляет Тосвой, будто расставляя фигуры на гребаной шахматной доске в преддверии решающей схватки. Настоящий лидер. Теперь с именем Майки могло ассоциироваться лишь это слово. — Я не мог прийти, — произнес он, спрятав глаза за челкой. — Прости меня. Чифую поджал губы. Он понимал Майки больше, чем кого-либо. У них были… обязанности. И держать на Майки обиду не было никакого смысла. Даже если он был единственным, кто способен предотвратить апокалипсис, даже если… — Я вижу, что ты познакомился с ним, — лениво сказал Майки, перевернув весь ход мыслей Чифую с ног на голову. Между тем мальчик уловил интерес в глубине его черных глаз. — Какое впечатление на тебя это произвело, Чифую? Он говорил о Казуторе… Чифую понял это без лишних слов, как и то, почему Майки избегал произносить его имя полностью. — Ебнутый, — невозмутимо пожал плечами мальчик, пытаясь задушить внезапно ожившую ненависть к тому, что неадекватный парень, пытавшийся его убить, так близко находился к Баджи и даже посмел обнять его. — Это же очевидно. Лица Кен-чина и Майки засветились улыбками, мгновенно превращая их из двух самоуверенных мафиози в обычных подростков. Они быстро переглянулись, посмеиваясь, и Чифую действительно задумался о том, какую шутку он сейчас ляпнул. Так можно было сказать о всех, кто тем или иным образом был приближен к Тосве. Двинутые на голову, сумасшедшие… Казутора же был другим. Он оставался убийцей. Его подноготная настолько сильно отличалась от остальных Свастонов, что следовало провести ограничительные линии. Ведь… хоть Казутора и был ребенком, людские грехи выражались в нем лучшим образом. — Он не всегда был таким, — сказал Доракен, присаживаясь на единственный стул в комнате, и вся темная завеса из мыслей, надуманных Чифую, обрушилась. — Он был лучше всех нас вместе взятых. Майки проглотил улыбку. И его лицо снова приобрело четкие борозды и линии. Это нельзя было назвать ненавистью, хотя что ещё может испытывать лидер к человеку, который убил его старшего брата? Скорее… обречённость. Порой Свастоны очень сильно забывали о том, в каком мире они находятся. Либо же… Чифую моргнул. Никто никогда не забывал об этом. Просто их маски, вырезанные из хрусталя, были настолько натуральными… что все окружающие могли поверить в них. А между тем все вытекало из самой глубины нутра, из их детства, а, значит, они не могли не знать о темной стороне. Мог ли Чифую судить их теперь?.. — Он никогда таким не был, — сказал Майки, и Чифую повернул голову в его сторону. — То есть… лучшим. …Проблема была в том, что Чифую не видел и половины картины. Как оказалось, со всеми этими тайнами, он даже трети не видел. Дыхание Майки было шумным и нервным. Он считал, что это Баджи когда-нибудь расскажет парню о своем прошлом. И если бы не возникло необходимости, то он бы промолчал, попытавшись похоронить историю о Шиничиро вместе с его не истлевшим телом. — У него была очень… — он слегка прочистил горло, — необычная семья. То есть, они не обращали на него внимание. Казутора был пустым местом. — И в этом вся проблема? — хмурит брови Чифую, но он и сам не имеет представления, какого это находиться в семье, которая к тебе равнодушна. — Или он помешался, когда— Чифую неожиданно для себя запнулся. Вспоминать смерть Шиничиро Сано в присутствии его брата было необычайно сложно. — Да, — кивнул Майки. — Когда впервые убил человека. Впервые? Чифую неопределенно моргнул. — Что ты собираешься с ним делать, Майки? — наконец пробормотал он, проклиная себя за дрожь в голосе. Майки равнодушно посмотрел на свои ногти, будто бы разговор его не касался ни коим образом. Как будто все произошедшее было начисто стёрто из его памяти. — Очевидно, что он хочет убить меня, — спокойно сказал Майки, посмотрев ему в глаза. — А ты как думаешь, что я должен сделать с ним? И почему… почему я не должен попытаться убить его в ответ?***
— Какого хера ты сделал это? Казутора не мог ничего сказать, не мог даже вздохнуть толком, потому что было тяжело, и он злился, злился, что все шло не по его плану. Слезы были у начала его ресниц, блестели в глубине глаз, но не находили выход из берегов, и оттого было лишь сложнее, потому что, может, ему было немного легче, если бы он заплакал? Если бы показал свои грёбаные эмоции и выпустил из души этого гребаного демона, что, блять, толкал его на все эти грёбаные поступки. Он не улыбался, но и молчал, отвернув голову к стенке. А Баджи продолжал ему перематывать руки бинтами, из-под ресниц рассматривая новые повреждения. Темные брюки, под которыми не было видно истощавших за время заключения ног, совсем прилипли к его коже, и теперь Казутора казался меньше в его руках. Белая рубашка была расстегнута и тяжёлым грузом висела на его покатых плечах. Кожа лица, вроде как, начала приобретать человеческий вид. Казутора потерял сознание из-за давления горячей воды, а не из-за потери крови. Баджи едва ли удержался от того, чтобы двинуть ему по челюсти. А стоило. Может, тогда он бы стал вести себя адекватнее? Повреждения были совсем не сильными, но Баджи едва ли не умер, смотря на них. Его пальцы слегка тряслись, но подобное состояние, стоит признать, было уже привычным. Значит, хотел посмотреть на эмоции? Казутора шикнул, стоило Баджи резче стянуть бинты на его запястье. Подобное происходит не первый раз в их жизни. Кажется, едва ли за месяц до смерти Шиничиро, Казутора начинал разрушаться.//Зачем ты сделал это? //
//Хотел проверить, нужен ли я кому-то. Выходит, только тебе.//
Казуторе было пятнадцать, но никто из родителей не поинтересовался, куда он пропал. Баджи его нашел. Позвонил, а когда тот не ответил, то проник в дом, который, впрочем, и на замок не был закрыт, а там… Казутора в тот момент совсем не пытался проверить его на эмоции. Скорее… Он хотел умереть. Баджи помнит, как застыл в тот момент, как потерялся в пространстве и насколько лёгким было бледное тело в его руках, а запах крови… он был странно знаком, но впервые не нес за собой чувства удовлетворения и победы. Сейчас на его руках можно было найти белесые узоры шрамов, совсем поблекшие, но оставившие за собой такую историю… — Какого хера ты сделал это, Тора? — сказал Баджи громче, потянув его за подбородок в свою сторону. — Хотел проверить, нужен ли я кому-то, — пожал плечами Казутора. Это была та самая фраза, что он сказал в первую такую попытку. — Честно говоря, я думал, что ты меня не спасёшь. Он закончил и посмотрел на него с такой искренней доверчивостью, что Баджи, удивившись, приоткрыл рот. Казутора, не упустив момент, подтянулся и поцеловал его. Так неожиданно, что Баджи даже не успел отстраниться. Эта простая по невинности фраза и такой чистый взгляд… На миг показалось, что в глазах Казуторы промелькнули знакомые искры, и сердце брюнета, кажется, остановило свой ритм. Он изо всех сил пытался уловить в его словах фальшь, но не слышал. Могло ли это? Нет. Ему нужно отдохнуть, нужно подумать ещё раз, нужно решить, жив ли Казутора ещё. В конце концов, Баджи ему обещал справиться, а ещё Казуторы не было рядом два грёбаных года, и вот он появился, чтобы снова исчезнуть? Нет, так не пойдет. Всем этим Баджи оправдывает себя до того, как крепко обхватит затылок Казуторы и поцелует его в ответ. Но было ли что-то теперь? Баджи удержал себя от того, чтобы помотать головой. Это чувство ушло, оставив после себя только ноющую тоску в сердце, появившуюся из-за неслучившейся любви, которая могла стать настоящей. — Я действительно думал… думал, что ты предал меня, — сказал Казутора, едва ли не всхлипнув, и Баджи почти поверил, что он разрушался в его руках. Ведь этот Тора и откровенность — вещи несовместимые. Этот Тора — похожий лицом на ребенка — все ещё остаётся слабостью самого Баджи и… на то она и слабость, чтобы подставлять его под удар в самый ненужный момент. Предал? Какого хрена? Кто тебе рассказал правду? Баджи нахмурился, пытаясь спрятать в глубине глаз мысли, но между тем понял… — Я боялся потерять тебя, Тора, — сказал Баджи, отрываясь от него, и совсем неуловимо улыбнулся. — И до сих пор боюсь. …Кажется, выход ещё можно было найти.***
But it wouldn't change who you are (Но это не изменит твоей сущности) You're still living life in the dark (Ты все еще проводишь свою жизнь во тьме)