It's survival of the fittest (Это естественный отбор) At the end of the day (По большому счёту)
***
По мнению Такемичи, чувствующего себя жертвой под прицелами нескольких снайперов, в этом месте пахло более страхом, его собственным, или отчаянием, не совсем подходящим под ситуацию… На этот раз сориентироваться было сложно. Расположенный на последнем этаже, если судить по высоким панорамным окнам, ресторан был тесным. Мягкий приглушённый свет давил с потолка, музыка, нацеленная, вероятно, на расслабление, смешивалась с поразительной тишиной и, в конце концов… Зал был пуст. Безусловно, изумительный вид. Для Такемичи, привыкшего жить в обществе с достатком ниже среднего, присутствие позолоты на потолке и стенах комнаты было шокирующим, подносы из серебра блекли на этом фоне, когда… Такемичи застыл, пытаясь переварить внезапно возникшее в мозгу осознание. Господи, этот зал кто-то снял, верно? То есть кто-то смог купить комнату, по бюджету превосходящую его накопления в течение всей гребаной жизни? Такемичи чувствовал себя одураченным. Даже оскорбленным. Надуренным… — Впечатляет, верно? Бабочка, тугой петлей затянутая на шее, неожиданно начала давить. Грудная клетка приподнялась резче прежнего, а после… Такемичи все же оглянулся по сторонам. И невидимая стена разрушилась. Этот мужчина стоял напротив окна, развернувшись к нему спиной. В костюме, плотно обтягивающем ширину его твердых плеч. Такемичи напрягся, стоило заметить, что левая рука человека скрывалась в кармане, очевидно, угрожая наличием оружия, в то время как пальцы правой периодически двигались в зоне видимости от его плеча к лицу. Он курил, и темные волосы в свете отдавались смутными отблесками. Растерянный, Такемичи неловко моргнул. Разумеется, он ждал его. Официант прямым текстом сказал фамилию, предупредил его, и, боже, даже по сильной дрожи можно было понять, что Такемичи ввязывается во что-то до ужаса авантюрное. (Вероятно, он не выходил из подразумеваемой авантюры на протяжении нескольких месяцев.) Однако он не был готов к тому, что встреча состоится так скоро… Ладно, пару часов назад он не был уверен, что она вообще состоится. И это первый раз, когда капитан первого отряда будет так близко, особенно в роли… своей взрослой версии. Это было проблематично. Собственно, проблема и состояла в том, что Такемичи не совсем представлял, о чём можно говорить с ним, как вести себя и держать. Вероятно, с самим Баджи они не виделись около двенадцати лет?.. В том, что это был Баджи, Такемичи даже не усомнился, слишком знакомым был едва ли потяжелевший голос, волосы, спускающиеся дальше плеч, не могли принадлежать другому мужчине. Камень, прежде стоявший в горле, ушел, но напряжение из комнаты не исчезло. Баджи, насколько процентов не состоял бы из себя прежнего, становился другим. Состоял в рядах мафии, а значит… Что-то Такемичи подсказывало, что не так уж и редко виделись они теперь. В такой перспективе. — Да, — он замечает за собой, что опускает голову и кивает. — Впечатляет. — … — за этим следует немного напрягающее молчание, прежде чем мужчина (Такемичи отказывает себе называть его кем-то другим) смеётся, — а не должно. Ты разве не привык к этому? Его смех не кажется чем-то безумным или отвлекающим, наоборот, приятный и мелодичный, он заставляет младшего из брюнетов расслабиться, и Такемичи ловит себя на том, что пытается представить, как изменились глаза Баджи. На фотографии, что представил ему Наото, он был не в себе, и теперь Такемичи не уверен, что готов увидеть это вживую. Он уже открывает рот, чтобы спросить, но— Любая дальнейшая мысль испаряется, потому что мужчина, видимо, теряет терпение. Его ровное, размеренное дыхание начинает касаться чужого лица. Они замирают напротив друг друга — Такемичи, онемевший от страха и удивления, и он, разглядывающий его, как какую-то диковинную игрушку… И Боже. Это не должно было выглядеть настолько неправильно. Это были те же прищуренные глаза, которые Такемичи помнит с юности, высокие скулы и брови, взлетевшие в стороны— — Нет, — в его горле адски першит, — не привык. С минуту темноволосый мужчина прожигает другого потемневшим взглядом, почти вплотную приближает лицо, будто пытается проникнуть в его сознание, прежде чем достает руку из кармана… И сжимает его в объятиях. — Черт, — пробормотал окончательно расстерявшийся Такемичи, пытаясь собрать остатки самообладания, чтобы не показать, насколько расстерянным он ощутил себя прямо сейчас… Если говорить честно, то Такемичи не ожидал той сокрушительной силы, возникшей при звучании голоса первого командира. А после того, как тепло другого человека стало ближе… Это было умопомрачительно. Наверняка не настолько, как испытал бы Чифую, находясь здесь, но примерно. Механизм в его голове судорожно пытался придумать дальнейший ответ, и все, что мог сделать Такемичи — просунуть ладони под руками брюнета, на его спину… И неловко вздохнуть. Баджи до сих пор был больше него, вероятно, в несколько раз. Через мгновение, показавшееся вечностью, он отстранился. Будто неловко прокашлялся, ударив его по плечу. — Ты чертовски не изменился, — сказал Баджи, его ресницы все ещё заинтересованно трепетали, а глаза блестели теми же искрами. — Как оно? Боже, о чем он спрашивал? Такемичи вдруг показалось, что пространство искривлено, что не прошло много времени, а они все ещё стоят рядом, плечом к плечу и— В чем был подвох? Почувствовав неясную угрозу, окружающую его, он не мог на ней сосредоточиться, все внимание переключалось на поразительную улыбку, растянувшуюся на лице брюнета… Эта ситуация совсем не походила на ту, что выстроил в своей голове Такемичи. Они с Баджи никогда не были друзьями. А встреча в будущем никогда не была радушной, но прошла всего пара минут… Выходит, он спас Чифую? Если миссия выполнена, то все должно было закончиться именно так? Проще всего было бы отойти и встать на более безопасное расстояние, но Такемичи чувствовал, что тело не послушается его… — Для чего я здесь, Баджи-ку… — он осекся, понимая, что такое обращение не совсем уместно, ещё не зная, что совершает ошибку, — Баджи-сан? …И едва ли удержался на ногах, увидев явную перемену на лице мужчины. Не безумство, но растерянность, длинную тень, захватившую бо́льшую половину его лица. Такемичи не успел обдумать, почему это произошло. Тяжесть, появившаяся на его плече, отвлекла. — У нас гости, Кейске? — рядом, словно из ниоткуда, раздался знакомый голос. Точно такой же холодный, как и рука, застывшая на его плече, тихим скрежетом проносящийся по позвоночнику… Пока Такемичи не почувствовал невероятную слабость, следующую за этим холодом. — Господин Ханагаки, видимо, перепутал даты. Годовщина будет когда? Тридцать первого? Он мог бы сказать, что очертания лица Баджи были размытыми, мог бы описать подозрительную эмоцию на его лице, проскользнувшую после этой фразы. В конце концов, Такемичи всегда был готов что-либо изменить… Но сейчас, когда его ноги неожиданно ослабли и подкосились, единственная мысль, проскользнувшая в его голове, касалась: Как там Чифую?***
Чифую, в свою очередь, был в полнейшем ужасе. Под влиянием разных факторов: потому что проснулся сегодня от собственного крика, хватая ртом воздух, или это было вызвано напряжением, царившим в кругах Тосвы, а может из-за гребаного Хэллоуина, пришедшего в Токио… Сосредоточься. Чифую яростно приказал себе сделать это, когда сделал несколько решительных шагов вперёд. Его левый глаз ещё плохо видел, лицо пострадало в большей степени. Волосы были подняты вверх из-за ветра или непривычной ему неряшливости. Наконец, он вернулся к своему наблюдению — все еще будучи настороже, потому что Майки приказал ему оставаться вне драки. Чифую думает об этом с выраженной обидой на лице, пока не замечает— Они стояли на вершине, в отличном месте для наблюдения. Командир, с улыбкой посматривающий на приближающихся противников, и… Да, Чифую уже был знаком с Казуторой Ханемией лично. Ну же, давай. Чифую мысленно подгонял его, пытаясь связаться, ощущая, каким приятно сильным становится тело, повинуясь натянутым до предела нервам, при виде живого врага. Попробуй убить меня теперь. Будучи предупрежденным, Чифую догадывался, кто мог перерезать нить его аппарата жизнеобеспечения. Кто мог убить его, у кого имелся мотив. Даже если его тонкая фигура казалась поглотившейся остальными вальгаллавцами. Андрогинная, в белой рубашке, бессмысленной для кровопролитной драки, и широких джинсах. Сейчас он более всего походил на ребенка, если бы не чертовы волосы, налипшие на его лицо, и… И взгляд. От которого раньше у Чифую слабли колени, но теперь… Теперь было все равно. Кристаллически похер. Потому что Кровавый Хэллоуин, в конце которого он обязан был умереть, был объявлен открытым.***
Говорят, ментальная связь, существующая между людьми, распространяется даже на совершенно отдаленные континенты. Когда человек, близкий тебе по крови или эмоциональной составляющей, испытывает что-то одновременное с тобой. Это бывает между родственниками, друзьями… Но никогда эта эмоциональная линия не достигает совершенно другого промежутка времени. Такемичи, однако, испытывает что-то до безобразия схожее, ещё не осознавая это, будучи погруженным в глубокий сон, пока… Пока боль, возникшая в черепе, не отрезвила его, и голос, знакомый и отвратительный, не прозвучал совсем близко. — …Какого хрена ты здесь забыл? Через какое-то время постоянно сменяющихся, тревожных по природе событий, вы смиряетесь. Перестаёте бояться, даже если, подобно Такемичи, не обладаете врождённым бесстрашием или безрассудством. Такемичи не сразу приходит в себя, очевидно, не желая этого. Это всегда долгий, по-своему изнурительный процесс— В конце концов, в жизни за все нужно было платить, и если плата за время была настолько микроскопической, то да, он мог с этим смириться. — Эй, — его кто-то хлопает по щеке, голос тот же, — я знаю, что ты не спишь. Рука, касающаяся его лица, холодная и большая, пальцы, судя по ощущениям, длинные, и Такемичи, разумеется, уже знал, кто стоит рядом с ним. Он встречал его. Было что-то мрачно-зловещее в том, как Кисаки и Ханма сидели рядом, на одном троне, в одинаковых позах, в одинаковой одежде, одинаково поглощённые решением общей задачи. Даже не зная их лично, Такемичи мог почувствовать их неуловимую связь, и он много раз думал о том, что случилось с ними после. Была ли их дружба (если можно было называть их взаимодействие таковым) искренней, держалась ли она на успехах Кисаки или властью Ханмы в кругах преступности? Ханма не пришел бы к настолько масштабной власти без Тетты— Тетта, соответственно, не смог бы начать это без Ханмы, значит, их совместную деятельность в будущем можно было предугадать. Потому Такемичи не удивляется, когда, открывая веки, натыкается на темную стену карих глаз Ханмы, скрытую за идеально завитой прядью его волос. Сейчас его пальто распахнуто, от верхней одежды разит морозом, а от лица — совершенностью. В руке он держал пистолет, боком, ещё не угрожая, но намекая на летальный исход, и… Черты его лица были искривлены. Будто застывшие в холодной сосредоточенности, и на губах, обычно растянутых в хищной усмешке, мелькала тонкая злая полуулыбка. Взгляд его глаз всё ещё был цепким и въедливым, заглядывал в душу, в них светился расчётливый, неформальный ум. Даже его движения, и раньше не переходившие грани дозволенности, сейчас приобрели плавность и четкую выверенность. От этой улыбки челюсть Такемичи сводится, словно от сахара, зубы смыкаются лишь сильнее. — Я думал, что ты в машине, — будто разочарованно продолжает он, когда поднимается из сидячего положения. — Разве не так заканчиваются всякие любовные истории? Такемичи нужно мгновение на понимание его слов, а затем он пытается дернуться, встать, но веревка, охватывающая его руки, впивается в плоть лишь сильнее. Он может заметить, что его тело болит в различных местах, во рту можно ощутить привычный железный привкус, но в целом он чувствует себя нормально. Наоборот, все его внимание обращается на фигуру, застывшую в углу комнаты… — Баджи… — бормочет он, и брюнет, будто нехотя, поднимает голову. Очень смазанно, нескоординированно смотрит на него сквозь упавшие на глаза пряди черных волос. Такемичи не мог быть уверен, но ему показалось, что зрачки карих глаз чуть расширились. Как было, черт ее драл, на той фотографии. — Мне было интересно, — говорит Ханма, прислоняясь спиной к стене, — зачем ты решил назначить встречу? Ох, если бы он сам знал ответ на этот вопрос. Какого хрена Такемичи Ханагаки решил прийти на встречу с людьми, которые могут его убить? — Впрочем, это не так ужасно, — он эффектно выставляет вперёд руку, на костяшках которой надпись осталась угрожающе неизменной, — ты последний из них остался. Да? Это все, что успевает сказать Ханма, прежде чем— ВЫСТРЕЛ! А затем настает белый шум, зрение по краям размывается, и Такемичи почти начинает верить, что детектив сегодня за ним не успел… Прежде чем понимает, что стреляли совсем не в него. — Лет тринадцать об этом мечтаю, — хмыкает Баджи, но черты его лица разглаживаются, а на лице появляется слабая улыбка. Он протягивает руку, — Вставай. Не обоссался хоть? Страх не проходит настолько быстро, как и ярость, и вы никогда не привыкнете к этому… В какой-то степени можно научиться терпеть. — Нет, — Такемичи мотает головой, прикусывая губу до крови, его пальцы вцепляются в верёвку, пока брюнет ее не развязывает. — Я так рад— Можно сказать, что он счастлив, даже если в этой параллели нет ничего позитивного. Он не хотел быть здесь. Не хотел говорить с командиром, не хотел ничего знать. — Сколько ты не помнишь? — спросил брюнет, стоило верёвке упасть, Такемичи даже не успел с расслаблением размять руки. — Примерно? — О чем ты? — Такемичи, — его губы дёрнулись в лёгкой улыбке, — Сколько времени ты пропустил? И он поднял голову, отбрасывая челку назад, смотря глубоко внутрь… — На сколько лет вперёд ты перепрыгнул во времени? Испуганный, Такемичи замер, судорожно подбирая слова, но не находя их. Именно в тот момент, когда говорить было необходимостью— Баджи знал. Какого черта он что-то знал? Но это не было чьей-то ошибкой. Можно было иметь немного ума и безумства, которым обладал каждый человек, составляющий эпоху преступности, чтобы догадаться… — …Двенадцать лет, — Такемичи шумно сглатывает, поднимаясь со своего места, — начиная с сегодняшней даты. —… — он медленно отворачивает голову, кажется, кивая, — это довольно-таки неожиданно. Ты сможешь вернуться обратно? С тех самых пор он постоянно об этом думает, и способность Такемичи кажется звёздной мечтой… — Да, — Такемичи замечает, что его губы слегка дрожат. — Он жив? А после он понимает, что совершил ошибку несколько раз за день, и не то чтобы для него это не является чем-то несвойственным—//Господин Ханагаки, вероятно, перепутал даты.//
Он видит это по лицу Баджи и не может удержаться, его глаза щиплет, когда он задаёт следующий вопрос. — Кто убил его? И когда складка между бровей мафиози становится чётче, Такемичи понимает, что это тема наиболее неприятная. — Его пырнули ножом в драке… — Баджи поджимает губы, — Задели жизненно важные органы и так далее. Я не помню, что там врач говорил… — лжет он. Воспоминания были свежи и до сих пор таились на языке, о безвольно падающем теле, последнем взгляде, скрытым черными ресницами…//Может, стоило вызвать скорую? //
Такемичи не хочет наваливаться на него с вопросами, но когда твоя тайна, давившая на грудь и сдавливающая лёгкие, выходит наружу… Это невыносимо сдерживать. — Что насчёт Казуторы? Ответ за этим не следует. Такемичи замирает, осязаемо ощутив, что Баджи не с ним. Он молчит. Его взгляд потемнел, черты лица стали резче и будто вытянутее…//Прочь с моей дороги.//
Это были те слова, которые он прокручивал в своей голове больше десятка лет — ощущение, что это было вечность назад, не покидало его — и больше всего в тот момент хотелось прострелить себе голову…//Баджи-сан, ты можешь не делать этого? //
Следующая реплика приходила за предыдущей, повторялась из часа в час, являясь такой контратакой, что бороться против нее было самоубийственно…//Что ты там говорил о самоубийстве? //
Такемичи тоже молчал, ожидая продолжения фразы, но продолжения не последовало. Вместо этого Баджи поднялся, игнорируя истекающего кровью напарника, дотянулся до брошенной на полу сигареты и, дрожа пальцами, стиснул ее в ладони, что-то обдумывая, решая для себя. И затягивая долгую паузу. От его молчания и тяжёлого немигающего взгляда Такемичи почему-то стало не по себе, казалось, что в сгустившемся вдруг пространстве слышно, как жидкость вытекает из тела Ханмы, как его тело своевременно разлагается… Такемичи с трудом притупил появившийся комок тошноты. Хотелось выйти из этой маленькой, тесной комнаты, пропитанной смертью и огорчениями, и Такемичи, потирая натёртую кожу рук, уже хотел подняться и уйти отсюда, но не успел. Одним стремительным движением ладони, лёгким и незаметным, Баджи опрокинул несколько горящих свечей на пол, на длинный ковер, покрывающий всю поверхность комнаты… Что-то вспыхнуло. Такемичи и раньше видел огонь, раньше был на краю обрыва, смотрел смерти в лицо и пережил ее… — Мы жгли машины в детстве. С Торой, — услышал он шепот, тихий и непохожий на голос Кейске. — Захватывающее чувство, верно? — Не сказал бы— — Мне так жаль, что пришлось хоронить их вместе. Чем меньше жертв, тем лучше, верно? Исправь это. Такемичи неопределенно моргнул, боясь представить, как на разных углах токийского кладбища застыли две могилы, одна аккуратная и прекрасная, и вторая… Забытая, как и похороненное существо в ней. — А потом… — он наклонился, подняв рукой брошенный пистолет, и внимательно осмотрел его, — я много раз думал, что хочу приставить его к голове. — Это не самое лучшее, — начал Такемичи, делая шаг вперёд, уже зная, что не сможет его остановить. — Меня Чифую отговаривал. Каждый грёбаный раз. И сейчас, знаешь— Он всегда слышал его. Сзади, прямо рядом с плечом… — Баджи, твою мать, — голос Такемичи сорвался, но он застыл, стоило голосу командира стать настолько неуловимым, будто шелест травы… — …Сейчас я его не слышу. Рыдания вырвались из его горла неожиданно, как что-то горячее и обжигающее в груди, поднимающееся из живота. Как крик. Низкий и сокрушительный, который не мог найти выхода годами… И что-то внутри него отпустило как раз в тот момент, когда он подумал с блаженством, что просто умрет.//Ты знал о смерти Баджи.//
//И поэтому действовал так отчаянно.//
…Такемичи почувствовал, как кровь прилила к вискам, стоило телу с грохотом упасть на пол, он спрятал лицо в ладонях, пальцы тряслись крупной дрожью, и все прежнее богатство показалось выдуманным, ненастоящим— Пока голос, будто из параллельной реальности, не донесся до него через шум. И тогда сон кажется отступившим. На самом деле, Такемичи ещё никогда не чувствовал себя настолько крепко стоящим, подошва его ботинок твердо вжималась в землю. — …Что здесь произошло? Такемичи хмыкнул, даже не кинув взгляд на подошедшего ближе Наото. Он всегда приходил вовремя. Не опаздывал, в отличие от него. — Нам нужно уйти, Такемичи, — слабо бормочет он, уложив руку на костлявое, совсем ещё юношеское плечо, — Или так и будешь стоять здесь статуей? В его голосе сквозило ехидство, после — тяжёлый вздох, и Такемичи почувствовал, как детектив сел рядом с ним. Огонь, недостаточно распаленный, все ещё догорал на ковриках, а кровь невозможно было отличить от проклятого красного цвета. Сейчас, когда было поздно, мучительно прокручивая в голове все, что произошло… — В его глазах ничего не было, — его руки предательски стали подрагивать. Перенесенный ужас полностью вымотал, и сейчас по телу разливалась незнакомая прежде слабость. — Он уже был мертв. Удивленный, Наото оглянул его с головы до ног. — Что ты имеешь в виду? — пальцы на плече Такемичи сжимаются крепче, — Баджи Кейске устроил встречу с тобой, как только я узнал, то сразу пришел сюда… Нужно было убраться отсюда. Позволить догореть двум телам в огне свеч, но… Если говорить честно, то Такемичи научился жить с этим. И он попытается найти другой выход. Другое решение, которое позволит ему спасти всех. Попытается не переходить черту, после которой возврата уже не будет. Он разворачивается, следуя в прошлое, зная немного больше, и… Не сегодня. По крайней мере, он постарается переходить ее не сегодня.***
It's a human trait (Это человеческая черта) Hidden deep down inside of our DNA (Глубоко скрытая в нашей ДНК.)