Не гнётся

В теле куницы оказалось очень тесно. А ещё та готова была драться – это чувствовалось, будто бы кто-то вгрызался ему в низ живота. – Я ничего тебе не сделаю, – пробормотал Куруфин, одновременно пытаясь выбраться из сугроба. Тело – новое тело – слушалось с запозданием. – Я просто отведу этих дураков к… А для чего, собственно, тебе вести их к бледным маленьким огням? К тому же в теле куницы огоньков не видно – только чувствуешь, но чтоб сосредоточиться, надо отпустить… Стоило ему перестать растопыривать руки – он не знал, как ещё это назвать – как куница изловчилась и укусила собственный хвост. С полным ртом чужой шерсти и немного крови Куруфин выругался: – Ай, да чтоб тебя! Мысленно, конечно, выругался. – Нет, – сказал Майтимо, – сперва он вселится в куницу, а потом в тебя. Я знаю, как бывает. Куница завертелась на месте, всё ещё сжимая хвост. Как распахнуть-то эти челюсти? Не проще выскользнуть? Ага, выскользнешь – и захочешь в тело Майтимо. Или Кано. Кто ближе подойдёт. – Я его уже звал, – отрезал Кано, – хотел бы – уже вселился. – Что?.. Ну вот, сейчас они затеют ссору, а юные потомки вора пусть замерзают в чаще. Разумеется. И никто не подумал, что, во-первых, детей-то можно обменять на камень. Во-вторых, если их верно воспитать, они и сами потребуют камень. В-третьих, – хватило бы и первых двух аргументов, но Курво увлёкся, – Майтимо никогда бы себе не простил, и ему нужно что-то, с чем возиться – да с Нирнаэт ещё было нужно, вот глупость, как же они все не догадались – подсунуть ему нескольких сирот… Мда, правда, до этого лично они никого сиротами не делали – ну, кроме, может, тэлери. В-четвёртых, Турко – вот уж кто бы не обрадовался. Они пришли за камнем, а не за детьми. В-пятых – о, в пятых попытался бы хоть кто-нибудь бросить Тьелпе в чаще. Не сейчас, конечно, раньше. Нет, нужно бросить эти размышления и велеть кунице… – но тут его настигла боль в хвосте. Чужом хвосте. Его хвосте. Как нелегко-то. – Смотри, – сказал Майтимо, пока куница исторгала из глотки какой-то птичий лай, а Куруфин пытался удержаться в теле, – смотри, что с тобой было бы. – Ну, – сказал Кано, – полагаю, именно так я бы всё-таки кричать не стал. – Тебе смешно? – Я не могу, – ответил Кано и вдруг принялся стряхивать снег с плаща, – не могу не радоваться, что он остался. – Как раз его-то больше нет. – Да нет, ты посмотри! Оказывается, если вообразить, что ты прижал куницу за шкирку к земле, та замирает и кусаться не пытается. Только нужно всё время, постоянно удерживать в голове эту картину. Итак, придерживая воображаемую куницу, выплюнув шерсть – начистоту, ему хотелось ещё и нажраться снега, чтобы заесть кровь – сделав всё это, Куруфин вскочил на задние лапы и уже сам, по собственной воле, издал звук. Скрипящий писк. Скребущий писк. Позор тебе, куница, галки орут громче. – Смотри! Он хочет, чтобы мы за ним пошли. – Ещё я не ходил за тёмной тварью! Ну же, Кано, давай, скажи ему. Если не сможешь ты – никто не сможет. Давай, ты думаешь о том же, о чём и я. Ты же точно так думаешь. И он так думает. – Мы сами – сказал Кано, – тёмные твари теперь, разве же не так? И Куруфин взобрался ему на плечо, цепляясь за плащ. Потом надо будет обязательно уйти – куница куницей, но надолго её не хватит, и всё ещё хочется оказаться поближе к костру. Кажется, что уж рядом с душой Кано, или с душой Майтимо, а с младшими он проверять не собирался – именно рядом с ними перестанет быть так холодно. Так – он не мог слов подобрать, но это было как если бы работа не приносила больше удовольствия. Ничто не приносило. Будто читаешь о себе полустёртую летопись, а не сидишь, вцепившись в плечо брата, и не чихаешь, потому что обрывки завесы так и роятся кругом. Как неудобно всё-таки смотреть через куницу! – Это же ты, – сказал Кано и Куруфин куснул его за ухо, потому что идти тот собирался не туда, – ай! Да уж точно ты. Куда? Налево? Главное, думал Куруфин, снова сейчас не навернуться в снег. Некоторые ходят удивительно неплавно! А ещё главное – как-нибудь всё-таки не стать голодной тварью, потому что ведь не затем он тут остался. А зачем? Для клятвы. Если он хочет её выполнить, ему нельзя в безумие. Майтимо шёл за ними молча – с тем же обречённым видом, с которым иногда сопровождал их в детстве. Правда, не его и Кано – его и Тьелко, да, его и Морьо. – Можешь вернуться, – сказал Кано, – я за детьми и назад. – Да, – сказал Майтимо, – а вернётесь вчетвером. Нет. – Имеешь в виду – вчетвером, а тела три? Майтимо кивнул: – Это если он вовсе ведёт к детям. Двое бледных огней светились еле-еле. К кому мне вас ещё вести? Можно подумать… – А почему ты не велишь остановиться? – спросил Кано. – Как князь? – Велеть надо было раньше. Как же холодно. Может ли заиндеветь шерсть у куницы? – Не умирай, – пробормотал Куруфин, всё ещё мысленно держа куницу в зубах, будто он тоже был куницей, это проще, – не умирай, – и слегка встряхнул. Только застрять в мёртвой кунице ему и не хватало. А если вылетишь из неё – как показывать путь? Издалека их можно было принять за сугроб. Интересно, они уснули одновременно, или один какой-то тормошил другого? Они знают, что их отец вор? И конечно, ни Майтимо, ни Кано им об этом не сообщат, а стоило бы. Он вспрыгнул на сугроб – а на самом деле на чей-то плащ – и принялся раскапывать снег. Если бы они опоздали, огни бы совсем погасли, так ведь? – Уйди, пожалуйста, – сказал Кано торопливо и подхватил Куруфина, чтобы переставить, так что пришлось вцепиться ему в руку по-настоящему. Это было ошибкой. Слишком вкусная кровь! Вот и куница же не прочь хлебнуть горячего… – Эй! – сказал Кано. – Я тебя очень люблю, но если ты не отцепишься… Зачем ты ещё и лижешь? – В лучшем случае это от зверя, – сказал Майтимо, – но вряд ли. Он тормошил одинаковых детей Диора и стряхивал с них снег, а дети были совсем сонные, чего и ждать. Нерадостно, должно быть, разлепить глаза, чтобы увидеть снег и огромные чужие руки, четыре штуки, одна из которых вообще обрубок, а на ещё одной, окровавленной, повис кто-то безумный меховой. – Она что, бешеная? – спросил один ребёнок. – Она нас защищает, – ответил второй, и вот тут Куруфину стало так смешно, что челюсти всё-таки разжались. Сколько можно падать в снег. – Нет, – сказал Майтимо, – она нас к вам привела. – А обратно отведёт? – Куда? – Домой. Совершенно одинаковые лица. Долго шли, крепко спали, а до этого на родной дворец напали… мда. Кем же они им видятся. Напали эльдар, которые на эльдар непохожи – так, наверное. – Вы сами к нам пришли, – сказал тот, который слева. Плащом они укрывались одним на двоих. – Мы не звали. – Мы знаем. Майтимо вновь уставился во тьму, перехватив меч. Что, ждёшь подвоха, брат? Ну конечно, два тела, оба юные – выбирай не хочу. Дети заёрзали, один спросил: – Кому ты угрожаешь? – Не вам. Чего проще – скользнуть и занять место, как с куницей. Они и пикнуть не успеют – ну, кто-то один. Второго можно подчинить. Какая радость им оставаться самими собой? Отца нет, матери нет, одни отправили умирать в лесу, другие и там нашли. Это же будет почти что благодеяние. На что им эти тела? Целые тела, тёплые тела простаивают, можно сказать, без всякой цели. Без всякой пользы. О, он и этими руками сможет ковать мечи не хуже… …держать меч не хуже… …убивать не хуже… – Фу, фу, пусти, противно же, пусти! Сперва подумал – всё, он сам в кого-то впился, уже не чувствует, что делает. Как всё быстро. Но нет, это всего лишь Кано принялся растирать близнецам щёки, в том числе окровавленной рукой, и кровь эта теперь размазалась и по ним тоже. Фу. И правда отвратительно. Кунице очень бы хотелось вылизать всё начисто. – Нельо, – сказал Кано, – если мы хотим выбраться, нужно идти. – А ты знаешь, куда? – Ты сказал, вас куница привела, – сказал один из близнецов. Как бы их называть? Первый, позвонче и второй, потише? Глупо. – Спасибо тебе, – сказал второй. – То есть ей. – Да, – сказал Кано, промывая прокушенную руку снегом, – вот спасибо так спасибо. Майтимо стоял молча. Что он думал – что Куруфин попробует в него вселиться вот прямо сейчас? Или не в него? В него, кстати, наверное, сейчас и не получится – обожжёшься. Майтимо смотрел на Куруфина – на зверька, конечно. Куруфин смотрел на него, топорща усы. Из сугроба Майтимо казался ещё выше, чем был на самом деле. – Если бы он хотел, – сказал Кано, касаясь его плеча, – он бы уже… – Ну что, – сказал Майтимо, – куница. Приведёшь ли нас назад? Куруфин чуть не взвился свечкой от негодования. То он не доверяет, то он просит! Сам бы попробовал… «Было похожее, – ответил Майтимо про себя, и его голос будто вдруг заполнил звериную голову до отказа. Куруфин даже чуть не… – как это называется, не выплеснулся?.. – В Ангамандо было. Освободишь тело – и не будешь больше мучиться. Очень хотелось. Тело, знаешь ли, мешает». «Мне бы сейчас твои заботы». «Почему остался?» «Клятва, – сказал, и прямо ощутил, как горечь наполняет Майтимо до самого верха. – Упрямство. Сам не знаю. На что тебе эти дети?» «Да ни на что, – отмахнулся старший брат, – не оставлять же». «Камень всплывёт. Раз он не с ними, значит, ещё у кого-то. Пускай они потом попросят. Оставь при себе». «Наплевать мне на камень», – отозвался Майтимо, но Куруфин знал, что он врёт, и сам Майтимо наверняка знал. Ну, или потом поймёт. «Что ты надеешься этим искупить?» «Я не надеюсь, – сказал Майтимо, – но пусть напоминают, что мы сделали. И сами помнят». «Начистоту – главное сделали мы с Турко». «Начистоту – возглавил я». Только о степени вины они ещё не спорили! – Нас скоро заметёт, – сказал ребёнок. – Всех, – сказал другой. – А ты чего такой бледный, тоже мёрзнешь? – Нет, – сказал Нельо уже вслух, и впрямь слегка шатаясь, – иди-ка сюда, – и поднял одного, прижал к себе. – Ничего себе ты горячий. – Я тоже хочу! Второго прижимал и кутал уже Кано. Как бы их довести до скопища огней, и чтоб это были ещё свои огни? Как бы при этом никого не укусить, и ни в кого… Он полез Майтимо по плащу – выше и выше, фу, кора удобней, да откуда ты знаешь про кору, – и всё-таки оказался на плече. Чихнул в лицо сына Диора и пощекотал Майтимо ухо. – Что такое? Он попытался, как мог, показать обратный путь глазами куницы. Мимо вот той верхушки, мимо сгоревшего дерева, прямо, прямо, налево, да почему не можешь сам пойти на огни? – Сам знаешь почему, – ответил Майтимо, – покину тело и смогу. Нельзя надолго с ними оставаться. Но и пути не показать тоже нельзя! – Элуред, – сообщил ребёнок тот-что-с Майтимо, – раз вы не называетесь. – Элурин, – сообщил второй. – Кано и Нельо, – сказал Кано, – и куница. – А её как зовут? – Она без имени. – Так не годится, – возмутился Элурин, – у всех должно быть имя! – А эта, – сказал Кано, – имени не хочет. Да чтоб вам провалиться со своими нежностями. «Дотронься до меня», – попросил Куруфин, и Майтимо нахмурился: – Что? «Ты обжигаешь. Я тебя вообще боюсь. Пусть так, потому что тогда я буду бороться с болью, а не… со всем остальным. И не трону этих мелких…» «А хочешь?» «Сам знаешь, что да». – Хм, – сказал Майтимо, перехватил ребёнка и взял Куруфина за шкирку. – Так достаточно? «Лучше бы головой об дерево. Иди прямо». Он был уверен – всю дорогу был уверен – что вот сейчас почует запах палёной шерсти. Больно. Но боль трезвила, боль не позволяла засматриваться на чужие тела как на свои. И ведь не будь здесь братьев – он же мог бы это сделать! Подумаешь, потомки Лютиэн. Подумаешь… Иногда Майтимо его ещё и тряс. Тело куницы и так маленькое, и в какой-то момент Куруфин ощутил, что сидит, съёжившись, где-то кончике задней лапы – такое в Майтимо ярилось пламя, белое пламя. А в нём – не белое больше. «Не обращай его на себя, – попросил Куруфин, – не жги ещё сильней». «Отстань». Куница заскулила – как-то самостоятельно, за всеми этими огнями и детьми Курво опять забыл, что тело не совсем его. – Ей больно! – воскликнул Элуред и дёрнул Майтимо за волосы. – Отпусти! – Она сама просила. – Дай я понесу тогда! – Нет. – Ты, – сказал Элуред, – жестокий. Майтимо смолчал. – А мы её потом оставим? – спросил Элурин. – А ты отдашь нам, можно? Всё равно её не любишь. – Она останется в лесу, – поведал Кано, – потому что кунице лучше жить в лесу. – Но она ещё придёт? Спины вдруг коснулась ладонь – очень аккуратно, и погладила сверху вниз. И снова сверху вниз. Ещё бы кто-то тут ему ерошил шерсть. Чувство – с одной стороны белое пламя, с другой тёмная вода – вот это чувство, из которого Куруфин только и мог, что направлять Нельо к огням – вдруг отступило. Он был просто Куруфином в очень, очень измученном зверином теле. – Ей нравится, смотри, – сказал Элурин, – вот же, я помогаю. Вот от кого-от кого, а чтоб от этих принимать ещё и помощь… Куруфин извернулся в пальцах Майтимо и попытался укусить за палец этого отпрыска полукровки. Все они думают, что всех важнее. Что одни что-то понимают. – Это вы, – сказал Элурин, – её испортили. Она была хорошая, я знаю. – Скоро придём, – ответил Майтимо невпопад, – там есть еда. Покуда помолчи.