Не гнётся

Элронд проснулся как всегда – не понимая сразу, спит или уже нет; вдохнул глубоко, поискал Тень – у кровати, у двери, может быть, у окна, хотя у окна Тень оказался бы за шторами и Элронд бы его не разглядел. Но Тени не было. Зато была мама – тихо вошла, наверное, не хотела разбудить, и смотрела на них, как будто тоже уже не могла дотронуться. Лицо подсвечено – то ли её этим камнем, то ли свечой, да нет, конечно свечой, камнем – белей, страшней; и камень мама всё-таки не ночи напролёт носила ведь. – Мам? – спросил Элронд, думая, будить ли Элроса – так было честно бы, или смотреть на неё и смотреть. Нет, конечно, Элроса надо разбудить – поэтому Элронд сел, и заговорил громче, и пусть мама его тоже заметит и скажет что-нибудь, а не стоит вот так, застывшая. – Мам, ты же уже приходила? И желала доброй ночи. Мама была как будто нарисованная. – Да, – кивнула не сразу, – да, да, да, желала. – Мам? – Элрос тоже сел в постели. Тени на стенах качались, потому что качалось пламя у свечи, но Элронду казалось – они все на корабле, все куда-то плывут. Может, на тот остров? – Мам, ты чего? – Элрос хмурился спросонья и спрашивал поэтому – немножко как Тень бы спросил. Как будто не хотел, будто неинтересно, но раз уж они все всё равно здесь… – Мам, ты чего? Кошмар приснился, что ли? – Нет, нет, – мама покачала головой. Её лицо будто немножко тоже дрожало – это всё свеча так делает?.. Или это у мамы губы дрожат? – Я просто очень соскучилась. – Да ну, – усомнился Элрос, – как ты могла успеть соскучиться? Но всё равно, конечно, перебрался к маме ближе и обнял. Бывают такие ночи. Просто раньше мама как будто бы пережидала их одна. – Мам, – спросил Элронд, – мам, мам, а ты за нас боишься? – Отчего бы мне? Вот бывают такие ночи. Когда Тень что-то рассказывал – он мог потом, конечно, делать вид, что ничего такого он не говорил, и ни по кому не скучает, и вообще сам он сон и им мерещится. Но мама даже понарошку рассказать отказывалась, даже чтобы потом опять молчать. – А мне кажется, что боишься. – Да кто вам сказал это? – она смеялась, но как будто не по-настоящему. Одной рукой прижала к себе Элроса, другой – Элронда, и вот сейчас мамина рука на нём как будто вздрогнула. Так бывает, когда только заснул и вдруг снится, что падаешь. – Кто вам сказал такую ерунду? Всё будет хорошо. – Конечно, будет, – сказал теперь уже Элрос. Вот бы не говорить сейчас вообще ни о чём таком, просто сидеть в обнимку, или пусть мама спела бы, пока они уснут! – А ты нас не отошлёшь? – Куда отошлю? Мама теперь не обнимала уже, а смотрела им в лица. Да зачем нужно было… С другой стороны – как будто бы она сама не знает. Вряд ли Тень им соврал. Или соврал? – Куда я вас отошлю? Кто это вам сказал такое? – Никто, – сказал Элрос, и точно пнул бы сейчас стул, если бы сидел, – не знаю. Просто так сказал. Не отошлёшь, точно? – Кто вам сказал, – спросила мама снова, – что ещё он вам сказал? – Услышали, – сказал Элронд, – мы случайно, мама. Просто. Они и правда ни о чём таком не спрашивали – Тень первый начал. Может, правда не стоит их знакомить. Бывают такие ночи – как будто отец не приедет никогда, ни за что, а мама так и будет просыпаться среди ночи – как будто бы от одного и того же сна. – Мам, так ты думаешь нас отослать? Мама не ответила. *** – Забудьте, – сказал Тень, – наверняка она и спит сейчас с ним на груди. – Говори «ваша мама», а не «она». Это невежливо. – И почему ты не зовёшь её по имени? – О, мы не так близки, чтоб звать по имени, – откликнулся Тень, – но не так далеки, чтоб госпожой. – Ты был в неё влюблён, что ли? И она тебя отвергла? Тень уж на что был мрачный последние дни, на что пытался то ли что-то там расслышать, то ли кому-то что-то передать на расстоянии, и ни то, ни другое, судя по лицу, не выходило – и то сейчас подавился. А интересно, он скучает по еде? По кексам, например. Он чувствует ветер с моря или только помнит? Что вообще он может чувствовать? – Нет, – отказался Тень, – ещё что выдумаете? Не был я в неё влюблён. – А что тогда? А могут ли у Тени быть мурашки?.. – Я ей должен, – тут Тень пожал плечами, – она мне тоже. – Что она тебе должна? – Вот вырастете и узнаете. – Раньше ты не говорил так! – Надо же, – сказал Тень, – смотри-ка, обложили с двух сторон. Я и забыл, как это. – У тебя тоже были дети? – Братья, младшие – были, я же рассказывал. А сын всего один. – А он знает, что ты тут есть? – А он и знать меня не хочет, есть я или нет. – Так не бывает! – Ну ты ещё за плечи меня потряси, – Тень скорчил это своё кислое лицо, и это значило, что конкретный разговор испорчен, но ещё, может быть – что всё ещё будет в порядке. Пока Тень злится на очевидные вещи – ничего ещё не рухнуло. *** – Нет, мы не будем, – сказал Элронд, как будто Элрос не был с ним согласен, – не будем красть для Тени мамин камень. Тень и сам уже раздумал. – Ну конечно, не будем, – сказал Элрос, – но посмотреть на него мы же можем! Чтобы без мамы, то есть. Что они все в нём нашли? Что бы там Тень ни говорил, а мама с камнем вовсе не спала; вообще в последние дни то снимала его, то надевала, то прятала, то надевала снова – будто знала всё то же самое, что Тень знал, или почти всё. И ни один из них при этом так толком ничего не рассказал! Мама умела подходить совсем неслышно – будто волна мягкая-мягкая, или будто снежинки падают на землю, или как будто на тебя бережно-бережно кладут пуховую шаль. Или плащ, может. Почему-то, когда мама играла раньше с ними в прятки, Элрос всё время представлял её под тонким, тёплым плащом. Мама умела. Но они умели тоже! Элронд не любил это вспоминать, но Элрос-то помнил: как однажды они играли в те же прятки, а оказалось, что их ищут уже по-настоящему; или вот как в тот раз они обиделись и затихли уже нарочно, чтобы их искали, но нашла только мама, уже вечером; а интересно, кстати – а от Тени выйдет спрятаться? Да только он, наверное, и не заметил бы. – Пойдём, – попросил Элрос, – а то он когда на маме, я его толком и не замечаю. Мама без него красивая. – А если мы её разбудим? – Не разбудим! Иногда мама всем его показывала, и в зале, и на улице, и так и говорила – камень принадлежит всем, и света правда хватало на всех, как крема, когда пир; а иногда ещё этот же свет мама несла на самый берег. А сегодня… – Смотри, – прошептал Элрос еле-еле, хотя Элронд и сам всё видел, – смотри, мама его забыла, что ли? Может, она опять его показывала своим друзьям, или отцовским друзьям, или всем вместе. Может, они опять решали что-то там своё, что-то такое, чего ну никак нельзя сказать тем, кто чуть младше. Но обычно после этого камень всё-таки либо запирали, либо мама его надевала снова, а сейчас… Как всё-таки странно ночью, в тишине, пробираться по переходам, по которым днём вообще-то и с закрытыми глазами можешь бегать. Тень не остановил их – может, опять смотрел на море или со стен куда-то вдаль. Да и в конце-то концов – даже если кто-то даже тень, не может же он не спать хотя бы иногда? – Нам бы сейчас самим бы стать как тени, – прошептал Элронд, будто бы мысли подслушал. Ночью всё не такое. Вдруг Тень здесь не один? Днём мир состоит из плеска, смеха, весёлых реплик и сердитых реплик, из шорохов и звона, и из песен; ночью только море шумит. Или вот ещё – ночью ты как будто младше. Или вот – по ночам украшения как будто не нужны, и истории хочется слушать не такие, как днём. Они наконец-то выздоровели, и теперь можно было не бояться хотя бы закашляться; да и что бы случилось, самое страшное? Ну, скажут, что негоже ночью бегать по пустым-то залам; ну, спросят, не случилось ли чего. Но хотелось пробраться незаметно и никого не отвлекать. Они ведь ничего… Камень лежал не в маминой спальне и не в сокровищнице, а почему-то в зале встреч, а они вовсе просто так туда зашли. Лежал и сиял. Ладно в шкатулку положить, но его даже в ткань никто не завернул. Такой мягкий свет – как когда мама поёт. Как белок, если взбить с сахаром. Как когда на руки берут. И камень тоже захотелось – взять, погладить, может, даже укачать… – Как странно, – шепнул Элронд, – свет такой яркий, как будто им доспехи резать можно. Что?.. – Да ничего он не режет, – возмутился Элрос тоже шёпотом, – вот же, смотри. Он протянул к камню руку – нет, не чтобы взять, он мамин, а просто чтоб дотронуться, и чтобы Элронд перестал говорить, что свет не мягкий, потому что вот же, ровный-ровный же свет, пуховый-пуховый… Оказывается, свет свечи со светом камня вовсе даже перемешиваются, и свет свечи для камня – как оправа. Оказывается, мамино лицо в этом жёлтом и белом будет казаться совсем чужим, как будто вспоминаешь сон. Мама стояла на пороге – в ночном, в белом, только накидку ещё на плечи набросила. – Зачем вы… – то ли ей слов не хватало, то ли сил сказать, – что вы здесь… – Ой, – сказал Элрос, – мама, ты чего тут? – Ты забыла, – сказал Элронд, – ты камень здесь забыла. Заберёшь? – Это же он вас попросил, да? Он попросил отдать ему камень или что там? – Мам… – Что он вам про меня наговорил? Что ещё он вам сказал? Иногда долго-долго что-то не рассказываешь, а потом говоришь – аж руки дрожат. У них с Элрондом всё всегда было на двоих, даже про Тень они всё-таки знали оба, не кто-то один, а вот мама как будто бы была одна, одна. – Что ты им сделал?! – о, она подбежала к ним и закрывала их теперь собой, обеими руками, как будто темнота была не просто темнотой, как будто кто-то их пытался отобрать прямо сейчас. – Что они-то тебе сделали? Почему ты не говорил со мной, раз уж так хочется? Почему все вы воюете с теми лишь, кто этого не ждёт? Поздновато ты решил мстить, если ты в целом всё ещё способен думать! Надо погладить её по плечу. Надо обнять. Может быть, влезть на стол, тогда удобнее… Элронд просто поймал её ладонь, прижал к щеке – а мама руку вырвала. Вырвала руку – будто думала ударить. Элронд так и стоял, даже не дёрнулся. – Мам, – сказал Элрос, – мы хотели посмотреть. – Мам, – шепнул Элронд, – тебе больно сразу всей?.. – Я не боюсь тебя, – сказала мама, не глядя на них обоих. Смотрела вперёд. – Я не боюсь тебя больше. Ну и где же ты? Только и можешь, что детей морочить, да? Руки мама опять простёрла так, чтоб их обоих закрыть – и пальцы чуть дрожали. Как перья на ветру. – Да никого я не морочил, – сказал Тень, выступая из мрака очень медленно и напоказ вертя пустыми ладонями. Что?.. – Сама раскладывает камни, сама нервничает… Мама сгребла со стола камень вместе с ожерельем – и залепила им Тени в лицо. – Ну нет уж, – сказал Тень, отступая назад, но и только, – второй раз не получится. Не обожгусь. А не спать по ночам нехорошо. – Ты никогда не спишь, – сказал Элрос. Элронд обнял маму сзади, за ноги, очень крепко. – Ты их пугаешь, – сказал Тень, – ты их напугала больше, чем я когда-либо смогу. – Не ругайтесь, – попросил Элронд, – ну пожалуйста.