kimi no kisu

      Когда Тэхён зовёт Чонгука на тематическую вечеринку для задротов, тот от одного только названия, мягко сказать, не в восторге. Он кривится, словно от сильнейшей зубной боли, из-за замечания Кима о том, что новый цвет волос делает из него идеального Шото Тодороки, и несколько раз шлёт разошедшегося друга настолько далеко, насколько только позволяет словарный запас, особенно сильно давая себе волю в выражениях, когда ему предлагают надеть форму горничной и закосплеить не самого героя, а какой-то там фан-арт с ним.       Чонгук мог бы. О, поверьте, из него получилась бы такая горничная, что даже у самых радикальных гетеро начала бы капать слюна, но… не то время.       Он только-только расстался с Джереми-острые-скулы-Маквей и ещё не прожил период самобичевания, не прошёл полный путь от «мы снова расстались из-за меня» до «я просто ещё не встретил своего человека, с соулмейтом всё будет по-другому». Пока что Чонгук уныло телепается где-то на средине, время от времени игриво подмигивает отражению в зеркале, а иногда, в особенно плохие дни, смотрит на себя с презрением.       У Чонгука проблемы. Размером с Антарктиду, честно говоря. Но, если хотите, можете сами определить её объемы по вот таким параметрам: Чонгук ещё ни разу в жизни не кончил благодаря партнёру, его проблемы с сексом каждый блядский раз ведут к проблемам в отношениях, и последние два месяца парнишка почти каждый день гуглит про фригидность у мужчин, проверяя всё новые и новые варианты, параллельно отговаривает себя от похода к сексологу не очень-то работающим заверением о том, что ему пока только девятнадцать, он ещё не может с точностью заявлять о таком страшном для себя диагнозе.       А ещё он не встретил своего предназначенного.       Некоторые считают плохой идеей начинать какие бы то ни было отношения с человеком, не помеченным твоим именем на коже, но Чонгук не хочет сидеть и ждать, ему нравится тусоваться, он всегда был любознательным, а с возрастом та самая любознательность вышла на другой уровень, перешагнула пометку 18+, и ему стал интересен не только материальный мир, но и тот, что живёт внутри каждого из нас. Мир чувств и удовольствия.       Чонгук нырнул с головой в самый эпицентр бушующих гормонов ещё в старших классах, но оказался, к пребольшому сожалению, не таким довольным, как ему хотелось бы.       Он… разочарован? Секс на самом деле так сильно отличается от порно или даже того, что показывают в чуть более откровенных фильмах, а человеческие отношения даже рядом не стояли с тем, что рассказывают про предназначенных и их союзы. Да, искать подобного с теми, кто не соединён с тобой чем-то древним и необъяснимым — одна из тупейших идей, что только посещала чонову светлую голову, но он познакомился с бесчисленным количеством людей и, как видите, всё ещё без имени под ключицей.       Где тот человек, что представится Чонгуку, а через двадцать четыре часа снова напомнит о себе меткой, расцветшей на теле?       Соулмейта можно встретить как в десять, так и в сорок (а то и вообще не найти его), Гуку ещё даже двадцати нет, следовательно на жестокость судьбы сетовать рановато, он прекрасно проводит время и с теми, кто в конце концов окажется связанным совсем не с ним, и всё было бы и так отлично, без имён и доказательств высокодуховного родства, но, увы, с теми людьми, что попадались на пути Чонгука, он не чувствует себя достаточно… целостным. Всегда есть что-то гадкое, давящее на грудь невидимым грузом и заставляющее чувствовать себя не в своей тарелке. У него были трудности с каждым, кто осмелился назвать его бойфрендом или просто рискнул разделить постель хотя бы на одну ночь.       Люди сменяют друг друга, приходят в его жизнь один за одним, в то время как Чонгук остаётся всё тем же: с раздражающей неспособностью получить от секса или даже самых банальных свиданий то, что именно ему хочется.       Если подумать, к своим годам он попробовал в половой жизни более чем достаточно. Он был в роли актива и пассива, спал с девчонками, познал прелести минета и отметил выпускной в школе не просто потерей девственности, как случается, если не у большинства, то у очень и очень многих, а шокирующим зелёного подростка тройничком, но, повторюсь, так ни разу и не кончил без собственной руки на члене. И проблема ведь точно не в том, что все как один были плохими в этом деле. Не может же каждый, с кем Чон спал, оказываться сплошь хреновыми и неумелыми, а он один идеальным.       Загнался ли Чонгук из-за этого дерьма? О, ещё как! Вскрыв его черепную коробку, вы бы удивились, сколько мусора и хлама, связанного с сексом и его гранями, там завалялось. Тэхён любит повторять: мол, не накручивай себя, кто ищет, тот всегда сможет найти нечто, хотя бы отдалённо напоминающее искомое, просто не стоит опускать руки, а человек с твоим именем на ключице сможет тебя починить. Этот парень умеет поднять настроение и не дать пасть духом примерно в девяти ситуациях из десяти, но чонгукова неспособность кончить от обычного, анального секса или любого вида орального, как раз та десятая, где даже сам Ким Тэхён бессилен.       Конечно же, Чонгук не говорит ему об этом, вот так ужасно обесценивая каждое слово поддержки, кивает каждый раз после очередного, довольно неприятного для его нежного сердца расставания, соглашаясь со всем, что так яро пытаются до него донести, и в итоге из-за очередной, не слишком помогающей попытки подбодрить, оказывается на той самой задротской вечеринке. Топчется рядом со сгорбленным в три погибели Тэхёном, что не пожалел ни подводки, ни черных теней, пытаясь сделать себя максимально похожим на Эл из Тетради Смерти, в то время как Чонгук просто напяливает плейбойские ушки и более-менее чистую (просто ничем не воняющую, но уже с пятном на рукаве) толстовку вдобавок к голубым рваным джинсам. Ему не хотелось натягивать на себя что-то не из своего гардероба или вообще запариваться, так что при выходе из дома понадеялся: ушек и его двойного окраса хватит для того, чтобы пройти в забитую студентами квартиру. Возможно, он слишком смелый и самонадеянный для первокурсника, но кто вообще его осудит?       На входе их, к большому удивлению, встречает не какой-то Наруто или Луффи, а парень, плохо загримированный под Шрека, с игрушкой рыжего кота, совсем не похожего на того самого Кота в сапогах. И тот факт, что дверь им открывает очень пьяный Шрек, даёт Чонгуку не только зелёный свет, эдакое одобрение незамысловатого костюма, но и возможность снять дурацкие ушки и без малейших сожалений повесить их на шею как ожерелье первому встречному парню в мантии разведкорпуса из Атаки Титанов.       Они с Тэхёном приходят не так уж и поздно, на часах ещё семи нет, когда за ними захлопывается дверь общежития. По приходе в назначенное место, друзья, конечно же, теряют друг друга прямо у двери, потому что Тэ как всегда жизненно важно обнять всех, кто хотя бы отдалённо кажется ему знакомым, а Чонгук, с пару секунд понаблюдав за хаосом тел, облачённых в костюмы не совсем аниме персонажей, двигается на кухню, дабы догнать всех присутствующих в градусе алкоголя в крови.       Больше друзей Шрека парню не встречается, зато он находит темнокожую Рапунцель, упоительно целующуюся у холодильника с, по всей видимости, Каспером или каким-то другим безымянным привидением, и только убеждается, что некоторые недоумки даже хуже чем он: они не просто не заморачивались с одеждой, а восприняли название «аниме-вечеринка» как «весенний Хэллоуин».       Кажется, большинству присутствующих вообще плевать в кого и зачем наряжаться.       На диване в гостиной одна из двух причаливших там же Харли Квинн сначала долго смотрит на него, а потом спрашивает, что он за мультик, с таким лицом, будто Чонгук тут единственный атеист в католической церкви, хотя на деле в нём и то больше от аниме, чем в дамочке с двумя разноцветными хвостиками. Кому-кому, а подружкам Джокера точно не стоит лезть к нему со своими замечаниями и вопросами про, мать его, мультики.       Чонгук не злой и не любит делать поспешные выводы о незнакомцах, но что эта Харли, что её хихикающий двойник рядом, абсолютно точно смахивают на мудил, хоть девочек так не принято называть.       Простите, уважаемые знатоки мультиков, но сегодня он в костюме себя. Зарегистрируйте такого персонажа как Угрюмый Чонгук. Угрюмук или Угук, сократите, как вам больше нравится, но права, пожалуйста, отдайте законному создателю характера.       Хвала небесам, больше никаких выводящих вопросов Чонгуку не прилетает, «близняшки» Квинн мало заинтересованы в его сухих ответах и полном недовольства выражении лица.       Вечеринка кажется тухлой, потому что у Чонгука в стакане пиво, разбавленное каким-то кошмарным сиропом (чтобы само пойло меньше походило на мочу), а из знакомых только носящийся по всем комнатам Тэхён и парочка не совсем приятных людей со старших курсов. Он должен быть благодарен и за это: не все первогодки достойны быть принятыми в подобную тусовку, — и тут, скорее всего, главную роль сыграли сожительство и крепкая дружба с третьекурсником Тэхёном, так что Чонгуку вообще выделываться не стоит, но, несмотря на все привилегии и каждое «не должно», он далёк от звания человека, хорошо проводящего время посреди кучки незнакомцев.       Остальным в отличие от Чонгука весело. По крайней мере так можно судить по Леви Аккерману, что с хохотом сваливается прямо ему на колени со спинки дивана, кажется, изо всех сил пытаясь отбиться от какого-то «титана» или просто враждебно настроенного недруга, что кстати тоже никак не пытается сдержать рвущийся на волю смех. Платок, повязанный у парня на шее, в странных красно-оранжевых разводах, а на значке Крыльев Свободы нарисован волосатый пенис, с улыбающейся головкой.       Леви всё смеётся и смеётся, задницей по-прежнему находясь на спинке дивана, а головой удобней устраивается на Чонгуке и неистово ёрзает, таки выигрывая бой со своим недоброжелателем. Его нисколько не смущает ни то положение, в котором он находится, ни факт того, что его пах сейчас в опасной близости от лица Чонгука и ещё одного парня, испуганно таращегося на происходящее. Леви, видимо, даже не собирается исправлять своё положение или извиняться, хоть смех утихает, а тот, кто перевернул его Чону на колени, уходит со словами «я до тебя ещё доберусь, Пак». Вместо, казалось бы, правильных в такой ситуации действий, незнакомец, утихомирив своё веселье, сначала внимательно осматривает Чонгука, нисколько не смахивая на человека, испытывающего явный дискомфорт, а потом протягивает ладонь прямо тому под нос и вдруг здоровается.       — Привет, Тодороки.       В уголках глаз морщинки, а губы блестят то ли от слюны, то ли от чего-то другого, и даже в положении вверх ногами парень выглядит милым. Красивым. У него искусственный шрам на лице и белая линза в одном глазу, так что скорее всего на Чонгуке лежит Леви Аккерман из последнего сезона, и парень, решивший так одеться, видимо, полагает, что одежды для передачи образа персонажа более чем достаточно, потому что ведёт он себя совсем не как Капитан.       — Привет, — без особого энтузиазма отвечает Чонгук. Ему неудобно, процент заинтересованности в тусовке всё такой же критически низкий, Леви тяжёлый, даже если вся нижняя часть его тела висит в воздухе, но Гук ни слова не говорит о его весе, вместо этого отпивает пива, поднося стакан ко рту свободной рукой, и пожимает ладонь. — И я не Тодороки, у меня образ Чон Чонгука.       Леви выгибает голову, ни на секунду не переставая улыбаться, и облизывает и без того блестящие губы.       — Что за Чон Чонгук?       Подняв руку, как самый воспитанный студент, парень коротко отвечает:       — Я.       Леви снова смеётся, хоть шутка вряд ли войдёт в список лучших цитат всех существующих стендаперов, но, кажется, он различает в гуковом пофигизме намёк на чувство юмора, на этот раз умудряясь своей ладошкой прикрыть почти половину лица.       — А я Капитан Леви, но Чимин, — снова протягивает руку, знакомясь во второй раз за минуту. — Пак Чимин.       — Приятно познакомиться, Пак Чимин, — трясёт его руку Чонгук, ни на секунду не изменяя собственным отчуждённости и безразличию. — Может, встанешь с меня?       Оглядываясь, будто только сейчас поняв, что разлёгся на незнакомце, Чимин натыкается на голубые джинсы и дырки в них. Он не сдерживает себя, судя по довольному выражению лица, даже не пытается этого сделать, тыкает пальцем в неприкрытую джинсой кожу, а потом заползает под ткань двумя, совершенно нагло ощупывая чонгуковы бёдра, и ни разу не представляет, как всего лишь одним чёртовым прикосновением, рушит маску холодности и абсолютной незаинтересованности в происходящем. Ситуация как раз идеальная для того, чтобы хлопнуть по шаловливым пальцам и заставить слезть, если не с дивана, то хотя бы с себя, но Чонгук не находит причины на паково «зачем?», вместо этого смотрит на улыбку, теперь отдающую хитростью и в некотором роде толикой соблазнения, а следом на то, как светлая кожа ладони нового знакомого контрастирует с его бёдрами и голубой джинсовой тканью.       Вечеринка из скучнейшей превращается сначала в неплохую, а потом и вовсе в классную, и всё благодаря Леви-Чимину, бесстыдно лапающему чоновы бёдра, всего после пары минут с момента знакомства. Положение, в котором находится парень с идеально выстриженным андеркатом, спустя некоторое время заставляет ощутить дискомфорт, так что, как бы ему ни нравилось разглядывать милашку с двойным окрасом таким образом, разлёгшись на его же коленях, приходится сесть, как принято, не совсем вежливо попросив перед этим неизвестного парня, с интересом наблюдающего за всем происходящим со стороны, испариться. Скорее всего, это был кто-то из младших курсов, потому что, хоть Чимин и выпускник, всё же немногие сбегали по его «просьбе» с таким хорошо читаемым испугом.       Но «малышом» оказывается как раз не сбежавший бедолага, а чиминов новый знакомый в потрясных джинсах.       Руки с ног Чонгука не пропадают. Он, по правде, так заинтересован тем, как пальцы скрываются под тканью и снова выныривают наружу, что не может оторвать взгляда, даже при том, что белая линза и симпатичное лицо достойны внимания куда больше, чем эти странные поглаживания.       А потом они начинают говорить.       Чонгук не помнит, с чего именно всё начинается, но, как только чужие руки вместо его ног цепляются за портупею, завершающую образ героя Атаки Титанов, с концентрацией всё становится куда лучше, слова не пролетают мимо, а привычно складываются в предложения, доносят смысл произнесённого и позволяют наконец познакомиться чуть поближе, узнать что-то помимо имени. Чонгук не прилагает усилий, не пытается понравиться, он, несмотря на то, что от прикосновений своего нового знакомого, кажется, начинал плыть, как от самых крепких коктейлей, с упоением впитывает в себя всё, что Пак с удовольствием вещает. Выслушивает длинное объяснение, почему Капитан Леви был бы его соулмейтом, если бы не был нарисованным, хихикает на особо странных сравнениях, раза три отказывается становиться шиппером Левимина, притом, что настаивать Чимин умеет, но они оба пьяны, им неожиданно весело настолько, что такого типа разговоры только помогают превратить очередное знакомство на попойке в приятное воспоминание, а не спровоцировать какую бы то ни было ссору. Оба парня не пытаются вступать в серьёзные дискуссии, они два беззаботных студента в доме непонятно кого, просто наслаждающиеся лёгкостью.       Чонгуку действительно весело впервые за долгие две недели подавленности. С Чимином приятно разговаривать, но, господи, как эти разговоры приводят их к обжиманиям на всё том же диване, он искренне не понимает. Не помнит, что послужило спусковым крючком и какого чёрта его губы вдруг коснулись чужих, но спустя некоторое время, благодаря пылкому ответу на свой неуклюжий поцелуй, он совершенно не против быть объезженным Капитаном Чимином прямо там, при посторонних взглядах, и плевать, сможет он кончить или нет.       Что на него вообще нашло? Он ведь пошёл с Тэхёном с твердой мыслью о том, что всё ещё в режиме овоща из-за расставания, в планы не входило искать себе развлечение на ночь, но… это что-то необъяснимое. Внутренний голос или демон, пританцовывающий на плече, убеждает его решиться, забыться не только из-за смеха, а ещё и из-за чего-то более приятного, и он просто поддаётся, потому что, каким бы железным ни было его решение не ввязываться ни в какие любовные штуки, Пак Чимин, по всей видимости, человек-магнит, следовательно, противиться притяжению — совершенно бесполезно.       Так что Чонгук шлёт всё нахер. Если он хочет целовать главного фаната Леви Аккермана, он будет его целовать, неважно, это алкоголь толкает на подобное или неизвестная сверхъестественная сила.       Когда переваливает за полночь, а Чимин бесстыже трётся о его пах своим, вытворяя какие-то невероятные волны верхом на Чонгуке, последнему и вовсе кажется, что все свои проблемы он придумал, и никаких трудностей с сексом у него никогда не было. Они не пытаются выяснить, какого хрена вообще происходит и куда это всё ведёт, Чонгук не знает, что там у Чимина с соулмейтами, и не игнорит ли он, не дай Бог, свою судьбу, но ему всё это до лампочки. Пофигизм сегодня доходит до максимальной отметки. Что-то Чонгуку подсказывает: дело в Чимине и том, как вкусно он целуется, а целоваться Чон, по правде, обожает, хоть мало кто вообще об этом знает. Он не откровенничал о таком никогда и ни с кем.       Первый поцелуй у Чонгука случился в четвёртом классе и, давайте напрямую: там даже вспомнить нечего. Они с Холли, его партнёршей по танцам, были слишком маленькими, но уже тогда чертовски любопытными, и неловкого слюнявого прикосновения было мало, чтобы хоть что-то почувствовать или понять кайф от касаний губ к губам.       С тех пор Гук перецеловал столько людей, что и не сосчитать. Парней, девушек — свободных на случайных вечеринках или тех, кто носил статус подружек и бойфрендов. Чонгук никогда не был «королём школы», но он играл в футбол и даже пел на некоторых школьных мероприятиях, так что популярность не обошла его стороной, а следовательно, обеспечила достаточным количеством внимания тех, с кем можно было бы утолить подростковую тягу ко всему новому и пока что неиспытанному, но только с Чимином происходило такое. Тот пользовался ртом, как дирижёр палочкой, заставляя оркестр под названием «тело Чонгука» играть слаженно и настолько идеально, насколько того требовали ситуация и интуиция самого Чимина.       Вот язык касается чужого нёба, вместе с этим Чонгук чувствует, как сжимается ладонь у него на пояснице, давя на талию идеально для того, чтобы заставить почувствовать лёгкую боль, но и чтобы на утро не осталось никаких следов, даже намёка на то, что его где-то так грубо трогали. Потом рот вдруг отрывается от губ и сползает на шею, посасывая аккурат оставить следы только на пару часов, а между указательным и среднем пальцем оказывается зажатым чонгуков правый сосок, и из-за всего происходящего он настолько теряется в ощущениях, что, сжав ладонями крепкие бёдра по обе стороны от своих, толкается в ответ на очередное поступательное движение, за что его награждают удивлённым вздохом сверху и насмешливым «найдите себе комнату» откуда-то со стороны.       Чонгук рад бы действительно закрыться в хозяйской спальне и проверить, насколько именно с этим Леви они подходят друг другу. Чимину удаётся завести его настолько, что Гуку вдруг совершенно неожиданно даже для него самого становится плевать, кто именно из них двух заставит его кончить, слишком уж большой кайф он ловит от того, что происходит уже сейчас.       Мысль «может, это мой соулмейт» мелькает у Чонгука именно в тот момент, когда Чимина с него в буквальном смысле стягивают, и блаженная сказка резко заканчивается, приобретая всё те же очертания грустной реальности. Джинсы никак не скрывают стояк, пока Чонгук пытается отдышаться, и у Чимина с его белыми штанами та же история, но тот вообще не выглядит так, будто его хоть на секунду это волнует. По правде, и самого Чонгука их состояние не слишком смущает или вызывает такой уж дискомфорт (разве что привычный, когда хочется снять одежду и подрочить), больше интересует, о чём ссорятся Чимин и прервавший их парень с его, Чонгука, ушками, всё так же висящими ожерельем на шее, и, возможно, чем завершится сегодняшняя ночь.       Блять, если они потрахаются, и всё закончится так же удачно, как началось, Чонгук станцует под «Let’s groove» на камеру и ради этого даже заведёт TikTok. Но в таких странных желаниях чаще всего появляется какое-то блядское «но».       Этот раз исключением тоже не становится.       Чонгук послушно не двигается с нагретого места, даёт Паку возможность дважды закатить глаза на экспрессивные жесты его собеседника, и даже когда довольно раздраженный Не-Леви забирает у безымянного парня свою мантию, Гук не перестаёт теплить в себе надежду на то, что утро они встретят вдвоём…       Увы, всё совсем не так, как ему хотелось бы.       Чимин всего лишь даёт ему номер. С той же дикой откровенностью целует ещё раз, перед тем как смыться, и как-то по-родительски строго приказывает:       — Позвони мне.       И, конечно же, в тот момент Чонгук кивает раз тридцать, сохраняет контакт, подписав его как «Леви Аккерман», но спустя часа два, вернувшись домой протрезвев, валяется в наушниках, развернутый лицом к стенке, из-за Тэхёна и его сегодняшней спутницы, рассматривает контакт без фотографии, решая: факт того, что сегодня им ничего не обломалось — знак. Самый откровенный и точный. Чонгуку рано влезать в какие бы то ни было отношения и снова звать беду в виде самобичевания на свою голову.       Номер он не удаляет, но уже знает, что звонить никому не будет.       Утром после вечеринки голова ожидаемо остаётся тяжёлой, во рту образуется Сахара, ухо болит из-за того, что он неудобно лёг на одну сторону, и долбаный наушник нихрена не помог заглушить недвусмысленные звуки, доносящиеся с соседней кровати, зато чуть не достал до перепонки. А осознание того, что накануне он чуть не поучаствовал в оргии с незнакомцем только подтверждает: всё, что ни случается, — к лучшему.       Он будит придурка Тэхёна не самыми приятными ударами по плечу (потому что нужно предупреждать, если собираешься привести девушку в общую с кем-то комнату!), только когда солнце уже садится, решая вылечить похмелье нестандартным методом. Почти силой запихивает соседа, а по совместительству и лучшего друга-засранца в душ, решая: их полусонное состояние и чонгуково поднадоевшее безразличие к повседневности вылечит ни что иное, как новый цвет волос. Тэхён, конечно же, ворчит, но Чонгук из-за него испытал слишком много стресса для одной-единственной ночи, а потом ещё и проснулся, когда неизвестная дамочка смывалась с той же ловкостью, что слон в посудной лавке, так что каждое кривое слово отправляется нахер.       В этот раз ему не хочется быть Тодороки или попробовать на себе что-то новое (зелёный, например, зелёным он ещё не был), душа просит какого-то спокойствия, так что парень останавливается на чёрном и идёт не просто покупать краску, чтобы Тэхён как всегда сам преобразил его в комнате, а тащится вместе с другом в салон. Они оба прямо по пути проглатывают своё привычное похмельное меню, состоящее из двух чизбургеров и большой порции наггетсов (у Тэ в список блюд для выздоровления входит ещё и McFlurry, но это только потому, что он долбаный извращенец, не может отказаться от сладкого, даже перепив накануне) и, найдя на картах парикмахерскую, работающую подольше, тащатся туда, с той же скоростью, что разваливающиеся зомби.       По дороге Тэхён ещё какого-то хрена решает рассказать, что у его вчерашней пассии есть соулмейт, но он не хочет терять девственность до совершеннолетия, так что ей приходится выкручиваться, и Чонгук из-за этого только больше разочаровывается в реальной сексуальной жизни людей и просто, блять, в них самих.       Нихрена себе выкручивается человек.       В салоне Тэхён, хвала небесам, не пытается разболтать ещё что-то лишнее и не слишком приятное, он, пока друга красит девушка, странно поглядывающая на них обоих (наверняка из-за того, что даже святые чизбургеры не избавляют от адского перегара), благополучно засыпает под гудение фенов в облаке из запахов продуктов для волос. Чонгук на это хмыкает, фотографируя в зеркале себя с нанесённой краской и развалившимся Тэхёном позади. У Кима открыт рот и, как всегда, смешно дёргаются пальцы, наверняка даже во сне умудряясь правильно попадать по клапанам саксофона, так что выглядит это всё более чем комично, а простая фотка передать такое не может, так что Чонгук, не обращая ни малейшего внимания на работников, вытаскивает руки из-под накидки и, не чувствуя ни капли стыда, запечатляет мини-позор на видео. Сначала общий план, себя в зеркале, а потом зумирует, постепенно приближая расслабленное лицо парня, и даже не пытается сдержать хихиканье, прекрасно понимая, что потом его будет слышно.       Он смеётся громче, когда пересматривает пятнадцать секунд своей лучшей операторской работы и, недолго страдая из-за голоса совести, выставляет этот шедевр в Инстаграм, специально добавляя профиль Тэ в самый центр большими буквами. Это месть за Гукову фотку в кигуруми, с миской хлопьев и блестящим от слёз лицом, что, благодаря не знающему что такое рамки Тэхёну, стала вирусной в университетском чате. Чонгуку повезло, потому как он частенько меняет цвет волос, и в нём очень редко узнают того синеволосого заплаканного мальчишку с набитым ртом.       Кто-то сверху, будто насылая на парня мгновенную карму, бьёт его током так резко и неожиданно, что даже улыбка с лица исчезает. Чонгук осматривается по сторонам, ожидая найти причину секундного неприятного ощущения, но потом оно повторяется ещё раз, и на мимолётный удар чем-то горячим больше не смахивает. С ним что-то не так. Это либо какое-то кошмарно-зубастое насекомое, либо нечто неизведанное, потому что никаких электрических приборов рядом с его головой не находится, но что-то обжигает его кожу на груди адской болью, как только палец касается «поделиться».       Блять, это точно не укус комара. Он касается того места, где неприятные ощущения ярче всего, и от этого только хуже. Чонгука скрючивает в кресле, он не знает, что происходит, потому как левое плечо и грудь ни с того ни с сего начинают гореть так, будто его ошпарили кипятком или шутки ради решили приложить утюг к голой коже. Девушка, красившая его, стоя за кассой, странно косится на закусившего губу парня, но Чонгуку настолько больно, что он даже ни грамма стыда не чувствует, когда убирает руку от пульсирующей болью кожи, выпускает нижнюю губу из захвата зубов и… пищит. Стоном, увы, назвать не получится, слишком уж высоким получается звук, когда, прижав руку к груди чуть ниже того места, где на него бросили воображаемые угли, сваливается с кресла, пугая работников и заставляя Тэхёна открыть глаза.       Ким ещё находится где-то между сном и реальностью, но его друг с исказившимся лицом валяется под стулом, и это отрезвляет лучше, чем все гамбургеры и самый ледяной душ.       — Чонгук! — кричит тот, в одно мгновение оказываясь рядом.       Ничего не понимающие люди спрашивают, что случилось, кричат что-то о скорой и разводят чистую что ни на есть панику, пока Чонгук пытается выпутаться из парикмахерской защитной простыни и посмотреть, что за дерьмо вспороло ему кожу. Боль не становится легче, не утихает ни на грамм, пока Тэхён помогает ему отодвинуть худи и…       О нет.       Ким со смешком матерится, когда его глаза первыми натыкаются на расцветшее под ключицей, пусть сейчас с кровавой обводкой, но не менее чёткое «Пак Чимин».       Просто пиздец, у Чонгука метка. У Чонгука!       — Пожалуйста, расходитесь, — кричит женщина в очках, и девушки, сбежавшиеся к рухнувшему парню, с понимающими улыбками начинают возвращаться по своим местам.       Но ему вообще-то по-прежнему не до смеха, неприятные ощущения никуда не уходят, даже когда он с силой сжимает руки на тэхёновых запястьях, по-детски хныча, находясь в двух шагах от того, чтобы заплакать.       — Блять, Гук-а, — не перестает смеяться Тэхён, помогая другу подняться с пола.       Ноги нетвёрдые, и его не перестаёт потряхивать даже спустя несколько минут, хоть и становится немного легче, благодаря хохочущему из-за такой несдержанной реакции Тэхёну и доброй женщины, принёсшей парням воды. Чонгук отвлекается на попытки заткнуть издевающегося над ним друга и переварить новую информацию.       Плечо и вся левая часть груди всё ещё горят адски, но теперь боль заглушает волна странного запоздалого шока от осознания: вчерашний Леви — его соулмейт. На часах начало девятого, примерно в это время они с Чимином вчера и познакомились. Всё правильно, метка появляется после двадцати четырёх часов.       Вот только рад Чонгук этому или нет, пока что не удаётся понять.       Позвонить абоненту «Леви Аккерман» всё же приходится. Чонгук закрывается в туалете, как только оказывается в общежитии, нервно кусая ноготь, когда в трубке слышатся гудки, а после вместо привычного «алло» тихий голос вдруг спрашивает:       — Чонгук?       Это отличается от вчерашних смешков и звонких возбуждённых интонаций. Они друг друга не видят, знакомы катастрофически мало для того, чтобы раскидываться смелыми словами о необъяснимом понимании даже самых хорошо скрываемых эмоций, но Чону правда кажется, что его соулмейту страшно. Голос не дрожит, Чимин не звучит так, словно все глаза успел выплакать, просто есть в его тоне что-то отдающее испугом.       И странного тут нет абсолютно ничего. Встретить свою судьбу это не про один лишь всепоглощающий восторг — это предназначение. Связь, что за столько времени не смогли объяснить ни лучшие ученые, ни проповедники. Она немного пугает, знаете ли.       Чимину с местом проявления повезло куда больше, он не сваливался с кресел и не пугал никого своей вышедшей из-под контроля реакцией, его то самое время застало в самом идеальном месте — дома в постели. Они, всё ещё безумно осторожничая не только с друг другом, но ещё и с интонациями, говорят о том, насколько сильной была боль, и какого хрена вообще должно быть так неприятно.       В кругу друзей обоих не оказывается людей с метками, так что услышать из первых уст не от кого, но всё равно, хоть как-то это дерьмо упоминать должны.       Чимин начинает расслабляться к концу первого часа непрерывающейся беседы, смешков становится больше, восклицания проскакивают чаще и, благодаря ему, неоправданный страх покидает и Чонгука, позволяет спокойно выдохнуть из-за того, что всё происходящее между ними вчера чувствовалось так невыносимо приятно не только по причине алкоголя.       А потом младший вдруг обнаруживает, что выползает из туалета посреди ночи и то, только потому, что телефон сел.       С Чимином классно не только целоваться. Оказывается, говорить с ним настолько же приятно, как и позволять тереться о себя на диване чужой квартиры.       И гулять. Вместе бороться с каждым странным чувством, неустанно возникающим при каждой встрече до тех пор, пока они не привыкают к друг другу и к тому, что теперь их тела говорят о наличии той самой особенной связи.       Чимин выпускается в этом году, так что идея раздобыть портупею покрепче, натянуть на себя уже давно собранный по частям костюм любимого героя и отправиться на задротскую вечеринку была действительно судьбоносной. Чимин — выпускник, Чонгук — первокурсник, у них был всего один год для того, чтобы найти друг друга в университете, и остаётся благодарить всех и сразу за то, что они этот шанс не прошляпили, а получили возможность в довольно раннем возрасте узнать свою судьбу.       Метка, вопреки всем ожиданиям, не заставила их с головой броситься в отношения и закончить то, что началось на диване непонятно чьей квартиры в первый же день, пока небольшие ранки из-за проявления не прошли. Они могли бы. Оба ведь подтвердили, что испытывают симпатию к друг другу, а потом еще и соулмейтами оказались, но парни, даже не сговариваясь, решили двигаться медленно. Чонгук всё ещё отходил от расставания, по-прежнему боялся снова облажаться в постели, так что ему нужно было время. Он, чего уж тут греха таить, вообще думал, что времени им потребуется немало, но по чистой глупости не учёл, что с Пак Чимином приятно не только терять голову из-за импульсивного желания почти что съесть друг друга.       Соулмейтом Чонгука оказался самый невероятный парень из всех, кого он только встречал. С ним не может идти и речи о каком-то там сопротивлении перед собственными желаниями, попытка отказать самому себе отторгается всем нутром, и младший, не в силах ничего с собой (или с вызывающим бабочки Чимином) поделать, уже спустя пару недель разрешает себе держаться с Паком за руки и с особым удовольствием спорить о вкусе пиццы в торговом центре.       Наверное, только из-за того, что они две половинки одной души, их отношения начинаются и продвигаются настолько легко и непринужденно. У Чонгука будто появляется новый лучший друг (не подумайте, он всё ещё любит Тэхёна), которого он может без зазрения совести целовать когда и как ему вздумается.       До этого они тоже доходят не сразу и не одним махом. Не торопятся, что для некоторых зевак увидевших их диванное знакомство, это показалось бы крайне странным, но парни выбирают двигаться крохотными шажочками, и с момента появления имён проходит почти два месяца, прежде чем Чимин целует Чонгука прямо посреди непонятного испанского фильма с пестрящими субтитрами. В кинотеатре почти пусто, Пак, кажется, намеренно предложил пойти на что-то без английской озвучки, чтобы хоть в этот раз свидетелей их близости было поменьше. И нет, они не теряют голову посреди кинозала, в этот раз спешить некуда, но если быть на сто процентов честным, то тот неторопливый поцелуй и отсутствие попыток хотя бы немного опошлить его при помощи языка чувствуются куда приятней, чем весь чонгуков сексуальный опыт.       По приходе домой Чонгук говорит Тэхёну, что у него к Чимину очень нежные чувства, за что его называют отвратительным и советуют перестать добавлять сахар в кофе, потому как он и так стал слишком сладеньким.       Плевать, кем он стал, Чон Чонгук, похоже, собирается влюбиться, и в этот раз не в парня, с возможностью в любой момент заявить о том, что они расстаются, а в своего истинного.       Он в безопасности. Просто до одури охренительное чувство.       Спустя всё время, что они проводят вместе, тот образ Капитана Леви с вечеринки и раскрасневшихся от страсти щёк никак не сходится с тем Чимином, что носит большие свитера и трогательно сжимается у Чонгука под боком, если остаётся ночевать в их с Тэхёном комнате, а не своей съемной квартире, которую он делит ещё с двумя парнями. Поправка: слишком часто остаётся ночевать. Плавность их отношений никуда не исчезла, они всё ещё две ванильные улитки, как их окрестил Тэхён, но продолжать оттягивать последнюю ступень сближения больше не хочется, так что да, старший не давит ни в коем случае, хоть и сознательно отказывается от целой личной комнаты только из-за своего медлительного парня. Настолько часто, что Чонгук ни черта не верит в те неожиданные причины, по которым Чимин не может пойти домой. Он очень хорошо знает, чего именно пытается его парень добиться, и не может ни капли его винить, потому что понимает. Но и боится. Что, если с Чимином будет та же история? Может, их принадлежность друг другу в этом плане ничего не исправит, и Чонгук в который раз испытает ту же ненависть к себе и разочарование?       Пак начинает готовиться к защите дипломной, они встречаются три месяца, когда Чонгук, как хороший сосед (а не тот, кто трахается при ничего не ожидающих бедолагах), многозначительно просит Тэхёна переночевать где угодно, только не дома, и приглашает к себе Чимина, несколько раз предупреждая, что они будут одни.       Это его парень, человек, соединенный с ним не чем-то там неважным, а целой линией судьбы, всё по умолчанию должно отличаться, но Чонгук всё равно нервничает из-за страха повторения и дёргается больше обычного. Он даже от обычного ожидания уже на иголках. Подготовился ко всем возможным вариантам их первого раза, и трижды загадал желание перед зеркалом, чтобы в этот раз всё было хорошо, но бояться повторения уже до боли привычного сценария всё равно не перестал.       К чёрту. Всё обязано пройти отлично, дергается у него мускул на лице или нет!       То, с какими глазами на него смотрит Чимин, когда Чонгук открывает ему дверь, внушает надежду. Пак появляется без макияжа, в очках, с натянутым почти до самого носа капюшоном и со своим любимым клубничным бальзамом на губах. За всё то время, что они встречаются, Чонгук научился не только на вкус, но и на вид различать все бальзамы, и он уже не раз говорил, что клубничный — его любимый тоже. Он вкусный почти настолько же, насколько сам Пак, чистый или сразу после пар, с выступившими каплями пота то тут, то там.       Целоваться с Чимином — любимое занятие Чон Чонгука. Он бы говорил, что это его хобби, если бы никто не косился странно на такое признание, и если бы… ему не было пусть и глупо, но искренне жаль делиться со всеми подряд такими подробностями. Он о Чимине распространяться не любит. Их отношения далеко не секрет, они постят общие фото и совершенно не стесняются обниматься посреди кампуса, но раскидываться вот таким Чонгук не готов и не плещет желанием. Пусть все, кто видел их на той аниме вечеринке, довольствуются тем, что смогли рассмотреть, а на большее или хотя бы повторение того диванного представления Чонгук не согласен. Ему больше нравится знать, что никто даже не подозревает, какой это кайф чувствовать на себе вес крепкого тренированного тела, и какие звуки издает этот парень, если спуститься поцелуями вниз, уделяя особое внимание местечку выше пупка и под тазовыми косточками.       Чонгук нежадный, но только если дело не касается его соулмейта.       Когда они впервые оказываются голыми в постели, Гук уже кое-что знает после их совместных ночевок и поцелуев, почти перешедших в нечто большее. Но они не выходили за рамки, не трогали друг друга даже через бельё, и в ту ночь много чего у них случается действительно впервые.       Чимин спрашивает, хочет ли Чонгук взять его. Это не твердое предложение быть сверху в их первый раз, можно легко отказаться, но, святые угодники, Чимин говорит это прямо в ухо, едва задевая губами ушную раковину, и Чонгуку мозг отшибает начисто. От такого нельзя отказаться. Просто невозможно.       В ту ночь он узнаёт, что Чимину нравится когда… мокро. Много смазки, чтобы поцелуи были до безобразия глубокими и влажными и чтобы Чонгук долго растягивал его прежде чем войти. Чимину нравится, когда уделяют внимание шее и когда его называют по имени дрожащим голосом. И, смотря на такого парня, Чонгуку хорошо тоже. Настолько, что от каждого тяжелого вздоха и очередного ответного поцелуя, куда придётся, хочется закатить глаза, но после того, как Чимин, стиснув зубы, кончает, несдержанно хныча своему соулмейту в рот, к большому сожалению до Чона доходит: их связь его проблемы никак не исправила.       Было хорошо, приятно, классно... И это всё так же не привело к желаемому.       Чимин кончает дважды, прежде чем Чонгук сдаётся и решает, что сегодня может и без оргазма обойтись. Потом догонится. Главное, что Чимину с ним и правда хорошо, а уметь доставить удовольствие иногда даже важнее, чем получить его. Видимо, Чонгук и вовсе ни с кем не дойдёт до того, что может получить только наедине с собой, потому что это уже не кто-то с приставкой «очередной», это Пак Чимин — его истинная пара.       Это же... не конец света, правда? Секс это же не главное, не так ли? У них всё отлично в любом случае.       Так что в ту ночь Чон обнимает распластанного по постели парня, надеясь, что всё именно так и останется, но такие мысли роятся в голове только до тех пор, пока Чимин какого-то хрена не убирает у Чонгука со лба мокрую темную чёлку, а потом, как назло, опускает руку к паху, и тут ни единого шанса не остаётся обойтись без разговоров.       Да, у него всё ещё стоит, сюрприз.       — Ты не кончил?       Чимину было настолько хорошо, что одну маленькую деталь о Чонгуке он и правда не заметил? Ладно, ради такого Гук готов стараться всё так же самоотверженно.       Но всё как есть ему не дают оставить. Повернувшись на бок, Чимин хмурится, спрашивает в чём дело, и Чонгук, не зная чего бы лучше и правдоподобней соврать, рассказывает всё не дающее нормально жить дерьмо, тут же зарабатывая не очень-то радужный вопрос «тебе не кажется, что о таком нужно предупреждать до?».       Что бы изменилось, предупреди Чонгук заранее? Это бы что-то исправило? Вряд ли.       Но... возможно тогда Чимин бы не ушёл, как последний придурок, бросая своего парня, несмотря на все просьбы не делать этого. Остался бы на ночь снова, позволяя обнимать себя и быть большой ложечкой.       Об этом импульсивном желании свалить как можно скорее и хорошенько обидеться за такого рода тайны Чимин жалеет, как только выходит на улицу. Чонгук же не виноват, в конце-то концов. Не виноват же? Но возвращаться Пак всё же не решается. Только по приходе домой сначала обрушивает на себя с тонну самых болезненных оскорблений, а следом, посылая невовремя усилившуюся гордость куда подальше, пишет короткое «прости», получая в ответ крайне содержательное сообщение в виде улыбающегося смайлика.       Ну и какого хрена он ушёл? Чонгуку и так было не по себе, а теперь ситуация стала в разы хуже и всё из-за одного обидчивого тупицы. Что Чимин вообще наделал? Остаётся только надеяться, что этим уходом он не испортил всё в край.       Они связаны. У Пака имя этого парня на теле вырезано самыми древними богами, демонами или хрен пойми кем, он не собирается просто оставлять всё как есть и даже не попытаться сделать хоть что-то.       Начинает Чимин с Гугла. Читает про простатит, потенцию, оргазм, всё подряд, забивая гудящую из-за чувства вины и дикого желания помочь им обоим голову гигабайтами информации с бесплатных сайтов и форумов, но полезного в них мало. Там скорее можно найти для себя смертельный диагноз, а не советы, как исправить не дающее спокойно жить дерьмо.       Пак не сексолог и даже косвенно не связан с психологией, он не знает, что может влиять на чонгуково желание и каким образом начинать «лечение». С эрекцией у парня проблем нет, этот факт Чимин проверил не раз. У него есть особенно чувствительные места, Чон о них упоминал ещё до того, как они переспали, а потом Пак на практике проверил, что тело Чона абсолютно точно не лишено эрогенных зон, всё просто…       Что не так? Что, чёрт возьми, идёт не так?       Сначала всего лишь их ночевки сокращаются к минимуму, потому что Чонгук всё время напряжён, а потом и обычные встречи становятся реже и в каком-то смысле неприятней. Разговор не клеится, касания кажутся странными и невпопад, а Чонгук не перестаёт ощущать вину, это видно даже по глазам, и Чимин от происходящего только больше загоняется, потому что это на его совести. Ну какого хрена он тогда ушёл?       Отношения оглушительно трещат по швам, так что Пак ищет ещё более усердно. Он пишет на бесплатный форум, не получая ничего толкового, кроме смешков и резких комментариев вроде «а может, это ты его недостаточно заводишь?», ему выть от безысходности хочется, а всяким придуркам ещё хватает наглости так грубо шутить. Но потом один из тех же не очень доброжелательных комментаторов пишет «посмотри, какое порно он смотрит, и, может, найдёшь, чего ему не хватает», и это заставляет задуматься.       Может, у Чонгука есть кинки, которых он стесняется? Фут-фетиш? Унижения, БДСМ наклонности, да что угодно!       В Чимине плещутся две бутылки Будвайзера, когда он без малейших сожалений закрывает файл с не слишком радужным названием «злоебучий диплом», и, не думая дважды, набирает номер своего парня, и с ходу, сразу после короткого «да» спрашивает:       — У тебя есть фетиши?       Чонгук на том конце явно чем-то давится, не исключено, что воздухом, и переспрашивает, вынуждая Чимина повторить ещё раз. Раздражения в нём более чем предостаточно, и пиво только усиливает его, но стоит притормозить с интонациями, если не хочется ещё больше всё похерить.       — Нет у меня никаких фетишей.       — Но есть же… что-то! — настаивает на своём Пак. Ему обидно за них обоих, и злится он, кстати, тоже как на себя, так и на Чонгука. — Что-то, что тебе особенно нравится.       — Ты же знаешь, я не привередлив.       Да, Чонгук говорил. Ему нравится быть сверху, снизу, во всех позах и в любых ролях, но это, блять, невозможно! Должны быть вещи, что пришлись тебе по душе больше или меньше. Так всегда. Это, мать вашу, законы мира!       — Я хочу попробовать ещё раз, — в конце концов подытоживает Чимин, и Чонгук тут же вздыхает на это.       — Не думаю, что что-то изменится.       Да что за хрень вообще? Это что, только для Чимина важно? Чонгук звучит, да и ведёт себя в последние дни так, будто сдался, ни разу не поборовшись, и готов хоть сейчас в гроб лечь, потому что, видите ли, не может кончить, когда того требуется. А Чимин вот собирается это исправить, так что держитесь там все!       В голове мелькает тот самый, наверняка шуточный комментарий, но Пак в попытке унять вспыхнувшее раздражение, цепляется за него, ему нечего терять, так что, открывая третью бутылку пива, парень спрашивает:       — Какое порно ты смотришь?       Чонгук, наверное, больше от неожиданности, чем от самого вопроса прыскает и, не прекращая смеяться, умудряется выдавить из себе лишь короткое:       — Что?       — Я серьёзно, — так же невозмутимо продолжает Чимин. Пусть младший там хоть до икоты хохочет. — Скинь мне свои любимые ролики. Сейчас.       И отключается прежде, чем Чонгук начнёт возражать или отнекиваться. Пак понятия не имеет, что собирается найти в чёртовой эротике, но алкоголь в нём добавляет решительности и обостряет интуицию, которая так и кричит, что именно там кроется непонятная разгадка.       Пак, отпуская неприятные чувства, оставляет телефон в комнате, решив сходить в душ перед началом своей важной миссии, и там, пялясь на плиточную стену, пытается перебрать в голове: есть ли что-то такое в сексе, что могло бы его самого напугать. К чему сам Чимин может быть не готов? Плохого или скорее отталкивающего опыта за всё время близкого знакомства со словом «секс» ещё не случалось, и вот так сходу придумать что-то страшное в таком плане не удаётся. Возможно, некоторые виды порки совсем не для него, но вряд ли Чонгук любитель побоев палками или чем-то подобным. Что уж тут греха таить, у самого Чимина тоже нет таких уж определённых предпочтений, он любит то же, что и большинство: что-то быстрое и жесткое время от времени, а в остальное — нежное и неторопливое. Ему нравится целоваться во время процесса, контролировать темп и позу, даже если он принимающий, он знает, где партнёру нужно его потрогать, чтобы покрыться мурашками за считанные секунды, и как усилить возбуждение. Всё действительно зависит от настроения. Он нечасто берёт на себя пассивную позицию, но с Чонгуком почему-то адски этого хотелось. После каждого поцелуя с ним возникало именно это сводящее с ума желание дать возможность покомандовать, но и в то же время не позволить этого сделать. Вот только его попытку поиграть не оценили как следует.       Может, в этом и была ошибка? Может, играть Чонгук не умеет?       Когда парень возвращается в комнату, он ожидает увидеть с миллион видео содержащих очень уж фокусированный анальный фистинг, дикое групповое порево с охапкой пугающих своими размерами дилдо, обязательно много ошейников с шипами и плёток, а на деле там оказывается всего три несчастные ссылки на Порнхаб. Автор один и тот же. И там не только не жёсткая групповуха, а даже не гейское порно. Чимин, если честно, даже не сразу понимает как с точностью охарактеризовать это видео. Похоже больше не на порнушку, предназначенную для тех, кому жизненно необходимо побыстрее передёрнуть и идти покорять мир, а на… просто чертовски откровенную сцену из фильма.       На видео парень и девушка. Красивая девушка. Ролики не длиннее десяти минут, так что посмотреть их от начала до конца труда не составляет, особенно для боящегося пропустить какую-то деталь Чимина.       На первом видео девушка лежит на спине, пока парень целует её шею, попутно расстёгивая слишком большую, явно мужскую рубашку, не торопясь, как это часто бывает в материалах с подобным содержанием, а, словно смакуя каждую минуту, спускается поцелуями вниз по освобождённому от одежды телу. Нет ни наигранных стонов, ни дурацких «да, детка» невпопад, всё просто… Красиво? Эстетически. Да, вот нужное слово.       Девушка с видео кончает от языка между ног, сжимая собственную грудь и запрокидывая голову, а Чимин сам у себя спрашивает: «Это намёк на то, что Чонгуку оральный секс нравится больше?».       Второе видео развеивает только-только сформировавшуюся догадку, потому что там всё та же парочка, тот же статичный ракурс сбоку, но теперь девушка верхом на парне, и происходящее опять похоже на слишком откровенный художественный фильм.       Эстетика в чистом виде.       Третий ролик самый короткий, и он мало чем отличается от двух предыдущих. Единственное, что там по-другому — девушка в коленно-локтевой, а парень, вопреки ожиданиям Чимина, не срывается на животный темп, характерный для любителей по-собачьи, а почти после каждого толчка (стоит признать довольно резкого) покрывает мелкими поцелуями блестящую в полумраке спину девушки.       Закрыв вкладку сайта, Чимин откладывает телефон на подушку, ещё раз воспроизводя в голове те три ролика. Он прикрывает глаза ладонями, находясь в двух шагах от того, чтобы начать подвывать, потому что подсказки у него такие же непонятные, как проблемы Чонгука, и понять, в чём загвоздка всё так же невозможно. В каждом видео разные позы, нет ни игрушек, ни каких-либо… кинков, и после просмотра всё ещё непонятно, что следует дальше делать. По идее, это должно было помочь ему понять предпочтения Чонгука, но о чём может сказать то, что он только что увидел? Чонгуку нравится, когда всё красиво? Полумрак? Это намёк, что девушки его возбуждают всё-таки больше, чем парни? Или он тащится просто от того, как из-за поцелуев они выгибаются на кровати?       Стоп.       Чимин садится, снова хватая телефон.       Поцелуи.       Во второй раз Пак не смотрит видео полностью, быстро проматывает не слишком интересные для него действия, тыкает пальцем то в одно место, то в другое и убеждается в догадках, даже при такой хаотичной перемотке. Они целуются. В губы, или это чмоки, покрывающие всю кожу, поцелуи есть поцелуи. И их много. В каждом сраном ролике.       На аниме-вечеринке Чонгук завёлся с полуоборота, и они чуть не потрахались на глазах у всех, прямо в общей комнате, потому что слишком забылись из-за поцелуев.       Каждый раз, когда они целовались, всё шло более чем хорошо, Чонгук казался чувствительным и даже, в некотором смысле крошечным, но как только дошло до секса и…       Вот же срань.       Как только Гук взял на себя роль актива и этими самыми поцелуями обеспечил Чимина, позволяя тому тонуть в удовольствии, и пожертвовал собственными предпочтениями, наверняка далеко не в первый раз, всё пошло по наклонной. Ему нужно внимание, а Чимин позволил себе зациклиться не на том.       Чонгука нужно целовать. Много. Больше, чем кого-либо на этой планете.       Не в силах сдержаться, Пак смеётся, радуясь своей находке, и едва останавливает себя от того, чтобы не написать Чону в тот же момент. Он нашёл, как расколдовать своего прекрасного принца. Всё оказалось так же просто, как и в диснеевских сказках, нужны всего лишь волшебные поцелуи.       Боже, если дело действительно в этом, Чимин зацелует своего сладкого малыша до полусмерти. И сделает это с пребольшим удовольствием, потому что его парень достоин подобного, как никто другой. Его и без важных секретных миссий хочется целовать, Чонгук может быть насколько угодно выше, больше или сильней, но он милашка.       Чимин превратит его в розовую лужицу, каких усилий бы ему это не стоило.       Когда они наконец встречаются снова, спустя будто целое столетие, Чонгук смотрит побитым щенком, похоже боясь, что Чимин сейчас выкинет нечто больно бьющее по самолюбию или возьмет и закончит всё, заявляя о том, что дебильные надписи на ключицах абсолютно ничего не значат. Но тот просто подходит, прикладывая к глазам ладонь в виде козырька, и не останавливается даже, когда между ними остаётся всего пара шагов. Впечатывается в крепкую грудь, совсем немного приподнимается на носках и, схвативши за грудки, даёт себе (но прежде всего Чонгуку) тот поцелуй, по которому так сильно соскучился всего за пару дней. Это не невинный чмок, Чимин крайне редко отказывает себе в желаемом, ради чего-то настолько скудного, он сходу засасывает нижнюю губу между своих, проводя по ней языком, но решает не переходить грань и не нырять во внутрь.       Если теория окажется неверной, Чимин собирается искать ответы до тех пор, пока не найдёт, а сегодня предлагает попробовать ещё раз. Не открывая сходу все карты, говорит о том, что придумал для них волшебное лекарство, и ему не терпится проверить пока что не совсем стопроцентное решение, на что Чонгук моментально морщится и готовится начать отговаривать. Но Чимин целует его снова, решая заткнуть вот таким самым приятным способом из всех возможных.       Проверить теорию о поцелуях Чимин настроен твёрже, чем получить «отлично» за последний экзамен, но он решает сделать всё максимально идеально, так как Чонгуку бы точно понравилось, чтобы приятных чувств появилось больше, чем просто много.       Это будет ещё и эстетически красиво, просто потому что Пак Чимин так захотел. Ну и немного потому, что в прошлый раз он проебался куда больше, чем Гук.       Первый шаг: нужен полумрак. В идеале свечи, но открытый огонь, во время чего-то настолько отвлекающего, штука довольно опасная, а при всём их везении, они вместо оргазма испытают на себе чувство ужаса из-за горящей мебели, так что не стоит рисковать с подобным. Ну или хотя бы не сразу.       Так как Пак сторонник минимализма (читать как: не хочется выносить много барахла при переезде), и вещей у него в комнате ровно столько, чтобы влезало в определение «самое необходимое», полумрак Чимин сможет создать, только если щелкнет выключателем и включит фонарик на телефоне или позволит полоске света из коридора пробиваться в тёмную комнату, а это настолько же далеко от слова «эстетика» как... как каждая его попытка сделать завтрак фотогеничным.       Вечно разваренная овсянка может быть хоть самой уродской на всём белом свете, а их с Чонгуком секс не должен стать таким ни в коем случае.       Приходится спрашивать у Криса, одного из его соседей, не имеется ли у него часом подобного добра, потому что у Пака лампа сломана уже почти полгода, он до этого прекрасно обходился без неё, но починкой всё же следовало заняться, как только обнаружил, что дело не в лампочке, чтобы сейчас не париться больше положенного хотя бы с чёртовым освещением. Сосед, не задавая никаких лишних вопросов, не отрывается от фильма и своих ужасно воняющих чипсов, говорит: такая штука имеется у его знакомого Тома, что живёт этажом ниже, но Чимину лучше прийти и попросить самому, потому что этот парень друзьям друзей никогда ничего не одолжит. Только из рук в руки. Но для Чонгука не лень и попереться в чужую квартиру. Чимин настроен настолько решительно, что становится плевать, что и у кого придётся попросить. Лишь бы сработало.       Чувство скорой победы усиливается со скоростью света, когда Том, не выпускающий изо рта сигарету и дымящий, как паровоз, всё то время, что Чимин вешает ему лапшу на уши о видеопроекте; пусть и с недовольным лицом, но отдает Чимину не настольную лампу, как ожидалось, а высокий торшер с кружевным абажуром и видавшим лучшие времена коротким проводом. Силы воли хватает как раз на то, чтобы не начать прыгать от такой приятной неожиданности, но недостаточно для того, чтобы губы не расползлись в улыбке, почти такой же, как у популярного персонажа, сыгранного Хитом Леджером.       В своей комнате Пак перематывает скотчем не внушающий доверия провод в тех местах, где он опасно оголён, и молится, чтобы после всего этого их хотя бы не убило током, или воображаемый поджог таки не воплотился в жизнь; проверяет исправность, включив светильник в розетку у кровати, и тот оказывается ещё идеальней, чем ему до этого казалось. Свет теплый и мягкий из-за тканевого абажура, Чонгуком ещё даже не пахнет, но Чимин уже, предвкушая его восторг и не только, чувствует приятное возбуждение, и всё только потому, что атмосфера действительно изменилась, благодаря одному лишь нажатию на выключатель.       Значит, всё действительно должно пройти на все сто.       Когда солнце садится, Чимин проверяет всё ещё раз: лампа создаёт правильную видимость, в комнате пахнет летом из-за открытого окна, а вентилятор на столе дует идеально для того, чтобы не задохнуться от жары. Ну… будущей жары. Чимин чист, он готов к любому раскладу, понятия не имеет, чем всё закончится, даже при том, что в изначальной идее не шлось про их удовольствие. Только Чонгук. Смазка и презервативы тоже на столе, прямо на видном месте, но Пак даже не уверен понадобятся ли они, у него в планах довести Чонгука без всего этого. И, если быть совсем уж честным, Чимин собирается довести его не просто до оргазма, а до чего-то помощнее.       На кой чёрт тогда он торчал в душе почти два часа? Страховка. Ему хочется, чтобы его парень рассыпался в умелых руках каждой частичкой своего крепкого тела, следовательно, подготовиться для всех возможных вариантов не повредит.       Когда Чонгук осторожно стучит в дверь даже не квартиры, а комнаты старшего (Пак знает, кто снаружи, ещё до того, как открывает, персону Чона выдало громкое «твой бойфренд здесь, Питти», произнесённое голосом Криса), даже такой звук заставляет Чимина вздрогнуть. Он медленно вдыхает и выдыхает, мысленно желая себе удачи, и открывает дверь. Слишком сильного волнения внутри не наблюдается, но Чимин всё равно дёрганей обычного. Он ужасно сильно хочет, чтобы всё прошло именно так, как он задумал, ему до чёртиков важно доказать Чонгуку, себе и всему миру, что вселенная не просто так сводит двух людей вместе, она знает куда лучше всего человечества, с кем они идеально сочетаются. И если та сказала, что Чонгук, напяливший на себя забытую когда-то Чимином футболку с розовым зайцем и неловко заглядывающий во внутрь, — самый идеальный вариант для Пака, то так оно и есть. И с тем, кто ему предназначен, Чимин собирается обходиться как с самой большой драгоценностью, потому что именно таким он Гука считает. Они оба не признавались в любви, кажется, абсолютно одинаково бережно относятся к этим трём словам, но подобное нисколько не мешает ценить друг друга так же, как всех членов семьи.       Когда ключ поворачивается в двери, отрезая характерным щелчком от всего мира двух уже не таких беззаботных, как при первой встрече, студентов, Чонгук всё ещё напряжён, как и в тот раз после их не совсем удачного первого секса. Остаётся таким даже после того, как Чимин утыкается носом ему в щеку, следом мягко целуя. Руки Чона всё так же находятся на талии парня и приклеиваются к этому месту, видимо, намертво.       Такое себе начало, знаете ли.       — Ну же, малыш, — Чимин шепчет, боясь разрушить атмосферу происходящего. — Это всего лишь я. Расслабься.       Оставив почти невесомый поцелуй где-то у виска, Чонгук сглатывает. Даже по глазам видно, насколько ему не по себе.       — Если я снова всё испорчу, то мне жаль.       Чимин качает головой, самостоятельно опуская руки Чона себе на задницу, и сжимает ладони поверх чужих, заставляя как можно отчетливей почувствовать мягкий хлопок домашних шорт. Он ещё и без белья, но Чонгук вряд ли поймёт это.       — Ты никогда ничего не портил, — снова шёпот, но на этот раз прямо в губы, за одно короткое мгновение перед тем, как коснуться их.       От Чонгука всё ещё отдаёт зубной пастой или, может быть, это мятная жвачка, когда Чимин осторожно проводит языком по любимым губам, всего на несколько миллиметров ныряя внутрь, снова убеждается, что Чонгук — точно самая большая загадка, потому что дыхание у него учащается от такого совсем невинного действия, а когда дело доходит до секса, что-то начинает мешать…       Им обоим нужно расслабиться, может, идея вот так накинуться сразу у двери — не лучшее, что приходило в голову Чимину, но он не может сдержаться, просто не знает, как это сделать, особенно сейчас, в мягком свете долбаной лампы, рядом с особенно уютным сегодня младшим. Ни единой идеи, о чём можно начать говорить, не появляется, пока Пак, всё так же излишне осторожничая, касается губами уголка чонового рта, а следом и щеки. Он адово скучал. Или же дело в убивающем напряжении, ни секунды не покидающем тело с того самого вечера, что только сейчас, когда они прижаты друг к другу без единого сантиметра свободного пространства, начинает понемногу рассеиваться.       Боже, кажется, Чимин успел влюбиться. Просто невероятно. Это не плохо, не шокирует его и не заставляет задыхаться, как в момент проявления метки, сейчас он чувствует далеко не страх, а скорее что-то полностью ему противоположное.       Но дрожь таки появляется. У Чимина были отношения, случалась симпатия, но он ещё никогда не любил действительно сильно и искренне, а его соулмейт — самый идеальный вариант для того, чтобы пережить такого рода «впервые». Чона словно создали для того, чтобы он носил звание первой любви Пак Чимина.       Чонгук откидывается на дверь затылком, всё так же не перемещая рук с паковой задницы, не пытается первым возобновить поцелуй, вместо этого позволяя им в очередной раз раскачаться перед чем-то желанным. Оба ведь могут снова поторопиться, урвать порцию сладостного удовольствия как можно быстрее, но так же как в ситуации с поцелуем, выбирают оттягивать долгожданный момент, только раззадоривая друг друга такого рода близостью. Пальцы Чимина проходятся по крепким плечам и хорошо выделяющимся мышцам груди, спускаются на глянцевый рисунок, украшающий одежду, двигаются вниз до тех пор, пока пространства не становится недостаточно для того, чтобы пролезть ладонью.       Они ещё даже не начали, но Чонгуку уже жаль. Ему хорошо держать Чимина в своих руках, вот так невообразимо близко и волнующе, но сегодня он даже не надеется на то, что эти поглаживания сотворят с ним божественное чудо и исправят каждую поломку. Наверняка, когда старший перестаёт с плохо скрываемым желанием большего пялится на гуков приоткрытый рот и встречается с расширенными зрачками, ему видно всё то ужасное сожаление, переполняющее младшего, достающее до самых краёв, но он мастерски не показывает этого, выбирая наконец двинуться дальше.       В тот момент, когда их губы снова мягко соприкасаются, Чонгук чувствует тот же трепет, что в кинотеатре. Приятно настолько, что щекочущее чувство в животе появляется уже сейчас, а они ведь всё ещё подпирают собой дверь.       Уже привычно приподнимаясь на носочках, Чимин обвивает руками шею и прижимается настолько близко, насколько это оказывается возможным, так же медленно углубляет поцелуй, боясь спугнуть своего трусливого кролика. Осторожно. Он ведь имеет дело с самой настоящей драгоценностью, так?       Руки Чонгука ползут выше, чуть более расслабленно обвивая руками талию, но теперь забираются под футболку с белым «kamona» на всю спину. Младший более чем уверен, что и этот раз закончится так же, как всегда: с целым вагоном ненависти к себе. Но это случится на конечной, а до тех пор нужно заткнуть монстра, жрущего изнутри, и позволить не просто себе, а им обоим испытать побольше хорошего. Он должен позволить хотя бы ради Чимина.       На себя инициативу Чонгук перетягивать не спешит. Ему вполне достаточно того, что даёт старший: эти объятья, неторопливые поцелуи, сам факт того, что он заморочился ради одного лишь Чона так сильно. Младшему бы отблагодарить его как следует, показать насколько он ценит своего предназначенного, но он не знает, что именно задумал его парень и сможет ли он сегодня в полной мере отблагодарить его, хотя бы за всё происходящее сейчас.       Рука Чонгука перемещается выше, к лопаткам, оставляя на коже теплые следы, и Чимин сам хочет мурлыкнуть, потому что, как и где Чонгук бы его не касался, это всегда приятно. В десятки раз круче всего того, что давали ему все те теперь неважные, кто был «до». До появления Чон Чонгука в его жизни.       У них должно получиться, они ведь настолько идеально подходят друг другу. Пожалуйста, пусть в этот раз всё пройдёт идеально, пусть Чимин не ошибётся, он ведь уже ощущает, как сердце ускоряет ритм, а кончики пальцев странно покалывают в желании прикоснуться везде и сразу. И Пак из кожи вылезет, все кости себе переломает, но заставит Гука чувствовать себя так же.       Обвивая одной рукой шею, Чимин слегка освобождает вторую, зарываясь пятерней в отросшие волосы парня, и углубляет поцелуй именно так, как Чонгуку нравится: касается языком нёба, а потом быстро пропадает, не дав себя поймать. И Чон уже привычно, едва уловимо, стонет в ответ на эту игру. Он обожает, когда Чимин дразнится, даже не поленился сказать о своих предпочтениях прямо, и это, по правде, послужило главной причиной, почему та самая идея с позициями в сексе пришла в пакову голову, хоть в конце концов оказалась не совсем верной (или скорее не очень удачной). Но сейчас всё привычно превращается в странные догонялки в сопровождении несдержанных стонов и улыбок сквозь поцелуй.       Как бы Чонгук сейчас себя ни чувствовал, всё не так уж критично, если он улыбается. Это даже более, чем хорошо, с таким они точно справятся ещё до того, как переместятся на более удобную поверхность.       Пак сгибает одну ногу, ползя коленом по боку Чонгука аж до талии, и её, конечно же, ловят, сжимая сначала мускулистое бедро, а потом оглаживают гладкую кожу, перемещая горячую ладонь на задницу, но в этот раз так же, как в случае с футболкой, забираясь под одежду. Чимин совершенно точно этим говорит «подними меня», как бы решительно он не был настроен вылюбить Чонгука до невнятных бормотаний, себе в удовольствии всё же отказать не может. Его парень сильный, у него отличное крепкое тело, которым он умеет превосходно пользоваться, и Чимин будет последним лжецом, если скажет, что ему не нравится, когда Чонгук пользуется именно так: позволяет почувствовать себя маленьким, но ни в коем случае не слабым. Он знает, что даже если Чон и сильнее физически, это ничего не значит, Чимин всё ещё может быть главным и… подчинять.       Чёрт, ему стоит попробовать сделать это сегодня?       Они оказываются на кровати как-то незаметно для Чонгука. Вот он поднимает Чимина, засовывая и вторую руку в другую штанину шорт, а вот он уже без обуви и футболки, сидит прижатым к стенке, пока у него на коленях, как и в первую встречу, извивается теперь не ожившая копия Леви Аккермана, а его соулмейт собственной персоной. В этот раз всё лучше и хуже одновременно, потому что Чонгук больше не верит, что связь сможет что-то исправить, но уже знает: порцию удовольствия он отхватит не малую, пусть и без того самого пика.       Но плевать, и так хорошо. Доставлять удовольствие не менее приятно, лишь бы Чимин не попросил его уйти, когда ничего не получится. Поцелуи таки убеждают младшего расслабиться полностью.       Пак будто не может усидеть в одном положении дольше нескольких секунд. Ему катастрофически не хватает его обычной человеческой скорости, чтобы покрыть поцелуями каждый открытой участок кожи всего за пару мгновений, и это, блять, расстраивает. Он знает, что нужно продолжить держать тот же темп, с которого они начали, тот, что комфортный для его соулмейта, но, тут стоит повториться, он скучал. Возможно, даже больше, чем хоть кто-то может себе представить, а то и вовсе, чем он сам себе представляет.       У Чонгука мутнеет взгляд и напрочь сбивается дыхание, когда Чимин наконец отрывается от его уха и чувствительного местечка за ним, разглядывая румянец на лице парня.       Если сам Пак не хочет спустить раньше времени, ему стоит начать приводить план в действие активней, а не забываться из-за своего крышесносного бойфренда и в этот раз.       — Где ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?       Это уже не шепот, и вопрос слишком громкий, чтобы сохранять ту самую интимность, но у Чонгука всё равно член дёргается из-за таких слов. Возможно… у него есть некая слабость к голосу Чимина в такие моменты? Кто знает, это стоит проверить. А насчёт вопроса... Везде. Хочется почувствовать поцелуи Чимина везде.       — Тебя когда-нибудь связывали? — снова спрашивает Чимин, немного отстраняясь для своего же блага.       У Чонгука расширяются глаза, но вряд ли это из-за страха, потому что пульс под покоящейся на шее ладонью учащается, а кадык несколько раз опускается, потому что парень, чёрт возьми, сглатывает. На видео не было практики с обездвиживанием, Чимин просто предположил, ляпнул первое, что пришло в голову, как всегда не в силах заткнуться вовремя, но, видимо, попал он прямо в десятку.       Ответом его не обеспечивают и не возражают, Чонгук с широко раскрытыми глазами бегает взглядом по его лицу, кажется, переживая странный сбой от подобного предложения. Ему этого охренеть как хочется, чёрт возьми.       Пак наклоняется, оставляя дорожку легких поцелуев от виска к подбородку, со странным удовольствием отмечает, как напрягается под ним тренированное тело парня.       — Хочешь, чтобы я связал тебя, малыш?       Связал? Тот же Чимин, который рассказывал, как сильно любит банановое мороженое, и о том, что его любимый свитер — это огромная голубая хрень с облачками? Этот парень собирается его связать?       Господи, помоги, потому что у него сейчас сердце по швам разойдётся.       Чону хочется рассмеяться и попросить Чимина прекратить вгонять его в блядскую краску, но… он кивает. Он, мать вашу, кивает, потому что милашка Чимин, собирающийся его обездвижить, это слишком нереально и возбуждающе. Какой дурак от этого откажется?       Когда Пак с закушенной губой слезает сначала с колен, а потом и вовсе с кровати, Чонгук, в попытке переварить то, что сейчас будет происходить, переводит взгляд на изголовье и понимает, что оно не совсем такое, как им нужно. Нет никакой резной спинки, за которую можно зацепить наручники, или хотя бы несчастный пояс от халата, просто одна сплошная доска с чем-то вроде имитации колон по бокам. И Чонгук почти спрашивает об этом, но Чимин вместо того, чтобы найти чем перемотать парню руки, вдруг ухватившись за полы футболки, стягивает ту, пытаясь прервать зрительный контакт с Чонгуком на максимально короткое время.       Тёмные волосы падают на глаза, закрывают лоб, и Чимин трясет головой, приводя их в более привычное положение, а потом, всё так же удерживая взглядом чонгуков, окидывает мешающие пряди назад, легко улыбаясь. Это специально, да? Решил устроить шоу?       — Смерти моей хочешь? — со стоном интересуется Чон, распуская шнурок на своих серых спортивных штанах.       Чимин коротко хихикает, просовывая большие пальцы под резинку шорт.       — Почти.       А потом последняя деталь одежды сползает вниз по ногам, и Чимин во всём своём нагом великолепии вешает шорты на спинку стула, чересчур долго разглаживая несуществующие складки сначала на них, а потом и на футболке, пока Чонгука в очередной раз коротит. Даже закушенная губа не удерживает рвущийся наружу смешок в ответ на то, как чертыхается сегодняшний гость чиминовой спальни.       Чонгуку хочется раздеться тоже, но он слишком занят разглядыванием Чимина, его ровной кожи и изгибов мышц. Он худощавый, но излучающий странную мощь, и из-за этих потоков энергии, язык не повернётся назвать его как-то неподобающе, чем-то близким по смыслу к слову «слабый». Чонгук помнит, каким хрупким казалось его тело под ним в прошлый раз, но всё это обман. Нихрена Чимин не хрупкий, он может выбить из вас всё дерьмо, если того потребует ситуация, даже если на нём будет тот самый свитер с облачками. Рост, манера речи или, какой абсурд, одежда — далеко не показатели характера человека.       Это осознание доходит до Чонгука только сегодня, только когда его парень без единого предмета гардероба проходится до шкафа и, выудив оттуда обычный кожаный ремень, с приподнятой бровью спрашивает:       — Подойдёт?       Та улыбка, которой он награждает Чона за торопливый кивок, должна быть запечатлена лучшими художниками и признана произведением искусства, потому что из-за неё сил терпеть больше не остаётся, и Чонгук приспускает штаны, позволяя прохладному из-за вентилятора ветерку, коснуться члена. Даже такое безобидное действие уже чувствуется настолько приятно, что в самый раз блаженно закатить глаза.       Подойдя к кровати, Чимин бросает ремень рядом с подушкой и, хватаясь за серые спортивки, помогает избавится от них окончательно. Следом стягивает черные боксеры, отправляя те к собственной одежде, на тот же стул, но теперь не пытается провозиться там подольше. У него тут занятие поинтересней.       Чонгук пытается снова вернуться в положение сидя, опереться об уже нагретую собственным теплом стену, но Чимин останавливает его просьбой лечь на подушку, и снова усаживается сверху, опираясь коленями по обе стороны от узкой талии. Стыда не наблюдается ни в едином движении, ни в одной чёртовой улыбке, и да, они уже переспали, успели рассмотреть друг друга без одежды, но сейчас всё вдруг становится откровенней или даже... красивей. Настолько, что глаз не оторвать. У Чимина губы блестят, как в тот самый первый вечер на ни разу не задротской вечеринке, но больше нет ни линз, ни искусственных шрамов. Пак, похоже, даже своими чёртовыми бальзамами не пользовался, намереваясь довести младшего до белого каления этой ничем не прикрытой природной притягательностью.       Найдя удобное положение, Чонгук осматривает своего парня, проходясь взглядом по каждому сантиметру великолепного тела, пока Чимин со знающим лицом начинает возиться с ремнём, формируя петли: засовывает один конец в пряжку, так как все давным давно привыкли, затягивая настолько, чтобы в отверстие можно было свободно протолкнуть ладонь, потом этот же конец, но в обратную сторону, создавая вторую петлю, и по кругу, обводя ещё одним оборотом оба отверстия, просовывает в пряжку, только после этого, снова обращая внимание на замершего с открытым ртом Чонгука.       — Что? — со смешком спрашивает Чимин, жестом требуя вытянуть руки перед собой.       Помогает просунуть сначала левую, потом правую руки и тянет за конец так, чтобы ремень затянулся достаточно для того, чтобы запястья оставались связанными, но дабы это не доставляло дискомфорта.       — Ты уже делал это, не так ли? — голос у Чонгука тихий, и Чимину приходится заглянуть ему в глаза для возможности убедиться, что это не из-за страха.       — Да, — подтверждает парень. — Но я чаще был тем, кого связывают.       У Пака опыта побольше, это Чонгук и так знал, но такое подтверждение почему-то не пугает его и даже не вызывает ревность, тут та же чертовщина, что с вопросом о связывании. Чимин — полная противоположность слова «скучный», а Чонгук, как вы помните, очень любопытный парень.       — Что ещё тебе нравится?       С тем же важным видом, Чимин засовывает язычок пряжки в ближайшую дырку на ремне и поднимает скреплённые руки вверх, заставив Чона шумно выдохнуть и облизать губы.       Чёрт, это странно. Это... Чонгук ещё никогда настолько не отдавался. Ради бога, это просто запястья, он всё ещё может двигаться как ему вздумается, может даже побороться за главенство вот так, с руками над головой, но пьянит чуть другое ощущение. То самое, когда ты готов брать всё, что тебе приготовили.       О, и Чимин наконец окончательно убеждается, что нет, малыш точно не боится. Ему интересно.       — Из нас двоих скорее мне нужно этот вопрос задать, потому что о себе я уже выложил очень многое, — Чимин опирается на руки, касаясь губами сначала одного локтя, потом второго. Чон запрокидывает голову, чтобы посмотреть. — А ты всё ещё закрытая книга, Чонгук.       — Меня не связывали раньше, — снова облизывает губы.       Поцелуи становятся влажнее, пока Пак прокладывает дорожку, спускаясь от локтя к предплечью, а кожа под губами Чимина покрывается мурашками. Это чувствуется, различается даже в неярком желтом свете одолженной лампы и удивительно завораживает. Опуская глаза на гуково лицо, старший не знает, сам себе не может ответить, куда ему хочется смотреть больше: на розовые губы с время от времени мелькающим языком между ними, или туда, где мышцы рук напрягаются от каждого нового прикосновения. Чимин такое ещё не практиковал и даже не думал о подобном, но в тот самый момент, когда младший снова глубоко вздыхает, прикрывая глаза, а следом устраивается поудобней, сгибая ноги в коленях, Чимину хочется стать просто наблюдателем. Сесть и смотреть, как этот парень выглядит, пока касается сам себя, делает то, что пока не удавалось ни одному постороннему человеку, и насколько меняется звучание его голоса во время оргазма. От него ведь и в обычной жизни глаз не оторвать, но есть в послушании и таком безграничном доверии Чонгука что-то интригующее, невообразимо манящее и соблазнительное.       В прошлый раз он был другим. Чёрт, Чимин может положить руку на сердце и поклясться: в прошлый раз сердце так не колотилось. Во что они ввязались? Это, кажется, уже не просто секс, а нечто... чувственней, даже интимней.       Пауза, видимо, затягивается прилично, потому что Чонгук ёрзает несколько раз, надеясь этим вернуть нужное сейчас внимание к себе, но вывести старшего из транса удаётся только задранным подбородком и призывно открытым ртом. Это самое громкое «поцелуй меня» из всех, что когда-либо довелось увидеть и услышать Чимину. Так что кем он будет, если не ответит на столь откровенную просьбу? Они оба в странной прострации, где-то в другом измерении, месте граничащем как с реальностью, так с фантазией, и именно то чувство, что появляется от нового касания, можно охарактеризовать чем-то таким же. Что-то другое, необъяснимое, но точно до этого не испытанное. Может, дело в метках? В связи, в чём угодно, потому что Чимина куда-то уносит, и ему это ужасно нравится. Бабочки уже не в животе, они переместились выше и вот-вот заполнят все лёгкие, а потом, вполне возможно, и вовсе начнут вырываться наружу. Но больше всего подливает масла в огонь то, как Чонгук несдержанно ахает в ответ на едва ощутимое посасывание, перед тем как старший отстраняется, снова всматриваясь в пылающее лицо.       Блядство. Дело таки в поцелуях? Что это только что было?       План трещит по швам, Чимин не понимает, что с ними творится и с каких пор он стал таким... чувствительным к нежности. Дело в Чонгуке или в нём самом?       Нужно срочно исправлять ситуацию, потому что если он продолжит позволять себе подобные чувства, то оргазма достигнет не виновник сегодняшнего торжества, а сам Пак, причём это случится не от привычных действий, а кажется, от захлестнувшей до краёв любви.       Поцелуи. Неожиданно лопнувший сосуд с чувствами делает время как раз идеальным для того, чтобы много целоваться.       Чонгук не может взгляда оторвать от места, где Чимин его касается, медленно исследуя каждый участок кожи своими невозможными губами и обеспечивая мини инфаркт таким зрелищем. Пак начинает со щеки, снова не оставляет без внимания местечко за ухом, зарывается носом в волосы, даже не подозревая, насколько именно последнее вынуждает прилагать ещё больше усилий в попытке сдержать рвущиеся наружу восклицания и не только. Вряд ли хоть один из них против звуков, но Чонгуку отчего-то боязно, что если он даст себе волю, то в какой-то момент контроль не удастся удержать, и безобидные вздохи станут выше, а то и хуже, он перейдёт на ту громкость, что не оставит соседу Чимина ни малейших сомнений насчёт того, чем они тут занимаются.       — Что, если я тебя укушу? — у самого уха интересуется Чимин, и из-за такой близости приходится зажмуриться, потому что с выдержкой всё и так неожиданно становится ни к чёрту, а от вибрирующей громкости, происходящее и вовсе кажется слишком. — Тебя же кусали раньше?       Кивнув, Чонгук чувствует, как смыкаются зубы у него на шее, достаточно больно, чтобы застонать, но ни звука изо рта так и не вырывается. Вместо этого Чон, даже прекрасно понимая, что Чимин сидит на нём слишком высоко, отрывает бёдра от постели, инстинктивно толкаясь вверх в поиске хоть малейшего прикосновения.       — Что насчёт зрения? Тебе завязывали глаза?       Ещё один толчок, и снова безрезультатный. Чимин рад бы помочь подвинуться ниже, позволяя Чонгуку получить то, чего тот так желает, но сегодня, именно сейчас, он собирается выяснить, насколько поцелуи важны для Чонгука, и как далеко те могут его завести. Так что, к сожалению, даже намёка на петтинг не будет, пока они не выяснят, до какой степени близко к оргазму смогут приблизиться благодаря такого рода прелюдии.       — Да, — отвечает уже более высокий, чем привычный чонгуков голос. — Было хорошо, но на тебя я хочу смотреть.       Оу…       Блять, Чонгук!       Они оба видят, как ответ на такое откровение влияет на Чимина: у него дёргается член, требуя к себе внимания, но сегодняшняя миссия не предполагает того, что Паку удастся прикоснуться к себе до того, как Чонгук кончит. Довольствуется старший только более громким, чем предыдущие, стоном в ответ, на силу с которой он вгрызается в уже распухшие губы, и тем, как сам Чонгук начинает вести себя более несдержанно и уже совсем не напряженно.       Придерживая челюсть парня одной рукой, Чимин заставляет открыть рот шире, чтобы самому иметь возможность нырнуть языком так глубоко, как только можно, выбивая этим из Чонгука порцию несдержанного хныканья. Это просто невозможно. Как противиться такого рода соблазну, если парень, что доводит практически до сумасшествия, издаёт такие звуки? Пак сам себя мысленно просит выдержать эту ночь. Потому что, решив довести своего парня до края, старший будто забыл, что всё это собирается проворачивать с Чонгуком, а он влияет на голодное до любви и такой безграничной самоотдачи сердце не настолько безобидно, насколько того требовала бы ситуация.       Чонгук отрывает голову от подушки, отчаянно пытаясь не позволить прервать поцелуй, теперь словно воюя со своим соблазнителем за тот самый, ускользнувший от него полностью, контроль, напрягается, не желая ни на секунду переставать чувствовать на губах чужие. Как Чимин это делает? Откуда знает, в какой именно момент нужно углубить поцелуй максимально, яростно двигая губами и не позволяя языкам встретиться дольше, чем на секунду, а когда нужно втянуть нижнюю губу, покусывая ту и заставляя опухнуть ещё больше? Подобное нельзя объяснить так же как и то, откуда берутся метки и по каким критериям необъяснимое существо, стоящее выше человеческих разумов, подбирает соулмейтов.       Полная совместимость в поцелуях — это один из факторов, или Чонгуку просто повезло?       Как же охренительно целуется его парень. Чон, кажется, вытянул счастливый билет там, на облачке, прямо перед тем, как отправиться на Землю, понятия не имея, кто станет его второй половинкой, но без малейшего волнения о способности того завести его одними лишь губами.       Младший тянется вслед за Паком, когда тот снова пытается разорвать поцелуй, и хоть Чонгуку этого совсем не хочется, когда Чимин садится прямо, с улыбкой рассматривая собственную работу, приходится с хлопком лечь обратно, потому что, как бы он не сгибался, достать до этого бесстыжего рта не получится.       — Мой план не предполагал, что ты будешь таким нетерпеливым.       Посмеиваясь, Чимин обводит указательным пальцем сосок Чонгука, заставляя того вздрогнуть и снова покрыться мурашками.       — А что было в твоём плане?       — Поцелуи, — честно признаётся Пак, снова падая на вытянутые руки. — Я собираюсь очень много тебя целовать.       — Звучит отлично, — прикрывая глаза и в очередной раз ёрзая, Чонгук послушно держит руки над головой и пытается в ускоренном режиме выровнять дыхание.       — Да, — кивает сам себе, мокро целуя самую нежную и уязвимую часть шеи, прямо под подбородком. — И, возможно, найти твои эрогенные зоны.       У Чонгука кожа солёная, вентилятор не помогает, они оба уже поблёскивают от пота, хотя всего лишь на пороге настоящего веселья.       — Соски и шея, — шепчет младший, наслаждаясь тем, как едва различимый ветерок холодит оставленные следы слюны.       — Это я знаю.       Будто в подтверждение, Чимин зажимает между пальцев вставший правый сосок, на что Чонгук, уже даже не стараясь хоть что-то сдержать, выдыхает тихое «о-о-о», закрывая предплечьями лицо. Он даже сам себе не сможет ответить, от чего он так яро хочет спрятаться, но это единственное различимое желание из всех, сбившихся в общую кучу в голове.       Что если он, блять, не кончит? Происходящее же будет считаться тем же самым, что и самые откровенные пытки.       — Но почему-то уверен, что это не всё, — не унимается Пак.       Как-то раз Чонгук хвастался, что не боится щекотки, и из него получился бы отличный тайный агент на допросе с такого рода оружием, но, когда Чимин одними кончиками проводит по боку парня, опускаясь ниже и сдвигаясь с живота, следом всасывая в рот сосок, он снова не только чувствует, но и видит, как волоски поднимаются дыбом и насколько неожиданно, даже для себя, Гук дёргается. Младший уже даже не пытается дышать носом, рот приоткрыт, обзор закрывают его же руки, и парень в целом выглядит так, будто готов начать умолять, не совсем понимая о чём, в то время как они всего лишь начали, и из двоих участников происходящего, именно у него тут проблемы. У Чонгука подрагивает живот в ответ на каждое движение языка по соску, он прикрывает лицо связанными руками, но Чимин, подняв взгляд, всё равно видит, с каким интересом тот наблюдает за происходящим, пока сам себе закрывает половину обзора крепким предплечьем. Он будто не может сам решить, чего хочет — спрятаться или не упустить ни единого движения.       Чимин спускается ниже. Проводит языком от солнечного сплетения до самого пупка, прикусывая кожу сначала над проступающей в таком положении v-образной линией, а потом на выступающих нижних ребрах. Прикрывать лицо связанными руками скорее всего неудобно, или Чонгуку просто хочется сменить положение и не мешать себе рассматривать открывшуюся картину одновременно, так что он сводит локти вместе, и укладывает запястья, обмотанные ремнём, на подушку рядом с головой, и снова чуть приподнимает голову, когда Чимин оставляя не поцелуи, а будто клеймо каждым прикосновением, по ребру сползает в сторону и засасывает кожу на боку. Сверху на это реагируют самым идеальным образом: Чонгук порывисто втягивает воздух, закусывая губу, но взгляд всё ещё не отрывает. На этот раз след получается не таким безобидно-розовым, его Чонгук будет видеть ещё несколько дней как минимум. Чимин отрывается полюбоваться своей работой, а потом, будто пытаясь создать контраст, легко целует влажное от собственной слюны место.       Его шаги сегодня — это поцелуи. Пак двигается ими от одного места к другому, покрывая всю кожу от и до. Дыхание Чонгука из-за них становится шумнее, а грудная клетка вздымается и опускается с куда большей, чем обычно, амплитудой. Он послушно позволяет Чимину вести по отношению к себе, как тому вздумается, и касаться, где только душе будет угодно, а себе разрешает ни на секунду не переставать наслаждаться этим, не только как главный герой картины, а ещё и как единственный зритель.       Пак сползает ниже, останавливаясь задницей практически на коленях, и приподнимается, хлопая разнеженного парня по бёдрам, таким немым жестом просит вытащить из-под него ноги. Позволяя Чимину устроиться у себя между ног, Гук снова поднимает руки над головой, когда Пак, больше не отказывая себе, наклоняется, соединяя вместе их рты. Он держит дистанцию, не касаясь больше нигде, кроме рта, и это раздражает. Хочется схватить и впечатать в себя как можно сильнее. Чонгук и правда пытается, обнимает старшего ногами за талию и тянет на себя, теперь толкаясь не в воздух, а встречается с чужим возбуждением. Чимин на это не пытается возразить и не отрывается от поцелуя, наоборот, позволяет себе урвать порцию удовольствия, снова проводя рукой по боку вниз-вверх, останавливается на соске и, когда Чонгук привычно вздрагивает, сам припечатывает его к постели парочкой мощных толчков.       План ужасно быстро идёт по наклонной, но ощущений действительно много, так что жалеть тут не о чем. Поцелуй не позволяет глотнуть воздуха как следует, органы внутри смещаются и пытаются найти новое местоположение из-за стимуляции сосков, а член начинает уже болезненно ныть, потому что хочется получить больше.       Планируя сегодняшний вечер, Чимин не предполагал, что сам будет вести себя настолько несдержанно, и с ума сходить они будут вместе, а не поодиночке. Ему всё ещё хочется заставить Чонгука кончить без рук или даже более того, постараться не притрагиваться ни к члену, ни к простате, но всё идёт не так уже сейчас. Чимин не помнит, был ли хоть раз в жизни настолько возбуждён. В прошлый раз он был в восторге от одной лишь мысли быть под Чонгуком и позволять тому сделать с собственным телом всё, что угодно, но то, что Чимин видит сейчас, даже близко не стояло. Этот парень горячий в любой ситуации, с каждого ракурса, но, когда Чимин прерывает поцелуй, всё так же давя на сосок подушечкой большого пальца, парня буквально выгибает, и это просто непередаваемо. Чонгук хоть и совсем тихо, но стонет, запрокидывая голову от ощущений, и на секунду начинает казаться: ещё мгновение, и он кончит. Чимин, не теряя времени зря, ртом опускается на оставленный без внимания сосок, ни секунды не переставая пальцем кружить по второму, и опирается на колени, поднимая таз выше, так, чтобы Чонгук больше не толкнулся, или точнее не встретил Чимина на половине пути. Он пытается, но Пак, оставив один сосок без внимания, ладонью припечатывает парня к кровати, уперевшись в тазовую косточку, и снова засасывающими поцелуями ползёт ниже.       Чонгук тяжело вздыхает и сгибает ногу в колене. Чимин, рассчитав это как намёк, в опасной близости от возбуждённого члена мажет губами сначала по самому низу живота, рядом с собственной ладонью, но не касается там, где Чонгуку хочется больше всего. Вместо этого целует коленку и по внутренней стороне бедра почти опускается к паху, только для того, чтобы снова не дать то, в чём нуждаются. Взгляда от всего процесса Гук по-прежнему не отрывает. Удерживать беспрерывный зрительный контакт не очень удобно, приходится напрячь глаза, чтобы не терять расширенные зрачки из фокуса, но Чимин старается. Он смотрит Чонгуку в глаза, когда закидывает его ногу себе на плечо, и, высунув язык, мажет по коже под коленкой, чтобы затем, с плохо скрываемым удовольствием, легко укусить заднюю часть бедра.       Интуиция у него бесподобная.       Чонгук дёргается. Приподнимается, широко открыв глаза, и Чимина тянет спросить, всё ли в порядке, но вместо этого он снова оставляет совсем легкий укус ещё ниже, и Чонгук говорит, что ему нравится, самым красноречивым способом: опускает связанные руки к члену, обхватывая ладонью основание.       Чимин тут же скидывает с себя ногу, максимально быстро соображая. Его бьёт осознанием причина такой реакции младшего, заполняет собой всю черепную коробку и отвлекает даже от того, насколько сильно хочется прикоснуться к члену.       Бёдра? Эрогенная зона Чонгука — бёдра?       Ухватившись за ремень, Чимин поднимает связанные запястья так, чтобы Чонгук больше не коснулся себя, и, облизнув губы, решает уточнить появившуюся догадку:       — Бёдра?       Чонгук не торопится отвечать, но он наверняка понимает, что Чимин имеет в виду. Или нет? Он либо не знал о таком своём предпочтении, либо стесняется этого. Второе немного абсурдно, но как бы Чимин не надеялся залезть своему парню в голову, он не может быть на сто процентов уверен.       Чонгуку нравятся поцелуи, это уже понятно, но своё предпочтение он сообщил Чимину не сам. Почему Чонгук не знает, что именно может заставить его кончить? Чимин что, первый, кто пытается эти его проблемы с оргазмами хотя бы попытаться исправить?       — Малыш, — наклонившись всего на пару секунд, оставляет ещё несколько поцелуев под коленкой, позже осторожно опуская ремень. — Кто-то раньше целовал тебя здесь?       Пальцы пробегаются по задней части бедра, и Чонгук, мать его, сглатывает. Вот так находка. Чимин совершенно случайно нашёл целый клад, то самое тайное сокровище. Пак, ещё не до конца переваривая случившееся, почти невесомо царапает короткими ногтями кожу, ожидая хоть какого-то ответа, но парень по-прежнему молчит, всё так же смотрит, покрываясь мурашками.       Это тоже можно считать ответом. Не целовали. Как-то не доходило до этого.       Что ж, Чимин этим неожиданным козырем воспользуется в угоду им обоим. Цель становится ближе.       — Подними руки, — командует Чимин, всё так же не прерывая зрительного контакта, и не отпускает сегодняшние кожаные наручники до тех пор, пока Чонгук, после небольшой паузы, не выполняет требование. — Не касайся себя, понял? Нигде.       — Это жестоко, — тут же возражает Чон, звуча неожиданно низко. У Чимина из-за этого тембра пересыхает во рту, но чёрта с два он сейчас забудется. Чонгук пользуется тем, что его парень прерывается, давая ему минутку отдыха, глубоко вздыхает несколько раз, изо всех сил стараясь вернуть себе самообладание. — Как я должен просто лежать, пока ты делаешь со мной это?       — Это? — получается почти с издёвкой. — Целую тебя?       Словно нуждаясь в каком-то дурацком подтверждении, Пак проводит ладонью по задней части бедра, от самых ягодиц к голени, уже этим снова вынуждая приоткрыть рот, и, как контрольным выстрелом, добивает поцелуем на внутренней части бедра.       — Где приятней? — не унимается Чимин. — Здесь? — нагибается, касаясь губами практически у самого паха. — Или здесь?       Второй поцелуй снова приходится ближе к колену, на задней поверхности, и Чимину даже вербальный ответ не нужен, Чонгук прикусывает губу из-за последнего, такого чертовски легкого, а в некотором смысле даже невинного касания, уже этим выдавая себя.       Это было неожиданно легко. Остаётся понять, где Чонгук ещё настолько же чувствительный.       Первыми в ход идут руки. Пак больше не пытается удерживать зрительный контакт, пока проходится ртом по чувствительной коже, руками продвигаясь вниз до самых стоп, но фут-фетиш Чонгуку всё же чужд, потому что его дыхание становится шумней только на бёдрах, совсем не на внутренней части. Это довольно необычно, и Чимин на такую эрогенную зону не натыкался, даже когда перелопачивал интернет в поиске ответов на каждый свой нечёткий вопрос. Но тело его соулмейта плевать хотело и на интернет, и на то, где находятся самые чувствительные места большинства. У него своё мнение, и оно решило покрываться мурашками из-за прикосновений именно к верхней части ног.       Чонгук возбуждён как никогда. Он сжимает пальцы на ногах, когда горячий язык оставляет влажный след под чётко выделяющимися мышцами на внешней части, а следом к тому же месту прикасаются восхитительно мягкие губы. Чёрт, эти губы…       Связанные руки адски мешают, держать их всё время над головой — неудобно. Чону, абсолютно потерявшемуся в удовольствии, сейчас всё более дискомфортно, у него от каждой точки соприкосновения с парнем по телу бежит ток, и не получается даже не двигаться, не то что оставаться в долбаном спокойствии, а он, если вы помните, крайне не привык к подобному. Больше к тому, что секс так и не приносит ожидаемого, а подобная практика для него в новинку. Не исключено, что для Чимина тоже, даже при том, что он не просто старше, а куда более опытней. Пока Чонгук пробовал всё подряд, толком не задумываясь, как что-то новое отличается по ощущениям, Чимин учился понимать партнёров, и прежде всего своё собственное тело, это куда более удачная идея. Он не просто трахается, потому что это приятно, он знает, что делать. Чонгук что, правда надеялся, что сможет сосуществовать с Пак Чимином, имея в тайнике подобные проблемы? Это было глупо.       В прошлый раз Чонгук не был громким, он не вёл себя так, словно застонать — это нечто непозволительное для него, но всё же Чимин не может припомнить ни одного упоительного звука, чего-то чуть посодержательней, чем короткая гласная на особо резком толчке, и это только доказывает, насколько большой ошибкой было отдавать роль ведущего ему. Чонгук хорош, тут не поспоришь, Чимину и в голову бы не пришло жаловаться, если бы в ответ на каждый легкий укус слух не улавливал новый дрожащий выдох и несдержанный тихий стон; если бы Чимину только сейчас не открыли правду о том, как выглядит младший, когда ему по-настоящему хорошо. Пак лишь время от времени бросает взгляд наверх, перемещаясь от одного бедра к другому, и встречается взглядом с потемневшими, полными нетерпеливости и желания глазами, каждый блядский раз. В них столько обожания и искренности, что в самый раз застонать уже самому, не от физических ощущений или потому, что парень в его постели — чёртово произведение искусства, а потому, что при всём этом он ещё и носит имя Чимина на собственном теле и доверяет всего себя безоговорочно и полностью.       Идея не прикасаться к члену младшего начинает казаться очень уж абсурдной, потому что Паку вдруг хочется проверить: его парень так чудесно реагирует только на поцелуи или… орального секса это тоже касается? Какого хрена в прошлый раз до этого не дошло? Чимин был настолько занят тем, как восхитительно чувствовал себя, что, сам того не понимая, совершал одну ошибку за другой. Им следовало двигаться не просто медленно, а проходить все эти долбаные стадии, знакомиться с телами друг друга постепенно. Может, тогда секрет о бёдрах удалось бы узнать ещё до того, как случится их настоящий первый раз. Это уже пройденный этап, прошлое, как не жалей, вернуть не удастся, но просто отпустить и смириться тоже не получается.       Напряжение не только в комнате, но и внутри младшего нарастает, если судить по тому, как часто он начинает елозить на постели и насколько напрягаются мышцы под сухими губами. Чонгук просто восхитительный в каждом своём ответе на ласку, но самой лучшей реакцией Чимина награждают в тот моменты, когда он оставляет неяркий засос на боку. Гук всхлипывает. Искренне, разбито и громко. Оказывается, он действительно громкий в постели. Чимин выбивает из него всё новые и новые звуки, кажется, незаметно для себя, становясь зависимым от такого рода ответов, пока смыкает зубы рядом с оставленной меткой почти на самой талии и перемещает лицо ниже паха. За всё проведённое вместе время, Чимин не может вспомнить, когда тяжело дышащий под ним парень выглядел настолько же соблазнительно и, боже, действительно мило. У Гука румянец разлился не только по щекам, а достал ещё и до ушей, он делает только то, что велено, и ни секунды не перестаёт смотреть на то, как его кожу пробуют на вкус в самых неожиданных местах. Он едва не скулит, когда Пак, специально вжимаясь в него ещё и прохладным носом, прокладывает дорожку торопливых чмоков от тазовой кости по рёбрам почти к самой подмышке, а потом, будто неожиданно даже для себя, сбивается с курса и с силой втягивает в рот сосок, выбивая из младшего дрожащее восклицание. Но ни на одном месте он больше не задерживается дольше пары секунд. Зубы так же легко сжимаются на втором соске всего на крошечное мгновение, но и этого оказывается достаточно для того, чтобы Чонгук скривился и сквозь зубы втянул воздух.       — Господи, я умру.       Такое искреннее признание парня заставляет Чимина улыбнуться, но ни в коем случае не останавливает от того, чтобы проделать это же на другой стороне, но чуть медленней, оставляя следы от слюны на бархатной коже. Губы смыкаются на том месте, по которому сначала проходится язык, но никаких засосов больше нет, Чимин словно пытается стереть грань между убийственной нежностью и вырывающимся на волю переполняющем вожделением. Ему нравится реакция на каждое своё действие, он наверняка никогда не избавится от вида такого Чонгука в своём воображении и ещё долго не сможет насытиться как следует всем, что получает в ответ на свои старания, потому что даже при том, что к нему самому вообще никак не прикасаются, кажется, что для того, чтобы кончить, этого и не потребуется.       Чонгук пытается поправить подушку так, чтобы его голова оказалась хотя бы немного выше, дабы не пришлось настолько напрягать шею. Когда голова Чимина снова оказывается у него между ног, Гук ожидает много чего, но только не этого чёртового поцелуя куда-то, кажется, в ягодицу. На животе остаются следы от естественной смазки, член ожидаемо требует к себе внимания, но все потребности остаются проигнорированными, потому что Пак, снова оставив на бедре парочку поцелуев, вдруг выпрямляется, садясь на пятки.       — Перевернись.       — Ты хочешь, чтобы я кончил, как только ты вставишь в меня пальцы?       Опуская связанные руки себе на грудь, Чонгук поворачивается сначала на бок, а потом, явно неуклюже перебирая уже сейчас дрожащими ногами, плюхается на живот, тут же морщась от того, насколько странно сейчас чувствуется им же нагретая ткань, когда он прижимается возбуждённым членом к постели.       — Я хочу, чтобы ты просто кончил, — спокойно отвечает Чимин, снова устраиваясь между длинных ног. — И, может, ещё до того, как я вставлю в тебя пальцы.       Руки, всё так же прижатые к груди, вызывают дискомфорт, но Чонгук не пытается снова поднять их над головой, он опирается на локти, приподнимаясь, но в таком положении проводит недолго, Чимин, с силой надавив на лопатки, заставляет его плюхнуться обратно на подушку, но теперь лицом. Она пахнет… Чимином. Смесью фруктового шампуня, порошка и почему-то чего-то сладкого, похожего на клубнику в карамели из лавок с уличной едой. Очень вкусно. Микс этих запахов не перестаёт забиваться в ноздри, даже когда Чонгук поворачивает голову набок, чем снова обеспечивает себе лучший обзор на то, что происходит за спиной. Так удобно умещается в новом положении, чтобы предплечья и обмотанные ремнём запястья не давили на рёбра, готовясь к очередному аттракциону с крышесносными ощущениями. Но такая поза его парню, видимо, не совсем по душе, потому что первое, что делает Чимин после того, как Чонгук наконец перестаёт крутиться, это: с силой сжимает бока, заставляя оторвать таз от матраса, и тянет вверх до тех пор, пока младший не упирается коленями в находящуюся под ним опору. Гук видит только часть того, что открывается обзору Чимина, и, помилуй его господи, ему даже представлять не хочется, насколько детально соулмейт может рассмотреть самые интимные части его тела в таком положении. Хочется попросить вырубить даже проклятый торшер, потому что настолько откровенным Чон ещё не был. Чонгук не в силах справиться с внезапным и совсем неуместным смущением, закрывает глаза, с трудом сглатывая. Не только из-за того, что точка опоры приходится на грудь и шею, а ещё и потому, что Чимин снова его целует.       По позвоночнику проходится теплая ладонь от копчика до самой шеи, легко зарываясь в волосы, а за ней, как по предварительно проложенной тропинке, следуют крошечные поцелуи. В этот раз не чувствуется влага из-за слюны, нет дразнящих укусов или попыток оставить цепочку розовых пятен, всего лишь мягкие прикосновения и едва различимые причмокивания. У Чонгука такого ещё не было. И дело даже не в том, что всю прелюдию не только затягивают, а ещё и посвящают ему одному, просто… Он действительно чувствует себя где-то за гранью реальности. Чимину действительно удалось создать атмосферу и, хвала небесам, его не постигла идея составить плейлист на сегодняшнюю ночь, потому что их сбитое дыхание и естественные звуки прикосновений губ к коже — самое лучшее для подобной ситуации. Лучше всей существующей музыки. Ни одна песня не сравнится с тем, как Чимин под аккомпанемент тяжелого дыхания младшего что-то бормочет, кажется, больше себе, чем Гуку, и неожиданно кусает за плечо. Сильно. Он может сам не ожидал, что вопьётся зубами так.       Чёрт, это далеко не то же самое, что было до этого, это действительно укус: болезненный и создающий непередаваемый контраст с каждым поцелуем.       Чонгук удивлённо стонет, открывая глаза, и Чимин моментально выпрямляется, снова встречаясь взглядом, но теперь через плечо.       Это был ещё один эксперимент, очередная попытка тыкнуть пальцем в небо, и… Чонгук дрожит. Но сейчас не совсем понятно, хорошая это дрожь, или Чимин переборщил со своими попытками играть с крайностями. Лёгкие покусывания младшему нравились, но тут Пак действительно дал себе волю.       — Было слишком?       Вместо односложного ответа Гук снова ёрзает в попытке принять более комфортное положение, и в этот раз ему не пытаются помешать принять коленно-локтевую. Рука Чимина покоится на боку парня, пока тот прочищает горло и, уронив голову на сцепленные для большего удобства в замок руки, негромко просит:       — Сделай так ещё раз.       Святые угодники.       У Чимина что ни цель, то попадание. Кажется, имена других людей появляются на телах не просто так, это действительно две родственные души, насколько разными они бы не казались в определённых ситуациях. У Чонгука с его парнем много общего, хоть в то же время они невероятно разные, но в одном предназначение не прогадало и не подвело: они друг друга понимают. Даже если мозг не успевает среагировать осознанием, всё, что они делают друг с другом, внезапно выходит на уровень сверхъестественной интуиции, и наконец это дошло до… секса.       Возможно, разговорам о предпочтениях и чертовых фетишах стоило уделять куда больше времени, но сейчас, уже после которого удачного предположения, Чимину всё нравится. Его куда более, чем просто, устраивают подобные исследования.       Просьба Чонгука исполняется незамедлительно. Пак поглаживает ладонями талию и подрагивающий в предвкушении живот, теперь опускаясь вниз по напряженным мышцам спины, таки не удерживается от влажного поцелуя, когда оказывается на уровне лопатки, и снова играет ту же мелодию сладких чмоков ровно до того момента, пока пальцы не впиваются в кожу, а зубы с силой впиваются в то же место у выпирающей кости, где гоняемый вентилятором воздух холодит влажную кожу. Резкая вспышка боли уходит так же стремительно, как появилась, и Чонгук стонет из-за ощущений, всё больше и больше наполняющих тело. Когда он только вошел в эту комнату, надежда в нём была мертва и оплакана, но теперь всё меняется, тот самый огонёк, что всегда не давал сдаться, возвращается на своё место и разносит по венам то же чувство. Возможность кончить больше не кажется стопроцентно невозможной, ведь то, что с ним делает Чимин, не похоже ни на один его опыт. Чонгука никогда не заводили настолько. Ни разу в жизни не уделяли столько внимания тому, что происходит перед самым интересным.       Не исключено, что для Чонгука интересным было как раз то, что все упускали.       После последнего укуса Гуку уже не дают как следует оправиться, Чимин больше не собирается прерываться, у него адреналин зашкаливает, возбуждение бьёт в голову и пытается полностью вытеснить терпение, но пока что удаётся сдержаться. Он снова садится на пятки, проводя губами дорожку по правой ягодице и, господи, слегка наклонив голову, встречается взглядом с Чонгуком прямо перед тем, как нырнуть вниз, заставляя задыхаться от укуса приземлившегося теперь на заднюю поверхность бедра.       Это слишком. Настолько, что Чон пытается уйти от прикосновения в тот же момент, когда природной смазки начинает выделяться больше, а это совершенно точно значит, что его тело — непостоянная барышня, и ещё само до конца не может понять, что ему нравится, а что не очень. Ему понравился укус больше, чем удаётся понять, а инстинкты пытаются не дать почувствовать такую приятную сейчас боль как следует.       Но в одном Чонгук уверен точно: этого достаточно. Он заведён более, чем достаточно. Если сейчас он не кончит без руки на члене, то уже не сможет никогда и ни при каких обстоятельствах. Они должны попробовать.       — Чимин, — приходится снова прочистить горло, потому что голос каким-то чудом садится из-за всего, что делает его парень. — Этого хватит, я хочу тебя.       Он кожей чувствует вибрацию из-за пакового одобрительного стона, сквозь прикосновение ощущает его довольную улыбку, и всё, что ему хочется сейчас, это повернуться, чтобы поцелуй наконец опалил теплом ещё и губы.       — Ты и так получаешь меня, Чонгук-и.       — Ты знаешь, что я имею ввиду.       — Тш-ш, — Чимин отодвигается, с явным удовольствием впиваясь пальцами в крепкую задницу, а потом не кусает, просто проводит верхними зубами по нежной коже, в неё же бормоча: — Просто наслаждайся.       И именно после этих слов происходит это. У Чонгука внутри что-то обрывается, падает и меняется местами, когда всё такой же восхитительно горячий язык оставляет влажный след прямо там, теперь не выбивая новые стоны, а заставляет замереть, задержать дыхание от того, как внутренности отзываются на такое прикосновение. И Чимин не останавливается на чём-то столь безобидном, это было бы не в его стиле, он намеревается прикончить младшего с тех самых пор, как за ним захлопнулась дверь и, судя по всему, у него вот-вот получится.       Ещё одно впервые пережитое с Чимином. Риммингом Чонгука ещё не благословляли и, возможно, это к лучшему, потому что он не хочет никогда и никого чувствовать там же, где его старательно ласкает старший. Пытаться увидеть все детали не стоит, им для этого следовало сменить позу, так что Чонгук с чистой душой опирается лбом и макушкой на подушку, снова зажмуриваясь. Ему не нужно ничего видеть, осязания вполне хватает для того, чтобы каждый выдох получался резким, а вдох — через сжатые зубы.       Чёрт возьми, Пак Чимин — это и так огромная причина завестись с полуоборота, а Пак Чимин, поставивший цель довести вас до предела, кажется, находится на том же уровне, что и четыре всадника апокалипсиса. По крайней мере, его язык точно.       Парень кружит по сжатому колечку мышцы время от времени, быстро проталкиваясь внутрь, и ни секунды не перестаёт сжимать в руках оба полушария задницы, как самую любимую игрушку. Ему нужно Чонгука трогать, касаться хоть как-то, потому что происходящее с каждой минутой кажется всё невыносимей, и, если его руки не будут оставлять «вмятины» на младшем, он абсолютно точно не выдержит и сначала обеспечит оргазмом себя. О, поверьте, всё настолько плохо, что тут, кажется, пары прикосновений хватит.       Это настолько… заманчиво. Ужасно не хватает ни сил, ни терпения, Чонгук сводит его с ума, ему просто необходимо получить хоть что-то, тут не помогают ни сжатые пальцы, ни мысленные пощечины.       Чон Чонгук это не тот человек, с которым у Чимина будет хотя бы один шанс сдержаться от чего бы то ни было.       Даже младшему удаётся понять, что Чимину более чем нравится то, что он делает с податливым, покрывшимся влажным блеском телом. Ситуация становится в разы хуже не для одного из них, а сразу обоих, после того как Чонгук, помимо изворотливого языка, чувствует кожей ещё и неожиданные стоны в перерывах между непрекращающимся потоком влажных мазков и медленных вдумчивых поцелуев. Это всё приятно до безумия и делается для Чонгука, но даже если кто-то посмеет осудить его за такие мысли, ему кажется, что Пака более чем устраивает происходящее. Если Чимин, впившийся губами в неразработанный вход, касается себя, надеясь быть незамеченным, не наслаждается той властью, что имеет над своим парнем, то Гук не знает ничего ни о нём, ни о мире.       План неизбежно ломается и крошится, потому что Чимин переоценил собственную выдержку, и ему нужно хоть что-то, хоть какая-то доза удовольствия, потому что ласкать Чона языком, видеть и чувствовать, как дрожь пробивает его тело снова и снова всего лишь от безобидного поглаживания по бедру, — это слишком. Невозможно держать себя в руках с парнем, полностью отдавшемуся тебе без лишних вопросов, с парнем, у которого имя синоним к «искушению».       Чонгуку нравится. Он не прекращает выдыхать вместе с воздухом ещё и глухие звуки, так и рвущиеся наружу, время от времени прогибается в спине в попытке отдалиться от исследующего языка, в то же время не прекращать чувствовать, как расширяется податливый вход под напором Чимина, и на коже ног остаются фантомные дорожки от пальцев его соулмейта. С ним такое действительно впервой.       — Пожалуйста, — Чонгук хнычет, снова поворачивая голову набок и надеясь в который раз встретиться взглядом. — Я хочу кончить, когда ты будешь внутри, Чимин-а.       Сомнений остаётся всё меньше и меньше, Чонгук впервые в жизни не просто надеется, он верит, что сегодня тот самый день, когда его проблема останется в прошлом, а жизнь поделится на «до» и «после». Поцелуи Чимина проведут черту.       Пак либо плевать хотел на его просьбу, либо играет до конца по своему собственному сценарию, потому что вместо того, чтобы отстраниться, Чонгук чувствует, как сердце снова перемещается куда-то в желудок, в тот же момент, когда сухой палец касается входа, а потом на заднице смыкаются зубы с той же силой, что и на спине до этого. Это больно, неожиданно и до одури волнительно, так что Чонгук стонет, подаваясь вперёд, и в этот раз таки отстраняется. Но скорее всего, дело даже не в том, что он дёрнулся, создать расстояние получается потому, что Чимин в конце концов прислушивается к парню и тянется к столу, безошибочно хватая дожидающийся своего часа лубрикант.       Они не закончили с поцелуями, но Чимин определённо не сможет наплевать на себя. Не получится, и всё тут. Нахер изначальный план, он взорвётся. Провернуть подобное рядом с Чонгуком — нечто из ряда фантастики. Но подождать он сможет. У него должно получиться, потому что сейчас закрадывается другая мысль. Что, если дело не в одних лишь поцелуях? Что, если Чонгуку нужна прелюдия? Длинная и… нежная? Если судить по тем же видео, младшему нравится, когда всё медленно и, чёрт возьми, даже до ужаса аккуратно, но следы от укусов Пака, всё ещё виднеющихся то тут, то там, вызывают вопросы в каждой сформировавшейся теории.       — Чонгук, — опираясь на вытянутую руку, Пак наклоняется максимально низко, так, чтобы собственной грудью почувствовать тёплую кожу спины тяжело дышащего парня. — Скажи мне, как ты хочешь. Это должно быть медленно или быстро?       Из-за всего происходящего, из-за каждого чувства, появляющегося от прикосновений Чимина, Чонгуку, вполне обосновано, начинает казаться, что температура в комнате поднимается до критической отметки, и они зажарятся как в июле на солнцепёке уже в ближайшее время, но, по всей видимости, дело только в нём или в них, потому что, когда смазанные пальцы касаются его там, где он всё ещё влажный, из-за слюны чувствуется прохлада. Приятная прохлада. Но она исчезает так же быстро, как появляется, потому как Чимин издевается, он не пытается даже на миллиметр протолкнуться внутрь, мажет скользкими пальцами по входу, специально продолжая дразнить.       — Чёрт, — в поле зрения попадают не только растопыренные пальцы, прогибающие матрас, но и крепкое предплечье и напрягшееся плечо с очертанием мышц. Это слишком хорошо выглядит. Чимин слишком хорош, и… Зачем спрашивать? Чонгук уже готов душу отдать, с ним никогда подобного не делали, так что с какой скоростью всё закончится, не имеет ни малейшего значения, сегодняшняя ночь уже получила статус особенной. — Мне всё равно.       — Так не пойдёт, — Пак целует плечо, если это можно назвать таковым; снова проводит зубами по коже, но всё же не кусает, он находит ещё один способ подразнить, позволяет почувствовать мурашки от того, как резцы оставляют едва ощутимые полосы в том месте, где потом сомкнутся губы. — Мне нужно, чтобы ты сказал, чего тебе хочется.       Потому что слишком много ошибок произошло из-за непроизнесенных предпочтений, хватит уже тормозить.       И именно после этого Чонгук чувствует, как в него проталкивается палец. Смазка уже далеко не прохладная, после языка и всех поцелуев Гук возбуждён и подготовлен достаточно для того, чтобы не чувствовать даже намёка на дискомфорт, а на спине продолжают расцветать всё новые и новые поцелуи.       — Перестань говорить, что тебе всё равно, — практически шепчет старший куда-то в лопатку. — Ты же видишь, что это не так.       — Чимин.       — М? — второй палец проталкивается в тугой вход, и младшему приходится прерваться на очередной всхлип.       Это самое охренительное, что Чимин когда-либо слышал. Чонгук связан, Пак словно намеренно лишил себя возможности почувствовать такие необходимые сейчас прикосновения, выбрал сосредоточиться на своём парне и его немного туманных желаниях, но, боги, даже при всём этом не чувствовать себя на грани невозможно. Это нечто непередаваемое. Чимин будто снова переживает свой первый раз, только больше нет ни неловкости, ни смеха невпопад, он отдаёт отчёт каждому своему действию и, самое потрясное, — он заставляет хныкать от адской смеси удовольствия с предвкушением не кого-то там неважного и очередного, а Чон Чонгука, своего соулмейта. Крышу сносит уже только эта мысль, что уж там говорить про ощущения из-за каждой, даже самой крошечной реакции на осторожное движение пальцев внутри или нового поцелуя куда угодно. Даже если Чимин кончит сегодня, так и не прикоснувшись к себе как следует, вряд ли хоть капле недовольства найдётся место в его распалившемся мозгу.       Это лучший сексуальный опыт за все двадцать два года пакового существования. И всё благодаря Чонгуку.       — Ну же, детка, — не унимается Чимин. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул или чтобы всё продолжало быть настолько же неторопливым?       Пальцы сгибаются внутри, и Чонгук прогибается в пояснице, напрягаясь; ноги из-за длительного пребывания в одном положении вот-вот разъедутся в стороны, но пока что только начинают дрожать.       — Я не знаю, — на выдохе признаётся Гук. — Я хочу всего.       Чёрт, им ещё столько всего предстоит испытать, так много попробовать, что Чимин даже не пытается остановить себя, кривит губы в улыбке, наконец выпрямляясь. Глаза тут же натыкаются на собственную руку, не прекращающую подготавливать младшего к чему-то большему, чем два несчастных пальца. И Пак, если честно, понимает Чона действительно прекрасно, ему тоже хочется всего и сразу, желание брать и присваивать сильное, как никогда, но… То, во что Чонгука превращают нежность и поддразнивание, — слишком непередаваемо, чтобы вот так легко переключиться на нечто другое.       В конце концов, ночи всё ещё достаточно длинные для того, чтобы не останавливаться на одном из вариантов, не так ли?       Если бы хоть один человек до встречи с Не-Тодороки-Чонгуком сказал Чимину, что его будет заводить вид связанного парня, тело которого буквально кричит о силе, а такое беспрекословное послушание вызовет бабочек в животе, он бы только глаза закатил от подобной чуши. Может, даже в реальном существовании подобной картины засомневался бы. Но вот он здесь, в своей комнате, льёт смазку прямо и так на поблескивающую расселину, Чонгук вздрагивает из-за этого и на твёрдое «не дёргайся» снова опирается лбом на ремень, удерживающий запястья, послушно пытаясь не крутить задницей, когда внутри оказываются уже три пальца.       Просто… Как тут вообще с рассудком не попрощаться? А если ещё кончиками пальцев свободной руки пробежаться по охренительно чувствительному бедру и снова уловить ту самую дрожь, то не застонать и вовсе покажется чем-то невозможным.       Чимин собирался попробовать довести Чонгука до оргазма поцелуями и не дать прикоснуться к себе, но в итоге, видимо, сам от этого и кончит. Потому что его парень невозможный, и шансов на выживание здесь катастрофически мало.       — Я не… — начинает Чонгук, но прерывается то ли от очередного движения, задевающего простату, то ли формируя предложение по-другому. — Со мной такого ещё не было.       Это Чимин уже и так понял, и, возможно, это чистый эгоизм, но он рад настолько же, насколько возмущен. С одной стороны, хочется вмазать всем тем, кто заставил его соулмейта думать, будто какие-то предпочтения в сексе могут вписать его в список жизненных неудачников, а с другой — ему до ужаса приятно стать действительно первым. Не тем, с кем лишатся девственности, а тем, кто подарит поистине удовольствие. Чистое, без ожидания получить то же самое в ответ.       — Со мной тоже.       Это тоже правда. Чимин ещё никогда в жизни не кайфовал от того, что кому-то с ним просто хорошо; ни разу не прилагал столько усилий для удовольствия другого человека. Правда, полностью воплотить изначальную задумку не получилось, но это всё не так уж важно, ведь как только Чимин научится понимать своего парня лучше, вытянет из него каждый секрет и удивляющее его малыша предпочтение, они дойдут до чего-то покруче. Так и будет. Обязательно.       А пока что они ещё только узнают друг друга, сегодня делают главным блюдом поцелуи и тихие, естественные звуки удовольствия. Чёрт, Чимин правда чувствует сладость на губах, когда, отстранившись, дабы надеть презерватив, проходится взглядом по всему телу парня, замечая оставленные метки то тут, то там. Пак не любитель засосов или каких-либо видов доказательств принадлежности помимо метки, но всё устроенное им безобразие до сумасшествия здорово выглядит на бледной, до этого не запятнанной коже. Настолько хорошо, что появляется желание впиться губами ещё и туда, где заметят посторонние.       — Я впервые в жизни хочу сделать кого-то своим. Кажется, ты превращаешь меня в собственника, Чонгук-а.       Младший прогибается в пояснице, помогая себе ощутить побольше.       — Что значит сделать своим?       Гук всё ещё пытается не крутиться на месте слишком сильно, ему как никогда прежде хочется увидеть, как Чимин раскатывает по налившемуся члену презерватив, но из-за такого наверняка начнёт капать слюна или ещё что, так что положение остаётся таким же, даже когда по ногам снова пробегаются шаловливые пальцы, а ягодицы касается обтянутая латексом головка.       — Хочу наставить тебе засосов, так много, чтобы весь мир знал, что ты мой.       В этом, возможно, есть что-то не слишком здоровое, но Чонгуку нравится всё, в чём так смело признаётся Чимин. Но больше всего то, как старший проталкивается внутрь сразу после этих слов. Чонгук достаточно растянут, его парень постарался сделать всё так, чтобы дискомфорта действительно не чувствовалось, но, кажется, перестраховаться всё же пытается, потому что медленно — это даже не то слово, чтобы описать происходящее. Чон в жизни ещё не чувствовал всё настолько подробно: как внутри него пропадает каждый гребаный миллиметр. Это что-то запредельное, нечто, не вписывающееся в привычные рамки человеческих ощущений, или дело действительно в том, что всё происходящее настолько в новинку.       Чимин замирает внутри на несколько секунд и так же невыносимо медленно выходит полностью, обеспечивая странным ощущением нехватки и желанием начать протестовать. Видимо, «не торопливо» для Чимина значит именно вот это безобразие.       Он снова помогает себе рукой, так же тягуче медленно подаётся тазом вперёд, снова восхитительно растягивая стенки собой, и стонет, наконец, не только от того, что доставляет удовольствие, но и ощущает его особенно остро сейчас, в доведённом до ручки возбуждении. Чонгук прогибается в пояснице сильнее, тяжело дыша, и, боже, от этого всё только лучше становится, он будто усиливает и так неплохой процент чистейшего кайфа, настолько маняще выгибает спину, что Чимин не думает дважды перед тем, как наклониться, перехватывая поперёк груди потерянного в удовольствии парня, потянув его на себя. Заставить выпрямиться, пока член всё ещё находится внутри.       Пак выскальзывает всего на пару сантиметров, но положение всё равно меняется, угол становится идеальным для того, чтобы давление на простату увеличилось, и Чонгук со стоном роняет голову, практически полностью выпрямляясь.       Похоже, Чимин действительно выбрал «медленно».       Ладони до чёртиков приятно обжигают гукову талию, когда Чимин снова пытается притянуть его поближе к себе во время нового толчка, но долго им там задержаться не суждено, потому что забывшийся младший разбито хныкает и снова опускает руки к паху, надеясь поскорей найти собственное освобождение.       Пак останавливает, как и в первый раз: хватает за ремень, тут же поднимая соединённые запястья к груди, и прижимает Чонгука к себе, тем самым вынуждая прогнуться в пояснице, чтобы не лишиться такой нужной сейчас стимуляции.       — Я же сказал тебе не трогать себя.       Теперь и его голос стал ниже, и факт того, что Чонгук слышит подобное прямо рядом с ухом, оголяет нервы ещё больше. Он откидывает голову Чимину на плечо, изо всех сил пытаясь прогнуться достаточно сильно для того, чтобы толчки не прекращались и чувствовались всё так же охренительно в такой позе; руки старшего обнимают его, удерживая связанные запястья прижатыми к груди, а губы оставляют поцелуй на влажных волосах, и это всё несёт его к краю, как самый скоростной поезд.       — Я вот-вот кончу, — сбивчиво шепчет Чонгук, почему-то теряясь от собственного шумного дыхания, смешанного с довольными полустонами старшего.       Ему самому не верится, но Чон и правда это чувствует. Привычный пузырь напряжения вот-вот взорвётся и снесёт его долгожданным оргазмом. Пак Чимин смог починить его своими волшебными губами.       — Отлично, — почти таким же шёпотом отвечает Пак. — Сделай это без рук.       У него ведь правда получится? Чонгук чувствует ту самую странную смесь из предвкушения и почти что боли; как внизу живота появляется то самое ощущение, и это вроде бы хорошо, но ведь у него ещё ни один секс не заканчивался оргазмом, если Чонгук не догонял партнёра самостоятельно, так что... Боже, если после всего, что сделал Чимин у него снова ничего не выйдет, это будет просто катастрофой.       — Хватит, малыш, я буквально слышу, как ты думаешь. Расслабься.       Чимин не ускоряется, не переходит вдруг на рваный дикий темп в попытке подвести к краю побыстрее, он всё так же убивает неспешностью и возобновляет поцелуи. Из-за положения теперь не разгуляешься, но когда губы касаются щеки в, казалось бы, абсолютно невинном и таком наивно-детском жесте, Чонгук вдруг снова коротко хныкает, сведя брови.       Большинство людей привыкло считать, что желание усиливает нечто вопиюще сексуальное или даже пошлое, привычные вещи из категории «эротика», но Чон Чонгук решил выделиться. Он захотел себе чувствительное место там, где многих парней даже не пытаются ласкать, и плыть от легкости и невинности куда больше, чем от чего-то вызывающего или чересчур откровенного. И Чимин понимает его как никто. Он поэтому и зовётся предназначенным.       Чонгук уже действительно на грани, рот сам по себе складывается в букву «о», когда Чимин добирается до уха, снова задействует язык, пусть и до безумия осторожно. Младшему наверняка более чем просто хорошо, слышен каждый его вздох, каждый несдержанный набор букв после очередного толчка, и остаётся только гадать, как он умудряется не заскулить из-за причмокиваний у собственного уха. Ситуацию контролирует Чимин, это он заставляет Гука быть прижатым к себе, изо всех сил держаться на дрожащих ногах и гнаться к тому, что так невероятно привлекает обещанным взрывом внутри. Только Пак может свободно двигать руками, только ему позволено провести ногтями от солнечного сплетения к самому паху, наконец ускоряя убийственно осторожные движения внутри, дать понять, что контролирует он действительно всё, кроме собственных первобытных желаний.       Но Чимин не позволит себе кончить до тех пор, пока не обеспечит тем же своего соулмейта. Ни за что.       Когда парень отпускает ремень, Чонгук больше не пытается повторить свою попытку ускорить эту гонку в поисках оргазма, он держит их в том же положении, но голову от пакового плеча отрывает, чуть наклоняясь вперёд, и стонет определённо громко, так, что соседи Чимина наверняка услышат, если их уши не заняты ничем другим. Очередная смена положения и непрекращающиеся фрикции усиливают завязывающийся узел в животе, приходится закусить губу, чтобы хоть как-то контролировать громкость, но это всё равно не помогает, потому что Чимин, похоже устав сжимать его талию, перемещает руку выше, надавливая на сосок, с новым резким толчком заставляет наконец испытать то, что столько времени казалось нереальным.       Чонгук кончает, только благодаря своему парню, и впервые не прикасаясь к себе.       Крепкая рука не даёт плюхнуться на кровать со всей дури, но Чонгук, поддаваясь силе всех испытываемых ощущений, всё равно снова ложится лицом в подушку, глуша в неё звуки собственного восторга, и изливается прямо на чистую простыню, едва-едва улавливая доносящееся до слуха короткий смешок и полное искренней радости «да!».       Чимин это сделал! Он доказал, что старания никогда не бывают напрасными. Чонгук наверняка сейчас парит где-то над землёй, разлёгся на облачке и отдал себя в руки блаженству, так что теперь можно с чистой душой и себя обеспечить заслуженной наградой.       Охренеть, Чонгук кончил. Чимину и так улыбку сдержать не удалось, а после каждого нового толчка, теперь оставленного без малейшего ответа, и вовсе хочется расхохотаться. Он смог сделать своему парню действительно хорошо и испытать нечто новое, только из-за его удовольствия.       Для того, чтобы отправиться вслед за притихшим парнем, многого Чимину, если честно, не надо. Чонгук всё ещё дрожит, разъезжается коленями ужасно широко, похоже действительно устав держать ноги в одном положении, но Пак даже так умудряется не сбавлять обороты, ухватиться за аппетитную задницу, парочкой мощных толчков доводя и себя до финиша. Он не знает, чувствует ли Гук, как он кончает в презерватив, и слышит ли его не до конца задушенное «блять», потому что младший всё ещё утыкается в подушку, хоть теперь лбом, и пытается то ли просто отдышаться, то ли переварить произошедшее.       Ох, чёрт, это приятней всех написанных на отлично экзаменов и успешно сданных сессий. Самая восхитительная задача в жизни Пака дала ему такую же развязку.       Вот теперь и можно наплевать на каждую тупую ошибку в прошлом. Сейчас, с подтверждением того, что ошибки — это просто неприятности в нашей жизни, а не точки, после самых хороших историй, наконец успокаивают Пака. Он всё ещё не может избавиться от улыбки, всё так же считает пытающегося привести дыхание в норму младшего самым чудесным подарком небес и по-прежнему собирается обращаться с ним, как с самым хрупким и нежным чудом. Чонгук это оценит, тут даже сомневаться не стоит.       Падая на вытянутые руки, Чимин выбивает первый резкий вздох после возникнувшей паузы и, снова не сдержавшись, хихикает.       — Ты в порядке? — целует солоноватое плечо, попадает почти в то же место, где ещё виднеется отпечаток его зубов, и прежде, чем Чонгук отвечает, поднимается, медленно выходя из парня.       Чон протестует стоном. Или пытается сказать что-то другое таким способом, но на вопрос Чимина ответить не торопится. Не сказать, что это было что-то непривычное или такое уж новое, Чонгук больше в шоке, чем где-то на грани полного бессилия, и ему нужно прийти в себя и вспомнить всё, что только что произошло, и провести аналогию.       Никто никогда не касался его бёдер с такой же целью, как Чимин сегодня, и уж тем более не целовал его там, так что в тот момент это действительно стало неожиданностью для обоих парней, но сейчас… Чонгук вспоминает их знакомство. Чимин завалился к нему на колени и начал щупать. Чёрт возьми, они были возле той самой разгадки с первой же минуты знакомства. Бёдра, поцелуи, медлительность. Гук ведь никогда таким не был, он кидался с головой в новую возможность, а с Чимином вдруг пошёл по другому пути. И этот путь привёл его именно в этот самый момент.       У них не было ни единого шанса не подойти друг другу и не пережить вот это восхитительное нечто.       Пак стягивает использованный презерватив, не слишком заморачиваясь о попытках не быть свиньёй, бросает его на пол и заставляет по-прежнему расслабленного младшего перевернуться. На это погруженный в свои мысли и послеоргазменную негу Чонгук тоже мычит, но положение меняет так же, как в прошлый раз: сначала поворачивается на бок, а потом на спину, чуть ли не запутываясь в собственных конечностях.       Первое, что получает Чимин в подтверждение собственного вопроса: Чонгук протягивает руки, без слов намекая, что пора бы вернуть ему способность спокойно двигаться.       — Не понравилось? — кивая на ремень интересуется старший, принимаясь за дело.       — Понравилось. — Чонгук облизывается, не отрывая взгляда от сосредоточенного лица Пака, и Чимин, бросив быстрый взгляд лишь для того, чтобы убедиться в правдивости сказанного, не может сдержать улыбку. — Но мне срочно нужно хотя бы обнять тебя, пока я не взорвался.       Чимин опять хихикает, помогая вытащить руки из самодельных наручников, и даже не успевает отшвырнуть их куда подальше, когда Чонгук тянет его на себя, буквально роняя себе на грудь.       — Кажется, понравилось — мягко сказано, — не перестаёт смеяться Чимин, принимая удобное положение.       Чонгук измазался в своей же сперме, у него живот блестит из-за следов испытанного, и не исключено, что теперь у Чимина та же история, но ему плевать, даже если это так, потому что они только что кончили оба, а теперь руки Гука так приятно обвиваются вокруг него. Реальность настолько хороша, что всякие мелочи сейчас более чем не важны.       — Мне теперь интересно, сколько ещё сюрпризов меня ждёт с тобой, малыш.       Чонгук не торопится ответить. Он облизывает пересохшие губы, пока сердце начинает выравнивать свой ритм так же медленно, как и всё, что происходило сегодня в этой спальне. Неужели это действительно произошло? Чонгука на самом деле не нужно было «чинить»? Дело было в одних лишь поцелуях? Чёрт, кажется, только приближаясь к своему двадцатому дню рождения, Чон Чонгуку было суждено узнать всю правду о себе и своих предпочтениях.       Чимин не торопится отстраняться или разрушать внезапный пузырь уюта и полнейшей идиллии, но, видимо, потрясений у него случилось куда меньше, чем у младшего, потому что он хоть и лежит на крепком, всё таком же разгорячённом теле, не пытается сдвинуться ни на сотую сантиметра, но ещё и не отказывает себе в удовольствии уткнуться подбородком во вздымающуюся грудь, с первого ряда наблюдать за тем, как его парень возвращается в реальность, окончательно принимая её.       Чонгуку понравилось. Ему понравилось то, сколько внимания ему уделили, как с ним обращались, даже если время от времени прорезались уже привычные желания сделать всё быстрее, так, как делал каждый чёртов раз, одновременно бояться того, что зарождалось внутри, и гнаться за этим. Этот парень далеко не невинное создание, даже отдалённо не смахивает на ханжу или запредельного стесняшку, но в тот момент, когда Гук улыбается, наконец встречаясь с Паком взглядом, и зарывается пятёрней в растрёпанные волосы соулмейта, Чимину хочется сделать с ним что-то ещё. Смелее, больше, чувственней, и в каком-то смысле стать запредельно откровенным. Пак Чимин хочет узнать своего соулмейта от и до, попробовать если не всё, то хотя бы как можно больше, потому, как оказалось, после сегодняшнего его похоть не поутихла и ни разу не успокоилась.       Чимин поджёг только ждущий своего часа фитиль, и теперь им не остаётся ничего другого, кроме как сгореть в объятьях друг друга.       — Нам нужно было сразу начинать с этого, — с улыбкой бормочет Пак, оставляя парочку поцелуев на шее.       — С чего именно? — Чонгук выглядит уставшим, или это просто последствия хорошего секса? В любом случае, такое состояние нисколько не мешает ему вжать голову в подушку сильнее, поднимая подбородок так, чтобы места для неустанных губ было ещё больше. — Поцелуев?       Чимин коротко прыскает, поднимая голову.       — Ага, и бёдер.       Чонгук снова облизывается, встречаясь с блестящими озорством глазами.       — Поверь, для меня это такая же неожиданность, как и для тебя.       Приподнимаясь на локтях, Чимин прижимает ладони к чонгуковым бокам, прямо рядом с хорошо выраженными мышцами груди, и с удовольствием отмечает, как пальцы на его пояснице снова оживают, прокладывая дорожки вниз и обратно.       — Ты никогда не трогал себя там намеренно?       — Нет, — качает головой младший. — И я, если честно, не думаю, что это то же самое.       Конечно, это не то же самое, хотя бы потому, что пальцы не идут ни в какое сравнение со ртом, да и к тому же получать дозу крышесносных ощущений, не прилагая к этому никаких усилий, это больше, чем просто круто.       Всего за один раз Чимин смог выяснить, что Чонгуку нравятся поцелуи, ему нужна долгая прелюдия, и чтобы бёдра не оставались без внимания. Но что, если… попробовать нечто другое, отличающееся от лёгких чмоков и неожиданных укусов?       — Ты пробовал… эм… — Чимин запинается из-за быстрой смены картинок в воображении, — межбедренный секс?       Судя по тому, насколько чувствительна эта часть его тела, Чонгуку должно понравиться. И Чимину наверняка тоже, потому что от одного лишь произнесенного вопроса слюны начинает выделяться больше обычного. Но фантазия на этом не останавливается, она рисует картинки ещё и других возможностей получения того же, что они испытали сейчас.       Если Чон понятия не имел о своём вот таком предпочтении, то вопрос с одной стороны может показаться абсурдным, хоть спросить всё равно стоит. Но да, Чонгук отрицательно качает головой, с трудом сглатывая перед этим. Если так и дальше пойдёт, если в его зрачках даже в полумраке будет читаться столько заинтересованности, то уснуть у них явно не получится, потому что Чонгуку снова любопытно из-за такой ещё не очень чёткой перспективы, а Чимин, кажется, опять начал заводиться.       — Чёрт, малыш, — Пак улыбается, его восторг и искреннюю радость не скрывает даже закушенная губа. — Ты… Тебе нравятся бёдра?       Смотрит Гук всё так же: заинтересованно, с ничем не прикрытым желанием, облизывает свои невозможные губы, сжимая пальцы на боках старшего так неожиданно, что Чимин дёргается, но это не останавливает его от того, чтобы спросить ещё одно:       — Что насчёт меня?       — М? — Чонгук вопросительно выгибает бровь, снова перемещая ладони выше, но Чимин не даёт задержаться на талии как следует.       — Ты хотел бы трахнуть мои бёдра? — севшим голосом интересуется Чимин, совершенно спокойно, так же, как спрашивал всё до этого. — Или дело только в твоих?       — Вот чёрт.       Чимин хихикает, откидывая темные волосы со лба.       — Хочешь теперь поменяться? — Чонгук только-только начал лучше соображать, но Чимин не даёт как следует вернуться в реальность, он… Он, кажется, таки станет причиной чонгуковой смерти.       Младший кое-как приподнимается на локтях в тот же момент, когда Чимин наклоняется для того, чтобы оставить один-единственный поцелуй чуть выше колена, рядом с крошечной родинкой. Пак ждёт ответа, но одно выражение лица уже подтверждает, что, мать его, Чонгук хочет. Тут даже не ясно, что привлекло его больше. Предложение секса без проникновения, или возможность поменяться? Но… Чимин собирался поставить в приоритет поцелуи, сейчас он более чем хорошо знает, что предположение оказалось правдивым и очень действенным, так что, как насчёт того, чтобы придерживаться хоть этой задумки? Заставить кончить, только благодаря воздействию на эрогенные зоны, не получилось, Чимин не выдержал собственноручно устроенной пытки, но что, если попытаться ещё и по-другому?       Чёрт, хрен знает, что придёт в его голову позже, но сейчас Чимин собирается целовать своего парня верхом на его члене.       Чонгук не возражает, не пытается ни сопротивляться, ни протестовать, когда Чимин так же, как и в начале вечера, перекидывает колено через ноги младшего, садясь чуть ниже паха, и в этот раз всё-таки позволяет парню, до этого лишь наблюдающего за происходящем, принять сидячее положение. Чимин всё ещё за главного сегодня, он всё ещё собирается контролировать происходящее с ними обоими, но, когда Чонгук первым целует его, крепко обнимая за поясницу, мозги начинают дымить, потому что, как бы усердно он ни пытался найти неизвестные им обоим кинки Чонгука, его собственные всё ещё при нём. И, упаси его господь, когда-то перестать реагировать на то, с какой силой его прижимают к себе так же, как сейчас.       Чимин стонет, обнимая младшего за шею, позволяет себе эту секундную слабость, мимолётное удовольствие, перед тем, как снова взять себя в руки. Каждая клеточка тела вопит о нежелании отстраняться, но Чимин всё же заставляет себя сделать это, титаническими усилиями разрывает поцелуй, не разрешая ни себе, ни Чонгуку создать даже короткую паузу, тянется к валяющейся у стены бутылочке смазки, прижимая её младшему к груди, когда тот снова тянется за поцелуем.       — Подготовишь меня? — на выдохе спрашивает Чимин. — Или мне сделать это самому? — Чонгуку таки удаётся урвать парочку торопливых чмоков, перед тем, как старший упирается рукой прямо в своё имя, вырезанное на коже, и не даёт больше приблизиться. — Хочешь посмотреть, как я растягиваю себя?       Блять, это… Чонгук удивлённо смотрит на абсолютно серьёзного Пака и не знает не просто что ответить, а как собраться для этого в достаточной мере, потому что подобное предложение ещё хуже, чем невозможность прикоснуться к себе во время того, как чиминов рот пытается попробовать на вкус его всего.       Он вынесет ещё одну пытку этим вечером?       Блядство.       — Если я буду смотреть, как ты засовываешь в себя пальцы, то мне точно конец.       Чимин снова хихикает, поглаживая вздымающуюся грудь обеими руками. То, как его тело отзывается на подобную откровенность, просто самая лучшая реакция из всех, что только можно придумать. Чонгук открывает смазку в тот же момент, когда член снова дергается, понемногу возвращая себе возбуждение, а внутри что-то переворачивается из-за наплыва чувств.       Чонгуку давненько не было так хорошо. Ему, по правде, не факт, что вообще хоть когда-то доводилось чувствовать нечто такое же, и в этом нет ничего странного, он сейчас смотрит на свою судьбу, а того, что от перспективы наблюдать, как Чимин подготавливает себя к сексу, боится встретить собственную смерть раньше положенного. Пак не собирается его убивать, если сейчас такая картина для него чересчур, то Чимин позволит ему не видеть.       Пусть в начале вечера Гук и говорил, что ему хочется на Чимина смотреть, это всё равно не останавливает его от той идеи, где осязание младшего усиливается из-за пропавшего ненадолго зрения.       Что будет, если поцеловать его там, где он не будет этого ожидать? Не сможет предугадать из-за завязанных глаз.       Чонгук выдавливает из стремительно пустеющего тюбика побольше лубриканта, отлично помня прошлый раз, и то, насколько мокрым должен быть его парень, для того, чтобы начать издавать те самые стоны, но прежде чем касается Чимина хотя бы пальцем, тот вдруг снова прижимается к нему невыносимо близко, но вовсе не в попытке обнять или даже оставить на губах очередной поцелуй. Чимин тянется к изголовью кровати, залезает под самую дальнюю подушку, наклоняя их обоих, игнорирует гуково «что ты делаешь?» до тех пор, пока не натыкается на нужную вещь и не садится так же, как до этого.       Чёрт, он снова собирается превратить своего парня в это дрожащее великолепие. Можно поспорить, подобное никогда не перестанет настолько будоражить.       — Я всё ещё собираюсь много тебя целовать, — говорит Пак, не разрывая зрительного контакта. — Но я хочу узнать, насколько ты чувствителен к моим поцелуям, если дело касается не бёдер.       — Хорошо, — быстро кивает Чонгук, но чувствует неладное.       — Хорошо.       Чимин кивает больше себе, чем младшему, прямо перед тем, как натягивает свою ночную маску на Чонгука, лишая возможности видеть.       Скрыть улыбку в ответ на гуково ругательство даже пытаться не стоит. Чимин не собирается сдерживаться, ему незачем это делать, он более чем доволен собой, реакцией соулмейта на каждое своё действие и тем, как надпись «fuck off» смотрится даже в такой ситуации невозможно мило на лице.       Чонгук не сможет предугадать ни единого шага, если Чимин сам этого не позволит, он отдал себя в руки своему невозможному парню и не жалеет ни об одном своём решении. Ему нравится так сильно, что застонать хочется уже от того, как Чимин берёт гукову ладонь, по-прежнему со смазанными пальцами, и заводит себе за спину, помогая начать действовать слепо, покоряясь только желаниям.       Ничего не видно, Чон двигается наощупь, касается узкого входа измазанными в лубриканте пальцами, напрягая все чувства. Каждый имеющийся в нём нерв, сам не до конца понимая, на что, чёрт возьми, подписался, и как Чимин собирается это использовать до тех пор, пока у ключицы, там где совершенно точно расцвела черная надпись с именем его предназначенного, не смыкаются зубы, выбивая неожиданный вскрик.       Блять.       Чимин целует его там же, где только что укусил, но не задерживается надолго, пропадает так же резко, как появляется, а затем награждает шумным выдохом из-за пальца, проталкивающегося внутрь.       Чонгук слышит всё: как едва уловимо скрипит деревянный каркас кровати, как сглатывает Чимин, и, боже, звук, с которым смыкаются и размыкаются зубы старшего. Чон больше не бездействует, не лежит, наслаждаясь ролью того, кто только получает, но, несмотря на это, лучше ситуация не становится. Потому что он не может посмотреть, уловить какой-либо намёк в кривой улыбке или закушенной губе, всё куда острее, и в некотором смысле хуже, чем в коленно-локтевой.       Чимин превращает его в оголённый нерв. И в этот раз всё так же медленно, как было до этого, но ощущения отличаются.       Чонгук чувствует, как меняется положение тела, до этого не особо двигающегося на нём, Чимин наклоняется, это даже видеть не нужно, но Чонгук настолько сосредотачивается на смене положения старшего, что забывает подумать, зачем тот вообще это делает. А потом сосок вспыхивает пульсирующей болью из-за безжалостного укуса и поцелуя-извинения.       Просто кошмар. Как он должен это пережить?       Стон в этот раз не кажется настолько же безобидным, Чонгук снова начинает звучать разбито, и то, что Чимин снова выпрямляется, хихикая ему в ухо, совсем не помогает. Младший проталкивается сквозь сжатое колечко мышц всего на две фаланги и, кажется, этого недостаточно для того, чтобы утихомирить веселье старшего. Чимин не чувствует дискомфорта или выбивающего из колеи удовольствия, он, только начиная ощущать привычное покалывание на кончиках пальцев, снова оставляет поцелуй на щеке, но в этот раз куда более продолжительный. Он собирается дразнить Чонгука неожиданными прикосновениями до тех пор, пока они снова не кончат, прижимаясь друг к другу, но пока разум ещё более-менее ясный, всё же интересуется ещё раз, так же, как в начале вечера:       — Где ты хочешь почувствовать мои поцелуи?       Чимин ещё придумает, как использовать гукову чувствительность против него же, но… Что если это не всё? А это точно не всё. Пак вряд ли сможет объяснить подобное, он не экстрасенс, и никогда не обладал феноменальной интуицией, но что-то внутри буквально вопит: бёдра — это не единственная эрогенная зона. И даже если Чонгук снова отмахнётся, Пак собирается доказать самому себе, что не ошибается, но тот отвечает.       — Везде, — парень кажется едва дышит, окунувшись в обострённые ощущения от всего происходящего. — Я хочу чувствовать их везде.       И Чимину остаётся только понимающе улыбнуться перед тем, как снова соединить их губы влажным поцелуем.       Чонгук почувствует его везде. Это Чимин может ему гарантировать.