Вдали от посторонних глаз

      Гример, цокая языком, тщетно пытался замазать огромный синяк на его лице. Режиссёр-постановщик, Эдвард, стоял рядом, скрестив руки на груди и яростно раздувая ноздри. — У меня нет слов. Если это не рассосётся через неделю, я просто… Я сниму премьеру с анонса. — Глупости. Всё сойдет раньше. А чего такая спешка? — не понял Том, критически осматривая свое лицо в подсвеченное зеркало. Не считая закрашенного на лбу синяка выглядел он вполне прилично. — Да хватит уже мусолить эту кость. Мне кажется, что мы готовы. — Серьезно? То есть сегодня будет прогон? — Да. И завтра. В среду у всех выходной, и в пятницу идем на генералку.       Сердце Тома учащенно забилось, угрожая от волнения ускакать в дальние дали. Он невольно расплылся в улыбке. Наконец-то! Он напряженно работал над образом почти четыре месяца, и чуть было не перегорел к этой роли. — На генералке будут зрители? Можно кого-то пригласить? — Есть пожелания? — Пока не уверен…— признался Том, мысленно прикидывая, как пригласить Натали после того, как он сбежал после поцелуя. Да еще и бросив Бобби. Малодушие, не свойственное ему, в тот миг набросилось на него, словно стая кровожадных гиен, и принялась рвать душу. Сейчас, спустя пару дней, он наконец, смог признаться себе, что откровенно струсил. Побоялся возможных объяснений перед Зави, где он столько пропадает. И перед Натали, что если о её существовании узнает толпа фанатов, они просто уничтожат её жизнь. И его самого за одно. Просто сотрут в пыль.       Натали, не смотря на то, что она знала его номер телефона, не звонила и не писала ему. Ни одного вопроса. Ни одного — «Привет!» и это пугало его еще больше. Но генеральная репетиция была его шансом извиниться перед ней. Возможно, даже прямо со сцены. В своем воображении он рисовал себе этот момент несколько раз. Пытался представить реакцию Натали. — Так, давайте, гримируемся, и костюмеры уже ждут тебя, — хлопнув в ладоши, поторопил Эдвард. — Остальные тоже уже почти готовы.       Том посмотрел на себя в зеркало. Высокий лоб с пересекающим его синяком, заметным даже под гримом, густые, широкие брови… Острый взгляд. Тонкие ноздри трепещут от нетерпения, словно у скаковой лошади перед заездом. Губы упрямо рисуют кривую усмешку. Легкая небритость. На миг он вспомнил фотографию из парка. Там он совсем другой, словно на фото была запечатлена его душа — светящийся изнутри теплом и мимоходной радостью.       Глянув на сцену, он убедился, что весь антураж занял свои места. Реквизит готов к игре. Осветители что-то шумно между собой обсуждают, периодически употребляя крепкое словцо. За спиной, за сценой, оттачивая последние реплики шумела актерская труппа. Том глубоко вдохнул полной грудью.       В воздухе театра носились удивительные запахи, которые он безумно любил и они были ему дороже всех самых дорогих парфюмерных композиций мира. Он почувствовал одновременно и нарастающую гордость за причастность к происходящему, и уверенность в успехе. Спокойствие наползало на него, словно туман на морское побережье. Впереди почти четыре часа изнурительной работы.       Задыхаясь под тяжестью кожаных доспехов, Том почувствовал, как в руках разливается усталость. Еще немного, и останется финальная сцена смерти Ричарда. — Я жизнь свою поставил на кон, И я останусь до конца игры. Шесть Ричмондов, должно быть, нынче в поле: Я пятерых убил, а он все жив! Коня! Коня! Корону за коня!*       Яростно зарычал он, замахиваясь на Кэтсби окровавленным мечом, отгоняя его. Протянув руку в кожаной краге к глядящему на него полными ужаса глазами, Кэтсби, он требовал подать снаряженного коня, чтобы продолжить сражение.       Ричмонд, как и полагается, выскочил внезапно. Завязалась продуманная и хорошо поставленная хореографами драка.       Бутафорские мечи скрежетали и высекали друг из друга искры достаточно реалистично. Удары меч о меч отдавали в плечо, словно пытаясь вырвать его из суставов. Попади таким мечом со всего размаха по телу, и травма обеспечена. Хоть они и назывались бутафорскими от настоящих их отличало лишь то, что они не были заточены.       Том, потея, хрипел, задыхаясь от духоты. Если короли и войны действительно бились хотя бы в отчасти похожих доспехах, то это были героические люди. И вот финал — Ричмонд, последним ударом меча ставит его, Тома, на колени. Зал напряженно замер. Постановщик буквально подался вперед, замерев. Руки Эдварда не находили себе места— он то грыз ногти, то поднимал и клал на место сценарий.       И вот, один рассчитанный и жесткий удар в грудь и король Ричард Третий пал. Том лежал на сцене, распластавшись, как морская звезда. Пот заливал глаза. Сердце бешено выстукивало ритм лошадиного дробного галопа. Кажется, если закрыть глаза, можно увидеть этого скакуна, несущегося куда-то вдаль.       И вот его волокут за руки со сцены, убирая тело мертвого короля. Том, отдышавшись, сел на полу, продолжая наблюдать за окончанием спектакля. Когда Ричмонд, вертя в руках жестяную корону, снятую с головы Ричарда, произнес: — Конец междоусобьям и крамолам, Что нашим скорбь несли холмам и долам. Нет больше распрей, кончена вражда. Да будет мир на долгие года!*       На сцене зажегся полный свет. Прогон был окончен. Постановщик молча смотрел на собирающихся на сцене актеров.       Когда все, наконец, собрались вместе, он внимательно осмотрев труппу, поблагодарил за усердный труд. — Так. В целом довольно не плохо. Не скажу, что есть какие-то претензии к исполнению, скорее, к общему эмоциональному настрою. Я понимаю, что это одна из самых тяжелых пьес Шекспира. Понимаю, что многие из вас уже так или иначе участвовали в данной постановке, но на других сценах, площадках, в других ролях и с другим режиссёром… В эту субботу мы с вами выходим в этом составе на премьеру.       Актёры замерли. Каждый из них ждал известий о предстоящей премьере. Каждый из них кропотливо работал ради предстоящей минуты торжества в субботу вечером. — Завтра мы с вами еще раз выполним прогонку. Свет и звук зафиксируем. В пятницу будет генеральная репетиция. Всего одна, потому что я считаю, что мы с вами готовы явить миру нашу версию, — сообщил в довершение Эдвард, — На сегодня все свободны, всем доброго вечера!       Том задумчиво вертел в руках телефон. Два пропущенных от Зави. Сообщение от мамы и очередной спам. Подумав, он в первую очередь набрал номер телефона матери. — Привет! — Здравствуй, дорогой… Не ожидала, что ты решишь перезвонить. — Извини. Времени почти не было — сплошь репетиции «Ричарда». Я играю его роль. — Ммм, Шекспир всегда был твоим самым любимым автором… Как ты? Голос очень уставший. Как Зави? — Зави в порядке. Пишет свою драму. Мам… Да, есть такое, я здорово устал. В эту субботу будет премьерный показ. — Ты готов? — Вполне. Жду с нетерпением. Надоело ходить на репетиции. — Что-то случилось? — С чего ты взяла? — Ой, Томас, милый…— рассмеялась она, — Даже не видя твоего лица, я точно знаю, как оно выглядит. В конце-концов я твоя мать. Что-то случилось, и ты не знаешь, как поступить. — Дааа… Я, наверное, сильно обидел одного хорошего человека. И теперь не знаю, как с ней помириться. — С ней? Мы ведь не о Зави говорим сейчас? — Да… Не о ней. — Подумай, почему тебя так волнует эта особа. Ты всегда у меня был дальновидным, умненьким мальчиком. Так что случилось сейчас? Ты всегда знал, как помириться с Эммой и Сарой, когда у вас возникали разногласия. — Спасибо за поддержку, мам… Постараюсь исправить эту ошибку. — Хорошо. Я думаю, что ты найдёшь способ. Целую. Успешной тебе премьеры, дорогой.       Отключив соединение, он некоторое время еще смотрел на экран. В дверь гримерки постучали, и следом раздалось: — Мистер Хиддлстон, за Вами машина приехала. Ждет у черного входа. — Спасибо! Уже иду…