Вдали от посторонних глаз

      Странное круглое здание из светлого песчаника совсем не походило на здание театра. Если бы не афиши и огромные баннеры, она бы просто проехала мимо. Скорее уж оно походило на заброшенный завод или что-то в этом духе, не считая стеклянную пристройку бара, сейчас светящуюся всеми своими огнями.       Фонари ярко освещали вход в здание и весь тротуар вокруг него, заливая ярким белым светом бледные стены театра и мелкие лужи. У главного входа толпилась небольшая группа людей, прячась от дождя под зонтами — таких же приглашённых на репетицию зрителей, как и она. С небольшым отличием — сегодня она была аккредитованным фотографом на спектакле. А это значит, что снимать она будет и за сценой, и во время игры на самой сцене… Натали, найдя место для машины, неспешно припарковалась, но выходить из нее не спешила. Внутри всё дрожало, словно это ей предстояло выйти сегодня на сцену. Выключив зажигание автомобиля, она еще некоторое время смотрела, как по лобовому стеклу ползут тоненькие струйки дождевой воды. На пассажирском сидении лежал её надежный новенький спутник — «canon mark II» и где-то рядом с ним неизменный атрибут — зонтик.       Все как и говорил Томас — утром вчерашнего дня на её электронную почту пришло оповещение от Кренфорда, с приглашением на её имя в «Раундхаус» на генеральную репетицию «Ричарда III». Обязательным условием стояла портретная съёмка актерского состава во время и после репетиции. Аккредитацию прислали с курьером.       Натали вдохнула поглубже, чувствуя себя не менее значимой, чем актерский состав, и от того пугающе беззащитной перед столпившейся у входа очереди.       Поправив на шее пластиковый пропуск, она подхватила увесистую сумку, фотокамеру и зонт. На миг пожалев, что у нее нет еще одной руки, она нажала на кнопку сигнализации и дождавшись характерного писка, бегом направилась ко входу, стараясь не угодить под машины. У входа её уже ждали. — Добрый вечер, мисс! — кивком поздоровался с ней молодой мужчина в темной, военного вида одежде. На плече красовался шеврон: «охрана». — Добрый вечер, — отозвалась она, вступая под крышу здания. Толи её собственные ожидания, толи действительно атмосфера театра вдруг заставили её сердце замереть на тонкой грани между восхищением и истерикой.       Подмостки представляли собой концертную сцену, окруженную по верху огромными телемониторами, видимо, для суфлирования текста при необходимости. В зале горел верхний свет. Натали пробежалась глазами по зрительским местам ища наилучшую точку обзора. Сейчас в ней заговорили незнакомые ей до селе нотки профессионала освещения. — Добрый вечер, мисс Лис-са, — растягивая окончание фамилии, улыбаясь произнес среднего роста мужчина, лет сорока пяти. Он был очень приятен, не смотря на блестевшую в свете софитов лысину. Красноватое лицо выдавало в нём гипертоника. Натали с удовольствием ответила ему на рукопожатие. — Меня зовут Эдвард Доусон, я режиссёр-постановщик в этом балагане, — очаровательно улыбаясь девушке, произнес он. Подставив ей локоть, он продолжил, — Я покажу Вам всё, что требуется для Вашей работы.       Натали подумала о том, что, кажется Доусон пытается её обаять. Одновременно она сама гадала, удастся ли ей встретится с Томом до начала спектакля или нет.       Доусон был преувеличено любезен, продолжая держать её за руку, пока проводил ей небольшую экскурсию.       Натали замерла возле гримерки. В приоткрытую дверь она увидела, как на высоком стуле с закрытыми глазами перед зеркалом сидит мужчина, которому тщательно наносят грим. — Извините, позвольте, я сделаю пару кадров? — высвобождая руку из цепких пальцев режиссёра, Натали в несколько секунд снарядила камеру, и встав на одно колено напротив дверей гримерки, защёлкала затвором.       Кажется, актёр услышал подозрительный звук и обернулся на его источник. Натали с удовольствием отметила плавный сильный выход его шеи при повороте головы и широкую дугу челюсти, так кстати подчеркнутую поворотом и светом от гримировального зеркала. Удивительное сочетание мужественности и пластичности. На миг она буквально коснулась его взглядом, ощущая мимолетную влюблённость в идеально очерченные мускулы шеи. Мужчина, увидев камеру, приветственно склонил голову в полукивке, улыбаясь одними губами.       Отличная вышла серия. Натали уже видела в своем воображении именно эти фотографии в черно-белом ключе.       Томас, торопливо покинув уборную, поспешил в сторону гримерок, когда вдруг чуть не споткнулся об огромную, смутно знакомую ему сумку. Внимательно оглядевшись, он, наконец увидел Натали.       Та, собрав волосы в тугой пучок, как всегда ползала на коленях по пыльным полам коридора. Он улыбнулся сам себе, наблюдая за её движениями. Сегодня его очередь показать ей свою работу. Режиссёр подошёл к нему сбоку и проследил за его взглядом. — Откуда ты с ней знаком? Невероятная особа, — снизив голос до полушепота, сообщил Эдвард, — От неё такая энергетика, что просто убивает на повал. — Да. Есть такое ощущение, — согласился Том, слушая, как стрекочет затвор её камеры. Она, в порыве работы выглядела вдохновляюще — волосы рассыпались за спиной, выбиваясь из непослушного пучка, струясь по спине. Лицо раскраснелось, на лбу выступили мелкие бисеринки пота. Кончиком языка она то и дело облизывала потрясающие чувственные губы, кусая их в азарте съёмки. А ведь спектакль еще не начался… Том поймал себя на мысли, что она сейчас получает такое же удовольствие от своей работы, как и он от своей. Сейчас, в этой своей страсти она была божественно прекрасна.       Тряхнув головой, он поспешил уйти. Пока Натали его не заметила, он вернулся в свою гримерку. Там его уже ждали.       Буквально за двадцать минут до начала генеральной репетиции спектакля Эдвард собрал всех актеров за сценой. Натали стояла на шаг за его спиной, держа на изготовку увесистую камеру. — Так, мои дорогие… В зале всё готово. Не забываем, что это — генеральная репетиция. Сегодня у нас с вами гостья, из фотоагенства. Натали…       Эдвард жестом указал на нее, предлагая ей выйти чуть ближе к труппе, чтобы они могли внимательно разглядеть фотографа. Натали быстрым взглядом окинула актеров, найдя среди них сразу несколько знакомых лиц, среди которых был и Том. Он, встретившись с ней взглядом, улыбнулся и быстро подмигнул ей. В его голубых глазах танцевало мальчишеское озорство. На щеках появились ямки, как только улыбка из осторожной расползлась в знакомую ей уже широкую. При этом его привычка ощупывать кончиком языка нижние зубы её здорово развеселила, придав уверенности в своих силах.       Удивительно, как поменялось его лицо, подумалось Натали. Без очков, в гриме он выглядел серьезным, даже строгим. Тонкие аристократичные черты лица еще более заострились в ярком свете рамп. Высокие, ярко очерченные скулы, сильный упрямый подбородок, тонкая, с легкой горбинкой переносица… Лучистый взгляд с сеткой морщин. Натали на миг залюбовалась своим знакомым. Удивительно, как он преобразился, словно расправил прятавшиеся где-то все это время крылья. Сердце Натали совершило какой-то акробатический кульбит при взгляде на Хиддлстона, заставив её улыбнуться его перевоплощению.       В зале стих шум рассаживающихся зрителей. Натали успела выхватить несколько кадров, и как только погас свет, заняла свое место возле сцены.       На помостки, приволакивая ногу, согнувшись и рыская взглядом по лицам собравшихся зрителей вошел Ричард, начиная свой монолог. Натали, переместившись к самому дальнему краю, снизив уровень интенсивности вспышки, сделала несколько кадров, в голове рисуя возможную обработку, и прислушиваясь в полуха к монологу Тома: — … Меня природа лживая согнула И обделила красотой и ростом. Уродлив, исковеркан и до срока Я послан в мир живой; я недоделан, Такой убогий и хромой, что псы, Когда пред ними ковыляю, лают. Чем в этот мирный и тщедушный век Мне наслаждаться? Разве что глядеть На тень мою, что солнце удлиняет, Да толковать мне о своем уродстве? Раз не дано любовными речами Мне занимать болтливый пышный век, Решился стать я подлецом и проклял Ленивые забавы мирных дней…       Натали слушала, затаив дыхание, переходя с персонажами пьесы от акта к акту. Ее откровенно поразила сила игры каждого актёра. Чувствуя, как руки покрываются мурашками восторга, Натали старалась не забывать о своем назначении сегодняшнего вечера.       Почти четыре часа пролетели для неё незаметно. И вот — финальная битва. Натали, возненавидевшая Ричарда за трусость и коварство, сраженная его отвагой в последний, самый страшный час своей битвы, и восхищенная до глубины души талантливой игрой Хиддлстона, закусила губу… … Том, вновь и вновь переживая веселую злость Ричарда, выхватил окровавленный бутафорской кровью меч из ножен, и склонившись на колено к макету сраженной лошади, поймал взглядом замершее, восхищенное выражение лица Натали. В этот момент его сердце больно кольнуло в груди от нежности к ней и восторга от той энергетики, что она сейчас транслировала ему. Она внимательно глядела на него, стараясь не упустить ни единого движения, ловя каждый его вздох и слово. Распахнутые, волнующиеся и волнующие глаза ее блестели самыми настоящими слезами. Она, закусив губу, ждала развязки. Камера в руках безвольно повисла. Том почувствовал, как волной поднимается веселое возбуждение в глубине его души.       Наконец-то она увидела его не неловким недотёпой, постоянно ошибающимся, совершающим глупые, нелепые поступки, а такого, каким он сам себя ощущал и каким хотел быть — страстным, отдающим себя искусству и зрителю, живущим своим персонажем, переживающим вместе с ним все его взлеты и падения. Яростным, готовым биться со всем миром за свою мечту.       Натали, сморгнув предательски подкатившую слезу, навела объектив на сражающегося в последней схватке Ричарда, с безумными, полными гнева и ярости глазами Томаса Хиддлстона. Это было потрясающе. Так потрясающе, что она вот-вот могла расплакаться от ощущения эйфории и той энергетики, что исходила от актера. Мощная, пробивающая душу, словно среди пасмурного неба солнце вдруг пробило себе брешь и направило на землю свои лучи. Словно торнадо, сжирающее на своем пути всё подряд. Словно разряд грозовых молний, пробивающих себе путь вниз к земле через покрывало туч. Его талант можно было сравнить только с природной стихией, Апокалипсисом, несущим глоток свежего ветра.       Когда мертвого Ричарда утащили за сцену, Натали приготовилась к выходу труппы на поклон. Счетчик кадров показывал колоссальную цифру — за полторы тысячи.