Вдали от посторонних глаз

«Всё, я в Москве! Я надеюсь, что не задержусь. Ты точно справишься?» «Конечно. Нат, ничего страшного с Баки не случится, обещаю.» «Ладно.» «Я сейчас лежу на твоей кровати. Знаешь, о чем я думаю? » «Даже примерно не догадываюсь. О миндальном печеньи?» «Я что, на столько предсказуем?» «Нет, просто ты ешь его пачками — покупать не успеваю. Надеюсь, ты не вытрешь руку о занавеску после того, как полежишь на моей кровати? Все, Том, до связи! Целую!» «Ммм… Вот ты, конечно, зараза. Окей, занавески не трогаю… Я запомню, вернешься — обязательно поцелуешь!»       Задержав взгляд на экране смартфона, Натали улыбнулась. Мысль о том, что где-то далеко, в Англии её возвращения ждёт приятный мужчина, заставляла ее сердце учащённо биться. Никогда ещё два дня не казались ей таким огромным промежутком времени, практически сравнимым с вечностью. Глубоко вздохнув, она тряхнула головой, отгоняя от себя мысли.       Аэропорт Шереметьево встретил её мелким моросящим дождем. Гул огромного терминала поразил её, словно она не улетала отсюда три месяца назад. Люди с сумками, чемоданчиками, рюкзаками, переносками сплошным потоком шли ей на встречу, шли рядом с ней о чем-то разговаривая. Родная речь звучала одновременно и лаская слух и вызывая смешанные чувства. Гул голосов поднимался вверх, растворяясь, к невероятно высокому своду, где по металлическим перекрытиям тянулись гофрированные трубы вентиляции, толстые фидеры и страшноватые змеи кабелей. Натали ощутила охватившее её волнение, вслушиваясь в знакомые слова и интонации. Каких-то три месяца в Англии заставили ее привыкать к родной речи, как некоторое время назад она привыкала к английской, вникая в слова и их значение. Было в этом нечто невероятное, какая-то невозможная магия.       Натали, неторопливо вышагивая по гранитному полу, думала об удивительной иронии — люди, не смотря на абсолютную идентичность, анатомическую и генетическую схожесть говорили теми же звуками, использовали те же буквы и артикуляции, но на совершенно разных языках. Разве это не удивительно? И не менее удивительно было то, что люди нашли способ коммуникации, способ выучить языки друг друга, чтобы связать мир в одно целое.       В квартире Ольги было как всегда уютно. Пахло выпечкой. Они сидели на кухне, на маленьких неудобных табуретках, грея замерзшие пальцы о кружки с чаем. Время на часах перевалило далеко за полночь. — Наташка… Я так тебе рада, ты не представляешь. — Я тоже по тебе скучала. Ты утром дома? — Да, выходной в кои то веки совпал с календарным выходным. — Отлично. Тогда съездим на дачу, я взгляну на машину? — Нашла способ её переправить? — Да… Но будет это дорого и долго. Хотя бы документы подготовлю.       Оля понимающе кивнула. Пожевав нижнюю губу, она пристально взглянула на подругу. Натали сидела, прислонившись спиной к стене, держа кружку с остывающим чаем в руках. Она заметно постройнела. — Баки, значит, остался на своей исторической родине? — Да, накладно тащить его сюда снова. Я не слишком хорошо разобралась с правилами провоза животных на территорию Великобритании, так что не стала рисковать. — И с кем он там? — Ну как ты думаешь?       Ольга сделала многозначительное лицо, словно всего-лишь ожидая от Натали подтверждения своих соображений. Та лишь кивнула. Подруга разразилась довольным смехом, хлопнув ладонью по поверхности стола. — Вот номер, так номер… Не могу поверить. Нет, я, конечно, понимаю, что он такой же человек, как и все. Но поверить, что ты с ним так близко знакома… Я не могу. — Если бы я сказала, что знакома с кем-то другим, например, с Джекки Чаном, что бы это изменило? — поинтересовалась Натали, улыбаясь. Она и сама до сих пор пыталась гнать от себя мысли о Томасе. Сейчас, за почти три тысячи километров от Лондона, их общение показалось ей галлюцинацией, сном. — Да уж. Ты мне скажи, а дальше-то что? — Не знаю, — честно пожала она плечами, глядя в изумрудные глаза Ольги, — Мы же взрослые люди и прекрасно понимаем, что совершенно разные. И из разных миров. — Ну и что? Спать друг с другом это же вам не мешает. Он же не рептилоид, а человек. Ты извини, конечно, но мне дико любопытно… Он извращенец? — Да нет, вроде… Обычный, — отозвалась девушка, мягко улыбаясь. Натали мысленно вернулась в свою спальню, — Странный, конечно. Вечно витает где-то в облаках. Много смеётся. Много говорит. Актёр, одним словом. — Он тебе нравится? Только честно? — глаза Ольги блестели неподдельным весельем. Улыбка скрылась за краем кружки с чаем. Натали знала её ровно так же, как и Ольга знала её. — Я боюсь… Пойми меня правильно. Даже стоя рядом с ним, обнимая или целуя я все-равно чувствую себя не… Язык не поворачивается назваться его девушкой. — Приятели. — Да. Это ближе всего. Наверное. — Ну, короче вы об этом не говорите. Просто спите друг с другом от случая к случаю… И всё. — Да. Упрощает жизнь, знаешь ли.       Натали нахмурилась, скользя взглядом по знакомым до боли зеленым с небольшим рисунком обоям. — Врешь ведь. Знаю тебя не первый год. Этот взгляд мне знаком. Влюбилась? — Старательно гоню от себя эти мысли. Истории с одним «иностранцем» мне достаточно. Да и видела бы ты его… — Привлекательный? На экране он ничего такой… — Да я не это хочу сказать. Плевала я на его внешность. Сама же знаешь, что любой несчастный случай не только решит вопрос привлекательности, но и может оставить инвалидом. — Не понимаю, к чему ты клонишь. — Оль… Я не знаю, как подобрать слова. Просто он приятный. Не внешне. А вот что-то там внутри у него сидит, чертик какой-то. Вот это мне нравится. Вот этот чертик. Но проблема в том, что он — актёр. И я каждый раз ловлю себя на мысли, что не понимаю, рядом со мной настоящий Том Хиддлстон— человек, или прямо сейчас рядом со мной Томас Уильям Хиддлстон — актёр?       Девушки переглянулись. К их разговору примешивался звук капель дождя, мягко барабанящего по стальному подоконнику. Оля поднялась со своей старенькой табуретки, и буквально двумя шагами пересекла кухню, чтобы громким щелчком выключить свет. Взгляд Натали остановился на потрескавшейся поверхности табурета. Когда-то давно, еще когда они обе учились на последних курсах институтов, отчим Ольги своими руками сколотил три табурета и стол, за которым они сейчас сидели, специально для квартиры, в которую она снимала. С того времени и отчима не стало, и от трех табуретов остался один. Натали любовно погладила гладкую, отполированную с годами поверхность, вспоминая, как впервые увидела эту кухонную мебель. Желтая, шероховатая поверхность казалась впитавшей в себя всю любовь и заботу сперва солнечного света, а за тем и рук мужчины, старательно подгонявшего доски одну к другой. — И что делать? — Да ничего. Что с этим можно сделать? Он не ребёнок, а взрослый мужчина, пусть и всё ещё играющий в свои любимые игры, — Натали виновато улыбнулась, — Да, и есть ли смысл во всем этом, я ведь совсем не его поля ягодка. — Ты всё философствуешь? — О чем ты говоришь, Оля, ну какая философия. — Ну не знаю, какая. Ты же тут сидишь, думаешь — надо тебе это или нет. Такое впечатление, что ты пытаешься убедить саму себя, что всё плохо, и вы друг другу не подходите. Я так считаю, что не надо забивать голову раньше времени, я тебе это уже говорила. И повторю еще раз. Если вам вместе хорошо, и вы друг друга не напрягаете, то значит пусть все идёт своим ходом. В конце концов ты права — он лишь человек. Просто проблем с ним однозначно будет больше, чем с Васей Пупкиным из соседнего дома. Но разве тебя это останавливало? — Ладно, всё. Хватит об этом. Мужик как мужик. Две руки, две ноги. Посередине — сволочь, — устало отмахнулась Натали, глянув мельком на часы, — Было бы что обсуждать. Мы всего-лишь время от времени встречаемся ради порции окситоцина и дофамина. — Ради оргазма, в смысле? Ты просто боишься, что снова будет больно. — По-моему это логично, нет? — Не логично. А как тогда жить, если постоянно пытаться подстраховаться? В чем тогда прелесть? Если постоянно избегать ошибок и боли можно пропустить всё веселье. — Я бы хотела пропустить сейчас вот это вот нравоучение, если можно. — А вот фигушки. Раз уж мы снова обсуждаем твою личную жизнь, то дай я уж выскажусь. — Ну, давай, скажи мне то, чего я не знаю. — И скажу. Ты отпусти вожжи в кои-то веки. Хватит контролировать ситуацию. Ты только и делаешь, что додумываешь варианты, а надо просто позволить всему произойти. Ну, влюбишься, ну пострадаешь… Впервой? Дай ему шанс… Вот увидишь, что он не так плох, этот твой фигляр. — А если он очередной маменькин сынок, за которого надо чуть ли не сопли вытирать? — Я тебя сейчас укушу! Ты опять за него додумываешь? Пусть уж сам как-нибудь. За одно и увидишь, настоящий он или папье-маше!       Натали усмехнулась словам подруги. Ольга, демонстративно зевнув, собрала посуду со стола в раковину. — Ну вот даже если он маменькин сынок, вот что ты от этого потеряешь? Разбежитесь и всё. А если он окажется не таким уж и плохим? Сама же говоришь, что не знаешь где он настоящий. Так, а может он как достанет внутреннего мужика из закромов родины, как покажет тебе истинное лицо. И окажется, что он вполне себе съедобный, — держа в руках полотенце, осведомилась Ольга.       Выражение ее лица как всегда в ситуации, когда она чувствовала себя правой, не терпело пререканий. Натали оставалось только согласно кивнуть. Иногда, думать ее головой было довольно приятно. — Если опять какая-нибудь хурма получится из этих отношений… Если их так назвать можно, то я тебя укушу. Клянусь! — фыркнула Натали, отправляясь в отведенную ей дальнюю комнату. Там, на скрипучем диване уже было расстелено спальное место. От белья приятно пахло.