Лукреция

      Каменный грифон на площади Синьории безразлично, чуточку устало взирал на мир. За свою долгую-долгую жизнь он повидал очень, очень многое: вознесения и падения, гибель великой империи и возникновение новой, войны и перемирия, периоды процветания и кошмарное время Черного мора, когда во Флоренции царила госпожа смерть. А теперь он, творение давно канувшего в реке времени скульптора, стоял на своем постаменте и украшал собой городскую площадь.       Внизу, как и столетия до этого, куда-то спешили люди. Они признавались в любви, вызывали на дуэль, клялись в вечной дружбе, проклинали или просто шли мимо, не обращая внимание на одного из многочисленных хранителей города. А грифон взирал на это с обреченной усталостью и вздыхал про себя. Он так сильно устал…       Впрочем, были и другие разумные, видящие, что под оболочкой статуи скрывается измученная временем древняя, живая сущность. Эти никогда не забывали вежливо поклониться, прикоснуться или просто кивнуть на бегу — и на душе у грифона в такие моменты становилось чуточку теплее. Хранитель вновь ненадолго начинал верить в то, что он кому-то нужен…       Конечно, он мог под покровом ночи спуститься с постамента, размять лапы, возможно даже, удастся поохотиться на тех, кто ищет крови… Но зачем? На смену одним разбойникам придут другие — в этом люди были удивительно постоянны. Так что пусть двуногие сами решают свои мелкие проблемы.       Древний грифон спал на своем постаменте в ожидании того, когда ему вновь, как столетия назад, придется встать на защиту города. Ну, или снова отогнать от себя каких-нибудь вандалов, решивших, что отломать кусок от статуи будет хорошей идеей. Впрочем, в очередной раз покой грифона был нарушен отнюдь не вандалами и не нападающими на город неизвестными врагами.       …Хранитель с трудом выныривал из вязкого, тягучего, такого желанного сна, невольно прислушиваясь к происходящему под его ногами. А там, кажется, происходила ссора двух влюбленных голубков… Или не таких уж и влюбленных? По крайней мере, девушка отнюдь не выглядела счастливой — напротив, она отчаянно пыталась отвязаться от что-то настойчиво ей доказывающего мужчины, озираясь вокруг и пытаясь найти помощь. Увы, после заката на площади никого не было, так что девушке предстояло справляться самостоятельно.       — Я не пойду за тебя замуж, Беппе! — снова вскрикнула девушка, в очередной раз отталкивая от себя протянутую собеседником руку. — Я скорее уйду в жрицы Весты, чем соглашусь назвать тебя своим мужем!       — А кто говорит о свадьбе? — жутко усмехнулся названный Беппе молодой мужчина и вновь попытался поймать девушку. — Мне не нужна жена, о которой по всей Флоренции ходит слух, что она стала блудницей! Я и без того почти год ищу свою неверную невесту по всему городу, случайно нахожу её — и что я вижу! Ты посмела надеть драгоценности знати! Так ты не только блудница, но ещё и воровка, моя дорогая? И где же…       — Пошел прочь!       А девушка-то из тех, кто обладает тайной силой, внезапно понял грифон. Понял — и рассердился: чтобы какой-то разбойник смел нападать на тех, кто проявлял к нему, хранителю, должное уважение! Не бывать этому!       «Нужна помощь?» — послал он аккуратную мысль девушке. Та изумленно вскинула голову, глянула на грифона сквозь завесу растрепанных, ничем не покрытых светлых волос и буквально взмолилась в ответ:       — Помоги, пожалуйста!       — Надо же, до чего ты дошла, — вновь косо ощерился Беппе и ухватил девушку за плечо. — Уже статуи на помощь зовёшь! Ничего-ничего, скоро ты признаешь…       Договорить ночному татю не дал мощный удар каменной когтистой лапой. Со сдавленным воплем отлетев куда-то в сторону, мужчина скрючился на земле, хрипя и кашляя, а хранитель с негромким гулом перекатывающихся камней спрыгнул со своего постамента вниз, на неровную брусчатку.       «Иди домой, девушка», — не отрывая взгляда от разбойника, послал грифон мысль застывшей от изумления златовласке. — «И постарайся на пути больше ни с кем не встречаться».       — Спасибо! — отмерла девица, затем неожиданно шагнула вперед, погладила хранителя между каменных ушей и наконец убежала в сгущающиеся сумерки — только огненными искрами сверкнули камни на сдерживающей волосы заколке. А проводивший её взглядом грифон снова повернулся к своей испуганно поскуливающей добыче и непроизвольно облизнулся.       — Скххх-кхинь, зкххло! — давясь собственной кровью, прокашлял мужчина, непроизвольно отползая и оставляя за собой кровавый след. Хранитель в ответ на это радостно взрыкнул и, схватив истошно заоравшего от боли и ужаса мужчину за ногу, поволок в темноту ближайшего переулка. У него сегодня будет славный пир!       К утру от разбойника, носящего имя Беппе, осталась лишь горстка изгрызенных до неузнаваемости костей и крохотное пятнышко крови на морде вновь застывшего на своем постаменте каменного грифона.