То, что мы хороним

Эл вздрогнул. Клубника, которую он держал в длинных пальцах, упала в сливки. Его взгляд забегал по комнате, ища источник шума, а затем уперся в черную тетрадь, лежащую на полу. Что ж, стоило рискнуть хотя бы ради того, чтобы увидеть ужас на его лице. Темные глаза распахнулись, став круглыми, брови приподнялись; Эл дернулся назад, упираясь в кресло спиной, и замер, почти не дыша. Он выглядел по-настоящему напуганным: подобного выражения на его лице не было даже тогда, когда он увидел Рем в первый раз. Лайт не знал, сколько времени Эл просидел без движения, глядя на тетрадь. Наконец, детектив чуть подался вперед, осторожно опустил ноги с кресла и медленно обошел столик на колесах. Он встал рядом с Тетрадью — рядом с Лайтом — и укусил себя за губу, за то же место, где уже была ранка. Кровь выступила почти сразу, но Эл бездумно слизнул ее. — Значит, я был прав, — шепнул он. Его лицо посветлело. Лайт ждал, что он поднимет Тетрадь, но Эл не спешил этого делать. Он сел на пол рядом с ней, рассматривая обложку. Он хотел коснуться ее, Лайт видел это в его глазах. Посидев так немного, Эл потянулся за телефоном и вновь позвонил Ватари. — Отмени конференцию сегодня, — приказал он. — Ты планируешь что-то еще? — Да. Эл обошел Тетрадь по кругу, а потом подошел к столу. Взяв ноутбук, он перебрался с ним на кровать, усевшись в любимую позу. Лайт, раздраженный и озадаченный промедлением, подошел к нему и взглянул на экран: Эл быстро пролистывал длинный текстовой документ. Он был посвящен делу Киры и состоял из списков дат, имен, правил Тетради Смерти и пометок. Эл будто бы искал что-то особенное, но не мог найти: он то возвращался в начало, вглядываясь в ровные строчки текста, то двигал курсор в самый конец, где вел таблицу с хронологией событий. Это был его личный документ, и информация в нем располагалась в довольном специфической форме, на первой взгляд лишенной логики, однако знающий человек без труда смог бы в ней разобраться. Когда-то Лайт был таким человеком. Иногда Эл поднимал глаза и смотрел на Тетрадь. Палец у его рта замирал, а огонь в глазах, с которым он вглядывался в старые данные, будто бы опадал, сменяясь все тем же выражением грусти. Что-то тревожило его. — Возьми Тетрадь, L, — сказал Лайт. — Возьми ее. — Неужели, — произнес вдруг Эл, и Лайт дрогнул, решив, что тот отвечает ему. Но Эл по-прежнему не слышал его, он разглядывал Тетрадь и размышлял. В конце концов, он слез с постели и сел на пол в метре от нее. Эл обвел глазами комнату, словно пытаясь найти Лайта взглядом. — Кто еще бросил бы ее здесь? — Эл продолжил рассуждать вслух. — Вероятность того, что это просто совпадение, меньше 1%. Но если я прав, то зачем ты это сделал? Ведь теперь ты можешь видеть мое настоящее имя, так? Он раздражал Лайта тем, что предпочитал говорить с пустотой, а не подобрать Тетрадь и посмотреть на него. Было бы проще, если бы он мог швырнуть Тетрадь Элу в лицо, но в этом случае она стала бы физическим объектом, только пролетев его насквозь и коснувшись пола. Но он все еще мог оторвать от нее листок и прикоснуться им к Элу, чтобы тот увидел его: Лайт почти решился на это, но в последний момент остановился. Это было неправильно. Смысл его испытания был в том, чтобы повергнуть дух L, соблазнить его грехом, который он так яро и неистово порицал, и грубая сила была излишней. Вернувшись к старым способам, к настойчивости и агрессии, Лайт бы вернул их к тому, с чего они начинали, и Эл продолжил бы воспринимать Тетрадь как угрозу и опасность. А он должен был изменить свое мнение, взглянуть на нее по новому и позволить мистическому влиянию проникнуть в свой разум. Для этого он сам должен был поддаться соблазну. Лайту повезло, что любопытство было одной из главных слабостей его врага. Ему нужно было лишь проявить терпение и дождаться, когда Эл, неспособный смириться с загадкой и неизвестностью, сам пойдет Кире навстречу. В этом и был весь смысл. — Все хорошо? — спросил Ватари. Эл сосредоточено печатал. Подушки с кресел были разбросаны вокруг по полу, а Тетрадь Смерти покоилась под той, на которой L удобно устроился, подтянув одну ногу к груди. Он был настолько поглощен письмом, что не сразу откликнулся на вопрос своего опекуна: он посмотрел на Ватари почти удивленно, будто бы не ожидал увидеть его здесь. — Да, конечно, — голос его звучал необычайно бодро. Лайт подозревал, что дело было в пространном письме, которому Эл уделил столько времени: он использовал несколько языков и на первый взгляд печатал настоящую ерунду, но Лайт знал, что на деле он пытался зашифровать послание. Поэтому за неимением лучшей альтернативы Лайт пытался разгадать эту загадку: он не говорил на немецком, итальянском и польском языках, когда был человеком, но сейчас незнакомые буквы складывались в понятные слова. Это было очень удобно, однако шифр Эла ему не давался: тот то и дело ссылался на каких-то людей, именованных буквами и цифрами, и Ягами не знал, кто именно скрывается за ними. Он подозревал, что M и N — это Мелло и Ниа, которые упоминал Ватари, но остальные оставались для него тайной. Однако в письмо он все равно вглядывался с вниманием, стараясь все запомнить: Эл долго писал его, прерываясь только на редкие эксперименты с тетрадью (он трогал ее деревянной шпажкой, ложкой и свернутым полотенцем, а также уронил на нее свой волос), и это значило, что письмо было важным. — Кажется, твое настроение улучшилось, — заметил Ватари. — Я занимаюсь исследованием, — поделился с ним Эл. — Раскроешь подробности? — Раскрою, как получу результаты. Пока что это просто... размышления. — Может, ты тогда спустишься в зал? Я могу прибраться... — Нет! — Эл ответил так резко, что и Лайт, и Ватари удивленно вздрогнули. — Нет, я буду работать в спальне. Спасибо за предложение. Ватари подозрительно оглядел комнату. Он наверняка повидал немало странностей своего подопечного и теперь чувствовал, что что-то не в порядке. «Камеры» — подумал Лайт. Они наверняка были в каждой комнате, и если Куиллш посмотрит, чем занимался Эл после его ухода, он увидит Тетрадь. Это было не очень хорошо. Ватари, конечно, подчинялся Элу во всем, однако он не стеснялся высказывать своего мнения. Он мог встать между Элом и его соблазном прикоснуться к Тетради и узнать, почему же она упала перед ним. Ватари мог стать проблемой, и Лайту оставалось лишь надеяться, что его покорность перед волей L будет сильнее здравого смысла. В этой истории было слишком много людей. — Как скажешь, — Ватари кивнул. — И еще кое-что. Мне звонил мистер Ягами. Лайт уставился на него. — Чего он хотел? — спросил Эл ровно, не отрывая взгляда от экрана. — Спросил, должен ли он отправить тебе вещи, которые могут быть связаны с делом Киры, или же он может оставить их на складе. Так же он спросил, все еще ли ты собираешься обследовать личные вещи... погибшего. — Я собирался это сделать? — Эл будто бы удивился. — Да. Ты не помнишь? — Не уверен в этом, — Эл озадачено укусил себя за палец. Тревога и растерянность молодили его лицо. — Пожалуй, я бы действительно их изучил. — Если хочешь, я сам могу съездить туда. — Думаешь, они винят меня в произошедшем? — Я допускаю такую возможность. Твое появление в их доме не пойдет на пользу ни тебе, ни им. Я могу собрать все и привести сюда. — Полагаю, ты прав, — Эл кивнул. — Или мы можем и вовсе не трогать их, — предложил Ватари с плохо скрытой надеждой в голосе. — Мистер Ягами и команда уже все проверили: там больше нет листов из Тетради Смерти. Если они и остались где-то, то мы их уже не найдем. — Я ищу не листы из Тетради Смерти, — Эл чуть поерзал на своей подушке. — А ответы. Думаю, моя эмоциональная вовлеченность в это дело ослабла достаточно, чтобы я мог трезво воспринимать факты. Привези сюда все книги, одежду, тетради и дневники, которые найдешь. А я продолжу мое исследование. Ватари кивнул и покинул комнату. Обновленные сладости остались на столике, но Эл не обратил на них внимание. Он продолжил печатать, но уже намного медленней, а потом и вовсе остановился. Он опустил голову, и черные пряди скрыли его лицо. Лайт скучал. Его враг оказался гораздо более стойким, чем он надеялся — уже два дня Тетрадь Смерти лежала нетронутая под горой подушек. Эл запрещал Ватари убирать его комнату, почти не ел и не спал; он кочевал по спальне с ноутбуком и работал, как проклятый, не смыкая глаз. Лайт обычно сидел за его плечом, читая с экрана его документы и переписки — это было его единственным развлечением. Иногда Эл все же подходил к Тетради и садился рядом, отодвинув подушки: он просто смотрел на черную обложку, ничего не говоря и вынуждая Лайта теряться в догадках относительно своих мыслей. Единственным плюсом ожидания было то, что Лайт мог продумать план действий. Он считал, что немного поспешил с предоставлением Тетради в пользование Эла, но, с другой стороны, ему все равно пришлось бы это сделать. У него был всего год — не так уж много времени, и Лайт не хотел терять драгоценные дни. Чем ближе Эл был к их прошлому, тем слабее было его сопротивление — эмоциональная вовлеченность, как он сам сказал. Появление Тетради в дни, когда он был так беззащитен, глубоко ранило его; Лайт видел его на его грустном лице. Он шел по верному пути. Но заставить Эл вписать в Тетрадь имя было все же делом непростым. Может, если бы печальные события и вовсе не произошли, Эл смог бы и сам соблазниться силой Тетради Смерти: что бы он ни говорил о себе, во что бы ни верил, Лайт видел невероятное сходство между ними. «Я — Справедливость» — так думал каждый из них. Но теперь Эл уже был знаком с Кирой, он знал, как сильна Тетрадь Смерти и какое огромное влияние она имеет на человека — поэтому он и не прикасался к ней, видимо, надеясь, что сумеет рационально отстранить себя от нее. У него уже было сформировано мнение, и Лайт гадал, как он должен переменить его. Ему нужна была причина, хоть что-то, во что он мог вцепиться. — Расскажи мне, Рюдзаки, — прошептал он, глядя на меланхоличного детектива. — Как мне убедить тебя? Должно же быть хоть что-то? Хоть какая-то мелочь. Главное не промахнуться. Нельзя говорить ему правду, решил Лайт. Если Эл узнает, что жизнь Лайта зависит от этого имени, то может из принципа не поддаться на уговоры — а это было равносильно гибели для новоявленного бога смерти. Нельзя показывать, что смерть и поражение не изменили взглядов Лайта на мир, но также не стоит выказывать раскаянья и смирения — Эл поймет, что это притворство. В конце концов, он всегда был хорош в распознавании лжи. Лайт мог предложить ему информацию, то, что было для Эла подобно наркотику: новые знания, новые загадки, новые исследования. Согласился бы Эл обменять их на одно единственное имя? Он мог записать смертника, которому оставалось жить несколько часов: король шинигами не давал ему никаких инструкций относительно жертвы, так что это мог быть любой человек. В конце концов, Эл уже не раз доказывал, что способен жертвовать человеческими жизнями ради своей цели. Он осуждал Лайта за то, в чем сам был повинен. — Ты сдашься, Эл Лоулайт, — сказал Лайт, проводя рукой над головой детектива. Тот сидел около большого окна и глядел вниз, обнимая свои колени. На стекле оставалось мутное пятно от его дыхания. Вещи, о которых говорил Ватари, доставили довольно быстро. Их было немного — Лайт всегда аккуратно относился к своему имуществу и не имел привычки хранить тетради и книги с начальной школы, — но все же они заняли несколько больших коробок. Эл мог бы спуститься вниз, куда их и доставили, и лично отобрать то, что его интересовало, но он не покидал комнату: наверное, боялся оставить Тетрадь Смерти без присмотра. Лайту это льстило, и он мысленно уже засчитывал себя очки победы. К тому же он не мог далеко уйти от оброненной Тетради, и если бы Эл решил работать на первом этаже здания, Лайту пришлось бы остаться наверху. Однако удача была на его стороне, и Эл приказал Ватари доставить коробки в спальню. Куиллш привез их сгруженными на удобную тележку. — Ты меня беспокоишь, — сообщил он прямо с порога. Эл вылез из насиженного места среди одеял и подушек и приблизился. Он сразу начал раскрывать коробки, доставая списки изъятого имущества. — Почему? — равнодушно спросил он. — Раньше ты не демонстрировал настолько сильной привязанности к этой спальне, — заметил Ватари. Эл начал вытаскивать из коробок нужные ему книги. Лайт узнал свод законов, который подарил ему отец, свою лекционную тетрадь и ежедневник. — И не думай, будто я не замечаю, что ты почти не ешь и не спишь. Тебе стало хуже. И ты отклонил три звонка из Вамми. — Сейчас я не могу говорить с ними, — отмахнулся Эл. — Я написал им два письма. Этого вполне достаточно, особенно если учесть, что я год не выходил на связь. — Расскажи мне, что происходит, — Ватари сел в ближайшее кресло, с тоской глядя на своего подопечного. Его черный костюм был как всегда безупречен, но лицо, испещренное глубокими морщинами, казалось изнеможенным. Он выполнял при L большую работу, и, видимо, годы уже брали свое. «Семь лет» — подумал Лайт, глядя на цифры над его головой. — Я расскажу, когда разберусь во всем сам. — Почему не сейчас? Ты нашел новую информацию по делу Киры? — Может быть. — Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Но ты гоняешься за призраком. Эл вдруг усмехнулся. Лайт редко видел подобное выражение на его лице. — Это не так, Ватари. — Ягами Лайт мертв, Эл. Ты победил. Пора остановиться. Лайт вдруг ощутил что-то. Живой голос, зовущий его по имени, будто бы притянул его ближе. Все вокруг стало ярче, и на мгновение Лайт ощутил ногами твердость пола, запах корицы, стоящий в воздухе, легкий сквозняк. Он взглянул на Эла, который по-прежнему сидел на полу, и на бледном лице он уловил то же неясное чувство. — Конечно, он мертв, — согласился Эл. — Я сам его похоронил. — Тогда что ты надеешься найти? Нового Киру? Взгляд темных глаз метнулся в сторону подушек. Эл хотел рассказать, но не решался. Его пальцы медленно скользили по кожаной обложке ежедневника, который Лайт прилежно вел несколько месяцев. — Вовсе нет, — наконец, ответил Эл. — Я просто хочу понять, почему он стал таким. И был ли у нас шанс спасти его. Может, я просто упустил что-то. — Ты ничего не мог поделать, — попытался успокоить его Ватари. — Разве? Если бы я уничтожил Тетради Смерти до того, как он бы коснулся одной из них, то он бы не смог восстановить свои воспоминания. Кира бы не вернулся. — Кира всегда был его частью. Ты бы не смог спасти его от него самого. — Возможно, ты прав, — Эл опустил лицо. Он принялся листать ежедневник. Ватари понаблюдал за ним еще немного, вздыхая и хмурясь, а потом поднялся. — Я принесу тебе пудинг, — сказал он. — Съешь его, пожалуйста. Ты похудел. — Хорошо, — покладисто согласился Эл. Это произошло ночью. В полной темноте. Какое-то время Эл дремал на самом краю своего развороченного гнезда из подушек. Лайт парил над ним, разглядывая усталое лицо детектива, освещенное тусклым светом с улицы. В темноте ему казалось, что его глаза видят мир почти нормальным, недостаток цвета не мешал воспринимать окружающее пространство — мешали лишь алые буквы. Лайт раздумывал над услышанным вечером. «Лайт-кун — мой первый друг» — так когда-то сказал Эл ему, и Лайт не воспринял это признание всерьез. Но мог ли Эл был искренним в тот момент? Мог ли он воспользоваться тем, что его слова не будут приняты на чистую монету, чтобы сказать правду? Или же Лайт просто не понимал его намерений? Лайт опустился на кровать рядом с Эл и закрыл глаза. Странная тоска овладела им. Пусть они не были друзьями в прямом смысле этого слова, но они были кем-то большим. Когда Лайт работал с L, он никогда не скучал и не чувствовал себя скованным по рукам и ногам — даже несмотря на вполне реальную цепь, тянущуюся от его запястья к руке детектива. Эл легко подхватывал его мысли, не требовал объяснения прописных истин, и он не мучил Лайта непониманием очевидных вещей. Более того, во многих областях он был намного умнее и опытней, и у него многому можно было научиться. Вдвоем они смогли бы сделать этот мир идеальными. — Рюдзаки, — произнес Лайт. И в этот раз Эл будто бы услышал его. Он открыл глаза и медленно сел, вытянув ноги и упершись локтями в колени. Он закрыл лицо руками. Лайт слышал его тихое дыхание и видел, как двигаются его плечи; ему хотелось прикоснуться к детективу, чтобы сделать этот миг реальней и ощутимей, но он мог лишь наблюдать. Эл еще ничего не сделал, но Лайт уже понял — время пришло. Он разглядел это в тенях, лежащих на бледном лице. Эл сидел на кровати несколько долгих минут, а потом поднялся. Словно в трансе он приблизился к подушкам на полу и отодвинул их в сторону. Тетрадь Смерти была почти неразличима в полумраке, но Эл не спешил включать свет: он просто опустился рядом и уставился на нее так, будто больше всего на свете хотел сжечь ее прямо сейчас. Почему же он этого не делал? Неужели жажда разгадки была так сильна? — Это не совпадение, — прошептал Эл. Он протянул руку и коснулся Тетради Смерти.