Ангельски или чертовски прекрасные чувства

Азирафаэль всегда безусловно любил людей. Точнее не совсем. «Всегда» – слово крайне неправильное, ведь если смотреть чуть более обширно: людей-то, в самом начале, не было. Была богиня, небосклон, Рай, ангелы и… ангелы. Демонов, чертей, нечисти и всех остальных обитателей нынешнего ада в целом, на тот момент еще не существовало. Впрочем, это совсем не мешало нескольким сотням, уже давно бывших ангелов, утянуть пару… да нет, вполне себе десяток миллионов своих сородичей вниз. Вопрос, стало ли для тех самых ангелов то наказание чем-то грустным или нет, открыт до сих пор, но речь сейчас не совсем о нем, а о довольно забавном явлении. Парадокс явления заключен в том, что в абсолютном вакууме чувств и эмоций на тот момент существовавших смогли развиться новые, пусть и не самые приятные вспышки где-то внутри. К примеру злость. Злость на богиню, а то есть по сути обида на мать, которая предпочла старшим детям другое свое творение. Удивительный феномен, что ангелы, существа изначально чистые и пустые, как новенький лист бумаги, смогли написать на себе что-то такое... Изначально незапланированное, по-крайней мере в ангельском кодексе такого пункта не было, а значит, то было что-то неизведанное и такое интересное. И все же, многие считают, что то самое было деянием не то что бы интересным, а скорее мерзким. Даже тогда существовало черно-белое мышление, которое успешно применяется многими существами и до сей поры, но сотни тысяч лет назад оно уже было недостаточно обширным. Уже тогда, до падения, существовало зло и добро, но о нем просто не ведали. А раз существовали два полярных полюса, то можно было бы найти и место стыка, соединения и перетекания одной смеси в другую. Черно-белого мышления уже было мало, но никого это не волновало. Чуть более темные пали, но никто не обратил внимания, что спустя лишь сотню лет оттенки, которыми были выкрашены передние фасады двух, тогда еще довольно примитивных зданий, уже давно сровняли цвет. Как бы то ни было, не нам на эту тему рассуждать. Пускай бессмертные существа сами все так же делят мир на два цвета и пытаются отыскать все клочки бумаг, ведь это занимает их уже не первую тысячу лет, а значит и в скором будущем ждать какого-либо прогресса не стоит. Если говорить о вещах более приземленных, Азирафаэль, а то есть вполне себе ангел, любит людей. Что ж, ему по профессии положено, не так ли? Как же там… Возлюби ближнего своего? Не совсем так. Не стоит путать кодекс человечества, с «Чудесным собранием пары сотен правил о том, что должен делать идеальный сотрудник ангельского офиса, второго (дополненного в 200 году до новой эры) издания». Если покопаться в книжке с облетевшим по краям золотом и впадиной от когда-то находившегося внутри изумруда, вполне можно найти указание под номером кажется сто шестьдесят девятым, что гласит: «Окропите же любовью всех живых или хотя бы полуживых существ». Жаль, что далеко не все служащие ангельской канцелярии удосужились дочитать хотя бы до половины книги, радостно цитируя лишь первых десять заповедей. И как же жаль всех тех, кто попал в руки таким десяти-заповедникам *** Азирафаэль же на незнания всего Чудесного СПСП идеального сотрудника не жаловался, впрочем, примерным сотрудником так же не являлся. Это все-таки не мешало ему следовать конкретно сто шестьдесят девятому правилу, а то есть практически безукоризненно любить все, в чем была хоть толика жизни. В особенности прилежных детей и молодых студентов». Они напоминали ангелу, что жизнь куда-то движется, что у всего есть будущее, освещая мир своими стремлениями и надеждами, горящими глазами и синяками от недосыпа под ними. Возможно, именно поэтому в Сохо есть небольшая кофейня, с крайне демократичными ценами, где готовят замечательный кофе и сладковатый какао? Людей ангел любил, вот только был один… хорошо, не один, а пара моментов, которые его крайне раздражали, и конкретно сейчас он, с помощью новых технологий, наблюдал за одной из таких неприятных сторон столь любимых им людей, а именно – за сценой из дешевой мелодрамы. Вы все видели такие. Те самые, которые крутят по телевизору поздней ночью, когда зритель уже столь устал, что растеряв остатки и так не шибко утонченного вкуса, приготовился поглощать абсолютно весь цветастый шлак, мелькающий по ящику. В таких историях героини, конечно же, падают в обморок от любого неловкого дуновения ветерка, их кавалеры прилетают из-за границы и срывают деловые встречи, лишь бы только появиться с ней на особой вечеринке, а злая, и конечно же, бывшая пассия пытается помешать двум влюбленным сердцам какой-нибудь очередной пакостью. В общем и целом – клише, но не то, приятное, что иногда так хорошо залечивает душевные раны от очередного плохого дня, а скорее то, что... Ну, которое просто есть. Ангел, давно уже ушедший куда-то внутрь себя, наблюдал за слезливой картинкой, где главная героиня, размазывая сопли и слезы по дорогому пиджаку "возлюбленного", прощала ему все грехи, а тот, крепко прижимая ее к себе, (но не слишком, что бы не помять идеально выглаженное платье) клялся более никогда не предавать ее доверия. Можно было бы поставить на то, что через пару минут на экране началась бы свадьба, если бы ангел, дернувшись от особенно фальшивого стона, с характерным вздохом разочарования не выключил бы телевизор одним щелчком пухлых пальцев и с недовольным лицом не поежился бы на софе. Люди иногда безумно раздражают. Азирафаэлю очень хотелось отправить сценариста этой бредятины далеко на… принудительное и долгое прохождение курсов по писательскому мастерству. Дипломы актеров (если они конечно же присутствуют) буквально просили себя сжечь и развеять по ветру, вот что бы не дай Гавриил не восстановили, ведь так играть – преступление против всего понятия актерства. Впрочем, слово актерство тоже такое себе. Назовем его проступком в мире актерского мастерства. В общем и целом, Азирафаэль, придавшись всецело греху гнева восседал среди кремовых подушек с зажатой между пальцами кружкой давно уже не вкусного какао. Между идеально выщипанных бровей залегла морщинка, а слегка обветренные губы сейчас покусывались в нервном раздражении. В момент, когда ангел все же прокусил несчастную верхнюю губу, в соседнем доме резко погас свет и собаки дружно залаяли в непритворном ужасе. Услышав это, Азирафаэль весь как-то сдулся, немного стыдясь своей вспышки гнева. Это ж надо было так перенервничать из-за какого-то пустяка. Совсем не профессионально. Говорил же Кроули, не смотри эти глупые сериалы, смертные, а особенно в возрасте за пятьдесят – не разбираются в кинематографе. А это значит, что к советам даже очень очаровательный бабулечек прислушиваться нельзя. Особенно в вопросе романтических драмма-комедий. Азирафаэль еще раз вздохнул и аккуратно встал с кресла. Неспешно прошаркав мягкими тапочками на кухню, взглянул на настенные часы. Недавно пробило четвертый час ночи. Что ж, у него еще есть время до утра, чтобы выпить чашечку чая, просмотреть новый привоз крайне симпатичных книг и забыть об всех ужасах картонной игры и высосанных из пальца проблем. Небольшая кухня над книжным магазинчиком встретила его приоткрытым окном, откуда небольшой струйкой втекал свежий ночной воздух, наполняя помещение запахом лондонской сырости. Было прохладно, но это вовсе не смущало существо, что уже некоторое время неотрывно наблюдало за звездами, которые, правда, уже медленно заволакивались тучами. Рыжие волосы длинными прядями разметались по плечам, края атласной, конечно же черной, пижамы, небрежно помятые во сне, обрамляли тонкие запястья фарфоровой, в темноте, кожи. Спина, чуть сгорбленная, казалась неестественной узкой, а весь силуэт настолько очаровательно нескладный и будто бы неправильный в изначальной форме, так и манил прижать его поближе к себе. Чуть громче, чем того требовала его обычная походка, Азирафаэль приблизился к демону, ласково положив руку на плечо, медленно оглаживая по чуть выпирающей кости: — Чаю? Тихий кивок стал ему ответом. Кроули все так же продолжал смотреть через стекло на улицу, видимо наблюдая, как самые первые капли дождя скатываются по стеклу. Они бежали, догоняя друг друга, будто бы соревнуясь между собой: Кто же дойдет до низа первым? Кроули мысленно поставил на правую. Уйдя в свои мысли об водяных капельках, он совсем не заметил, как рядом с ним появилась кружка полная восхитительного слабо-заваренного зеленого чая с ложкой гречишного меда. Все, как он любит. За другую сторону столика присел ангел и воззрился на него неотрывным взглядом. После первого глотка из темной кружки и спокойного вздоха, сорвавшегося с тонких губ, Азирафаэль все же решился спросить: — Мой дорогой, что-то случилось? Ты сегодня необычайно тих. Кроули, продолжая вдыхать приятный и такой чистый, чуть сладковатый пар, немного глуповато улыбнулся. Оторвавшись от капельных гонок, он перевел взгляд янтарно-желтых, и почему-то сейчас ужасно теплых глаз, на своего ангела: — Ты помнишь... Ну тот день до Армагеддона, когда я хотел сбежать с тобой туда, — Кроули красноречиво показал пальцем в небо. — А потом резко передумал? Его голос после сна звучал хрипло, чересчур тихо. Он, как и сам его хозяин был поломан, но звучал как-то необычайно подходяще и верно. Ведь это была часть Кроули, а он, несмотря на все был тем, кто всегда делал лишь то, что видел и считал правильным. У Азирафаэль округлись глаза и участилось дыхание. Это было определённо не то, что он ожидал услышать поздним вечером. Набрав в легкие побольше воздуха, он, какой-то быстро извиняющейся и крайне виноватой скороговоркой выдал: — Да, конечно, мой дорогой, и я уже множество раз говорил, что мне безумно жаль и я вовсе не это имел ввиду, и вообще, все это было лишь ложью, я же правда… Замедлившись Азирафаэль вздохнул. Время вокруг него будто бы остановилось и лишь любимые глаза выделялись в посеревшем в секунду мире. С горечью в голосе ангел тихо спросил: — Ты все еще злишься на меня, да? Кроули будто бы вышел из транса. Чересчур быстро встав и даже немного пошатнувшись, он в момент преодолел разделявшее их расстояние, заключая ангела в теплые и успокаивающие объятия. Замкнувшиеся на спине руки, аккуратно и легко гладили по выступающим лопаткам, а сам демон вдруг очутился на мягких коленях, прижимаясь всем телом к другому, пухлому и зефирному. Расположив голову на ангельском плече, Кроули потерся носом о белоснежную кожу: — Ангел, я не злюсь, да и не злился никогда. Не болтай глупостей, я вспомнил это абсолютно случайно. Не бери в голову. На кухне повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием старой батареи. За окном уютно накрапывал слегка разыгравшийся дождь, а ласковые сумерки обволакивали, будто бы скрывая двух существ от всех опасностей. Впрочем, уже довольно долгое время никакие напасти им и не угрожали. Небесное и подземное руководство совсем не донимали их уже пару лет, будто бы забыв о ранее довольно успешных сотрудниках, предпочитая лишь изредка присылать напоминания о том, что не стоит чрезмерно расходовать чудеса. Конечно же эти записки успешно игнорировались: — Пойдем полежим? Фраза, либо ну уж очень тихо сказанная или же слишком громко подуманная, отозвалась приглушенным шелестом одежды. Азирафаэль мягко приподнялся, держа на руках самую ценную ношу в своей бессмертной жизни, крепко прижимая ее поближе к груди, стараясь поделиться всем тем теплом, что скопилось в нем за такой не долгий вечер. Кроули, откровенно и нагло пользуясь своим положением, расслабил все мышцы, буквально повиснув на сильных ангельских руках. Лежать как-то красиво было лениво, да и бесполезно – выпендриваться в темноте все равно бессмысленно. Да и откровенно, не перед кем. Будучи до конца честными, выпендриваться Кроули в принципе больше особо не хотелось. Все шесть тысяч лет он лез из кожи вон, что бы доказаться что-то начальству и остальным демонам, верно? Армагеддон же расставил все по местам, больше не нужно было прислуживаться, пресмыкаться и как-то еще либо взаимодействовать с бывшими коллегами и непосредственным руководством. Можно было немного расслабиться и… Стоп. А разве он хоть когда-нибудь пытался стать приятнее (хотя, тут будет правильнее употребить неприятнее) в глазах демонов? Зачем? Среди падших куда больше ценилось умение качественно работать и вовремя либо же решать, либо делать крайний усердный вид приложения всех усилий для решения какой-либо задачи. Короче, ценилась продуктивность и не размазывание соплей по кулакам, а соответственно, перед коллегами Кроули никогда и не пытался изображать из себя невесть что, не считая пары (сотен) случаев, когда это было необходимо для поддержания его имиджа на земле. Возможно, форсить хотелось перед ангелом? Тоже вполне себе логично и обоснованно. Он же Азирафаэля любит с начала времен и по нынешний день? Любит. Азирафаэль же ему с самого начала понять свои крайне романтические намерения в будущем не дал? Не дал. Соответственно, все ради ангела? Павлиньи перья, мех, пух и неон в двухтысячных, дорогущий костюм в тридцатых годах и парча в семнадцатом веке? Струящееся одеяния в Риме и лучшее черное кимоно с ручной вышивкой в Японии? Ради внимания ангела? Эту догадку можно лишь обсмеять. Азирафаэль принял Кроули еще на стене эдемского сада, когда понятий мода, актуальность и стиль еще даже не существовало. Он принял Кроули демоном, снизошел до того, чтобы заговорить с ним, подарить ему одну из тех бесчисленных теплейших улыбок, посмеяться над его шуткой. Азирафаэль не обратил внимания на черные одежды, не прогнал и не убил, хоть конечно же мог, никто не осудил бы его за это. Ангел ведь взял его под крыло в прямом и переносном смысле, попросив пойти за Адамом и Евой туда, дальше, в путь. Не было смысла ставить планку в своем внешнем виде для того, кто с самого начала беззвучно говорил тебе: «Здравствуй, мне полностью плевать на то, кто ты и зачем здесь, если с тобой можно поговорить по душам и выпить пару бокальчиков красного полусладкого». Превосходно. Значит, не ангел. Прошу, не вспоминайте о людях. Вы же не подбираете часами украшения, ради прогулки с маленькими детьми? Поверьте, бессмертным существам тоже есть чем заняться и в это не как не входит часовое кручение перед зеркалом. Конечно же, если для этого не находится веских причин. Так зачем же весь этот фарс? Ответ столь же прост, сколько и непонятен сотням тысяч людей и одному крайне долго живущему поколению ангелов. Объясним его буквально одним словом: Хочется. Ну, хочется одеваться, иногда и губы подкрашивать, заплетать волосы или быть заплетенным чьими-то мягкими и теплыми руками именно так, а никак иначе. Хотелось именно этот костюм, тогу, юкату, килт. Хотелось быть выше, ниже, легче, тяжелее, мягче или грубее. Ведь когда чувствуешь себя самым прекрасным существом и работается легче, за концентрацией бегать не приходится, да и жить просто немного приятнее. Правда, так бывало не всегда. К примеру, сейчас у Кроули в одном месте желание быть неотразимым не чесалось, а значит, он сейчас не совсем стильно развалился на широкой ангельской груди, удовлетворённо жмуря глаза с узкими зрачками. Ангельская рука в волосах приятно массировала кожу, слух ласкал размеренный стук родного сердца, а все тело купалось в тепле сотни подушек и одеял. Кроули окончательно разморенный различными приятностями уже планировал свое превращение в демоническое сонное желе, как одна мысль, что беспокоила его всю почти уже прошедшую ночь, разрушила весь уют момента. Нужно было срочно кое-что сказать, иначе... Иначе что-нибудь, да точно бы случилось: — Ангел, по поводу Альфы Центавра и прочего… Так все-таки помнишь, что ты сказал мне тогда? На крайне не понимающий и обескураженный взгляд светлых глаз, Кроули сел на край кровати, аккуратно, пуговицу за пуговицей расстегивая пижамную рубашку: — Посмотри, ангел. В распахнутых угольно-черных крыльях не было абсолютно ничего необычного. Хороший размах, сильные мышцы и красивейшие перья… Вот только далеко не все среди них были тёмными. Россыпью звезд на небосклоне среди чернеющих собратьев виднелись белые, отливающие серебром проблески. Новые, еще пока маленькие, но определенно не собирающиеся останавливаться в росте перышки заявляли свои права на территории крыльев, но все же не являлись абсолютным большинством: — Ты помнишь, какое второе имя имеет каждый падший? Мы не прощаемые и непрощенные, но никто и никогда не пробовал помочь, понять и простить, дать возможность искупить свой грех. Руки Азирафаэля дрожали, пока он внимал всем тем тихим словам, касаясь мягких, столь новых для его Кроули крыльев. Ни один демон никогда не заслуживал отпущения своего греха. До этого момента. Кроули немного дернулся, когда Азирафаэль несильно потянул его за краешек крыла, приглашая улечься обратно. Покров, уже и не то чтобы демонических перьев, дарил ощущение защищенности. Каждый из них осознал: Все, конечно же, будет хорошо. Спустя пару долгих минут, Кроули, немного хрипло и совсем чуть чуть шипя, прошептал: — Ты прос-стил меня тогда. А я ведь и не понял. *** Станет ли прощенный демон вновь ангелом? Отнюдь, это совершенно не возможно – раз оступившийся, святым быть более не может. А вот тем, кто перестанет ощущать вечную боль и тоску, тем, кто не должен будет вновь страдать и чувствовать всепоглощающее отчаяние – это да, конечно же да. Ведь в этом суть прощения?