«Под сизыми листьями травы призывно шуршат Волнами бегут, нарушая незримый покой. Под елями иглы упруго и ломко хрустят И сумрачный лес обступает тебя стороной. За кромкою виден и день, и огни деревень Назад обернёшься — и страшно становится вдруг. Ты дальше не хочешь. И сядешь на пень. На лицах улыбки. В глазах же — испуг.» — Надежда Миклина
Улицы становятся все оживленнее, люди двигаются плотненькими потоками по тротуару, как огромные косяки рыб, обмениваясь короткими приветствиями со знакомыми. Итан крепко сжимает ручки саквояжа, начиная забывать о себе да все больше проникаясь общей утренней спешкой и суматохой. Кажется, что каждый идущий имеет четкое место в этой суете. Но Уинтерс здесь лишний, не местный — деталька, случайно попавшая в исправно работающий механизм. Думать сложно, — даже неприятно, — мысли от необъяснимого волнения, как вязкая слизь, мерзко наполняющая сознание. В горле формируется ком, который приходится постоянно сглатывать. Итан останавливается, чтобы выудить из саквояжа флягу с водой. Делает несколько жадных глотков, но на языке неприятный тошнотворный вкус после каждого глотка вместо целительной прохлады. По мостовой проносятся без умолку тарахтящие низкие лакированные авто, дребезжат трехвагонные трамваи, на которых в свете солнца поблескивает новенькая краска, а где-то вальяжно движутся открытые кареты, запряженные парой гнедых коней в упряжи с желтой вышивкой, при каждом шаге которых раздавался характерный звон подков о мостовую — сплошная какофония звуков. На часах уже десять минут десятого. Улицы постепенно пустеют; Итан делает вывод, что здесь рабочий день начинается в девять утра. Долгая и бесцельная, — хотя, как бесцельная; перед тем, как покинуть этот город, ему было необходимо приобрести несколько полезных вещиц, — прогулка по городу вывела Уинтерса на площадь, которую мужчина определил, как «торговая»; множество небольших прилавков и открытых повозок с плакатами. В нос сразу бьет запах пряных специй и выпечки, а воздух был наполнен громкими зазывами торговцев, где-то руганью из-за неудавшихся попыток поторговаться. Внимание Итана привлекла открытая повозка почти в самом конце площади, где сидел габаритный мужчина во фраке, пуговицы которого уже грозились разлететься в стороны, держащий в толстых пальцах дотлевающую сигару, выдыхая клубы дыма, как паровоз. Была не была. Уинтерс приблизился к повозке, с интересом осматривая товары. — Вы не местный, — сказал толстяк, словно констатировал факт, изучающе смотря на мужчину и по-хитрому улыбаясь; его глаза под наплывом круглых румяных щек становились похожи на две еле видные щелочки. Итан нахмурился: — Простите? Торговец разразился добродушным смехом, его рыхлый живот затрясся в такт. — Желаете, что-нибудь приобрести? — резко перевел тему торговец, кивая на ассортимент, висевший на дверцах повозки, и выпуская очередного облачко сигарного дыма. В основном, это было оружие, консервированная тушенка, керосиновые фонари и бутылочки с какой-то зеленой жидкостью, гаечные ключи, отвертки, сырая рыба на аккуратно отрезанных лесках и куча бумаг. В общем, все, что может понадобиться путешественнику. Совпадение? — Подскажите… — начал говорит Уинтерс, когда толстяк перебил его. — Меня зовут Герцог. Ладно, хер с тобой! — Подскажите, Герцог, какой самый короткий путь до здешней границы? Торговец отвел взгляд в сторону, проводя ладонью по гигантскому животу, будто поглаживание только помогало ему думать: — Я могу предложить вам карту, чтобы вы могли сориентироваться, — через пару секунд раздумий произнес Герцог, с трудом поворачиваясь в маленьком пространстве повозке и начиная рыться внутри. Он вытащил пожелтевший от времени сверток с поврежденными краями и протянул мужчине со словами: «Девяносто шесть лей». Да! Наконец-то! А тот, в очках и шляпе, твердил, что отсюда нельзя выйти! Пиздун! Купив карту и пару баночек, якобы антисептика и три жестяные банки с консервированной говядиной, Итан покинул торговую площадь, пытаясь на ходу развернуть свиток и при этом удержать саквояж под мышкой. Карта в развернутом виде оказалась примерно такой же, как и карта Европы у Уинтерса в саквояже. На ней была подробная схема всего королевства с указанием названий. «Вы здесь, » — гласила небольшая заметка в левой нижней части карты — юго-запад королевства — рядом красовался герб, на котором была лошадиная голова. Я уже видел такой… Утром. Выше герба с лошадью — полумесяц, скрывающий солнце; правее — пышный цветок с саблями, ниже — русалка. Все, как на том плакате в доме. А по середине карты был изображен круг, с двух сторон которого были распахнуты черные крылья — по-видимому, вороньи — внутри круга было изображено странное существо, напоминающее эмбрион, но со множеством отростков, больше похожих на щупальца. Под гербом виднелась надпись: «Владения королевы Миранды». Более подробный осмотр карты заинтересовал Итана сильнее, если бы он не мечтал свалить отсюда. В месте, где он оказался не было ничего плохого или отталкивающего, но мужчине здесь просто не нравилось. Он вытащил из саквояжа небольшой походный компас, повернулся в сторону границы и двинулся вниз по улице. Итану всегда нравились долгие прогулки поздним вечером или самым ранним утром, пока еще весь Плимут спит. До рождения дочери они с Мией тихо болтали, гуляя почти каждое утро по набережной у Плим, и наблюдали за восходящим рассветным солнцем на пылающем теплыми оттенками небе.***
До границы города и начала лесной полосы Уинтерс добрался за час; просто из-за того, что он нанял конную повозку и попросил медленно ехать — ему хотелось в последний раз посмотреть на город. Всю поездку Итан делал небольшие наброски зданий и людей в дневнике, вслушиваясь в постукивание колес по дороге. Полуденный ветер мягко обдувал лицо мужчины, подставляющего лицо под ласковые лучи белого солнца в лазурном небе. Мыслей в голове вообще не было, до сих пор было проблематично глотать воду — хоть захлебнись! Отдав деньги за поездку и кивнув бородатому извозчику в клетчатом кепи в знак благодарности, мужчина спешился и небыстрым шагом направился к лесу. Опять в этот чертов лес. Но сейчас почти полдень — так что добраться до границы за несколько часов не представлялось чем-то сложным для Итана. Лес встретил мужчину темнотой из-за обильного множества листьев и хвои, непроходимыми дебрями, мхом, выстилающимся мягким ковром под ногами, и подозрительной тишиной. Ботинки иногда увязают в мокрой земле, а мелкие насекомые не дают покоя — заставляют Уинтерса постоянно отмахиваться от них и тихо ругаться. Ноги почти отваливаются от длительной ходьбы. Единственные, способные посещать голову мужчины мысли были о жене, о маленькой Розочке, забавно шевелившей носиком во сне. Воспоминания заставили его улыбнуться и прибавить шагу. Все было хорошо до момента, пока Итан не вспомнил об их гибели. Сердце в панике начало набирать темп, словно собираясь выбить ребра. Горло резко пересохло, а дыхание участилось. Его не было рядом, когда они погибли в огне взрыва, однако мозг услужливо представил их предсмертные крики и тела, объятые всепоглощающим пламенем. Мужчина трясущимися руками достал из саквояжа флягу, чтобы попить — но дрожащими пальцами открыть крышку оказалось проблематично. Лоб покрылся испариной. Сделав два больших глотка и поняв, что воды в фляге почти нет, Уинтерс начал пытаться успокоиться, повторяя как мантру: «Все хорошо!». Но сознание упорно опровергало данное утверждение, заменяя его на более подходящее: «Нихрена не хорошо! Ты в сраном лесу, где-то в румынских ебенях! Никто не знает, где ты. Ты никому не нужен!». — Заткнись, заткнись, заткнись… — шептал Итан, несильно ударяя себя ладонью по лбу. Будто это поможет! Ему захотелось где-нибудь сесть и придаться горю утраты, которую он не мог принять уже несколько месяцев. Когда он переехал в новый дом со всеми уцелевшими вещами — даже колыбельку перевез — он, часто возвращаясь домой, произносил на автомате: «Я дома!». Не дожидавшись ответа и внимательно прислушиваясь к царящей в доме тишине, мужчина пускался искать жену с дочерью по всему дому, надеясь, что сейчас из-за угла выйдет Мия в домашнем платье молочного цвета с Розой на руках и произнесет, заботливо улыбаясь: «Ты нашел нас, Итан! Как дела на работе? А мы ждали тебя, » — она потянется и чмокнет его в губы, а потом весело произнесет, уже обращаясь к дочурке: «Смотри, кто пришел, Рози! Это папа!». Все мысли пожирали мозг, как злокачественная опухоль, загубившая все надежды и попытки Уинтерса попробовать начать жизнь с чистого листа. Когда что-то настолько сильно тебя раздражает, даже если это близкий тебе человек, ты готов спалить его на месте, предварительно облив десятью литрами бензина, а потом смотреть, как он будет полыхать. Конечно, это будет не столь рациональный и правильный поступок… Лучше просто попросить отстать человека, чтобы не лез, а не срывать на него весь накопившийся негатив… Импульсивность. Но Итан уже страшно устал от постоянных воспоминаний и мыслей о Мии с Розой, он любил их, любил до гроба. А теперь он идет по лесу и мечтает вырезать мозг и кинуть его куда подальше. Погрузившись в размышления, Уинтерс особо не замечал деревья, растущие достаточно плотно; их корни гигантскими щупальцами переплетались, образуя замысловатые узлы, где Итан пару раз запнулся. Света было очень мало из-за плотных крон дуба, ясеня и бука. Из-за листьев, которые подобно корням деревьев, сплетавшихся между собой, мужчина мог наблюдать за игрой света, с трудом проникавшего в чащу. Единственное, что смогло вытащить Уинтерса из пучины не особо радостных мыслей, было то, что в одном месте плотно растущие стволы мрачных деревьев резко переходят в редкие высокие сосны, будто некто провел линию между лесами и так странно высадил. Итан остановился, со скептицизмом глядя на столь забавное природное явление. Одна часть сознания твердила, что тут что-то не так, другая же заставляла мужчину быстрее броситься вперед и покинуть наконец-то Румынию, купить билет на ближайшем вокзале и мчаться на поезде в Марсель, а потом на теплоходе через Ла-Манш домой, в Плимут. Он уже порядком устал — в течение двух с половиной месяцев тупо шататься пешком по всей Европе, не преследуя никаких серьезных целей, было бессмысленно — но вернуться мужчина не мог; не привык бросать дела на полпути. Итан уже собирался переступить «границу» между лесами, но сделать это не получалось, словно тут была невидимая граница. Мужчина протянул руки вперед, надеясь, что ему показалось, но нет — его ладонь уперлась в невидимую, но очень прочную материю. Пару раз ударив по «барьеру», он наконец-то понимает, что пытался донести до него Гейзенберг, говоря, что отсюда никто не уходит. «Блять!» — громко выругался Уинтерс, со всей силой стукнув по материи. Боль пронзила руку, мужчина издал болезненное «сука» и огляделся. Все надеялся, что только здесь есть сраный барьер. Однако одна вещь не давала Итану покоя — приближающиеся шорохи, хотя всю дорогу он довольствовался шуршанием ботинок по мху, тихому жужжанию мошкары над ухом. Повинуясь собственной паранойи, мужчина вытащил пистолет из саквояжа, проверив наличие всех семи патронов в магазине, навел дуло в сторону шума; с предохранителя снимать пока не стал. Тело было в полной боевой готовности, слух обострился, а только недавно успокоившееся сердце вновь начало делать кульбиты в груди. Спустя около десяти лет после войны Уинтерс только слегка потерял физическую форму, но ему бы сейчас ее и хватило, чтобы пуститься наутек от неведомой хрени или что-то там было в кустах. Итан сглотнул неприятный ком в горле, мотнув головой. Мерзопакостное предчувствие. Произошедшее дальше заставило мужчину окаменеть от страха, дрожащими руками направлять пистолет на нечто, вставшее из-за кустов. Оно напоминало бы Франкенштейна, если бы на месте привычного человеческого лица не была пришита волчья морда с засохшей кровью и капающими из клыкастой пасти слюнями, оно старательно и жадно втягивало воздух носом; принюхивалось. Существо напомнило мужчине индейца Гальварино, но ножи заменяли каждый палец на обеих руках. Когда взгляд пустых, казалось, слепых глаз опустился на Итана, оно издало звук, напоминающий пронзительный стон банши, смешанный низким собачьим воем. «Бежать! » — заорало сознание; мужчина сорвался с места и, не разбирая дороги, бросился уносить ноги глубже и глубже в лес. Главное — дальше от этого пиздеца, а позже он уже решит, что делать. Из-за страха легкие будто были сжаты тисками; Уинтерс глотал воздух и ртом, и носом одновременно. Бежать. Не останавливаться. Бежать. Бежать… Он слышал, как за ним движется оно, зарываясь ножами-пальцами в землю. Он слышал, как оно громко дышит, казалось, что в спину и издает рев, заставляющий тело трястись от страха, как осиновый лист на ветру. Бежать на полной скорости Итан уже не мог, когда вспомнил про пистолет в потной ладони. Мужчина щелкнул предохранителем, продолжая удирать от неизвестно как существовавшей в природе твари и негромко проговаривая все известные молитвы. Саквояж неприятно тяжелил, но вещи внутри были слишком полезными, чтобы кидать их в лес, даже если это и увеличило шансы на выживание. Одно неосторожное движение, Уинтерс запинается о корни, давая существу возможность запрыгнуть и повалить себя наземь. От твари воняет разложением, кровью и псиной. Оно, утробно рыча, тянется раскрытой пастью к шее мужчины. Итан прикрывается левой рукой, в которую через секунду впиваются десятки острых зубов. Мужчина орет от боли, чувствуя, как рвутся мышечные ткани, как суставы отделяются друг от друга. От болевого шока перед глазами пляшут яркие цветные круги. Здоровую руку он направляет существу в лоб, что было занято отрыванием пальцев с левой руки. Четыре быстрых выстрела. Оно скулит и, падая, прижимает Итана мертвым грузом к земле. К горлу подкатывает рвотный позыв из-за разящего от твари отвратного запаха. Последние силы Уинтерса уходят на то, чтобы спихнуть с себя труп. От боли ломит руку. Итан ставит пистолет на предохранитель и сует за пояс. Тянется к отлетевшему в сторону саквояжу и трясущейся от шока рукой достает антисептик, купленный у Герцога, и каучуковый эластичный бинт. Попадая на рану, зеленоватая жидкость начинает шипеть и пузыриться. Мужчина шипит, сжимая запястье. Нужно перевязать, дабы инфекция не попала. «Конечность больную потешит, чтоб боли мои облегчить. Он травму не только утешит –поможет её залечить!» — говорил Стивен Пери; сейчас Итан, мотая обрубок руки, был бесконечно благодарен этому человеку за оформление патента на эластичный бинт. Уинтерс бы с радостью лег спать прямо на землю, не заботясь о чистоте своих вещей, которые уже успели провонять потом и были в грязи. Но кто знает, может, эта тварь была не единственной в лесу; и где-то сейчас неподалеку рыщет еще одна или даже стая таких, вынюхивая Итана. Словно послушав мысли мужчины, небесные силы или чистая случайность заставила его услышать жуткий рев существа. «Ебаный в рот!» — еле слышно выдает Уинтерс, обомлев от накатившего страха. Надо идти. У мужчины осталось три патрона в магазине, но в саквояже была небольшая коробочка, где хранились пули. Перезарядив пистолет, Итан с трудом поднялся на подкашивающиеся от непривычной нагрузки ноги и, прихрамывая, двинулся в глубь леса, надеясь найти там укрытие или хотя бы вернуться обратно в город, потому что надежда на покидание этого странного места угасала почти с каждой минутой, оставляя на своем месте лишь жалкое чувство безысходности, давящее на мозг, многотонной ношей. Как только ноги стали ныть меньше, Уинтерс ускорил шаг, вытащив из-за пояса пистолет, но предохранитель не снимая. Взгляд зацепился за маленькие желтые точки, виднеющиеся между толстых стволов многовековых дубов. Мужчина трусцом побежал к ним. Они не двигаются и не мигают — есть шанс, что это безопасно. Приблизившись к точкам, Уинтерс понял, что это были ряды факелов, стоявших по обе стороны вытоптанной лесной тропинки. Недолго думая, он ступил на дорожку, но в эту же секунду из куста выпрыгнуло то существо; Итан направил дуло пистолета в голову твари, стоявшей на четвереньках. Оно пристально наблюдало за мужчиной, не делая никаких движений в его сторону, затем взгляд существа опустился на факелы, освещавшие дорогу. Другого шанса не будет. Уинтерс, сняв оружие с предохранителя, сделал предупредительный выстрел в лапу существа; не подходи, а то закончишь, как твой сородич! Тварь рыкнула и за несколько скачков изчезла в пышных кустах маквиса. Мужчина нахмурился и опустил пистолет, в очередной раз морщась от боли в левом запястье. Тропа вывела Итана к небольшой деревушке на опушке леса. Странное совпадение. Деревянные заплесневелые домишки, огражденные невысокими частоколами, на которых, как в назидание, «сидели» обглоданные человеческие черепа и, похоже, свежие козьи головы. Здесь пахло сладковатым смрадом. Мужчина, морщась от зловония, замечал, что на некоторых заборах темной краской — или всё-таки кровью — было выведено: «Pentru regina Miranda». Отведя взгляд от надписей, Уинтерс завидел впереди маленький сгорбленный силуэт с посохом. Невольно улыбнувшись от мысли, что здесь есть люди, Итан начал приближаться к силуэту. Поровнявшись с фигурой, он понял, что это была старуха. Она подняла на него взгляд голубых глаз, подернутых дымкой старости, и, беззубо улыбнувшись, прохрипела: — De unde vine un om atât de frumos în satul nostru? — Извините, — вежливо улыбнулся мужчина, потирая кольцо на цепочке и стойко игнорируя тошноту от вонючей духоты этого места. — Я не говорю по-румынски. — Хорошо — хорошо, — прокряхтев, хитро улыбнулась старуха, а потом быстро подняла ладонь, дунув странной пылью прямо в лицо Уинтерса. От попадания в нос неизвестной хрени он несколько раз чихнул и только спустя несколько секунд понял, что теряет сознание. — Что за херня? — последнее, что сказал Итан, теряя равновесие.***
Просыпаться тяжело, в горле, словно знойная пустыня, а веки такие тяжелые, что поднять их не представляется возможным; как во время жуткого похмелья в университетские годы. А под спиной влажное холодное дерево, Уинтерс попытался подняться, чтобы перестать чувстовать морозную поверхность, с трудом разлепляя веки. Но встать не получилось. Когда зрение прояснилось, оказалось, что он привязан и запястьями, и лодыжками к огромному столу, стоявшему на улице. Вся одежда с верхней половины туловища отсутствовала, из-за чего было еще холоднее. Отовсюду слышались тихие разговоры. Итана окружали люди в потрёпанных и рваных одеждах серых оттенков; все держались за руки, словно перед групповой молитвой. Они очень хорошо вписывались в окружающую обстановку. Закинув голову назад, Уинтерс разглядел висящую над ним черно-белый плакат, который он видел чуть ли не на каждом углу в городе. Сбоку к нему подошел старик, которого в городе Итан наверняка принял бы за умалишённого. — Отпустите меня! — заорал мужчина, дергаясь в оковах. Старик лишь снисходительно улыбнулся, кладя шершавую ладонь на грудь Уинтерса: — Мы сделать королева Миранда довольной! Она подарить нам хороший урожай и благословение лордов, — на корявом английском высказался тот, вытаскивая из-за пазуху ритуальный нож с засохшими каплями крови на лезвии. — Что вы… — начинает Итан, как старик заносит нож и всаживает его в низ живота Уинтерса. «Блять. Да за что?». Мужчина пытается вырвать руки и ноги из веревок, но люди, походя ближе, начинют сжимать конечности, сковывая движения еще сильнее. Итан срывает горло от крика, только сильнее выгибаясь в груди. Он чувствует обжигающие слезы на лице. Боль просто разрывает изнутри, в буквальном смысле. Старик начинает вести ножом вверх, полностью разрывая живот; Уинтерс почувствовал себя ритуальным животным, хотя по сути сейчас он им и был. Внезапно грянул выстрел. Все ахнули и повернули головы. Итан, как бы не хотел увидеть стрелявшего, не мог даже пошевелиться от невыносимой боли. — Pleacă de aici, creaturi! el este al meu! «Боже, да благослови Гейзенберга господь!» — Уинтерс, медленно теряя сознание, узнал Карла по голосу и по тому, как задрожало на цепочке кольцо. Он слышал, как люди в панике разбегаются по деревне. Слышал приближающейся шаги лорда. Чувствовал, как развязывают веревки на запястьях. После мужчина чувствовал, как медленно утекает из него жизнь вместе с кровью из тела. — Итан, блять… Ты и правда долбоеб! Сколько же мне ещё раз надо будет твою задницу из дерьма вытаскивать? — пыхтел Гейзенберг в импровизированной операционной, пытаясь заштопать огромную рану на животе мужчины.