***
Очередная пощёчина — что за привычка бить его по лицу? — терялась на фоне боли, разлившейся в левой половине живота. — Бах? Бах! Очнись же! Со второй попытки он промычал нечто маловразумительное, проверяя языком целостность зубов. — Бах, Господи… — Я на тебя хорошо влияю, — просипел он, попытавшись приподняться, — и понял, что всё тщетно. — Ты уже обращаешься к Богу… — Идиот! Не шевелись! — холодные руки прижали его к земле. Где-то слева плескала стылая равнодушная вода. Лесса почему-то тряслась сильнее, чем он, и плечи быстро заныли от её нервной хватки. — Всё в порядке, я сейчас встану, — глупая женщина, надо бы успокоить, или упокоить, пока не наделала ошибок. — Не встанешь, у тебя дыра в животе с мой кулак! Ты чем думал?! Почему подставился? Потому что забыл, что работал с проклятой, которую должен бы убить, а не помогать ей, как собрату. — Ты же можешь… как в прошлый раз? — Моя слюна здесь не справится! Это сквозная, чёрт её дери, дыра! — Ну, тогда не теряй времени, пей мою кровь, пока можно. Только поклянись, что однажды прикончишь Изверга, который устроил здесь свой полигон… — Я могу дать тебе свою кровь, Бах, пожалуйста! Его передёрнуло. — Нет уж, рабом вампира себя не приму ни я, ни мои братья. Лучше умереть. В темноте длинно всхлипнули. Странно, вампиры могут рыдать? Хотя Лесса не была нормальной вампиршей. — Бах, ты же веришь в Господа! Он не даст тебе стать чудовищем, пусть проклянет меня мой Сир — Верующих вампирам не обратить в гулей. Дай шанс мне и себе, — холодные губы уткнулись в висок. — Прошу, позволь вернуть долг! Дважды я могу сделать это для тебя с наименьшим риском… Грюнфельд подумал о своём отце, который так верил в их дело и его помощь в борьбе с проклятым архидемоном ЛаКруа, о своих братьях, о бесконечной охоте, ибо демоны так и будут обращать себе подобных, а он за эти блуждания во Тьме узнал столько нового и полезного, чтобы их находить и уничтожать… — Лесса, убей меня, если я не смогу остаться собой. Из милосердия, — его скорчило от приступа боли, но шок ещё позволял держаться за сторонние стимулы. — Хорошо, обещаю, — зашептала она, и он услышал рядом, как впиваются клыки в сопротивляющуюся плоть. На губы потекли холодные, приторно-гнилостные, густые капли. — Бери, сколько понадобится. Он глотал через силу — и что люди находят в подобной близости с проклятым демоном? — и беззвучно молился Господу, истово испрашивая Его прощения и помощи. И где-то среди этого безумия отключился вновь.***
Охотник снова очнулся уже от холода. Ледяная вампирша притулилась тут же, у правого бока, оцепенев от дневного сна или голода. — Лесса? — хрипло позвал он. Ему не ответили, не шелохнулись, и Грюнфельд сквозь ткань повязки ощупал область раны. Кажется, ему ещё доведётся шанс выбраться и выжить: по крайней мере, его кишки не торчали петлями наружу. Он неловко потрепал вампиршу по голове, но при этом не ощутил никаких резких изменений, всепоглощающих желаний угодить, лишь сочувствие к несчастному проклятому созданию и печаль от её участи. Ведь она вполне могла прикончить его, иссушить, а потом скрыться и выбраться, полная сил. Но осталась здесь, во мраке, голодная и жертвующая своим благополучием. Он обязательно расспросит её о причинах перед расставанием. Убить её без объективной причины ему не позволит совесть. Наконец (у него уже спина от холода отваливалась) она пошевелилась, распрямляясь, зевнула и полезла в обход, добираясь до его раны под повязкой. — Что ты делаешь? — Сейчас залижу, — глухо пробормотала она. — Ты же не полезешь в воду со всё ещё открытой раной? Там инфекция! — И сколько тебе до потери разума от жажды? — практично поинтересовался охотник. — Потерплю. Он честно терпел в свою очередь, скрёб землю ботинками, но вскоре не выдержал и принялся её отталкивать. — Хватит, довольно! — В чём дело? — обиделись рядом и откинули его руки в сторону. — Всё уже нормально! — Я чую кровь, и хватит спорить! — Грюнфельд заметил искры взгляда над собой. Лесса начинала злиться и профилактически стукнула его по тылу кисти. — Не мешай! — Да что ж такое!.. Он дёрнулся так, что вампирша едва не укусила его по чистой случайности. Пришлось признаваться: — Мне щекотно. Лесса прекратила издевательства на какое-то время, а потом обнажённую кожу обжёг холодный смешок, такой лёгкий и чистый, словно она не ожидала подобной причины. — Ну, прости. Но ведь это же прекрасно! Чувствительные окончания восстанавливаются правильно! — Господи, прекрати!.. Вампирша отстранилась и упала рядом, судя по звуку, отползая и сворачиваясь в комок. Когти заскребли землю и камни совсем рядом с ухом. Инквизитор прекрасно понимал, что жажда берёт своё. — Укуси меня. — Что?! — кажется, она вцепилась в собственное запястье. — Укуси меня, как позавчера. Я разрешаю. — Ты слаб и ранен! — Господь не оставит меня, а двести миллилитров не прикончат. Это будет честно. Давай, Лесса, я не против! — Господи, ты сумасшедший! Оттолкни меня, я могу не остановиться вовремя. В этот раз она не растягивала прелюдию, вгрызлась сразу, глубоко. Ему действительно пришлось оттолкнуть её, когда закружилась голова, но она не сразу пришла в себя, продолжая рваться к нему. И тогда он неуклюже поцеловал её в окровавленные губы — ведь так она сбивала его с толку и отвлекала? Проклятая замерла в его руках, потом задрожала и прижалась теснее — чтобы в следующий миг разорвать дистанцию. В ту секунду ему показалось, что под сырыми тонкими тряпками — остатками её одежды — ему под руку слабо ударило чужое сердце. — Ты с ума сошёл, — тихо выдохнула она, облизывая губы, а потом осторожно, в какой-то мере робко скользя языком по его огрубевшей коже, стирая следы характерных ранок. — Мы никому не расскажем, — пробормотал он, отпуская её. Около десяти минут они лежали бок о бок, восстанавливаясь. Потом Лесса помогла ему напиться из фляги, перевязала все оставшиеся ссадины, помогла свернуть плащ и наполнить его хотя бы небольшим количеством воздуха. Его обмундирование она взяла на себя, всё равно более ловкая и подвижная в воде. Они смогли добраться до примеченного ею места, и запас её мертвых лёгких ему всё же пригодился. Откашливаясь, инквизитор и вампирша растянулись на берегу, скинув рядом одежду и бесполезное, кроме его кинжала, оружие, и Бах инстинктивно подгрёб её под себя, делясь теплом. Она вжалась затылком в его грудь, позволила себя обнять. — Не все вампиры такие, как я, — пробормотала она. — Не то, чтобы я ревную, но повторять такие трюки не советую. — Я запомню, — прохрипел он. — Ты сразу показалась мне дурной. — Ну, спасибо! — Я убил за свои годы немало вампиров, так что не спутаю и впредь. — Почему ты не убил меня? У тебя были шикарные шансы. Или бросил бы в лабиринте… — Почему ты не убила? — вопросом на вопрос ответил он. — Я для тебя — лишь еда. Она молчала долго. — Потому, что демоны рождаются в головах людей. Когда тебя обращают, тебе тщательно объясняют сверхъестественную разницу между твоим новым существованием и бывшими родными. Еда? Меня создали из эфемерного сожаления, одиночества и эгоистичной жажды приобщить к вечной войне за непонятные идеалы. Будь я совсем наивной девчонкой или прожженной карьеристкой, может, и купилась бы, но я слишком сильно цеплялась за свою память. И была признана неугодной, оставлена на произвол судьбы. Из злости и бунта я искала любые другие пути выживания, которые хотя бы формально соответствуют человеческой морали. Потом привыкла. И вот я здесь. Все те, кто таятся в таких подземельях или живут среди людей, приняли свой новый облик. Они смирились с тем, кем их назвали, и приняли новый образ мыслей и не-жизни. Я же не собираюсь сдаваться предрассудкам. Хотя бы назло. Хотя бы пока. — Если ты не станешь вредить людям или выдавать себя — со своей стороны обещаю, я не прерву твоё существование. — Это очень щедро с твоей стороны, охотник, — Грюнфельд услышал усмешку в её голосе. — Но я благодарю тебя. Честно. Да поможет тебе твой Бог. Ему пришлось положиться на чутьё Лессы и её ориентацию в пространстве, чтобы не биться головой о камень и не кружить на месте. Однако, уже беспокоясь о дневном сне проклятой, он почувствовал движение встречного воздуха. Вампирша инстинктивно рванулась вперёд, дёргая его за руку. Выход располагался наверху, узкая щель между камнями. Лесса припала к ним, закрыв глаза и подставив лицо свежему воздуху и тусклому небу в серых облаках. — Ты пролезешь, Бах? Подсадить? — Даже если придётся пожертвовать рёбрами, — передёрнул он плечами. — А ты?.. — Я пойду следующей ночью. Осталось мало времени, у меня нет денег и очень слабое представление, как далеко до городка. Зато отосплюсь в условной безопасности за поворотом, — она бледно улыбнулась и отступила, давая ему дорогу. — Приятно было познакомиться и не умереть. Если встретимся ещё раз, буду рада. — Надеюсь не встретиться на охоте, Лесса. Береги себя, — он нашёл устойчивые точки, подтянулся и, срывая ногти, извиваясь всем больным и усталым телом, выбрался наружу, растянувшись в тёплой по сравнению с пещерой, мягкой грязи и траве. Он жив. Если Господь поможет, даже обойдётся без воспаления лёгких. — Спаси твою душу Господь, Лесса, — выдохнул он в хмарое небо с редкими точками звёзд.***
Следующей ночью Лесса вернулась к выходу: сон, несмотря на браваду перед Бахом, вышел нервным, коротким, и она спешила выбраться к свободе. И каково же было её удивление, когда она заметила тёмный свёрток у выхода, которого вчера точно не было. Сухая и более-менее ноская майка, рубашка, штаны и ботинки — не всё по размеру, но куда лучше её лохмотьев. В карманах нашлась двадцатка, в правом ботинке — знакомый кинжал, в левом — гребень для волос. Впервые за долгие годы Лесса смеялась так долго и искренне. — Хоть влюбляйся в тебя, Бах!