***
Итэр поклялся себе, что в последний раз соглашается помочь Венти. Дело казалось сомнительным с самого начала: ну не может быть такого, чтобы мастер Дилюк попросил какого-то там барда перетащить пару картофелин и три бутылки винтажного вина с винокурни в Мондштадт. — Разве я когда-нибудь врал тебе, путешественник? — Венти, звенев колокольчиками накидки, ходил между рядами с бочками, искал на пыльных полках самое лучшее вино. Итэр, рассматривая паутину по темным углам и ежась от холода, думал, что нет, Венти никогда не врал. Он просто умалчивал правду. — О, вот и оно! Знаменитое вино, выпущенное в тот год, когда… Венти не договорил — с грохотом открылась дверь, и в дверном проеме возникла темная фигура. Явно очень злая фигура. Они бросились бежать к маленькому окошку, через которое пролезли в подвал. И если Венти, хихикнув, успел выскочить наружу и унести бутылки, то Итэру повезло меньше. Сильная рука схватила его за плащ, дернула на себя. Паймон, испуганно взвизгнув, улетучилась в звездной пыли. Итэр неуклюжим мешком повалился на каменный пол, у горла тут же возник тяжелый двуручный меч. — Вор единожды — вор навсегда, — сказал Дилюк, полыхая взглядом. — Мне без разницы, если ты просто сообщник. Ты мне за это заплатишь. Итэр тяжело сглотнул. Мастер Дилюк в гневе был страшен.***
Когда Итэр узнал стоимость украденных бутылок, у него глаза полезли на лоб. Кто вообще способен отдавать такую огромную сумму за вино? Король? Бог? Он слышал, что Гео Архонт был первым, кто выковал мору. Вот у него-то наверняка хватило бы денег хотя бы на бокальчик. Мастер Дилюк приказал ему работать на таверну до тех пор, пока он не покроет своим трудом стоимость хотя бы одной бутылки. Это было справедливее, чем отдавать его на суд Джинн. Он обещал, что Итэр поймет, отчего вино такое дорогое. И Итэр, повязывая черный передник, с ужасом ждал своей участи. Все оказалось намного прозаичней. Он вычистил до блеска подвал, промаркировал сотни и сотни бутылок. Подметал листья на крыльце. Помогал Хилли и Моко с уборкой и обслуживанием. Три дня пролетели мигом. Итэр ощущал себя горничной. Хотя, он и был горничной. Спину ломило, руки тряслись и болели. Кто же знал, что быть уборщиком тяжелее, чем сражаться с хиличурлами. На четвертый день Дилюк заставил его собирать виноград. Таскать виноград. Пробовать виноград на зрелость. Мыть виноград. Загружать его в специальные установки. Под конец недели Итэра тошнило от одного вида бордовых ягодок. — А у вас на винокурне тоже нужно топтать виноград, чтобы сделать вино? — спросил как-то Итэр, сидя перед огромным чаном, когда Дилюк проходил мимо. — Это негигиенично, — скривился он. — Для вина, что украли благодаря тебе, нужно вручную вытащить косточки из ягод. Дилюк с грохотом поставил перед ним добрые пять килограммов винограда. — Развлекайся. Это три бутылки и половина одной в качестве поучений за твою глупость. Приду — проверю. И только попробуй отлынивать. Он стремительно развернулся на каблуках, но успел услышать, как Паймон, ни капли не помогающая Итэру, зато морально поддерживающая разговорами, сокрушенно прошептала: — Ну вот, ты точно не успеешь на тренировку к Кэйе. — Что за тренировки? — тут же спросил Дилюк, и так строго посмотрел на Итэра, что захотелось спрятаться за какой-нибудь винной бочкой. — Обычные… — выдавил из себя он. — На повышение различных навыков… Дилюк, казалось, умел одним взглядом препарировать людей. Ему не нужны были иные способы запугать, хватало сложенных на груди рук и подчеркнутой холодности. Его губы гневно поджались, словно он в уме прикинул что-то про тренировки. — Кэйе стоит доверять наполовину. И даже половина слишком высокое мнение, — наконец, сказал он. — Если тебе нужна помощь, скажи мне. Я помогу от него избавиться. — Очень мило с вашей стороны, спасибо, но нет, — сказал Итэр. — О, да, и расправьтесь еще и с Венти! — одновременно с ним выпалила Паймон. Дилюк изогнул бровь, тяжело выдохнул. Его поза так и говорила о том, как трудно существовать в этом мире среди таких идиотов. — На винокурне ты в моей власти, и Ордо Фавониус тебя не тронет. Помни об этом. Итэр, делая вид, что очень занят выковыриванием косточек из винограда, кивнул. Он надеялся, что Дилюк, прежде чем уйти, не заметил, как у него покраснели кончики ушей.***
На винокурне с самого утра кипела работа. Хилли и Моко носились туда-сюда, украшали, убирали и не забывали сплетничать. Неподалеку от особняка соорудили небольшую сцену, круглые столы вынесли поближе к рядам виноградника. Установили прилавки и для детей, и для взрослых. Праздновали день основания «Рассвета». Итэр ничего не знал о семействе Рагнвиндр. Честно говоря, он был не уверен, что верно расслышал такую сложную фамилию, и, чтобы не злить Дилюка, предпочитал про себя называть их просто «хозяинами». Дилюк и без того был нервный: вокруг него вилось огромное количество самых разных девушек, и каждая пыталась обратить на себя внимание такого прекрасного жениха. На торжество прибыли как лучшие люди Мондштадта, так и обычные жители. Народ здесь сильно любил праздники, и Итэр, когда выдавалась свободная минутка, наслаждался улыбающимися лицами и громким, беззаботным смехом. Замечательный мир, за который стоило бороться. Потом его звали, и он принимался разносить бокалы, рассказывать о сортах винограда и марках вина не хуже Аделинды и убирать столы. За прошедшее время он стал настоящим экспертом и даже заслужил скупую похвалу от Дилюка. Краем глаза он приметил снующего между людьми Венти и хотел было его окликнуть, как вдруг кто-то схватил его за локоть, заставляя обернуться. — Мой маленький рыцарь превратился в горничную на побегушках? — ухмыльнулся Кэйа. — Однако стоит признать, что передник тебе к лицу. Что произошло? Джинн гадает, куда делся ее лучший сотрудник, но я то здесь, а вот куда подевался мой лучший помощник мне тоже было интересно. Итэр отпросился на пару минут, которые затем превратились в полчаса гуляний вокруг винокурни. Кэйа с нежностью трогал виноградные листы, осматривался по сторонам, будто давно здесь не бывал. Но Итэр знал из сплетен горничных, кто Кэйа часто захаживает к Дилюку по вечерам. Почти всегда они громко спорят, ругаются и хлопают дверьми. Затем затихают, и потом Кэйа уходит прочь. Он никогда не остается на ночь. — Так вот значит как, — хмыкнул Кэйа, теребя золотистую косу. — Зная Дилюка, он продержит тебя, пока ты не отработаешь все до последней моры. Данный молодой человек не знает пощады. Эх, придется побеждать Двалина без тебя… — Думаю, что смогу взять выходной за свой счет, — ответил Итэр и прикрыл глаза, когда холодные пальцы погладили его щеку. Большим пальцем Кэйа очертил его подбородок, спустился ниже к неприкрытой шарфом шее. — Рыцарей Ордо Фавониус никто не приглашал. Итэр отпрыгнул от Кэйи, как ошпаренный, завертел головой и только тогда понял, что Дилюк говорит сверху, стоя на балконе. Он опустил голову, прикрывая покрасневшие щеки прядями. Это была правда: Итэр не видел ни Джинн, ни Лизы, ни даже Эмбер. Кэйа не двигался с места и лишь ухмылялся. — Итэр является почетным рыцарем ордена, если ты еще не осведомлен. Что, надо сказать, удивительно, ведь главное сосредоточение сплетен — твоя таверна в городе. — Сейчас он мой работник. И я приказываю этому работнику не отлынивать от дел, иначе добавлю в твой долг еще полмиллиона моры. Иди. Итэр, не оглядываясь, поспешил ретироваться, и до конца праздника не видел ни мастера Дилюка, ни капитана кавалерии Кэйю.***
— О, вы почему здесь? — недоуменно спросил старик Таннер. — Там молодой господин всех угощает своим фирменным блюдом. — Каким таким блюдом? — тут же заинтересовалась Паймон. Итэр, с трудом разогнувшись, выбрался из-под виноградных кустов. Каждый раз, когда он думал, что хуже быть не может, мастер Дилюк придумывал новые задания. Например, пропалывать сорняки или снимать с ягод наглых насекомых. Или удобрять почву навозом, как сейчас. Поднимаясь по тропинке к поместью, Итэр решил, что все-таки на винокурне приятно. Тише, чем в городе, воздух прозрачнее, и работники добрые. Он делил комнатку на втором этаже с толстым Эрнестом и понемногу понимал, как люди доходят до жизни в роскошном особняке на окраине. Может, после всех приключений им с сестрой тоже что-нибудь такое открыть? Ферму по производству моры, вот что хотелось бы… На просторной рабочей кухне ловко орудовал ножом и лопаткой Дилюк. Красные отсветы печи были ему к лицу, на скулах играл румянец, волосы были забраны в высокий хвост. Он мельком глянул на них и кивком указал на стул. Через минуту перед Итэром и Паймон возвышалась гора ребрышек с картофелем и сыром. Через пять минут тарелки уже были пустыми. Ничего вкуснее Итэр в жизни не пробовал! — У молодого господина выходной, — шепнула ему Хилли. — Обычно он проводит его в раздумьях или за чтением книг. А раньше у него была лошадь, вороной жеребец, и он на нем был словно принц, — мечтательно улыбнулась Мока. — Даже жаль, что он покинул Ордо Фавониус. Они с мистером Кэей были самые красивые и молодые капитаны кавалерии, — вздохнула Хилли, а Итэр навострил уши. — Как вчера помню, главная улица украшена цветами, а они, такие благородные и совсем юные, возвращаются после задания, — закрыла глаза Мока, а Итэр уже было собирался спросить, что же между ними произошло, как Аделинда наругала горничных за сплетни и выгнала из кухни прочь. Итэр остался наедине с мастером Дилюком. Тот ел с холодной отстраненностью, даже не лязгая по тарелке вилкой и ножом. — Большое спасибо за угощение, мы пойдем, — приложил руку к груди Итэр, отодвигаясь от стола. Дилюк отставил тарелку прочь, налил из кувшина красную жидкость в два бокала, один из которых небрежно отправил скользить прямо в руки Итэру. Сказывалось мастерство хозяина таверны. — Этот жест, он родом из твоего мира? — дождавшись кивка, Дилюк продолжил. — Ты умеешь играть в шахматы? Расскажешь о себе за партией. — Итэр очень хорош в шахматах, да, Итэр? Он очень умный. Поэтому на просто так играть мы не согласны! — помахала ладошками Паймон. Вообще-то, он был согласен, да разве ж кто спрашивал. Дилюк смерил его холодным взглядом, неторопливо отпил из бокала. Итэр тоже приложился, с удивлением глотая виноградный сок. — За контрактами вам надо в Ли Юэ. Это за поместьем, повернуть налево. Я не торгуюсь. Итэр украл три бутылки, и пока не вернет долг, не освободится. — Но как же азарт! — воскликнула Паймон. — Давайте так! Если Итэр проиграет, он работает на вас бесплатно еще две недели. А если выиграет, то вы простите ему часть долга. Примерно половину бутылки. Что думаете? Дилюк со звоном поставил бокал на столешницу. — Я думаю, что вы переобщались с бардом. Повторяю: я не торгуюсь, — сказал он по слогам, и Итэру стало даже немножечко страшно. — А по-моему, вы просто боитесь проиграть! Выражение его лица было бесценно. Полыхающий гнев карих глаз мог быть последним, что Итэр успел бы увидеть за свою короткую жизнь. Но Дилюк, прищурившись, согласился. Дворецкий был послан за шахматной доской.***
Паймон блефовала: Итэр был посредственным игроком. Когда он впервые увидел в Тейвате шахматы, то очень удивился. По загадочному стечению обстоятельств во всех посещенных им мирах была эта забава. Был ли создатель шахмат тоже путешественником или так шутило мирозданье — тот еще вопрос. — Кто научил вас играть? — тихо спросил Итэр, передвигая пешку. — Отец. «Тот, который умер», — подумалось Итэру, и он попытался скрыть неловкость за новым вопросом: — У вас хороший вкус на картины. — Их тоже собирал отец, — отрезал Дилюк, съедая ладьей его коня. Итэру захотелось ударить себя по лбу за тупость, но внезапно Дилюк продолжил. — Кто научил играть тебя? — Сестра. Ей очень нравились стратегические игры. Бридж, го го, сёги, нарды, кайвасса, даже трехмерные шахматы. Еще карты, монополия, — за разговором он съел пару черных пешек и решительно двинул слона в наступление. — Маджонг, домино. Я никогда ее не обыгрывал. В нашей паре за тактику отвечала она, я же за меч и силу. Дилюк промолчал, обдумывая следующий ход. Паймон вилась над ними и молчала. Видимо, ей винокурня надоела до глубины души. — Вы были с ней близки? — пальцы в черных перчатках спрятали за пешек короля. — Конечно. Мы всегда были вместе и никогда не расставались. И мы всегда чувствовали друг друга, это чем-то похоже на элементальный след, только золотистый, родной. Я ощущаю его здесь, в Тейвате, но… — Итэр задумался, нахмурился, погрустнел. — Но не так, как раньше. — Ты не думал, что она могла измениться? За время вашей разлуки? — Нет, — протянул, улыбаясь, Итэр. — Люмин всегда останется собой. Она добрая, упрямая и остра на язык. Пройди хоть пятьсот лет, она не изменится. Я верю в это. Партия заканчивалась, фигур на доске становилось все меньше. Итэр задумчиво наматывал на палец золотистую прядь, задумавшись о своем. Он очень скучал по Люмин, сильнее, чем показывал окружающим. Даже Паймон не была с ним так близка. Люмин смогла бы разобраться в его эмоциях. Она часто заменяла голос совести. Люмин лучше, чем он. Если над Тейватом нависла угроза, то справиться с ней сможет только она. Он же будет ей помогать. Или просто не мешать. — Ты слишком наивен, — прервал его раздумья Дилюк. — Время меняет людей. Шах. — Обстоятельства меняют людей, но внутренний мир будет неизменным, — возразил Итэр, спасая своего короля. — Чтобы ни случилось, мы навсегда будем братом и сестрой. Двумя половинами единого целого. — Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Разлука оставит свой отпечаток. Иногда может случится нечто, что перевернет ваш уютный мирок раз и навсегда. И тогда все станет другим, в том числе и ваша связь. — Это самообман. Время не сотрет воспоминания и чувства. Шах и мат, мастер Дилюк. Вы проиграли. Дилюк недоуменно посмотрел на доску, замер каменным изваянием. Нахмурился, будто не мог поверить в свое поражение. Черный король остался в меньшинстве, деваться ему было некуда: белый ферзь и маленькая, незаметная пешка перекрывали пути к отступлению. — Неплохо, — наконец, кивнул Дилюк. — Ладно, будь по твоему, Паймон. Долг почти исчерпан. Завтра можешь отправляться в Монштадт на поклон Ордо Фавониус. Тебя там заждались. Спасибо за игру, почетный рыцарь. Если устанешь от геройств, врата поместья всегда для тебя открыты. Еще не все виноградники удобрены, — еле заметно улыбнулся Дилюк.***
Итэр задерживался. Работники винокурни провожали его как в последний путь, хотя он всего-то переезжал обратно в гостевой дом столицы. Он обещал заглядывать, как будет время, и обязательно помогать по мелочи. Улыбался, кивал, обнимался — и так до захода солнца. Свечи тускло освещали длинный коридор, ведущий в кабинет Дилюка. Роскошный ковер скрывал шаги, в темноте вспыхивали золотые вензеля рамок. Стоило бы поспешить, не хотелось бы в полночь проходить мимо Вольфендома. Постучавшись, он дернул дверь, однако та оказалась закрыта. Итэр собрался уходить, не попрощавшись, — как-нибудь потом подойдет на поклон, — но услышал голоса из другой комнаты, самой дальней. Он осторожно подошел, заглянул в узкую щелку. Виден был лишь разожженный камин и тень от смутно знакомого силуэта. — …оставь юнца в покое. У него и без тебя забот хватает. Бегаете к нему с любой проблемой, бессовестно пользуетесь добротой. — Интересно, не ты ли поступил точно так же? — ответил бархатистый голос с усмешкой. — Я наказал его за глупость. И дал отдохнуть от тебя и ваших рыцарских делишек. Ах, куда подевалась кошка Маргариты! Ах, у Флоры закончились цветочки! Позорище, а не орден. В Тейвате назревают настоящие проблемы. Слухи с каждым днем все тревожнее. Но, разумеется, спасение кошечек важнее. — Сколько же в тебе злобы! Прошу меня простить за то, что не знаю, как, оказывается, трудно живется героям. Однако и ты не хочешь остановиться хотя бы на мгновение в своей неустанной войне и понять, что оберегать мирный покой жителей так же важно, как и охотиться за Фатуи. Слушать жалобы — это тоже часть работы рыцаря. Естественно, что не такая благородная, как ваша, господин Полуночный герой. Потому-то наш маленький путешественник, который сейчас подслушивает за дверью, и является почетным рыцарем Ордо Фавониус. Итэр вздрогнул, дверь скрипнула и приоткрылась от сквозняка. Он густо покраснел, но, казалось, ни Дилюк, ни Кэйа не обратили на него особо внимания. Они продолжали смотреть друг другу в глаза, будто продолжали спор. — Есть вещи важнее возмездия, Дилюк, — неожиданно мягко сказал Кэйа. — В прочем, оставим нашу дискуссию на потом. Итэр, я полагал, что ты уже вернулся в город. Проходи, садись. Не стесняйся, угощайся вином. — Угощайся виноградным соком, — Дилюк закинул ногу на ногу, окатил холодным нечитаемым взглядом. — Вино не тронь. Они заспорили о вопросах этичности, о жадности, о маленьком бокальчике и последствиях. Итэр же осторожно присел на диван. Он чувствовал себя не в своей тарелке, зажатый между этими двумя. Хотелось домой и спать. Чтобы не клевать носом, пришлось крепко сжать кулаки, только глаза все равно слипались. Дилюк отправился за сыром и мясной нарезкой к вину. Стукнула хрустальная ножка о поверхность стола. Итэру сунули буквально под нос бокал и он выпил, отмечая про себя непривычную горечь виноградного сока. Может, он плохо вынул из ягод косточки? Хотя, погодите, он же и не для сока их вынимал. Мысли текли вяло, с каждой минутой замедляя свой ход. Итэр сидел с полуприкрытыми глазами и наблюдал за гипнотизирующем пламенем в камине. Их голоса слились в монотонный гул. Голова была пустая, но почему-то тяжелая. Он глотнул из бокала еще и еще. Ноги как онемели. — Что ты наделал? — раздался гневный голос Дилюка. Очень резкий, Итэр поморщился. — Ты подсунул ему «полуденную смерть»? Кэйа засмеялся и что-то сказал, Итэр не понял слов, только одна мысль билась в виски: почему полуденная, если сейчас полночь? Из расслабленных пальцев отняли бокал. Итэр позволил перетащить себя на диван, уперся спиной во что-то твердое. В лопатки больно впились украшения чьего-то костюма, он не понял, кого конкретно, только откинул голову, закрыл глаза. Холодные руки приятно коснулись его ребер. — Ты отвратителен. Отпусти его. — Неужели наш господин ревнует? Я ничего с ним не делаю, — ухмыльнулся Кэйа, зарываясь носом в золотистые кудри. Итэр поерзал, тяжело задышал. — И никогда не делал. Только рассказывал некоторые тонкости взрослой жизни, подчеркиваю, всего лишь. Просвещать невинных юношей всегда очень интересно, верно, Дилюк? Кэйа отвел в сторону его волосы, мягко прижался губами к шее. Итэр плыл, то приходя в сознание, то снова опускаясь в душный сон. Нереалистичный, сладостный и стыдливый сон. — Прекрати, — рыкнул Дилюк, и Итэр не понял, к кому он обратился, на всякий случай замер и постарался не издавать ни звука, пока шею и оголившееся плечо покрывали поцелуями. — Он еще совсем юн. — Мы тоже были юны. И были в том же самом возрасте, когда чувственность и чувствительность идут рука об руку, затмевая грани разумного. Или твоя память стала настолько хрупка? Я прекращу, если на его месте окажешься ты. Кэйа усмехнулся, Итэр почувствовал горячее дыхание на ключице. Холодные пальцы провели по линии живота, заставив его выгнуться навстречу прикосновениям, переместились на затвердевшие соски. Трение ткани, трение пальцев сводило с ума, Итэр застонал вместе с выдохом. Ноги бесстыдно разъехались, вместо стона вырвался всхлип, когда ладони прошлись по бедрам совсем близко от члена. Итэр приоткрыл глаза и наткнулся на колючий, полный внутреннего гнева взгляд. Ему стало стыдно перед Дилюком, он попытался свести колени, но загорелые руки не дали этого сделать. Итэр захлебнулся воздухом, потерял ориентацию в пространстве. Остались только поцелуи, невесомые, как первый снег, и прикосновения, острые, как бритвенный лед. Вдруг кто-то вырвал его из неги. Итэр мотнул головой, утыкаясь горячим лбом в черный сюртук. Дилюк приподнял его на руки и усадил безвольной куклой в широкое кресло. Итэр обессиленно положил голову на подлокотник, поглядывая за ними из-под упавших волос. — Ты отвратительный, мерзкий манипулятор. Не при ребенке, — Дилюк скинул сюртук прямо на пол, выпрямляясь в белоснежной рубашке перед сидящим на диване Кэйе. — Я привлекательный, хитрый манипулятор. При ребенке, ему пойдут на пользу дополнительные занятия по половому воспитанию. Звякнул расстегивающийся ремень, Кэйа, ухмыляясь, глянул снизу вверх, положил ладонь на упругую задницу, придвигая поближе к себе. Дилюк коротко выдохнул, когда Кэйа достал его член и пару раз провел на пробу, размазывая выступившие капли белесой жидкости. Он наклонился, обхватывая губами головку, провел языком по стволу. Итэру казалось, что творится что-то ненормальное, грязное. Он видел, как мелькают длинные темные волосы, слышал, как хлюпает слюна. Ему было жарко и холодно одновременно, и хотелось то ли зажмуриться, то ли не сводить глаз. Кэйа брал глубоко и быстро, придерживался своего ритма. Вдруг Дилюк согнулся, зашипел сквозь зубы и вцепился в его плечи, пытаясь отодвинуться, но Кэйа его не отпускал, крепко держал за талию. Дилюк все же отпрянул, он тяжело дышал, на бледных скулах пятнами расцвел румянец, глаза сверкали яркими угольками. Сейчас он был прекрасней даже алой зари. Дилюк размахнулся, влепил звонкую пощечину, мотнулась в сторону темноволосая голова. Кэйа негромко рассмеялся и широко облизал губы. На его шее сомкнулись пальцы, заставляя откинуться назад, на спинку дивана. Дилюк влез следом, утраиваясь на его коленях. — Терпеть тебя не могу, — почти прорычал он. — Почти так же сильно, как я, мой господин, мой полуночный герой, мой темный рассвет и моя погибель. С каждым словом выражение лица у Дилюка менялось: от раздражения и бешенства до растерянности, беспомощности. Он прикусил губу, чтобы не застонать, когда Кэйа прижал его к себе, потерся о стояк, сжал в ладонях ягодицы. Кэйа потянулся вперед, но тут же был схвачен за волосы. Дилюк без жалости намотал пряди на кулак. — Я не целуюсь. Кэйа вскинул руку, сжал его запястье, заставляя отпустить. Дилюк не отводил лихорадочно блестящих глаз и повторял как мантру: я не целуюсь, не целуюсь, не целуюсь. До последнего вздоха. До первого прикосновения губ. Итэр понял, почему Кэйа называл поцелуй разговором. И если Кэйа пытался донести нежность и раскаяние, трепетно прикасаясь к красным волосам, то Дилюк падал в водоворот отчаяния и неприкрытой боли, выворачивая в крепкой хватке белую меховую накидку. Он был как кровоточащая рана, как оголенный нерв. Итэр не выдержал и закрыл глаза, проваливаясь в темноту.***
Ноги плохо слушались, но Итэр упорно шел вперед, подальше от винокурни. Впереди маячил голубой свет статуи Барбатоса, заливая потусторонним светом ветвистую крону огромного дуба. Он ни капли не удивился, увидев сидящего среди узловатых корней Венти. Не удивился и тому, что была глубокая ночь. Или раннее утро. Та грань между светом и тьмой. — Ого, да кто-то перепил! — широко улыбнулся он. — Ну, что же, все случается впервые. Говорят: «не умеешь — не берись», я же скажу «не умеешь — научись». Он протянул к нему руки, будто приглашая в объятия. Итэр проигнорировал распростертые ладони, рухнул на землю, подполз на четвереньках поближе и опустил голову на его колени. Поерзал, перевернулся на спину, прикрыл покрасневшие глаза и затих. — О, великий воин, да дела твои совсем никуда не годятся, — Венти убрал челку с его лба. — Победитель хиличурлов и магов Бездны, храбрый укротитель драконов не справился с вином. У каждого свои таланты, да? Итэр жмурился от приятных прикосновений. Венти гладил его по голове, прикасаясь к пульсирующим вискам, и боль уходила. Не только физическая, но и мутное смятение, болотом затопившее разум. — Я бы хотел, чтобы так было вечно, — еле слышно прошептал Итэр. — Вечность — самая ужасная и жестокая штука, что была придумана Архонтом Времени. Не стоит думать о ней как о милосердии. Это скорее тюрьма, которой плевать на твои слезы. Итэр открыл глаза. Венти смотрел на него с грустной улыбкой, от которой разрывалось сердце, перебирал вьющиеся локоны. Итэр хотел ему сказать, что чувствует в этот самый миг, но бард слегка покачал головой. — Скоро решающее сражение с Двалином. Я знаю, что ты готов. Я уверен, что все будет в порядке. Но если что-то случится, если что-то пойдет не так, то я… Он осекся. На мгновение Итэру показалось, что за его спиной выросли белоснежные крылья, такие яркие, что ослепляли, но потом он понял, что это просто восходит солнце. Видение рассеялось. — Я спою тебе колыбельную. Закрой глаза, — попросил Венти.Забудь про все свои заботы. Нет ни единой для них ноты. Забудь печали, все невзгоды. Пройдут они, как непогоды. Отринь из сердце гнев и злобу, И подлости людской природу. Не нужно о войне петь оду. Ты сердца сбереги свободу.
— Спи, — прошептал Венти. — Спи. Занимался рассвет.