***
— Просто жди... — на самом деле жестокие слова. Они звучали в голове как на повторе, пока руки сжимали неподвижное тело друга, напоминая Антону — он всё ещё бессилен. Бесполезен. Первые пару минут Антон не шевелился, продолжая вглядываться в открытые, безжизненно блеклые глаза. Потом, очнувшись, опустил чужие веки. В голове разом мелькнули все сцены убийств из сотен просмотренных за жизнь фильмов, и пальцы дрогнули от ассоциации. «Арсений жив. — напомнил себе парень. — Жив. Жив. Жив!» — рука у чужого лица тряслась, паника, подобно цунами, накрывала сознание, сдавливала неподвижные лёгкие. Мир начал расплываться перед глазами. Антон не знал, что делать. И ему было страшно. Впервые с момента побега по-настоящему страшно. До этого он никогда не оставался один. Арсений всегда был рядом. Учил, утешал, защищал от опасностей, от своих и его сородичей. Улыбался и подбадривал в ответ на его нелепые попытки запомнить бесконечный список монстров или избавиться от неуклюжести в движениях. «Бесполезный.» — он не хотел таким быть, но это отвратительное чувство следовало за ним всю жизнь. Против его воли пред глазами вспыхнула череда воспоминаний: бледное лицо матери, и пустой взгляд наполняющихся слезами глаз, так похожих на его собственные, хмурый отец и ничего не понимающая сестра. Тихие споры вечерами за хлипкой дверью родительской спальни, становящиеся всё синее тени под родными глазами. Сборы, рюкзак, поцелуй в лоб мирно спящей сестры, записка и непоколебимая решимость. И почти сутки непросыхаюших слёз, пока нога не ступит на Питерский перрон. Дима, боль и обращение, бесконтрольные инстинкты и вездесущий голод. Нападение, снова боль и страх, крики погибающих вампиров. Унижение и рабство. Смерть Макара. Бессилие. «Никогда снова.» Антон уверенно поднял руку и впился в неё зубами, надеясь, что боль перебьёт приступ паники. Острые клыки с лёгкостью пробили кожу, рот заполнил отвратительный вкус собственной пропитанной страхом крови. Но это, неожиданно, сработало. Антон сильнее сжал челюсть, вонзаясь зубами поглубже, чтоб наверняка. Попадающая в рот кровь всё ещё была отвратительна, как, собственно, любая вампирская кровь, но теперь хотя бы не хотелось выблевать себе кишки от исходящего из неё зловонного страха. Он выпустил конечность, и ранки в миг сомкнулись, боль ушла. Чёртова регенерация, когда надо — фиг что сделает, когда не надо — так пожалуйста. Сердце всё ещё билось сильнее привычного, но теперь не стремилось сбежать из грудной клетки. Паника ушла, оставив на душе отпечатки своих липких, покрытых мазутой лап. Из-под приоткрытых век он взглянул на Арсения, который цветом кожи стал белее полотна. Поперёк его живота лежала так и продолжающая кровоточить ладонь. Антон не знал, насколько он выпал из реальности, но кровь успела оставить большое мокрое пятно на водолазке. Парень поднял кисть и коснулся губами, коротко проводя по ней языком. И боже, с насколько другими чувствам он сделал это снова. Сладко. Глаза распахнулись от удивления. Ещё ни разу кровь Арсения не ощущалась так. Сладость густой патокой пронеслась по сознанию, мигом перекрыв горький вкус страха. «Что это за эмоция?» — Антон перевёл взгляд на ранее неподвижное лицо. Щёки Арса покраснели, что было слишком отчётливо видно на контрасте с белизной его кожи, а губы украшала лёгкая, будто не из этого мира, улыбка. Но в ней было и что-то неправильное, горькое. Арсений ни разу не улыбался так. На тёмных ресницах проступали слёзы. «Дерево пожиратель снов.» — набатом отозвалось в голове, и Антон вспомнил. Арсений не соврал, он правда о нём читал. Сильнейший и самый жестокий паразит Нижнего мира. Дерево, которое погружало своих жертв в их самый сладкий сон, самую сокровенную мечту. Питалось эйфорией и счастьем, а после, разрушая иллюзию, доводило их до слома, медленно уничтожало личность, вбирая в себя боль. Дерево, у корней которого древние пролили кровь Божества Иллюзий, впитавшее в себя его проклятье. Арсений говорил: Божества — не Боги. Ибо Богов не существует. Это духи, люди, маги, не важно, ступившие в своей силе за грань всего человеческого. Божественность не значит святость. Сила не значит доброта. Божеств почитали, и Божеств боялись. В конце концов им суждено было стать изгоями. Божество Иллюзий некогда было Королевой фейри, чьё царствование пришлось на эпоху процветания, и чьё имя было стёрто из истории вместе с её Королевством. Она не знала ни боли, ни нужды, ни смерти. Ступив за грань, она изменилась. Неизвестно, сломала ли её сила или одиночество, ведь нет на свете существа более одинокого, чем Божество, лишённое общества равных и не́когда близких. Ведь Божеств почитали, и Божеств боялись. В конце концов она сошла с ума. Её иллюзии начали непроизвольно окутывать всё вокруг, начиная от слуг, заканчивая мудрецами. Она стала кукловодом, а её дворец — кукольным театром. Она создала свой собственный мир и наслаждалась им. Фейри отыгрывали роли, скрашивая её одиночество. Но разве безумный кукловод был в силах позаботиться о своих марионетках? Со временем они начали умирать. Со временем фейри за пределами дворца поняли, что не так. Со временем благоговение окончательно поглотил ужас, и отчаявшийся народ восстал и казнил своего правителя, создав монстра более страшного. Бездыханное тело рухнуло у корней роан'ик, опалив их своей отравленной болью и безумием кровью. К сожалению, как её сила обрела именно эту форму и как деревья появились в других Королевствах, Антон не запомнил, к его стыду заснув на середине легенды. Но он точно знал: никто, кроме искусного менталиста, будь он магом, фейри или вампиром, не способен вытащить другого человека из губительного сна. Все вампиры — менталисты, но лишь единицы — хорошие. Антон не рискнул бы причислить себя даже к профанам. По итогу Арсений остался прав: всё, что он мог, это сидеть, ждать и верить, что Арсу хватит сил отказаться от своей мечты...***
Носа коснулся лёгкий запах гари. Какое-то время назад Арсений перестал плакать и просто сидел, наслаждаясь теплом родных объятий. — Чёрт. Сырники! — вскрикнула Алёна, но с места не сдвинулась, продолжая так же размеренно гладить его по спине. — Я в порядке. Идём. — она никогда не задавала вопросов, но всегда была рядом. Арсений поднял покрасневшее лицо и мягко и невесомо поцеловал девушку в губы. Длинно и нежно, словно хотел восполнить то время, что его не было. Какое время? Он, не умываясь, поднялся и направился на кухню, увлекая жену за собой. Ладонь в ладонь, так привычно и незабываемо. Пахло... Домом. Настоящим домом. Из кухни сочился аромат чуть пригоревших сырников и чая с бергамотом. Занавески были подняты и солнечные лучи нежно ласкали мебель, подсвечивая паряющую в воздухе пыль. Медленно ползли вверх по камину, бликами отражаясь от стоящих на нём фотографий в рамках. Под босыми ногами поскрипывал паркет, вскоре сменившийся мягким ворсом ковра. Со вчера кухня ни капли не изменилась. Но почему тогда ощущается так странно? Та же светлая мебель, жёлтые обои, небольшой стол и детский стульчик у него. Алёна, мигом кинувшаяся переворачивать безнадёжно испорченные сырники. В чём подвох? И хотел ли он его искать? Арсений смотрел на неё с восторгом, плескавшимся в океанах глаз. Алёна никогда не умела готовить. Шесть дней из семи им готовил Арс. Они любили завтракать вместе, и не важно, куда после заведёт их день. Неизменно, каждый день. Восемь утра, сладости и душистый чай. Арсений любил готовить и делал это виртуозно, и только в редкие воскресенья мог насладиться кулинарными потугами жены. Пусть они не были особенно вкусны или оригинальны, но он чувствовал всю вложенную в них любовь. — Значит, сегодня воскресенье? — полувопросительно произнёс он, опираясь о дверной косяк. — Арс, что такого тебе приснилось, что даже дни перемешались? — Алёна обняла его за талию и заглянула в глаза. — Нечто... Странное. — Арсений задумался. Он точно помнил, что видел длинный сон. Но сейчас не мог вспомнить ни малейшей детали. «Зелёный цвет.» — на секунду пред глазами возникла картинка. Тусклое освещение, тяжесть в груди, и нечто зелёное, затмевающее собой всё... Алёна тем временем отстранилась и, схватив со столешницы мисочку с клубничным джемом, мазнула им по носу мужа. Тот уставился на его кончик со странным выражением лица, после чего расплылся в улыбке и, засмеявшись, перегородил ей выход из кухни, пытаясь забрать джем. Они побесились несколько минут, с ног до головы измазавшись джемом, после чего оборона женщины была сломлена и мужчина слизал лакомство прямо из отобранной мисочки, затем, правда, переключившись на её лицо, на котором красовалась пара тонких потёков. Их отношения всегда были такими. Сколько Арсений себя помнил, начиная с драки в их первую встречу. Они поженились рано, особенно по меркам магов, и так и не смогли повзрослеть, сохранив в себе ту чуткую, игривую и абсолютную искру подростковой любви. Из дальней комнаты раздалось мягкое детское "Вя", заставив Арсения содрогнуться и разорвать затянувшийся поцелуй. Алёна быстро выпуталась из его объятий и нырнула вглубь дома. Не прошло и минуты, как она вернулась с малышкой на руках и усадила её в стульчик. — Скажи папе "доброе у-утро". — она возилась с ребенком, широко улыбаясь. А Арсений так и сидел на полу и не мог оторвать от них взгляд. Его дочь, его малышка, которой не было и двух лет отроду, улыбалась матери и старательно пыталась выговорить слова, но из всех у неё вышло только смазанное "пьяпя", и маленькие ручки потянулись к Арсению. — Доброе утро, моё маленькое счастье. Ты молодец. — он позволил детской ручке обхватить себя за палец и сжать. Поразительно. Но палец ей быстро наскучил и она переключила внимание на волосы, больно дёрнув за свисающую прядь. — Да ты вандал! — Арс, смеясь, потянул за прядь обратно без особой надежды. Если его дочь чего-то хочет — кто он такой, чтобы не позволить? — Кьяра, кушать. — на столик приземлилась маленькая тарелка на присоске, ноздрей коснулся запах молочной каши, — Пусти папу. — и малышка вправду отвлеклась на еду, промямлив детское "кусаа", — Сейчас покормлю её и заплету тебе волосы. — пообещала Алёна Арсению. — Я поставлю сырники на стол. — Арсений улыбался. Это утро было идеальным. Слишком идеальным.***
Сидеть без дела оказалось непосильной задачей. Первый час Антон вглядывался в бледное лицо, на котором попеременно сменялись все оттенки счастья, и это отдавало странной болью где-то под рёбрами. Даже вчера, когда они дурачились и играли, и Арсений, казалось, открылся, он был даже близко не таким. Во второй час Антон стёр салфеткой дорожки соли и вплёл пальцы в отросшие волосы. Он не знал, чувствовал ли Арс что-нибудь, но если да, вдруг прикосновения помогли бы ему? На третий час Антон начал сомневаться, что Арс очнётся скоро. Он говорил, что на всех проклятье действует по-разному, и что кого-то оно способно убить за час, а кто-то может продержаться неделю. Если Арсению потребуется неделя, чтобы вернуться — ничего, Антон верит в него и будет ждать, но будет ли в порядке его тело?.. Единственное, что парень знал об уходе за каматозниками — их надо периодически переворачивать. С этим проблем не было, но это же не всё? Арсений лежал на его скрещенных ногах, как на подушке. Антон снял с него рюкзак сразу, как пришёл в себя, чтобы у него не болели мышцы от неудобной позы. Ему в голову пришла гениальная, или не очень, идея накормить друга его стимуляторами. Благо он запомнил и их вид, и упаковку. Всё-таки они заменяют еду и поддерживают тело. А в здоровом теле, как известно, здоровый дух! Хотя Арсений относится к человеческим поговоркам с явным скепсисом. Другой вопрос — как дать спящему жевательные таблетки? Вариант рот в рот парень отмёл сразу, ибо Арсений, возможно, всё-таки что-то чувствует, и, проснувшись, захочет отрубить ему за это голову? Конечно, навряд ли буквально, но вероятность же есть! Антон порылся в рюкзаке, но ничего похожего на ступу не нашёл. «Как удивительно, не правда ли?» — идиот. На что он рассчитывал? Зато нашёл бинты и вату. В памяти сразу всплыли то ли уроки основ здоровья в младшей школе, то ли какая-то лекция на тему безопасности, где они мастерили марлевые маски на случай ядерной войны. Зачем и какой идиот это придумал, Антон не помнил. Ну правда, кто в таких условиях будет рыскать по школе в поисках рукодельной херни, да и как она защитит от радиации? Но от пыльцы, а именно в ней теплилось проклятье, вполне могло сработать. Он не настолько верил в собственный самоконтроль, чтобы забить на хоть какую-то защиту. В конце-концов, если Арсений очнётся не скоро, а мысли о том, что тот может не очнуться, парень старался не допускать, он не сможет бодрствовать вечность. А заснув он мог утратить контроль над лёгкими. Антон поднял Арсеньевский меч, намереваясь порезать им бинт, но тот завибрировал в руке и, будто котёнок, издал отливающий металлом странный писк. Как и чем? Хрен его знает. Но рта у него определённо не было. «Тише, парень. — Антон чувствовал себя полным идиотом. Он чуть не вдохнул, чтобы поговорить с мечём. Вот глупая была бы смерть. Клинок в руке снова завибрировал, и в этом движении Антону почудился вопрос. Может он всё-таки надышался каких-то спор, раз всерьёз собирается отвечать мечу? — Я друг твоего хозяина. — он вспомнил действия Арсения, когда тот впервые взял в руки меч в кабинете безумного главы. — А почему, собственно, нет? — он неглубоко полоснул лезвием по ладони и провёл кровавым следом вдоль клинка. Почти не больно. Меч довольно запел, и чёрные вены на нём вспыхнули, вбирая в себя кровь, — Теперь веришь? — меч блеснул серебром вдоль венок и умолк, — Ну, допустим это да. — это определённо самый странный диалог-монолог в его жизни. Или начало шизофрении, — Слуушай, а если я раздавлю тобой таблетки? — меч блеснул алым и дёрнулся. Видимо не воспылав энтузиазмом, — Ничего, потерпишь. Это для твоего хозяина, и я аккуратно, рукоятью. Лезвие не испорчу. — Антон мысленно уговаривал упрямый меч. Тот, будто смирившись, снова блеснул серебром и умолк, — Я так понимаю, серебряный цвет вен — это да. Красный — нет. Удивительно. — меч коротко скрипнул и сверкнул золотом, будто наслаждаясь лестью. — А ты ещё и тщеславный... Надеюсь я вижу это не потому что ёбнулся. Будет печально, если Арс очнётся и обнаружит меня пускающим слюни идиотом. — меч загудел как-то оскорблено. Вопросы категории как, зачем, откуда у меча сознание и почему тот слышит его мысли, Антон решил отложить на потом. — Ну, приступим.»***
Арсений полулежал на диване, бережно обнимая спящую жену, пока с экрана телевизора играл уже сотню раз просмотренный "Служебный роман". В колыбели рядом с диваном, не обращая ни малейшего внимания на звуки, мирно спала их дочь. Он водил пальцами по ниспадающим по плечам девушки прядям и понимал: сейчас он безгранично счастлив. И это счастье поглощало все другие чувства. Фильм перевалил за половину, когда руки замерли а веки начали тяжелеть. Шея слегка побаливала из-за сна на диване. Под пушистым пледом было жарко, хотелось пить и волосы лезли в лицо, но вставать не было ни малейшего желания, пока с кухни не донёсся аромат омлета. Он всё же поднялся и бесшумно вошёл на кухню и обнял жену со спины, нежно поцеловав в висок. — Доброе утро... — он потёрся носом о её затылок. — Доброе. — Алёна откинула голову на его плечё, — Как спалось? — Мне снилось... Что-то странное. Но я не могу вспомнить. — Значит это не важно. Садись за стол, завтрак готов. — Но... Разве сегодня не понедельник? — Арс буравил взглядом омлет. Этим утром во всём чувствовался какой-то едва уловимый подвох. — Ты что-то путаешь. — она по-доброму улыбнулась, чуть снисходительно, — Сегодня воскресенье. «Что-то не так.» — Ешь. Я пока заплету тебе волосы. — она сходила в спальню за расчёской и резинкой. Они любили этот процесс. С подросткового возраста Арсений отращивал волосы. До встречи с Алёной он собирал пока ещё короткую длину в куцый хвостик, но в какой-то момент девушка начала делать ему причёски. Начиная от обычного колоска заканчивая афро-косичками. Хотя последнее смотрелось ужасно и было расплетено уже на следующий день. Он так привык к этой каждодневной рутине, что так и не научился заплетать себя сам. Нежные пальцы ловко перебирали пряди, аккуратно и бережно. Так привычно, и в то же время неуловимо странно. Закончив, Алёна разлила по чашкам так вовремя закипевшую воду. Кухню наполнил мягкий аромат бергамота. Она села напротив и встретилась с Арсением взглядами. — Твои глаза прекрасны. — не удержался Арс. Он любил ей об этом напоминать. Пусть он любил каждую детальку, каждую мелочь в её внешности, глаза всегда завораживали своим блеском расплавленного золота. — Я ведь правда начну вести счёт. — Алёна чуть потупила взгляд и отвернула голову. Никогда не умела принимать комплименты, — Ты говоришь это постоянно. И всё равно... Твои красивее. — но очень любила их делать, хоть и смущалась. Она подняла румяное лицо, снова встретившись с ним взглядами, — Океаны. — произнесла влюблённо. Арсений смотрел на неё и не мог оторваться. Будто хотел насмотреться на всю жизнь вперёд. «Не ври себе.» — не будто. Глубоко в душе, на грани сознания и бессознательного, он давно всё понял. — Я люблю тебя. — он чувствовал. Конец близок. Будто в ответ на его мысли, глаза Алёны потускнели, вмиг утратив сияние и жизнь. — Сень? — испуганно. Алёна никогда не звучала так, и это заставило Арсения содрогнуться. На секунду она покрылась рябью, словно изображение не прогрузилось, и в миг стала другой. Растерянность и неверие замерли на её лице. Перед Арсением всё ещё сидела его жена, но теперь часть лица, шеи и волос была покрыта ожогами, поверх которых всё ещё колыхались языки пламени. Из горла вырвался сдавленный хрип, она схватилась за него и начала кашлять, воздух в комнате в момент потяжелел. — Это ты... Ты в этом виноват! — она вскинула на него мёртвый взгляд. Непотухшее пламя ползло вниз по её одежде, опаляя и оголяя всё новые и новые участки кожи. Горелая ткань вплавлялась в раненую плоть. — Я... Знаю. — сил почти не осталось. К глазам подступали слёзы, но Арсений не позволял им хлынуть из глаз. — Алёна... — он коснулся её ладони, которая всё ещё лежала на столе, и на которой уже плясало пламя. Оно обожгло и его, навечно оставив след и на теле, и на душе, — Я, — он не сдержал всхлип, — Я знаю... Я люблю тебя. — он склонился к ней и в последний раз поцеловал в лоб, вложив в это прикосновение всю плескавшуюся в его сердце любовь и боль. Огонь уже добрался и туда, и оставил след на его губах и лице, но разве это важно? — Я сдержу обещание. — за спиной Алёны пламя медленно пожирало его дом, навсегда стирая с лица земли. Он встал и, не оглядываясь, направился к выходу. — И ты вот так уйдёшь!? — голос отливал отчаянием и жестокостью, так не похожими на его Алёну, — Ты убил меня! И вот так уйдёшь!? Арс не хотел слушать. Но не мог. Всё, на что ему хватало сил — продолжать идти. Всего на секунду он замер у двери в спальню, задержав взгляд на опустевшей колыбели, до которой ещё не добралось пламя. Сердце медленно покрывалось коркой льда, и боль шипами впивалась в неё. Он не успел попрощаться с дочерью. И, самое отвратительное: это принесло ему облегчение. Арсений взялся за дверную ручку, дом за его спиной стремительно утопал в огне. Он не смел обернуться и увидеть, чем стала в этом аду его жена. — Я сдержу обещание. Прощай, моя любовь. — лёд треснул, расколов сердце на мелкие осколки. "Прости меня", крутившееся на языке, так и не сорвалось. Он не считал, что имел право извиниться. Арсений не нашёл в себе сил сказать ни слова больше. Только взяться за ручку и толкнуть дверь, безвольным телом вывалившись наружу...***
Воздух хладной волной обжёг лёгкие, и Арсений закашлялся, резко сев. Он чувствовал, так остро и невыносимо, катящиеся из глаз слёзы и сдавливающие грудь всхлипы. В висках стучало осознание: он больше никогда не увидит её. Он и раньше это знал, но беспощадная иллюзия всколыхнула давно мёртвую надежду. Слишком жестоко. Он ведь поверил. Позволил себе поверить. «Главное — не сломайся. — Арсений уговаривал, убеждал сам себя, как маленького ребёнка. Сейчас он был как никогда уязвим, — Вот сейчас. Вообще. Никак. Нельзя!» — он схватился за виски, больно сжав пряди, на которых всё ещё ощущались фантомные касания родных пальцев. Хотелось вырвать, избавиться от них, чтобы вместе с ними ушло и воспоминание. Но это невозможно. Нет ничего более вечного, чем человеческая память. Некоторые волосинки всё же треснули и вырвались, когда его обхватили за запястья и оторвали их от лица. Антон так и замер, сжимая его, и Арсению пришлось на него посмотреть. Половина лица парня была замотана бинтом, а глаза блестели, но Арсу было слишком больно, тяжело и всё равно, чтобы пытаться понять эмоцию или задаться вопросом, зачем он закрыл лицо. Хотелось выть, кричать и плакать. Арсений вырвал свои руки из захвата чужих, встал, покачнувшись, и без малейшего сомнения направился в сторону Проклятого дерева. Его безошибочно вёл усиливающийся тошнотворный аромат. «Уничтожить.» — в конце концов осталась одна навязчивая мысль. Всё остальное обратилось в боль. Тело потряхивало от едва сдерживаемой магии. Она билась загнанным зверем, обращаясь искрами на кончиках пальцев. Шаг, второй, Арсений не знал, было их всего десять, сто или тысяча, и вот перед его глазами возникло вечно цветущее роан'ик. Маленькие голубые цветочки, будто живые, смотрели издевательски, будто насмехались. А может он просто сошёл с ума. «Давай...» — едва сдерживаемая энергия хлынула во впаянную в ладонь печать, обратившись адским пламенем настолько горячим, что раскалило землю на пару метров вокруг. Огненный шторм обрушился на роан'ик стихийным бедствием, желая только одного: стереть его с лица земли. В тот момент было плевать, что энергия не безгранична. Что в Нижнем мире он пробудет ещё несколько недель. Что яркий свет колет глаза а жар обугливает кожу. В груди что-то надломленно треснуло, и Арсений, разом утратив весь запал, коленями рухнул на раскалённую землю. Жар прожёг джинсы и коснулся кожи, но ему было плевать. Он абсолютно ничего не чувствовал. Хотелось лечь на эту самую землю и позволить пламени сожрать себя с концами. Это то, что должно было случиться ещё три года назад... Но он просто сидел, не в силах пошевелиться, и вглядывался в огонь, пока по щекам продолжали катиться слёзы. Кто-то сильный обхватил его за плечи и поднял на руки, придерживая под коленями. Арсений даже не взглянул на него. Тут был только один человек. Антон спешно уносил его подальше от разгорающегося пожара. Время шло, и чувства возвращались. Из-за ожогов его бросало в жар, и хватка холодных пальцев ощущалась благословением. Затем вернулся слух, и Арсений понял, что всё это время Антон что-то шептал, а его левая рука поглаживала его. Он не мог различить слов, но слушать его голос оказалось приятнее, чем собственные мысли. Тогда же он понял, что они уже давно никуда не шли, и Антон просто сидел на земле, бережно держа его в объятиях. Обожжённая рука сжала чужую одежду, будто пытаясь удержаться от падения в бездну, а лицо уткнулось в худое плечо. Человек под ним дрогнул, но только сильнее стиснул объятия. Арсений так и заснул, тихо, без малейшего звука, плача в чужое плечо. В не чужое плечо. Порой, чтобы спасти кого-то, нужно просто его обнять. «Спасибо...»