***
Утро было слишком сумбурным, поэтому Гарри с Луи обходились неловким молчанием и едва заметными кивками головой за завтраком. Они не разговаривали вплоть до студии, где у них было назначено очередное интервью. Стилисты были на грани истерики, когда увидели лицо Стайлса, хотя стоит заметить, что отек уже спал и не занимал пол-лица, да и общая картина не была настолько устрашающей, но все же синяк зеленовато-желтого оттенка никак не придавал Гарри привлекательности. Ребята расположились на длинном диване. Каждое интервью подразумевает диван, куда же без него. Ближе всего к ведущему - его ведь зовут Чарльз, да? - сидел Гарри, а рядом с ним Луи. Камера была направлена так, чтобы зрители по ту сторону экрана не видели синяков, что украшали его лицо, хотя продюсеры отметили, что разок можно случайно «засветить» побои в кадре, дабы показать, что он обычный парень, да и потом, девочкам это нравится. - Итак, Гарри, - продолжил Чарльз (ведь так?), а Луи прошляпил приветствие и обсуждение — если таковое было — и выглядел, наверное, как идиот. - Как твое лицо? Стайлс издал смешок. Искусственный такой смешок, который парень всегда выдавал, кривя один уголок губ. Он повернулся к камере, указывая на синяки. - Мне досталось, это точно. Студия разразилась смехом, даже ребята смеялись, вот только Луи смог выдавить из себя лишь нечто отдаленно похожее на улыбку. - Стоило ли это того? - Чарльз наклонился вперед, будто Гарри вот-вот расскажет ему главный секрет, но мальчики были слишком хорошо подкованы, чтобы вестись на провокации, поэтому кудрявый и ответил на вопрос, но вроде не сказал ничего лишнего. - Ну, насилие никогда не помогает в решении проблем, Чарльз, думаю, я это наглядно продемонстрировал, но жалею ли - нет, потому что дрался за то, во что верю. Не люблю издевательства в любой форме. Зачинщик драки выкрикивал оскорбления в адрес ЛГБТ-сообщества. Как группа, мы не дискриминируем людей и любим всех наших фанатов. Чарльз кивнул, откинувшись на спинку кресла, призывая Гарри продолжать, а Луи почувствовал, как лучшие друзья уставились на него. - По правде говоря, ненавижу ярлыки, однако в силу того, что мы все являемся медийными личностями, на нас вешают те самые ярлыки, но, честно, я никогда не понимал, для чего это, - Томмо задержал дыхание, бегая взглядом по лицу Гарри, - мы те, кто мы есть, и никто не может изменить нас. Нельзя записать человека в n-ую категорию, только потому что вы сами так хотите. А что, если он не такой, как вы думаете? Что, если вы видите в человеке только гниль, потому что сами решили, что он таким и является, но задумайтесь, может следует копнуть глубже, и вы найдете что-то большее, - и тут щелкнуло. Едва различимо, но... - Или быть может, - кудрявый продолжил, - может кто-то и внутри и снаружи одинаковый. Был. Что, если он изменился? Кто-то изменился, вы изменились, весь мир изменился. Может этот человек сможет полюбить кого-то кроме себя, - в студии наступила гробовая тишина. Она давила на Луи, лишая парня возможности сказать все то, что крутилось на кончике языка. Томмо понимал, что он все еще смотрит в эти невозможные зеленые глаза, что их показывают во всех уголках страны, что Гарри только что намекнул ему о своих чувствах, и что кудрявый хочет, чтобы ему ответили взаимностью... Но может и нет, и Луи все это лишь показалось. Хотел ли Томлинсон чего-то? Наверное, да, потому что именно в тот самый момент, глядя на этого человека, краем глаза отмечая ссадины и синяки, ощущая этот многомиллионный интерес к их персонам, в этот чертов момент Луи понял, что любит его. Иррационально, неправильно, но безумно и бесповоротно любит. Томмо любит, как пахнет Гарри после душа, любит эти кудрявые волосы, находящиеся в полнейшем беспорядке по утрам. Ему нравится, что он знает Стайлса настолько хорошо, что может сказать, когда парень удивлен; как кудрявый готовит для них двоих, при этом никогда не спрашивая Луи, будет ли тот есть. Он просто готовит, потому что так... правильно. Любит, что с одной стороны он похотливый подросток, но с другой — вдумчивый и заботливый парень. То, как падают тени от ресниц на яблочки щечек; как Гарри обнимал его, чтобы Томмо не упал, когда они задремали на диване; как он бесится каждый раз, когда кто-то подходит к Луи слишком близко; как Стайлс включает собственника — все это Луи любит. Он любит за то, что Гарри не нуждается в нем. Но еще больше за то, что на самом деле он ему нужен.***
Томмо не слышал ничего. Ни того, как ведущий неловко кашлянул, переадресовывая вопрос Лиаму, который вначале сам растерялся, но затем взял себя в руки, и диалог пошел как по маслу. Он не слышал аплодисментов в самом конце, как продюсеры сказали, что они свободны, как кричали фанаты, когда они пробирались сквозь толпу к своему фургону. Н И Ч Е Г О. Луи не слышал ничего, кроме этого хриплого голоса, заливистого смеха и тяжелого дыхания. Казалось, что кто-то дошел до ручки, ведь не может все так круто измениться? Может. - Что? - Томмо повернулся к Лиаму, который, по всей видимости, что-то сказал ему. Они уже были около своего жилого комплекса. - Говорю, что нужно собраться группой и поговорить. - Не сегодня, - слова сами сорвались с языка, Луи даже не успел подумать. Глаза сами нашли Гарри, а тело восставало против него каждый раз, когда кудрявый был вне его личной зоны. - У нас есть незаконченное дело. До этого он никогда не задумывался над смыслом слова «мы». Это никогда не казалось важным, точно не в отношении его и Гарри. В жизни Томмо было много «мы»: семья, друзья, даже бывшие девушки, но это совсем не то. В них не было столько всего, сколько было сосредоточено в этом «мы»: столько власти, истины, страха, преданности. Это «мы» было не только его. Он делил его с тем, без кого сложно было представить себя. Было «я», а стало «мы». - Луи... - начал было Лиам, но сам себя остановил, вздыхая. - Хорошо. Томмо кивнул, хватая Гарри за запястье, уводя в сторону их двери. Собственное сердце билось, как умалишенное, мозг отчаянно пытался переварить всю информацию, что успел получить за это утро. Лиам сломал этот защитный купол, обрушив на сознание Луи все эмоции. Это было сродни падению, только в этот раз он готов был упасть. Он чувствовал, как бешено бьет пульс под пальцами, как тяжело дышит Гарри позади него; слышал, как щелкнул замок, а затем скрежет металла, когда повернул ручку, чтобы открыть дверь, заводя кудрявого в их квартиру. Дверь с треском захлопнулась, или, по крайней мере, стукнула так, что Луи подпрыгнул от неожиданности. Он понял. Наконец-то понял, но не знал, как сказать об этом Гарри. Как сказать этому кудрявому недоразумению, что он нуждается в нем, признаться в том, что он хочет чувствовать его. Всего его. Всегда и навеки вечные быть с ним, пока они оба не состарятся и не умрут, лежать бок о бок настолько близко, чтобы не существовало больше двух людей, чтобы они стали единым целым. Как, как выразить в предложениях, словах, звуках все то, что он чувствует к Гарри, что затапливает его с каждым ударом собственного сердца, с каждым глотком воздуха? Невозможно подобрать слова, только всепоглощающие чувства, которых он так долго боялся, которые гнал от себя, в надежде, что никогда не испытает их. Он правда хотел рассказать, но во рту все пересохло, язык прирос к небу, а губы раскрывались только для того, чтобы глотнуть кислорода. Кончики пальцев едва касались предплечья Гарри, но направляли парня в спальню, аккуратно подталкивая кудрявого к краю кровати. Странно было смотреть на него сверху вниз, отмечая расширившиеся зрачки, стоило Луи стянуть с себя футболку и так правильно оседлать его бедра. Руки сами коснулись шеи и так же решительно скользнули вверх. Томмо чувствовал дыхание на кончиках пальцев, слышал биение их сердец и шелест простыней. Подушечки коснулись нижней губы, неуверенно очерчивая контур, глаза бегали по лицу, не желая останавливаться на чем-то одном, желая заполучить его всего и сразу. Луи чувствовал, не видел, как приподняты в удивлении брови Гарри, как он пытается сдержать эмоции, не дав им вырваться наружу. - Луи... - кудрявый выдохнул, и последний звук потонул в мягком, нежном поцелуе. Томмо держит в своих ладонях его лицо, выдыхая в губы, лишая зеленоглазого парня остатков кислорода. Рука скользит вниз, касается ключиц и останавливает там, где сейчас сосредоточено все. Луи съезжает немного вниз, прислонившись лбом ко лбу Гарри, и, наверное, это был тот рубеж, перешагнув который они уже не смогут делать вид, что ничего не случилось, потому что два тела, так идеально подходящих друг другу, пальцы рук, что так правильно переплетаются, и стоны, что срываются одновременно — сложно забыть, даже если слишком захочется. Дрожащими руками, Томмо нашарил на прикроватной тумбочке маленький бутылек со смазкой, сжимая флакон в ладони, опускаясь поцелуями вниз по груди Гарри, целуя местечко рядом с сердцем, пониже пупка и тазовые косточки. Луи развел стройные ноги в стороны, кусая внутреннюю сторону бедер. Ему нужно это. Необходимо показать Гарри, как сильно он его любит, как безапелляционно доверяет ему. Доказать, что тоже может быть для него поддержкой. Быть тем, кем для него был этот зеленоглазый парнишка. Ладони скользнули выше, очертив контуры выпирающих тазовых косточек, открывая маленький тюбик, выдавливая содержимое на пальцы. Почему он дрожит? Он не должен чувствовать себя так неуверенно. Не в этот момент, ведь они уже не раз занимались сексом, но... Но этот раз был другим. Это нельзя назвать быстрым, грязным, бессмысленным перепихом. Хотя, если задуматься, сколько именно таких было у них? Десять? Пять? Ни одного? Может они все что-то значили? Гарри сквозь стиснутые зубы втянул в легкие воздух, когда почувствовал, как Луи ввел один палец. Было странно и невозможно смотреть сверху вниз на эту вздымающуюся грудную клетку, замечать расширившиеся зрачки, что сжирали радужку, не оставляя и следа от зеленого цвета, видеть эти белоснежные зубы, что так сильно прикусывают нижнюю губу. Было что-то чарующее в этом уязвимом Гарри; наблюдать за тем, как меняется его лицо, когда Луи начинает растягивать его, слыша стоны, что разносятся по комнате с очередным движением. Это и пытка и наслаждение - медленно добавлять по пальцу, пожирать глазами эти красные, искусанные губы; с садистским удовольствием следить за тем, как кудрявый борется с тем, чтобы не закрыть глаза от удовольствия, ведь Гарри знает, как он действует на Луи. Третий палец и новый угол, движение, заставляющее кудрявого закричать, желая большего. Томмо улыбнулся, вытаскивая пальцы, выдавливая еще смазки на руку, специально медленно размазывая по своему члену, чтобы кудрявый видел, чувствовал, как его хотят, плавился от предстоящего ощущения заполненности. Луи наклонился, вовлекая зеленоглазого парня в очередной поцелуй, стараясь каждой клеточкой тела рассказать то, что хотел. «Нуженнуженнужен» - кончик языка вычерчивал узоры на губах. «Люблюлюблюлюблю» шептало тело, сходя с ума от жара чужого тела. - Пожалуйста, - он даже не заметил, как сказал это, пока Гарри не обхватил его ногами за талию, подталкивая двигаться дальше. Кудрявый парень болезненно выгнулся на кровати, и Томмо вошел до конца, услышав, как с любимых губ сорвался болезненный всхлип. - Пожалуйста, - прошептал он вновь, кончиком большого пальца очерчивая скулу. Гарри кивнул, и Томмо вжался в него, зажимая между их животами член Стайлса, отмечая в удовольствии закрытые зеленые глаза. Ему необходимо было, чтобы Гарри увидел, чтобы он почувствовал то же блаженство, что испытывал Луи каждый раз, когда они были так близко друг к другу. Медленное движение назад и слишком резкое, но до боли приятное вперед, от чего длинные изящные пальцы впиваются в спину, а стройное тело опять выгибается на кровати. Кудрявый стонет, путаясь пальцами в волосах, с силой притягивая к себе Томмо, чтобы поцеловать эти невозможные губы, чтобы разделить с ним свою частичку счастья. - Лу... - Гарри застонал, а Луи пил его чувства по капле, ощущая, как парня под ним скручивает удовольствием. Он прижал Томмо к себе, и это был самый интимный момент в их жизни, когда они лежали вот так, кожа к коже, не оставляя и миллиметра пространства. Он чувствовал, Луи чувствовал то крошечное, что ускользнуло от него там — в лифте... Любовь. И это было последним, что промелькнуло у него в голове, прежде чем яркая волна удовольствия прокатилась от макушки до кончиков пальцев ног, вырывая рваные хрипы из груди. Дрожа и тяжело дыша, Луи прикрыл глаза, собирая с кожи Гарри капельки пота, обводя губами линию челюсти, спускаясь на шею. - Я люблю тебя, - прошептал Томмо, прижимаясь губами к солоноватой коже.