Собственный взгляд дразняще пробегается по пестрящему алым пиджаку, вышитому из гарбадина. Руки в обсидиановых перчатках грубо и неаккуратно завязывают кармазинный галстук, поправляют пластмассовые кроваво-красные рога и спускаются к карманам штанин, проверяя наличие прикрепленной адской маски с фиалковым глазом посередине. Аякс напоследок смотрит в побитое на краях зеркало и воссоздает слабый образ улыбки, наслаждаясь данным костюмом, когда-то давным-давно подаренным его родителями.
Телефон звенит будто по расписанию, и Аякс машинально отвечает на звонок, даже не следя за высвеченными цифрами. Он ожидает услышать там инфантильные вздохи, нефальшивую приторность, усладу для отравленных мыслей, но все разбивается, когда на другом конце провода слышатся ядовитые смешки. Грубый хрип, будто эта личность старалась выкашляться, а после лязгающий тон, заставляющий Тарталью завыть от отвращения.
— Я под тво-о-им окном, не сбросишь мне свои волосы? — с латентной иронией проговаривает неизвестная Тарталье личность, и он с изумлением проверяет номер телефона. Догадки оказываются верными, благодаря чему Аякс с меланхоличным выражением лица распахивает ставни окна и демонстрирует свой средний палец незнакомцу, обтянутый в черную кожаную перчатку. Там, внизу, на него смотрит хитрый сапфировый взгляд, спрятанный за внушительной пиратской шляпой, и изгибаются в ухмылке темные обкусанные губы. — О нет, как жестоко, а я ведь пришел спасать тебя из заточения.
— Я уже выхожу, — язвительно выбрасывает Тарталья и закрывает окно.
Легкие обдает холодом, стоит только выйти на мороз. Руки изнеможенно дрожат, поддаваясь порывам ветра. Не было настроения куда-то идти; признаться, Аякс не любил вечеринки в середине учебы, ибо считал их пустой тратой времени. Голова была забита волокитой, покоившейся на столе, в то время как взгляд был прикован к усмехающемуся Кэйе, довольному собственной шуткой.
Казалось, будто Аякс ожидал чего-то другого.
Кого-то другого.
Стынь бьет по щекам, заставляя опомниться. Тарталья заходит в небольшое помещение, из которого уже давно звенела ненавязчивая музыка. Там, внутри, было темно; несколько свечей спасали его из столь неприятной ситуации, но, казалось, воссоздавали более удручающую атмосферу. В этом помещении нет места солнцу: своей атмосферой оно источает тьму, принимая в объятия одиноко всхлипывающую луну. Тарталья усмехается; его костюм дьявола был самым безобидным и менее извращенным, нежели все остальные.
— Мы точно на вечеринку в честь Хэллоуина пришли? — пробормотал Аякс, но Кэйа риторически пожал плечами. Пират лишь тяжело сглотнул, осматривая всех присутствующих. В глазах Аякса тут же зарябила сетка, исходящая от колготок какой-то личности. Выше — чуть оголенные бедра, соблазнительно покачивающиеся в такт чертовой музыки, еще выше — разорванный апостольник и яркая митра, мигающая среди свечения кандел. Длинные бордовые волосы тут же навели на одну интересную мысль, и Аякс ткнул Кэйю в плечо, заставляя взглянуть туда же, куда смотрел и Чайльд. — А Розария сегодня у нас мертвая монашка.
— Которая уже согрешила, — подавившись чем-то съестным, что успел найти, парень тут же отвернулся. — Ну-с, а Барбара где?
Тарталья отвернулся, игнорируя жалкие попытки задеть. Лишь со свистом выдыхал спертый воздух и глазами кого-то выискивал, жмурясь от неприятной пульсации огней. Музыка била в виски тяжеловесным молотом; шум от людей инфицировал опаленный разум, вызывая болезненный отклик в затылке.
Здесь было огромное количество людей, но Аякс по-прежнему чувствовал себя одиноким.
Он сел на свободный стул вдалеке от суеты. Оказался в том месте, куда не доставали, как оказалось, декоративные свечи, являющиеся лампочками. Оценил окружающую обстановку в забавной манере: пытался скинуть пластиковую паутину и провел воспитательную беседу с устрашающей тыквой, пока его не перебил чей-то грубый голос:
— Привет, — в одно мгновение все тело Аякса сжалось, не позволяя ему даже повернуться на источник шума, однако Тарталья превозмог нечеловеческий страх, пульсирующий в висках. Он аккуратно поднял уставшие глаза, встречаясь с алой копной волос, завязанных уже не в хвост, а в странную небольшую гульку. В прошлый раз, услышав этот голос, Кэйа лишь грустно улыбнулся, искореняя всю свою болтливость. Поэтому Аякс не хотел продолжать с Дилюком беседу. — Ты не видел Кэйю?
— Сегодня — нет, — отрезал Чайльд, даже не глядя по сторонам. Возможно, Кэйа был совсем рядом и искал Аякса. — Не думаю, что он вообще посетит такую вечеринку.
— Вы же лучшие друзья, — перебил его Дилюк и скрестил руки на груди, ожидая честного ответа. — Ты должен знать, что Ке...
— И что? — отрезает Аякс и приподнимается с места. Он не дает Дилюку закончить свою претензию и спешит покинуть его общество. — Это не значит, что я должен быть в курсе каждого его шага.
Аякс уходит быстро, скрываясь в толпе веселящихся подростков, и Дилюк понимает, что идти за ним нет никакого смысла. Аякс даже не поворачивается, ибо знает: под притоком его жарких возгласов, Дилюк в одно мгновение расплавится от палящей ярости. Аякс сгорает от собственной беспочвенной озлобленности, не осознает причины своего девиантного поведения. И только усмехающийся в углу Кэйа знает скрытую истину.
— Ничего, — выдыхает в пустоту красноволосый, — он точно должен быть здесь.
Чайльд ищет место потише, но никак не может скрыться от взоров своих знакомых. Единственное, что спасает — стеклянный бутыль с крюшоном, испитым уже наполовину. Парень наливает в стакан и себе, облокотившись о стол и чувствуя дребезжание телефона в кармане.
Залпом выпивает напиток, высвобождая руки, и достает дребезжащий смартфон, пытаясь вглядеться в значок уведомления.
<Ты играть сегодня будешь?>
Черт, он совершенно забыл предупредить Лютер о своем отсутствии. Тарталью охватило какое-то смятение, будто он забыл упомянуть что-то важное. В голову тут же проникло миллион оправданий, захотелось скорее прибежать домой и включить компьютер, а не сидеть в эпицентре подростковых разборок. Сообщение Лютер было прочитано спустя пятнадцать секунд после отправки, о чем Тарталья, естественно, пожалел — он так и не придумал адекватного оправдания.
Пришлось написать правду.
<Ох, прости, забыл тебя предупредить. Сегодня я на вечеринке, поэтому вряд ли смогу сыграть>
После отправки телефон тут же был спрятан в кармане, разрешая Аяксу унять нервный тремор. Оледеневшее тело по наитию тянулось к алкоголю, отчаянно подбирая новый стакан. Внутри Аякса проснулась буря неизведанных эмоций, страх и обида за то, что он выбрал неверное решение: стоило все-таки остаться дома, а не сидеть на вечеринке, которая даже не приносит удовольствия.
Он держит стакан в руках, чувствуя, как на телефон приходит новое сообщение, но не спешит на него отвечать. Вместо этого вяло смотрит на потемневшую жидкость и прозаично вздыхает, осознавая, что даже пить не хочется. Особенно, такой легкий алкоголь, который даже у практически не пьющего Аякса не вызывает головокружения и прилив дофамина.
Однако мысли прерываются лязгающим отвратительным смехом, а сапфировых взор встречается с ладонью, которая что-то усердно подливала Аяксу в стакан, из-за чего парень дернулся, строптиво отшатываясь к столу с напитками.
— Успокойся, — перебивает его хриплый голос, и взору предстают фиалковые пряди с сощуренным хитрым и чересчур довольным взглядом. Ах, это Скарамучча, усердно подливающий Аяксу какой-то алкоголь из бутылки. Тарталья теперь стоит смирно, выслеживая, как его стакан наполняется до краев. — Когда выпьешь это, то тебе станет намного веселее. А то совсем кислый ходишь.
Аякс принюхивается и кривится от резкого запаха спирта.
— Игра с градусами? — спрашивает он и получает в ответ удовлетворительное хихиканье. — Я не упаду после первого глотка?
— Никто не падал, — отзывается Скарамучча, пряча бутылку в сумку на плече и поправляя шляпу, — так что не думаю, что ты станешь первым исключением.
— Надеюсь.
Скарамучча так же незаметно и исчез в толпе, что заглушала громкую музыку. К утру, Аякс уверен, Чжун Ли придется нанимать больше уборщиц, ибо ночь обещает быть интересной, — особенно после того, как Аякс испробовал то, что ему подлил Мучча.
В голову ударил высокий градус, и все перед глазами мгновенно поплыло. Уверенность ударила по сердцу, заставляя то биться чаще от каждого чужого взора, и Аякс набрался смелости, чтобы наконец прочесть пришедшее сообщение.
Оно было отправлено семь минут назад, позволяя Аяксу выдохнуть — не так давно. Разблокировав телефон и глотнув еще напитка, Чайльд начал вчитываться в это треклятое сообщение.
<Ах, точно, с Хэллоуином тебя. Видимо, только я в этом мире не люблю вечеринки. Даже моя соседка по комнате посетила хэллоуинскую вечеринку.>
Аякс довольно выдохнул. Хоть в чем-то они оказались похожими. Дав себе минуту на размышления, парень наконец-таки допил крепкий напиток и напечатал вменяемый ответ:
<Я тоже не люблю вечеринки, тут супер скучно. Если честно, я бы предпочел вернуться домой и сыграть с тобой, однако друг меня уж точно не выпустит отсюда>
Аякс даже невзначай поднял взгляд и в ту же секунду встретился с довольным Кэйей, который болтал с Розарией и невзначай следил за Аяксом, не позволяя тому покинуть стены этого помещения.
У всех были такие вычурные костюмы, что Аякс чувствовал себя самым скучным среди этой компании фриков. Да, действительно фриков. Здесь нет никого нормального, и даже Барбары не видно.
<Твой друг — настоящий тиран!>
<Согласен>
Эта шуточная беседа хоть как-то расслабляла его, заставляя забыть об этой катастрофе в виде вечеринки. Лютер не давила на Аякса, пытаясь разбавить атмосферу и хоть как-то поднять ему настроение. Казалось, их отношения слегка укрепились после часового телефонного звонка, произошедшего лишь единожды. Иногда, в телефоне, им приходилось молчать, но эта пауза не казалась неловкой; Аякс чувствовал себя более чем комфортно. И в данный момент, вчитываясь в сообщение, он понял, что ему стало куда легче.
На этом он позволил себе расслабиться и уйти в эпицентр вечеринки, выключив телефон до утра. Но не успел парень поставить смартфон на блокировку, как заметил прочитанную фотографию от Лютер, которую он не заметил. И подпись:
<Тогда я сыграю без тебя.>
Ох.
Черт.
Она видела, что отправляла?
Или это был способ подразнить мужское самообладание?
Если Лютер хотела таким образом отомстить Аяксу за одиночество, то у нее это получилось — Тарталья проиграл в схватке.
Там, на фотографии, в полнейшей темноте он заметил ноутбук с разноцветной клавиатурой и ярким экраном загрузки. Правее от него — три выпитые бутылки сидра, а слева — закинутые на стол оголенные ноги с черными хэллоуинскими носочками с тыквами. Миниатюрные, худые, без единого синяка, женские ноги. Да, он часто видел оголенные дамские ноги летом, когда девушки предпочитали носить платья и шорты, но именно эта фотография, именно этот образ пробудил в Аяксе необузданный интерес. Хотелось посмотреть на ее руки, дотронуться до этой мраморной кожи, — Аякс уверен, что ее кожа мягче даже самого шелка.
Он смотрел на фотографию так пристально, что позволил разглядеть каждую мелочь. Мозг на несколько секунд перестал работать, а мыслительный процесс и вовсе отключился. Остался только он, фотография Лютер и значок прочитанного сообщения.
В один момент, когда Лютер стала набирать новое сообщение, Тарталья позволил себе наконец-таки опомниться и оглянуться по сторонам в надежде, что никто не заглядывает в телефон: не хотелось, чтобы его посчитали извращенцем. Пришлось искать более уединенное место, и единственным выходом оказался мужской туалет, в который Аякс благополучно забежал, прочитывая беседу с Лютер.
<Что, бежишь домой?>
Она еще и имеет наглости подразнивать его после такой фотографии? Там не было ничего интимного или запрещенного, но это настолько сильно вскружило голову Аяксу, что ему хотелось обвинить ее в распутности и попросить еще. Это не было интимной перепиской, но Тарталье все равно неловко что-то на это отвечать.
<Хотелось бы... Но даже твои милые ножки вряд ли станут пропуском на выход>
Возможно, алкоголь ударил в голову вместе с легким возбуждением, из-за чего писать всякую ересь стало куда легче. Стеснение понемногу уходило на второй план, и Тарталья даже слегка успокоился, включая кран с холодной водой и пытаясь ополоснуть лицо. Однако это не спасало: жар в теле не спадал, а возбуждение нарастало, заставляя Аякса лишь нервно прикусывать губы и проклинать Лютер. Вот и надо было ей дразнить Чайльда в разгар вечеринки, когда его покрасневшее лицо у всех на виду? Он чувствовал, как кровь приливалась к ушам и щекам, а дыхание сбивалось и становилось все громче, превращаясь понемногу в обиженный стон.
Ему нужен холодный душ. Чертовски холодный душ. Ледяной.
<Ноги? Какие ноги... Чт-т... О БОЖЕ!>
Это сообщение врезалось в замутненный взор парня, и он даже слегка усмехнулся, выдыхая. Да, Лютер не могла отправить такую фотографию по собственной воле. А значит, все снова свелось к неуклюжести.
— Держу пари, ты пытаешься сейчас удалить эту фотографию. Я сохранил, — в пустоту проговаривает Аякс, делая скрин переписки. Лютер молчит полторы минуты, то что-то набирая, то резко прекращая. Она будто решается что-то написать, но так и не может это отправить — не хватает смелости.
<Я. Удалила. Только. У. Себя. Прошу, забудь этот ужас, я показала свое уродливое тело. Не прекращай со мной общение.>
Аякс отчаянно пытался понять суть ее страха, но не сразу вспомнил, что он — мужчина, а она — женщина, которая вызывает в нем бурю эмоций и новых ощущений. Лютер одним своим неловким движением чуть ли не поставила Тарталью на колени, а теперь так глупо извиняется. О нет, ей очень не повезло, что фотография попала подвыпившему Аяксу, ведь теперь он вряд ли что-то от нее скроет.
Тарталья так и не научился себя контролировать.
<В смысле? Мне очень понравилось, у тебя безумно красивые ноги, ха-ха. Не думал, что скажу этот комплимент кому-либо>
Аяксу уже не было стыдно от собственного бреда, а вот Лютер, видимо, заливалась краской и отчаянно всхлипывала, проклиная этот гадкий Хэллоуин. А вот Тарталья его благословлял, как бы забавно это не звучало.
<У меня есть идея, как замять эту ситуацию>
<Рассказывай.>
***
Красный бумажный стаканчик, казалось, уже прилип к ладони Кэйи, ведь тот так ни разу его на место не поставил. Альбериха было тяжело споить; казалось, его организм уже привык к выпивке, и он прекрасно знал свою меру, лишь изредка переходя границы. Розария говорила какие-то глупые речи, вводя парня в экзальтацию, а тот лишь утвердительно кивал головой, осознавая, что совершенно потерял из виду своего друга. Однако сейчас Розария была важнее.
— Ты привела этого клоуна с собой? — протянул Альберих, поднеся стакан к губам, дабы скрыть недовольное выражение лица, пока глаза пестрили бесстрастием. Он испил немного алкогольного напитка, благополучно отказавшись от какой-то странной бурды Муччи. Да и не сказать, что Скарамучча так и старался ею со всеми поделиться.
— Ты про Аякса? Нет, он с тобой пришел, — в привычной манере плюется грубостями Розария, поправляя свои длинные волосы. Кэйа лишь прикрыл глаза, дабы испить напитка, и сделал вид, что шутка ему понравилась.
— Нет, я про твоего бойфренда, — ответил он, поправляя свою пиратскую шляпу, которую смастерила монашка. В последнее время между ними были действительно натянутые отношения, да и Кэйа не любил ее бойфрендов. Собственно, Розария тоже невзлюбила Аякса, который извечно отвлекал внимание Кэйи и действовал ей на нервы своими тупыми вопросами. — А ты все еще ревнуешь меня к мужчинам?
— Иди к черту с такими шутками, — отозвалась она, слегка толкнув Кэйю в плечо и усмехнувшись. Да, Кэйа и сам заметил, что стал отдаляться от Розарии, что не очень сказывалось на его самочувствии и настроении. Теперь она больше времени проводит с Дилюком, который не очень отнесся к Кэйе после той ночи. Кэйа понемногу становился одиноким, и только Аякс, куда-то запропастившийся, до самого конца оставался с ним. Наверное, просто потому, что он не знал, насколько Кэйа был гнилым человеком. — Я знаю, где мой парень, и сейчас направлюсь к нему.
— Удачи, — протянул Альберих, приподняв стакан в ее честь.
— И тебе, — отозвалась она.
И исчезла.
Кэйа любил вечеринки за их непредсказуемый сюжет: всегда происходила какая-то дрянь, в которой Альбериху было весело, а остальным всем грустно. В данный момент пока что грустно было только Дилюку, который отчаянно выискивал Кэйю всю вечеринку. Сам парень с красноволосым общаться не хотел, ибо знал: сейчас начнутся очередные нравоучения, в которых, как итог, снова виноват сам пират. Куда было веселее понаблюдать за бегающей туда-сюда Барбарой, старающейся выискать Аякса, дабы услышать ответ на все ее вопросы. Кэйа уверен: Аякс промямлит что-то типа отказа и сбежит с этого праздника. Только вот... Где он?
Масла в огонь отчаянно старается подлить Джинн, пришедшая на этот праздник четырнадцать секунд назад: эту точность Кэйа вытянул из завороженного взгляда Дилюка, тяжело вздыхающего поодаль. Конечно — Кэйа уверен, — она пришла за Барбарой, а не за Дилюком, но все равно, просто из уважения, придет к своему старому другу.
— Здравствуй, — промолвит она, почти заглушаемая звуком музыки, заставляя Дилюка напрячься. Признаться, Альберих не хотел бы подслушивать чужие разговоры, поэтому лишь наблюдал издалека. — Ты... Здесь...?
До него доносились обрывки фраз Джинн, а Дилюк, будто насторожившись, говорил так тихо, что его не слышала даже Джинн. Ох, эти романтические разборки не для холостяка Кэйи, поэтому, допив крюшон, он быстро ушел в другой угол, ожидая, когда Джинн дойдет и до Барбары.
Вечеринки всегда пестрят событиями, из-за которых не успеваешь вклиниться во всю обстановку. Вот теперь, в самом углу, он видит вздыхающую Мону в образе сексуальной ведьмочки. Но подходить к ней он не спешит: вот-вот — и отхватит по роже от выпившего Муччи. Его роль — наблюдатель, шпион, который нагло хихикает из-за подростковых драм. Ведь Кэйа точно знает: Мучча устроит целое представление.
Сцена уже готова. Жертва в виде подвыпившей Барбары тоже.
Даже сквозь эту плотную толпу он видит, как тонкие пальцы Муччи пробегаются по обтянутому в колготки женскому бедру, задирая девичье платье. Он цепляется за талию Барбары, которая, что удивительно, была действительно одета в странную монашку, кривясь от собственных прикосновений. Да, Кэйа знал: Мучча ненавидел, когда к нему прикасаются или когда ему приходится держать длительный контакт с чужой кожей, но ради издевательств он преступал через свои страхи, изводя Мону на адскую ревность.
Она считала себя особенной. Думала, что является той единственной, от которой Мучче не противно.
А сейчас видит, как он открыто флиртует с другой.
Мучча что-то шепчет Барбаре, из-за чего та смеется, и подливает масла в огонь, ладонями переходя с талии на грудь. Барбара не в силах даже сопротивляться; она, отчаянно что-то выкрикнув, продолжала поддаваться игре Муччи, обрекая себя на позор.
Кэйа не поможет. Это не его дело.
А может ему просто интересно, чем же все это закончится.
— Просто признай, что ты шлюха и извращенка, — громко произнес Скарамучча, отталкивая Барбару от себя. — Мне противно от таких, как ты.
Барбара не осознает, что происходит, и падает на колени, переваривая поступившую информацию. Группа Скарамуччи насмехается над ней, веря каждому слуху от Муччи, и заставляет Мону наконец-таки встать.
Она преодолевает это огромное расстояние за три секунды.
И слышится оглушительная пощечина, от которой щека Муччи загорается алым, как и его взгляд.
— Ты обещал! — выкрикивает на выдохе она, унимая предательскую дрожь. Кэйе даже показалось, что Мона резко забоялась своего возлюбленного. Парень даже привстал, понимая, что Скарамучча может выкинуть любой поступок, от которого после ему станет стыдно. — Обещал мне, что больше не будешь никого оскорблять. Разве твое слово — пустой звук?
Она задела эго самовлюбленного Скарамуччи, запустив бомбу замедленного действия. Еще чуть-чуть — и парень взорвется, устроив настоящее побоище. И теперь никто его не остановит, ведь именно вечное успокоительное и заварило весь этот конфликт.
— Да иди ты к черту, — выплюнул тот, схватившись за щеку. Да, он явно наговорит глупостей. Да, Мона поверит каждому слову. — Ты меня раздражаешь, исчезни. Отношения с тобой — это лишь огромная скука!
Кэйа знает: у Скарамуччи включилась защитная реакция, в которой он словесно пытается унизить своего противника.
Нет, Мучча врал. И врал очень часто.
Лишь самому себе.
Врал, что Мона для него ничего не значит.
И Мона верила ему до потери пульса. Вздохнула, набравшись смелости, и решилась наконец поставить очередную точку в их отношениях. Это происходило часто, слишком часто, чтобы кто-то из них об этом беспокоился, но Кэйа будто ощутил, как шестеренки невозврата наконец-таки запустились.
Особенно после обиженной фразы Моны, от которой Скарамучча застыл.
— Неужели я действительно в твоих глаза стою тридцатку?
Кэйа опешил, подавившись собственной виной. Она действительно знала о том конфликте. В тот момент, когда Кэйа не нашел ничего лучше, чем пошутить над ни в чем не повинной Моной.
И ему стало стыдно, что позволило посмотреть в экран собственного смартфона, оставляя сообщения от Дилюка прочитанным.
<Мне надо срочно с тобой поговорить. Если я не найду тебя на вечеринке, то я подкараулю у университета.>
***
Тарталья волнительно набирал сообщение, надеясь, что он не позволил себе перегнуть палку, но когда Лютер согласилась — камень с плеч упал.
Он предложил скинуть фотографию неудачной татуировки на копчике, чтобы ему стало еще более неловко, нежели неуклюжей Лютер. И она с радостью согласилась, предвкушая этот смехотворный обзор.
А фотография татуировки у него была. Однажды Кэйа в шутку сфотографировал Аякса, пока тот старался напялить в раздевалке штаны. Для парня это был всегда отчаянный момент, когда татуировка у всех на виду, поэтому он отворачивался спиной к тому, кто о тарталетке уже знал. И Кэйа, сфотографировав Аякса со спины, послал ему эту фотографию с забавным напоминанием, что вид открывается просто отменный.
Изначально Тарталья планировал вырезать все, кроме татуировки и части штанов, однако пьяный разум придумал идею куда более изощренную: он вырезал лишь свою рыжую макушку и довольную рожу Кэйи в зеркале, оставив всю спину и часть штанов от бедра. Будь Тарталья трезв, то от стыда бы удалил все фотографии с собственным лицом. Но он пьяный. Поэтому фотография была тут же отправлена.
Он ждал ответа семь минут, понимая, что действительно переборщил, но Лютер напечатала слишком вдохновляющий комментарий:
<Ох... Ты победил. Но не сказала бы, что это неловко... Ты в хорошей форме... Судя по рукам, да.>
В этот раз именно Аякс чувствовал себя победителем, поправив рыжую копну волос и уже к черту скинув мешающие рога. В урну отправился и надоедливый галстук, удушающий бедного парня весь этот вечер.
Аякс выпрямился, готовый сделать действительно отчаянный поступок.
<Я подумал и решил, что свалю к черту с этой вечеринки. Ты не против, если я позвоню тебе через двадцать минут?>
<Не против.>
И Аякс чуть ли не выбежал из мужского туалета, совершенно не подмечая накалившуюся обстановку внутри.
Внутри него горело что-то необузданное, и хотелось усмирить собственный пыл каким-то отчаянным поступком. Однако он не мог позволить себе сделать что-то чересчур глупое — не было попросту идей.
И вот, выйдя на улицу и совершив глоток свежего воздуха, Аякс понял, что не все еще потеряно.
— Ты пришла портить мне настроение? Разве твои важные дела о лишении меня имущества не могли подождать до завтра? Ты раздражаешь меня, — верещавший голос Барбары Тарталья распознал сразу же, подходя к источнику шума. Барбара стояла в десяти метрах от Джинн, усердно протестуя, на что Аякс лишь усмехнулся.
— Прости, Барбара, но родители решили привести нотариуса именно сейчас, к вечеру, когда уладили дела с работой. Нам нужна лишь твоя подпись, — тихо промолвила она, замечая очередного слушателя.— Просто пойдем. Я уверена, родители разрешат тебе вернуться.
Барбара тоже заметила Аякса, слегка остудив пыл и, поникнув, все же согласилась, молча передвигаясь за Джинн...
Аяксу хотелось остановить себя, дать отрезвляющую пощечину, чтобы не думать над этим. Но он видел взгляд Барбары с просьбой о помощи.
Тарталья не хотел, но тело не слушало его обладателя.
— Стойте, — отрезает он, подходя к Барбаре и хватая ее за запястье. — Перед тем, как Вы, Джинн, ее заберете, не могу ли я передать кое-что Барбаре?
Девушка утвердительно кивнула, и Тарталья дернул Барбару на себя, заталкивая ее за угол.
Руки неосознанно прижали Барбару к стене, выцеживая из ее уст писк. Крепкие руки сжали девичье бедро, приподнимая аккуратную ногу, — не настолько аккуратную, как на фотографии Лютер. Аякс верил, что Барбара остудит весь его пыл, заставит забыть его о той, кто находится за сотню километров.
От Пейдж разило спиртом и этим треклятым клубничным бальзамом, от которого пухли ее губы. Он прикоснулся к ним шершавым языком, слизывая сладость на ее устах и остатки спирта. Она вытянула голову вперед, позволяя схватить себя за два блондинистых хвостика, и Аякс прикусил девичью губу, вовлекая ее в более страстный поцелуй, нежели неловкое прикосновение в университете. Она пахла клубникой и спиртом, сводя пьяного Аякса с ума. Ее губы оказались еще мягче, чем Тарталья позволял себе представить. Она искушала его, и он испивал подаренную страсть. руки блуждали по вздымающейся от возбуждения груди, по талии, по бедру, приподнимая это отвратительное платье. А она лишь стонала ему в губы, наслаждаясь трепетной мужской лаской.
— Значит, это твое согласие? — шепчет интимно она, пытаясь отдышаться от поцелуя, но Аякс запрещает устраивать долгие передышки, снова впиваясь в ее губы. Она послушно обмякает в его руках, руками пытаясь найти ремень его штанов, но Тарталья быстро пресекает все ее попытки.
— Не знаю. Тебя ждет сестра, — шепчет он, отдаляясь. А она, покраснев от давления и жажды продолжения, лишь обиженно всхлипнула отталкиваясь от стены. — Не думаю, что она будет рада, если ты пропадешь надолго.
Ее растрепанный вид и опухшие от поцелуя губы не скроешь ни единой отмазкой, но Барбара, казалось, скрываться и не пыталась.
— Я скоро приду. Дождись, — прошепчет она и убежит за Джинн, поправляя смятое платье и расстегнутый воротник.
А Аякс уйдет, не желая возвращаться на эту вечеринку. И даже пьяный разум осознает, что это не те ощущения, которые он ожидал. Внутри расцвела пустота, и поцелуй с Барбарой не вывел его ни на единую эмоцию.
Пыл угас. Но не от удовлетворения, а от чувства всепоглощающей вины.
Придя домой, он тут же наберет Лютер и довольно выдохнет, вслушиваясь в родной и столь знакомый голос. Но вина поглотит еще сильнее, заставляя обиженно промычать прямо в трубку.
— Я уверена, ты пьян, — промолвит она в несерьезной манере, видимо, и сама пребывая в слегка подвыпившем состоянии.
— Возможно поэтому я и совершил ужасную ошибку, — протянет Тарталья, скидывая пиджак и заваливаясь на диван. — Поцеловал человека, которого целовать не хотелось бы.
— Значит, этот человек тебе не нравится? — задала самый предсказуемый вопрос она, но Аякс почувствовал в ее голосе слегка обиженные нотки.
— Думал, что нравится. А оказалось, нет.
— Значит, нравится кто-то другой?
Молчание поглотит комнату и их диалог, позволяя Тарталье на мгновение задуматься.
Казалось, он отвечал сам себе, а не заинтересованной Лютер. И осознание всего произошедшего с организмом снизошло до мальчишеского ума. Он скажет самую смущающую речь в его жизни с бесстрастным лицом.
Пора признать истину.
— Видимо, да.
