На другом конце провода

Аякс влюбился. Он отрицал это чувство с самого его зарождения. Стоило любви пустить свои корни в его кровоточащее сердце, как Чайльд отчаянно выбрасывал образы симпатии из головы. Лютер заворожила его своей манерой речи, своим упорством и мастерством в чем-угодно, к чему только могла прикоснуться. Аякс ненавидел все, что связано с любовью: эти милые заигрывания, легкие ненавязчивые прикосновения будили в нем тонну отвращения; он считал эти эмоцией обычной показухой, способом выделиться из серой толпы. Однако ему было в удовольствие тонуть в обыденности, ничем от остальных не отличаясь. Лютер взорвала его мысли своим появлением. Он ненавидел поцелуи. Но стоило представить, что на месте Барбары была Лютер, с ее блондинистыми короткими волосами, тонкими ногами с забавными носочками, легким шлейфом приторного шоколада, как внутри парня зарождался трепет, который сразу хотелось подавить, уничтожить. Он ненавидел себя, потому что не понимал: его тянуло к Лютер, он жаждал снова услышать ее сладкий голос, будоражащий его нейроны. Лютер была тем самым медиатором, активирующим все глубоко спрятанные эмоции. Она заменила ему все прелести жизни. Аяксу стало страшно. Он влюбился в того, кого никогда не видел. И вряд ли увидит вообще. — Ох, — послышалось на другом конце провода, на том, в котором Аякс возжелал оказаться прямо сейчас. Возможно, алкоголь развязал ему язык и распустил любовный цветок, лепестки которого Аякс состригал ножницами бесчувствия. Может, дело было в том, что при поцелуе с Барбарой, Чайльд ощутил неприятный удар под ребра от собственной совести, которая без умолку твердила, что парень обманывает самого себя. — Я рада за тебя. Расскажи побольше о своей возлюбленной. Интересно, какой у тебя вкус. Чайльд рассмеялся. Тихо, подавляя собственную эмоцию. Для полного удобства и представления картины, парень вальяжно распластался на диване: закинул ноги на спинку, а свободной рукой взялся за банку холодного кофе, которое купил по дороге, чтобы освежиться. — Ну... — начал он, отпивая горький кофе и жмурясь от резкой головной боли, — Она блондинка. Невысокая, с хорошим чувством юмора. Аякс замолк, позволяя ей переварить информацию. Он услышал, как Лютер тяжело вздохнула, словно негодуя от его слов. — Этого малова-то, — пробурчала она, запнувшись в конце слова, чем вызвала смешок. — Не смешно! Он любил, когда она, задумываясь о чем-либо, совершала ошибки в собственном произношении. Он любил ее французский акцент: она с тяжестью выговаривала некоторые слоги и буквы, когда говорила быстро. Аякс был без ума от того, как она мило проглатывала окончания, когда смущалась. И как писала с ошибками, когда у нее для Аякса была какая-нибудь срочная новость. Он представлял ее. День за днем, ее образ становился все четче. Она казалась ему растаявшим шоколадом, легкой дымкой детских воспоминаний, чем-то приятным и греющим сердце. Она смотрела на него своими ясными глазами, тянула его за руку, показывая прелести этой отвратной жизни. Лютер вытягивала его из той серости, с которой он так усердно срастался; она возвращала ему вкус жизни, даруя аромат свободы, повторяя, что он волен лепить себя сам. Она помогла ему. Своим словом, своей неумелой шуткой. Своим заливистым смехом. — Как ее зовут? — прерывает тишину Лютер, с придыханием дожидаясь ответа. «Как и тебя». С грудной клетки эта фраза вырывается с особым усилием, заставляя сердце разорваться от удушающих эмоций, но бессовестно застревает в горле, так и не вырвавшись вместе с завороженным выдохом. — Я еще не узнал, — единственное, что выдавливает из себя Чайльд. — Что, осуждаешь меня? Я ведь влюбился в девушку, имя которой даже не знаю. Она молчит, обдумывая его слова с особым усердием. Аякс осознает, что Лютер не понимает всех его намеков. В легких застревает выдох: сердце болит слишком сильно. Все тело горит, Аякса лихорадит. Он отчаянно сжимает одежду, под которой скрывается грудная клетка, так старательно пытаясь заглушить адскую боль. Ощущение, что кто-то специально создал его куклу Вуду и издевательски вкалывает острые иглы в каждую частичку его болезненного тела. Ему кажется, что Лютер одним своим молчанием сейчас способна убить его, довести до самоубийства. Его выдохи становятся все громче и чаще, а тело отчаянно бледнеет. Становится так больно, что уже невыносимо терпеть. Вот как ощущается любовь? Настолько болезненно и отвратно? — Я не осуждаю тебя, — наконец проговаривает она. — Но ты бы мог подойти к ней и познакомиться. Я уверена, что такому красавчику вряд ли кто-то откажет. «Но ты же отказала». Чайльд слабо усмехается, откидывая пустую банку в сторону и наконец успокаиваясь. Боль прошла. Остался лишь неприятный осадок, горький вкус на кончике языка, который не заглушить ни одной сладкой шоколадкой. — Ты преувеличиваешь, — бормочет лениво он, уже явно находясь не в духе. Все, что он может сейчас сделать — выдавить слабую улыбку, веря, что Лютер прямо сейчас смотрит на него, а не находится на другом конце океана, за нескончаемой пропастью. Будто все его впервые зародившиеся чувства будут взаимны, что Лютер сейчас встанет с того одинокого стула в углу и обнимет его, крепко прижимая к собственной груди. Он хочет вдохнуть аромат ее духов, заставить попробовать кофе по его особому рецепту и подарить мятную жвачку, смеясь с того, как она мило морщит свой нос. — Спать хочется... На другом конце провода он слышит подтверждающий зевок. В одно мгновение все становится не так важно. Долги по учебе переходят на второй план. Интрижка с Барбарой забывается по щелчку пальцев. В его голове застревает только образ Лютер: улыбающейся и твердящей, что все хорошо. Своими ладонями она закрывает его уставшие глаза, совершенно не страшась ужаснейших синяков под глазами. Возможно, он слишком преувеличивает, сравнивая Лютер с чем-то чересчур идеальным. Но будь она даже самым страшным человеком на свете, Аякс не прекратит выставлять ее на пьедестал. Он влюбился не во внешность, не в материальное состояние или известность. Он влюбился в ее голос, в ее привычки, в эмоции, которые она дарила ему день за днем. Он любит ее изнутри. Но не может признаться, потому что внутри сам Аякс уже давно сгнил. Единственное существо, любящее его так же сильно — Смерть. Она ждет Аякса, подготовив абсолютно все к его приходу. А теперь пора забыть и про нее. Про Лютер. Постараться. — Спокойной ночи, спасибо за беседу, — прошептал он, скидывая счастливую маску с лица. Впервые ему так больно разговаривать с ней. — Налюбуюсь перед сном твоими ножками, чтобы кошмары не снились. — Ах ты извра-, — она не успевает договорить. Аякс сбрасывает. И засыпает. Воскресенье наступает слишком быстро. Аякс не ожидает такого поворота событий: от алкоголя он отходит медленно, бегая от туалета до кухни, дабы нарыскать в аптечке хоть какое-нибудь успокаивающее средство. Голова раскалывается на две неравные части: вот-вот, и у Чайльда взорвется мозг. Он цепляется за спасительный плед и накрывается им с головы до ног, дабы сбежать с этой жестокой реальности, уйдя в собственные грезы. Нет причин для радости. Он даже не пишет сегодня Лютер, которая прислала ему обеспокоенный смайлик. Внутри возникло желание прервать с ней общение, дабы спасти себя от этого отвратительного чувства, но надежда держится под гнетом здравого смысла, все еще веря в то, что его симпатия может оказаться взаимной. Поэтому, когда на телефоне послышался знакомый рингтон, Чайльд встрепенулся и тут же поднял трубку, передав доброе утро. — О, — послышался грубый мужской голос, и весь запал Аякса испарился под гнетом хитрого смеха. — Признайся, ты дожидался моего звонка, любимый. С до-о-обрым утром. Как настрой? Бодрячком? Аякс прерывисто выдохнул, иссушая уже пятую кружку воды. — Извините, Вы ошиблись номером. Я не заказывал билеты в цирк, — нехотя бормочет Аякс, лишь потеплее укутываясь в плед. Нашедший от холода насморк тоже играл немаловажную роль: Аяксу вдруг показалось, что он снова заболел. — Стой-стой, не сбрасывай. Это же я — Кэйа. — Прости, перепутал тебя с клоуном. — Вижу, ты не в духе, — обиженно протянул Кэйа, словно его хоть как-то задели слова Аякса. — Хотел зайти к тебе в гости, но по дороге зашел в аптеку. Какую аскорбинку хочешь: клубничную или малиновую? — Клубничную, — уже более бодро отзывается Чайльд, осознавая, что Кэйа действительно умеет поднимать настроение. В какой-то степени Аякс даже довольно выдохнул: ему было приятно, что его друг проявил такой жест свободы. — И купи что-нибудь от головы. Кэйа нахмурился — это Аякс может понять даже по обычной паузе, затянувшейся на три секунды. Видимо, придумывает очередной сногсшибательный ответ. — Обижаешь, об этом я позаботился заранее. Буду спасать тебя от чар похмелья самым лучшим способом. Его моя пра-пра-прабабушка придумала, спасая целую роту солдат на войне. — Правда, что ли? — иронично разводит руками Аякс, даже не замечая, как улыбка заползает на его уста. — Нет, конечно, — довольно протягивает Кэйа и сбрасывает. Стало легко. Все проблемы резко ушли на второй план, будто бы их никогда и не было. Кэйа расслабил Аякса, стало почему-то очень хорошо. Возможно, Кэйа намекнул ему, что на каждую проблему найдется решение. Поэтому Чайльд открыл телефон и прочитал сообщение от Лютер, пришедшее четыре часа назад. <И тебе доброе утро. Прости, что так поздно отвечаю. Вчера резко сбросил из-за того, что безумно хотел спать. Как сейчас себя чувствуешь? Я лично прекрасно, ибо вчера забыл удалить твою фотографию. Намек на то, что ее стоит оставить ;3> Телефон был откинут в сторону вместе с посторонними мыслями. Сейчас главная задача — принять душ и встретить Кэйю в более-менее презентабельном виде, ведь Аякс даже не смыл весь тот грим, который отчаянно наносил на себя половину дня. Кэйа пришел буквально через час, выстукивая по двери детскую песню про кастрюлечку. Чайльд уже успел выйти из душа и переодеться, поэтому дверь открыл быстро — Кэйа даже не успел достучать до припева. — Такой воодушевляющий куплет перебил, — иронично произнес Альберих и проник внутрь, замечая повсюду открытые окна и довольно вдыхая аромат кофе, а не перегара. Да и сам Аякс выглядел довольно свежо: растрепанные волосы он старательно поправлял, да и оделся во что-то чистое, однако снова укутался в плед. Покрасневший нос и побледневшие щеки вкупе с болезненными синяками создавали не самый приятный образ. — Я купил тебе две аскорбинки с клубникой и супер средство, от которого тебе полегчает. Аякс довольно заглянул в пакет, наблюдая за двумя дешевыми аскорбинками и тремя пакетиками с порошком. — Где ты раздобыл это средство? — удивленно протянул Аякс, — Мой папа когда-то его использовал и расстроился, когда его сняли с продаж. — Украл у деда, у него там свои поставщики. Слишком хорошее средство, заграничное. Вот его и сняли с продажи, потому что все его конкуренты были на пять уровней ниже. Кэйа уже вовсю хозяйничал на кухне. Он поставил чайник, быстро убрал грязные кружки и выбросил бумажки от мятной жвачки, которые были по всему дому. На удивление Аякса, Кэйа очень любил уборку: вид свинарника напоминал ему о чем-то плохом, поэтому Альберих всегда выглядел аккуратно. Когда чайник вскипел, Кэйа быстро налил половину кружки кипятка, перемешал с порошком и добавил холодной отфильтрованной воды. Эти процедуры напомнили Чайльду о старых временах, когда отец спасался от похмелья подобными образами. Стало даже как-то грустно и тепло одновременно: Аякс часто ругался с отцом по поводу алкоголя, но совсем недавно отец пообещал больше не пить из-за своего здоровья. С того обещания прошло уже полтора месяца и, признаться, заслуга отца сильно поднимала настроение его сыну. — Спасибо, — пробормотал Аякс, принимая теплую жидкость от Кэйи. Парень знал: эту кружку надо выпить быстро, не обращая внимания на отвратительный вкус и запах. Аяксу, благо, удалось провести эту махинацию без происшествий: ему слишком сильно хотелось пить, чтобы хоть как-то противиться. Кэйа наблюдал за этим с какой-то забавой, словно за обезьянкой в клетке. — С чего вдруг ты заявился ко мне? Вопрос Аякса заставил парня негодующе развести руками и поудобнее раскинуться на диване. — А ты не рад мне? — промолвил тот и закинул в рот одну из аскорбинок, на что Чайльд недовольно хмыкнул, — Беспокоился, что ты тут откинешься со своей головной болью. У тебя сердце слабое, а ты кофе литрами пьешь, да еще и алкоголем запиваешь. — Папа подарил, — саркастично отозвался Чайльд. — Я практически не пью. А если и пью, то не до состояния ублюдка. Знаешь ли, я чувствую меру. — Да-да, Барбару ты тоже от собственного желания поцеловал. Эта новость скрутила желудок Аякса настолько сильно, что заставило его согнуться пополам. Он истощенно завыл, словно вскрывая болезненную рану, и заставил Кэйю усмехнуться. Чайльд признался себе, что сделал это на трезвую голову, нарочно, будто кому-то что-то доказывая; от осознания собственной ошибки стало больно и неловко. Осталось донести это Кэйе. — Я знал, что делаю. Это было не из-за пьянства, — честно признался Аякс, заставляя Альбериха изумленно вскинуть брови. Да, он испытывал к Барбаре симпатию. Но все это было только потому, что она напоминала ему Лютер: такая же блондинка с тонкими аккуратными ногами. Она была мягкой и ранимой, но в какое-то время казалась сильной и ответственной. Может, когда-нибудь симпатия и сможет перерасти в любовь. — Барбара милая, в принципе, можно попробовать. — Стоп-стоп-стоп, успокойся, — активно жестикулирую, парень пытался прервать речь Аякса, который говорил настолько медленно, будто пришел на исповедь: Кэйа даже подумал, что Чайльд пытается больше убедить себя, а не его. — Ты же сам недавно говорил, что Барбара что-то скрывает. Сдался? Аякс утвердительно кивнул головой, заставляя Кэйю рассмеятся. — Не советовал бы тебе встречаться с ней. Кто знает, что она может вытворить. Будь осторожнее, — все, что смог сказать Кэйа в поддержку, дабы Аякс хоть как-то прислушался к нему. Чайльд, поникнув, кивнул головой и потеплее укутался в плед. Правда кусала его, изранив чувствительную кожу: Тарталья действительно не доверял Барбаре, она казалась какой-то странной. Если загадочность Лютер завлекала, заставляя отчаянно искать кончик нити, чтобы распутать этот клубок тайн, то тайны Барбары казались слишком страшными, чтобы к ним хоть как-то притрагиваться. — Я учту, — единственное, что побормотал Аякс, прежде чем его перебил Кэйа. — Твой папа все еще пьет те таблетки? — вдруг задал вопрос Кэйа, пытаясь искусно уйти от темы. Аякс даже воодушевился. — Да, они ему очень помогают. Он даже перестал чувствовать боль, — протянул Чайльд и довольно улыбнулся. — А что насчет твоего дедушки? Он все еще работает? Кэйа замолк. В какой-то момент комнату заполнил тяжелый воздух: Аякс даже не смог вздохнуть. Серьезность Кэйи пробила в Аяксе огромную дыру, заставляя проглотить свои слова и не произносить их снова. — Первый прогул, — честно признался тот. — Он в пятнадцатый раз пообещал больше не пить, но спустя неделю уже сдался. Зато я рад, что он побил свой прошлый рекорд. Хотя, его рекордом было девять лет. После смерти Ричарда некоторые вещи все же изменились. В один момент Кэйе стало грустно: хоть он и улыбался, закинув голову на спинку дивана, Аякс прекрасно различал его фальшивые улыбки. Искренне парень смеялся лишь однажды: когда Розария похвалила его пушистый брелок, и он сказал, что сделал его из дворового кота. Кэйа ненавидел свою жизнь, однако Аякс так никогда и не осмелился спросить, в чем же дело. — Ха-а, забавно однако, что я жалуюсь на то, в чем сам и виноват, — протянул Альберих, закидывая вторую аскорбинку в рот. — Ты не виноват в смерти Ричи, — вдруг отозвался Чайльд, поддерживающе похлопав Кэйю по плечу. Тот даже удивленно выпрямился, повернувшись к Аяксу, а после улыбнулся еще шире. — И почему же я не виноват? Аякс молчал. Он так и не смог подобрать слов, чтобы правильно поддержать Альбериха. — Все ясно, — тихо ответил тот и снова закинул голову на спинку дивана, прикрыв глаза. Однажды Аяксу показалось, что против Кэйи настроился весь мир: не было никого, кто бы смог поддержать его. Дилюк — друг детства, — только попрекал поступки Альбериха, обвиняя его в каждой произошедшей мелочи. Розария — подруга детства и по совместительству та, кто ему нравится — подходила к нему раз в полгода и отзывалась кратко, словно что-то скрывая. Оставался только Аякс, но его смелости не хватало, чтобы должным образом поддержать своего друга. « Прости, я слишком слаб» — пронеслось в голове Аякса в момент, когда Кэйа поднялся с насиженного места. Он выпрямил спину и слегка хмыкнул, отвернувшись от Аякса. Его подрезанные наспех волосы неаккуратно легли на плечо, но это впервые его не волновало. — Что ж, предлагаю заварить чай и кофе, — вдруг встрепенулся Кэйа, подскакивая с места. — Я здесь на ближайшие три часа, так что включай какой-нибудь фильм. Аякс знал, что так Кэйа проявлял заботу. И от этого стало тепло на душе. Воскресный вечер прошел довольно-таки быстро, — все это благодаря Кэйе и его недо-харизме. Разошлись они только вечером: Альберих снова натянул на себя фальшивую улыбку и вприпрыжку улетел обратно восвояси. Аякс тихо усмехнулся и закрыл дверь. Что удивительно, Чайльд совершенно забыл о своем телефоне и не услышал вибрацию, которая приходила ему на протяжении дня. Только сейчас, вспомнив об отравленном сообщении, он с каким-то воодушевлением разблокировал свой смартфон. <Признайся, тебе нравится издеваться надо мной!> От этого сообщения Аякс носом уткнулся в подушку, скрывая собственное смущение. Беседа с Кэйей помогла ему осознать: он не виноват, что Лютер оказывает на него такое впечатление — все это лишь всплеск гормонов, не более. Скоро пройдет, он уверен, что скоро пройдет. А если нет, то и черт с ним: обыкновенное общение с ней тоже приносит нужную дозу серотонина. <Надеюсь, совесть не мучает тебя по ночам. Хотя, очень бы этого хотелось.> Аякс все же пропустил смешок, посильнее сжав телефон. Да, конечно, осознание того, что до нее дотрагивается другой человек, что она более открыта с кем-то иным, но не с Чайльдом, приносит уйму дискомфорта. Но Аякс отметает эти мысли в сторону: голова больше не болит, да и насморк прошел, поэтому проблема с Лютер не кажется настолько критичной. <Хорошо, ладно... Можешь оставить себе эту фотографию. Только не напоминай мне о ней.> Все это было написано с разницей в восемьдесят минут: как раз именно тогда, когда Кэйа уже заваривал чайник. Аякс как раз откинул свой телефон подальше в сторону. На него даже напала какая-то неловкость: Лютер дожидалась его сообщения так долго. <Прием-прием. Подай знак, если ты жив.> Он листает дальше, замечая сообщение, пришедшее спустя два часа. <Покойся с миром. Буду помнить о твоей тарталетке на заднице всю жизнь...> Это сообщение пришло ровно пятнадцать минут назад — в момент, когда Кэйа покинул квартиру Аякса. Собственно, травить Лютер игнорированием больше не было смысла, поэтому, вооружившись своим запасом шуток, Чайльд решил идти ва-банк. <Воскрес и решил напомнить тебе, что тарталетка не на заднице, а на копчике ;3> Сообщение было отправлено спустя две минуты после написания: все это время Аякс обдумывал, не добавить ли чего-нибудь более жесткого, но все же одернул себя. И слава Богу. Лютер сразу не прочла. Видимо, уже уснула или была занята чем-то другим. По памяти Аякса, она могла сходить покушать или выпить чай с шоколадкой, параллельно просматривая звездных войн. Однако сейчас рука потянулась к контактам и набрала очень знакомый, до боли в ребрах, родной номер. — Алло, — женский голос разрезал пелену гудков, заставив Аякса выпрямиться. Строгий, властный женский голос взыграл для Чайльда новыми красками. — Ох, Чайльд, мы играем в молчанку? Аякс молчал. Будто открыв ящик Пандоры, он не знал, что делать. Все же он смог до нее дозвониться. И она подняла трубку. — Привет... Мам... — промолвил он, лишившись кома в горле. — Как твои дела? — Ах, Аякс, все нормально... — как-то неуверенно пробормотала она. Аякс тут же заподозрил что-то неладное. Ему хотелось попросить, чтобы она дала трубку его младшему брату, но тут же остепенился: уже было практически одиннадцать вечера, поэтому Тевкр точно спал. — Я уже уложила твоего брата спать. Сегодня ему очень захотелось шоколадного мороженого, чуть истерику не устроил. — Понятно, — отрезал он, чувствуя, как к горлу подступает комок. — Как папа? Повисло молчание. Долго, скребущее душу молчание. Что-то внутри отказывалось верить, однако прерывистый вдох матери уничтожил пелену надежды в пух и прах. — Поговори с ним сам. Ей понадобилось всего тридцать чертовых секунд, чтобы найти отца. Еще пятнадцать секунд, чтобы заставить его поговорить со своим сыном. — Ал-ло, — послышалось на том конце провода, — Привет, Тарталетка. Его язык заплетался. Аякс мог понять, выпил ли отец, даже по одному вздоху. Он пьян. Очень пьян. И это раздражало. Чайльд совершил громкий вздох. На это ему понадобилось три секунды. — Ты обещал, пап. Обещал, что не будешь пить, пока хотя бы не закончишь курс таблеток. Пап, они на два месяца, их нельзя смешивать с алкоголем, — голос Чайльда из уверенного превратился в умоляющий — настолько ему все это осточертело. За одну долю секунды отец сумел перевернуть все мировоззрение собственного сына. От этого было очень больно. — Я знаю, что ты меня поймешь, Аякс... — пробормотал его отец, заставляя Аякса ухватиться за грудную клетку: появилось ощущение, что оттуда силком вырвали что-то ценное. Сердце изнемогало от неприятного ощущения, и Аяксу снова стало плохо. — Приходил мой старый друг, нельзя было отказывать. — Нет, не понимаю, — почти шепчет Чайльд. Все настроение, подаренное Кэйей, было затоптано бутафорским сапогом отца. Он умело испортил настроение сына, перемещая его голос из уверенной тональности обратно в скорбящий шепот. — Я не понимаю тебя, пап. Тебе плохо от алкоголя, но ты продолжаешь. Ты обещал мне несчетное количество раз, что прекратишь. Клялся, что на этом закончишь. Пап, я верил тебе. Верил до самого конца, но все равно оказывался обманутым. — Ты простишь меня. Завтра, на свежую голову позвони. Я не буду пить. Не буду больше, обещаю, — голос отца ни на йоту не наполнился сожалением: он был уверен, что Чайльд остынет уже через час. Аякс слишком привязался к отцу, чтобы долго на него обижаться. Каждый раз, стоило ему снова оказаться обманутым, Чайльд умело прощал своего отца спустя уже десять минут, независимо от степени тяжести преступления — он слишком ценил время с ним, чтобы так просто отпустить. — Нет, пап, я очень устал. Прости, не хочу, — прошептал Чайльд и понял: на этот раз он простит его еще не так скоро. Поэтому завтра, когда позвонит отец, Аякс не поднимет. Отец позвонит трижды. Аякс отключит телефон уже после первого звонка, заранее пригласив Лютер в игру. Проиграет до трех часов ночи, а в 6 утра его разбудит не рингтон будильника. — Алло, мам? — промолвит сонно он, поднимаясь с кровати. — Аякс, я уже договорилась с деканатом. Собирай вещи и сразу езжай домой. Сегодня ты должен быть уже здесь. Резкое пробуждение и недосып настолько сильно взыграли на Аяксе, что у него скрутило живот. Казалось, еще чуть-чуть — и он выплюнет собственные органы. — Что за спешка? — молвит он, подскакивая с кровати. Сначала даже не заметит ужаснейший тремор рук и спишет все на недосып, потом осознает: догадка еще с самого начала заползла ему в голову. — Приезжай, дома поговорим. Дрожащие руки сбросят звонок и по наитию зайдут на страницу отца, проверяя, когда в последний раз он был в сети. Аякс приедет к пяти часам вечера и все узнает.

***

Когда Аякс все узнал, то не почувствовал ничего — он попросту не поверил. Ему казалось, что Жизнь не настолько жестока, и это все — самый не смешной розыгрыш. Пока мать билась в истерике и повторяла, что младший брат сейчас у родственников и ничего не знает, Чайльд пытался убедить себя, что это неправда. Он смотрел в окно, за которым виднелась аккуратно припаркованная машина, и не мог представить, что на ней больше никто не поедет. — Когда он умер? — холодно выбросил Аякс. — К шести часам вечера. Его нашли мертвым соседи. Он выносил мусор. — Почему сразу мне не сказала? — Ты ведь очень любил его, — прошептала она, хватаясь за помятую кофту Аякса, накинутую им наспех. — Я не знала, как ты воспримешь эту новость. — И когда похороны? — прошептал Аякс, чувствуя, как дрожат его губы. Мозг отказывался верить в произошедшее. Но сердце тревожно заболело. — Завтра. И что-то внутри громко лопнуло.