На другом конце провода

Тарталья думал, что он сильный человек: плохие новости, естественно, расстраивали его, но не в той мере, в которой положено. Он надеялся, что ни одно событие не будет способно подорвать его жажду двигаться дальше, желание хоть как-то развиваться. Но сейчас. В данный момент, когда его собственная мать отчаянно хватается за помятую куртку, рыдая, он понимает, что ни черта он не сильный. Все вокруг стало таким неважным. Таким бесполезным и серым. Одна новость, состоящая из двух слов, так сильно повлияла на восприятие мира, что Аякс отчаянно пытался перевести все в несерьезную манеру. Он повторял сам себе, что это лишь длинный сон, несмешная шутка Жизни, о которой все забудут уже спустя несколько дней. Вот, там ведь, за плотной дверью стоит отец и попивает любимый черный чай? Все это — наказание за то, что Чайльд не приезжал так долго, верно ведь? Сейчас он в панике забежит в кабинет отца и будет повторять, какой он старый идиот, раз позволяет себе так изводить ребенка. Аякс бы высказал все, что скопилось на душе. Конечно, он бы затронул воскресенье, в котором отчаянно обвинял собственного отца во всех грехах. Забрал бы слова обратно, в очередной раз повторяя, что бессовестно сильно любил его, даже больше ворчливой матери. Пошутил на свой лад, заставляя отца предательски улыбнуться, и снова заметил, как отчетливо виднелись морщины. Спросил, нашел ли он мазь от покраснений на лице и смог ли справиться с адской болью, преследующей его уже месяц. Но в доме предательски тихо, а мать играет слишком правдоподобно. Его нет. Мозг подает импульсы надежды, не позволяя той скоропостижно исчезнуть. На подсознательном уровне Аякс не позволяет себе поверить в эту новость, полностью отрицает все услышанное и верит, что сможет снова увидеть отца: улыбающимся, с морщинами и живым. Сердце болит. Болит так сильно, что Аякс невольно хватается за мать, старательно удерживая равновесие. Будто этот надоедливый орган сжала чья-то крепкая рука, а мать прожгла в нем дыру собственными слезами. Чайльда обожгло. Казалось, вся кожа покрылась надоедливыми рубцами, которые чешутся и раздражают парня все сильнее. — Я тебя понял, — проглатывает слова он, будто жалобно скуля. Нет ни слез, ни какой-либо гримасы боли или ощущения потери. Все, что чувствовал Аякс — нескончаемая вина, которая накрыла его с головой. Осталось столько недосказанных вещей, несовершенных дел и незавершенных конфликтов. Он не мог уйти так рано, нельзя было исчезать так резко. — Во сколько завтра похороны? Она что-то невнятно бормочет, но это уже не имеет никакого значения: во рту у Аякса пересохло, руки вспотели, а давление подскочило настолько сильно, что парень был готов даже к собственной смерти. И, признаться, совершенно не испугался, если бы она вдруг настигла его прямо сейчас. Все звуки исчезли как по щелчку. Остался лишь надоедливый звон, преследующий его уже второй день, и нескончаемое чувство тревоги. Страх нарастал: понимание пыталось настигнуть Аякса врасплох, но он убегал от реальности, страшась ее, как раскаленного ножа. Но вместо прижигания травм, ее острие вскрывало давно зажившие раны и только-только сошедшие гематомы. Он плетется по нескончаемым коридорам, когда-то столь родным и близким. Раньше, казалось, зарево заката растапливало корку льда на стенах, придавая этому месту уют и покой; сейчас все было настолько холодным и немилым сердцу, что Чайльд почувствовал себя действительно одиноким. Нет родного шума. Ничего нет. Абсолютно. Он садится на край когда-то собственной постели и просто смотрит в пустоту. Безжизненный взгляд сверлит в стенах дыры, а разум тянет за клубок спутанных мыслей, пытаясь удержать хоть одну здравую идею. Но все бесполезно. Нет ничего, что сейчас бы вывело его из коматозного состояния. Или есть. Когда на телефоне загорается экран блокировки с новым сообщением, Аякс хватается за него, как за спасательный круг. Может, внутри теплилась надежда, что это весточка от отца, а может он знал, что он ему уже никогда не напишет. Поэтому, заприметив никнейм Лютер, он ни на грамм не огорчился. <Игра зовет! Сегодня вышло обновление. Ты видел спойлеры к новому ивенту? Это просто крышесносно!!!> Сквозь сомкнутые губы прорывается тихий ненавязчивый смешок, который Чайльд тут же старательно заглушает приступом сокрушительного кашля. Он отчаянно перечитывает сообщение трижды и не решается ответить на него. Настроения во что-либо играть совершенно не было. Более того, подниматься с насиженного места не хотелось. Его пустой взгляд смотрит на окошко с Лютер и никак не реагирует даже после ее очередного сообщения. <Настроен на игру? Или я навязываюсь?> Аякс все еще никак не отвечает. Былой ажиотаж, получаемый от сообщений Лютер, куда-то предательски испарился; осталось лишь желание выключить телефон и поскорее уснуть. Оно усилилось в момент, когда пальцы неосознанно нажали на звонки, а взгляд остановился на двух пропущенных от отца. Как мило. За пятнадцать минут до его смерти. Телефон летит на прикроватный столик, опущенный вниз экраном, а тело Аякса впитывается в мякоть матраца, не позволяя снова подняться и даже хоть как-то среагировать на нескончаемую вибрацию телефона. Он опустошен, на что-то обижен и обесточен. Казалось, в него вонзили огромное количество кинжалов, заставляя истекать литрами крови и медленно-медленно умирать. Боль не ощущалась физически; она давила на него морально, исхищая любую попытку хоть как-то с этим бороться. Аякс уснул. И проспал более пятнадцати часов, пока мать не разбудила его, заставляя надеть черный и давно забытый им костюм. Ему снилось что-то грустное и неприятное. Он помнил, как звал кого-то, просил остаться. Он ощущал себя покинутым и забытым: как во сне, так и в жизни. Что-то сдавливало грудь, выбивало из легких неживые хрипы. Казалось, после этого момента Смерть стала на два шага ближе. Быстрее. Опаснее. Аяксу теперь не страшно. Смерть больше не ужасает, а ее тень несет желанную прохладу. Ему кажется, что он за кем-то гонится. Падает, растирая колени кровь, хватается измозоленными руками за ветви, чтобы они не били по лицу. Он кричит чье-то имя, а язык обжигает приятная ностальгия. Воспоминания тех событий греют опустошенную душу, успокаивают взорванное сердце. Кто-то лелеет его. Родной. Близкий. Любимый. — Люмин, — вдруг сорвалось с губ неосознанно. Аякс испуганно встряхнул рыжие волосы и силком вырвал из собственной памяти это имя, потому что оно принесло неясное удовольствие. Стало страшно и непонятно. Все давило. — А-ах, тяжесть. После сна стало немного легче. Голова больше не казалась огромным валуном, который Чайльд тащил на собственных плечах, а мысли немного распутались, что позволило ему обдумать все произошедшее. Он быстро накинул на себя всю черную одежду, которую только нашел в собственном доме, и закрыл опухшие веки солнечными очками, дабы не видеть весь ужас, происходящий впереди. В его глазах нет места жизни. Она давным-давно покинула его, хоть до этого момента Чайльд и пытался убедить себя в обратном. Ему казалось, что вера отчаянно хваталась за его пиджак и преследовала всю сознательную жизнь; однако это Чайльд гнался за собственной надеждой, стараясь хоть раз за нее ухватиться. Она ускользала от него, проходя, как песок сквозь пальцы. И это расстраивало сильнее всего. Все похороны проходили для Аякса отдаленно. Он не подходил к гробу ближе, чем на тридцать метров. В костеле сидел на самом последнем сиденье, изредка вслушиваясь в хор и присаживаясь на колени, дабы помолиться за упокой родного человека. И даже когда надо было прощаться с собственным отцом перед захоронением, Аякс не подошел. Он не хотел видеть в этом гробу собственного отца. Хотелось жить с надеждой, что все по глупости похоронили не того. По приезде домой Аякс лишь снова обессиленно упал на собственную кровать, вслушиваясь, как мать тихо всхлипывала и пересчитывала пожертвования, которые понадаривали огорченные родственники и соседи. Это его уже не так сильно волновало. Хоть отец появлялся в этом доме редко, здесь все равно стало чересчур тихо и пусто. Не сказать, что отношения Аякса и его родителей были идеальными, как в каких-нибудь душещипательных сказках. Когда в семье появился младший брат, Чайльд оказался тем самым пробным вариантом, о котором забыли после выхода усовершенствованной версии. Он оказался бесполезным и проигнорированным. И ему больше не уделяли требуемого внимания. Или он жаждал его слишком много. Аякс не злился на своего младшего брата. Наоборот, он тоже уделял ему много времени, стараясь заглушить собственную рану и оказаться замеченным. Но этого было недостаточно. И, чтобы стало легче, Тарталья все же решил покинуть место, в котором ему не рады. И Аяксу казалось, что все были счастливы от такого исхода. Даже он. Но Чайльд адски скучал по собственной семье. И даже если родители не желали его присутствия, он был рад просто увидеть их лица. Потеряв кого-то из близких, Аякс понял, что все было не так уж и плохо. У него хорошая любящая семья. Со своими тараканами, но заботливая и такая, черт возьми, любимая. Телефон еще со вчерашнего дня лежал на своем законном месте, и Аякс все-таки позволил себе снова появиться в интернет-мире. Тарталья довольно удивился, когда заприметил тринадцать пропущенных звонков от Кэйи и три сообщения от Лютер. <Прости, если я тебя чем-то обидела.> <Ты жив?> <Я надеюсь, с тобой все хорошо.> Забота со стороны Лютер действительно льстила и радовала. Хоть немного но она сумела поднять настроение загнанного в угол Аякса. Сердце забилось чаще, а его стук больше не был похож на хрип мертвеца. Чайльд снова почувствовал себя живым. <Прости, что проигнорировал тебя вчера. Возникла одна непредвиденная ситуация, но я уже в строю ;3> Аякс не знал, хочет ли он рассказывать Лютер о произошедшем или нет. Более того, он не желал демонстрировать свое разбитое настроение, поэтому изо всех сил пытался воссоздать свое обыденное поведение, не спугнув бедную девчонку и не создав еще больше проблем своей сильной раздражительностью. Лютер, словно сидящая за телефоном все это время, резко прочитала пришедшее сообщение и, затихнув на несколько секунд, позволила себе напечатать ответ. Аяксу нравилось общаться с Лютер. Несмотря на то, что она действительно ему нравилась, Чайльд ощущал поистине настоящую легкость в общении с ней. Ему не требовалось следить за каждым своим словом, а она не скрывала забавный и непонятный акцент. Он будто бы общался со старым другом, от которого у него не было секретов. Поэтому Тарталья ценил общение с ней. <Что случилось? Что произошло? Я могу чем-то помочь?> Забота грела сердце, но одновременно и обжигала, заставляя вспомнить о зашитых ранах, которые снова начинали кровоточить. Внутри Аякса открылось что-то неизвестное и необузданное. И он все-таки решил. <Если ты только умеешь воскрешать погибших.> Ему не хотелось обманывать Лютер и что-либо от нее скрывать. Внутри Аякса засела тревога: а вдруг она посчитает его нытиком и глупцом? Но тут же осознал, что в данный момент его мало волнует чужое мнение — нет ничего, что приносило бы ему ярких эмоций. Даже реакция девушки, которая так ему нравилась. Она молчала около минуты, и Аякс успел даже трижды включить и выключить телефон, страшась негативной или стушеванной реакции. Однако Лютер всегда его удивляла. И, казалось, удивит и в этот раз. <Это был кто-то из близких?> <Отец.> Больше Чайльд не заставлял ее ждать. Он хотел проверить ее. Поганое настроение жаждало отгородить всех от себя; в один момент Аяксу захотелось переругаться с каждым в этом чертовом мире. Даже с ней. И никто не был в этом виноват — Аякс сам сделал из себя бесчувственное животное. <Главное, что тебе нужно знать — ты не виноват.> Не было ни соболезнований, которые бесили Тарталью до горячки; не было слов поддержки, что не приносили никаких эмоций. Она, казалось, попала прямо в цель, затронув взбухшее и разбитое на миллион осколков сердце. Внутри Аякса что-то снова склеилось воедино, и весь тот запал, который он был готов обрушить на беззащитную Вселенную, испарился из-за одного маленького сообщения, которое Чайльд перечитывал уже трижды. Она сказала то, что так ему было нужно. То, что царапало его обнаженную и воющую душу. Она уничтожила паразитов, изъедающих тело парня. Лютер знала, что было ему так нужно. <Ты так в этом уверена?> Его горькая усмешка снова наползла на уста. Он хотел сломать себя, причинить неимоверную боль, чтобы она затмила глубокую рану, поселившуюся в его сердце. Но Лютер заклеивала его, не позволяя разрушиться. Он будто замечал ее израненные пальцы, но она улыбалась, будто не замечая собственную боль. Пыталась спасти его. А кто спасет саму Лютер? <Ты зарезал его? Довел до самоубийства? Я уверена, что нет. Просто прими смерть своего отца. В гробу был действительно он.> Она не успокаивала его. Лютер заставляла его открыть глаза на реальность, поделиться собственными эмоциями. Она будто кричала, запрещая Аяксу закрываться в собственных мыслях. Старательно вытаскивала парня из мира грез. Она будто знала, каково ему. Она тоже когда-то потеряла близкого ей человека. <Я позвоню тебе.> Аякс даже не успевает прочесть это сообщение, как тут же видит ее номер. Поднимает трубку и выжидающе молчит, слушая на другом конце провода сбитое дыхание. — Не закрывайся, ты должен это принять, — твердит она со своим забавным акцентом. Аякс знает: ей тяжело даются эти слова. Она будто вскрывает собственные шрамы, выкапывая оттуда ненужные воспоминания. Лютер отчаянно бежала от них. А Чайльд словно возвращал ее в прошлое. — Расскажи, — шепчет он, выдавливая из себя хоть какую-то фразу, — расскажи о том, кого потеряла ты. Они оба напряжены. Словно не желая открываться друг другу, Аякс и Лютер предательски молчат, не позволяя себе начать первыми. Но Лютер готова. Готова раскрыться. Довериться тому, кого даже никогда не видела. — И ты расскажешь мне следом, договорились? — тихо проговаривает она, и Аякс утвердительно хмыкает. Хорошо. Она начинает. Аякс ложится поудобнее и надеется, что ему полегчает. — Его звали... — она запинается, не позволяя себе сказать его имя, а после усмехается, — Я не смогу проговорить его имя без слез, прости. — Ничего, — твердит он, выслеживая блики на потолке, — Продолжай. — Он был моим братом-близнецом. Глаза Аякса в один миг расширились, будто узнали какую-то немыслимую тайну. У Лютер был брат-близнец? Что с ним случилось? Может, шрам на ее теле как-то связан с этим событием? Или ее брата погубила какая-то болезнь? — Прости, что рассказываю это с большими перерывами, я до сих пор не смогла с этим смириться. Время не лечит, — шепчет она, стараясь не взвыть от ноющий ран. — Это произошло полтора года назад, но ощущение, что так недавно... Ей больно. Больно настолько, что она невольно всхлипывает, но не плачет. Держится. — Мы попали под машину. Машину тех, кого разорил наш отец. Брату придавили голову, лишив его жизни на месте. А у меня было слабое сердце, которое могло не выдержать полученных травм. Нет. Он не хотел, чтобы она продолжала. Не хотел слушать дальше, потому что догадывался. — Теперь он всегда со мной. Его сердце... Бьется внутри нее. Гулким ритмом. Живо. Любяще. Заботливо. Ее брат неосознанно спас ей жизнь трансплантацией. Будучи уже мертвым, но здоровым, с хорошей наследственностью. — Ты винила себя, — шепчет Аякс, перебивая ее всхлипы. Она утвердительно замычала. — Несчастный случай, в котором ты не смогла ничего сделать. И Аякс попал прямо в цель. Потому что представил себе эту картину. — Он оттолкнул меня. Закрыл собой, будто знал. Поэтому я пострадала меньше. Машина вбила его голову в стену. И сам водитель тоже погиб. А я лишь переломала ребра, будучи откинутой краем бампера. Нет. Это слишком тяжело. Слишком больно слушать историю о том, как какой-то ублюдок решается убить двух беззащитных детей. Историю, в которой близнец спас другого. Историю, которую обычно не рассказывают детям. — Он был хорошим? — вдруг спрашивает Аякс. — Самым лучшим братом на свете. Она все еще чувствует его присутствие и ощущает теплоту в груди, которую он дарит своей заботой. — Мой отец пил, стараясь не чувствовать боль, — шептал Аякс. — Потому что ему никто не помог. Я хочу помочь тебе. — И я тебе. Смазливая и глупая фраза вырывается с его уст, но Аякс понимает, что от этой фразы им обоим становится легче. — Я пытаюсь это принять, но не могу, — твердит Чайльд, и губы его дрожат. Склеры наполняются влагой. — Я буду скучать. — А я уже скучаю. Они сидят в тишине около трех минут, пока телефон Тартальи не выключается. Даже в тишине, слушая тихое дыхание друг друга, им было очень комфортно. Так было легче. Так было не больно. Он ставит телефон на зарядку и выходит в коридор. Слышит, как дверь открывается, а в дом забегает счастливый младший брат. Он крепко обнимает уставшего Аякса, шепча ему слова, которые Чайльд уже давно не слышал: — С возвращением, братик! — довольно щебечет мальчишка и удивляется, когда замечает только Аякса и собственную заплаканную мать. — А где папа? Тарталья присаживается на колени, хватая брата за плечи. Он знал: матери не хватит сил рассказать это ребенку. Поэтому расскажет Аякс. — Папа больше не придет. И крепко его обнимает. Осознание до Тевкра приходит быстро — об этом свидетельствует жалобный скулеж и громкие-громкие рыдания, за которыми не слышно отчаянных всхлипов Тартальи. Аякс все же принял это. И безумно заскучал. Он скучал по ненавязчивому смеху, обидным шуткам и подтруниваниям. Безумно одиноко было без старческих нравоучений. Скучал по фразе, что мужчины не должны демонстрировать слабость. Но Аякс показал свою. Потому что, не заплакав, его сердце разорвалось бы от переизбытка негативных эмоций и сожалений. Теперь в доме слишком пусто и одиноко. Теперь нет того, кто поставил Аякса на место. Папы больше нет. И это надо принять.

***

Признаться, Аяксу действительно полегчало после пролитых слез. Казалось, что вокруг закончился кислород, но кто-то подарил Чайльду второе дыхание. И было практически не больно. Остался только осадок. И отцовские документы в руках у парня, которые Чайльд прижимал к сердцу, свернувшись калачиков возле отцовского стола. Теперь легче. Теперь отец всегда с ним, где бы Тарталья не был. И к вечеру, скинув с себя груз тоски и апатии, Аякс все же перезвонит Кэйе. Альберих уже давно будет все знать и поддерживать Чайльда своими несмешными шутками. Но Тарталья заподозрит что-то неладное. — Ты какой-то не свой, — скажет Чайльд и попадет точно в цель. — Ты позвонил... Не очень вовремя... — ответит тот. — Что случилось? — Кое-что очень ужасное.