На другом конце провода

«— ...нь, Люмин, это ведь наш день рождения!» Мужской голос в наушниках вызывает бесперебойный клокот в груди, из-за чего Люмин отчаянно хватается за трепещущее сердце. Она вздыхает рвано, стараясь ртом ухватить как можно больше кислорода. Боль распространяется по телу; возможно, если бы эти ощущения были физическими, а не моральными, девушке было бы куда легче. «— Эта запись останется знаменательным событием, да? Только не запиши на нее свой учебный проект, как в прошлый раз, Люмин.» Его голос, то, как он произносит ее имя, — Люмин заражается хандрой и поплотнее укутывается в одеяло, не собираясь просыпаться. Она хочет остаться в запечатленном воспоминании, прокручивать эту запись снова и снова, чтобы услышать, как Итэр произносит ее имя. Виски стискивает стальным обручем. Люмин прокручивает в голове яркие образы собственного брата и наслаждается мнимым видением, навеянным дикой усталостью и нежеланием подниматься с прогретой постели. «— Пойдем, сестра. Я подготовил для тебя подарок.» Конец записи. Стоп. Перемотка назад. Повтор. И все снова пошло по новой. Его счастливый голос, наполненные любовью и заботой фразы. Они горят на обрубках памяти Люмин, и она готова поклясться: если бы этой записи не существовало, она бы давно уже позабыла его голос. Мягкий, зовущий ее куда-то вдаль. Тембр, согревающий ее израненное сердце. Их израненное сердце. Она поднимается со своей постели, пытаясь прикрыть от соседки проскальзывающие синяки под глазами. Эмбер еще не проснулась, а Розария, казалось, не появлялась в комнате уже несколько дней. Люмин вздохнула, потянулась и наконец-таки расправила шторы, пытаясь впустить в комнату хоть маленькую часть света, дабы она уже не выглядела настолько затемненной. Направилась к зеркалу, смывая остатки усталости. Она выглядит измученно-болезненной, и даже толстый слой пудры и бальзам для губ не скроет девичью бессонницу. Ей тяжело. Настолько тяжело, что она в отчаянии царапает стены и внутри все еще верит, что хоть кто-то поможет ей. Кто-то заставит ее снова задышать, наконец-таки уснуть и проспать больше 3-х часов. И он нашелся. Он был еще давным-давно рядом с ней. Поблизости. Изначально она думала, что выйти из столь плачевного положения ей поможет Сяо — сын одной влиятельной семьи, с которыми родители Люмин когда-то заключили договор. Он смотрел на нее, как преданный щенок на своего хозяина; Люмин поощряла его сладкими поцелуями, веря, что растущая тревога внутри нее — это цветущая любовь, а не страх. Но он становился все более напористым, натягивал цепь, собираясь в скором времени сорваться с нее, как голодный зверь. Он прижимал Люмин к себе настолько крепко, что она задыхалась от беспомощности; целовал ее шею так грубо, что ей приходилось укутываться в шарф и прятать темные следы. Он пользовался ее беспомощностью, а она, как и всегда, позволяла ему это делать. Потому что он тоже травмированный ребенок, требующий хоть чей-то заботы. Он смотрел на нее с искренней любовью, а она — с самой настоящей жалостью. И всех это устраивало, пока Люмин не подняла трубку. В которой услышала голос Тартальи. Того, страха к которому она не испытывала. Того, за воспоминаниями с которым так давно гналась. Ведь Тарталья не испытывал к ней той жалости, которую ей осточертело встречать. Когда умер брат, Тарталья был единственным, кто не надел маску сожалений, потому что попросту не знал о случившимся. Неосознанно, но он заставлял ее позабыть о том травмирующем событии, которое связывало Люмин с реальностью. Она погружалась в игру с ним, лишь бы на долю секунды ощутить то подлинное счастье, которого она лишилась. Она знала где он живет, в какой город примерно поступает, возрастную категорию. Не составило труда даже догадаться, в какой примерно университет Тарталья готов поступить. Однако Люмин всегда отрицала тот факт, что именно этот незнакомец повлиял на выбор университета. Все дело было в Сяо, обучающегося там по просьбе его же родителей. А значит, обязанность Люмин — следовать за ним по пятам. И, поступив туда, ей пришлось временно прекратить общение с тем, кто спас ей жизнь. Люмин покидает ванную комнату и слегка пихает спящую Эмбер, чей будильник работал уже пятнадцать минут. Укутывается в полотенце и рассматривает шкаф, стараясь подобрать как можно более подходящий наряд. — Я уже не сплю, — вяло бубнит Эмбер и нехотя поднимается со своей постели, — Открой окно. Люмин послушно приподнимается и отворяет ставни, временно пропуская холодный воздух в пропитанную духами и потом комнату. — Розария еще не вернулась? — удивленно спросила Эмбер прежде, чем спрятаться за дверью ванной комнаты. Люмин промолчала. Розария пропадала слишком часто, чтобы хоть как-то удивляться. У нее здесь живет дядя; она могла попросту остаться у него. Возможно, наконец-таки дала Кэйе шанс на существование. Возможно, она где-то в темной комнате прижимала его к своему израненному, полному шрамами, сердцу. Розария извергала из себя мучительную рапсодию хладнокровия, но глаза ее сияли нетронутой чистотой; девушка была сентиментальна и чувствительна, хоть отчаянно не демонстрировала своей слабости, оставаясь сильной даже в присутствии Люмин. — Надеюсь, она не будет снова... — голос Эмбер дрогнул, будто стараясь показаться слишком навязчивой. С пламенным нежеланием она захлопнула дверь ванной до того, как Люмин грозно посмотрит в ее сторону. — Не станет. Больше никогда. Глаза Эмбер блестят: они горят жизнью, преподнося собственные эмоции и желания на пьедестал. Эмбер любит во что-то верить, любознательно лезть в чужое белье и копаться в секретах этой комнаты. Однако Люмин в личную жизнь лезть запретила, оставляя все прошлые неувязки и обиды вместо со скелетами в пыльном шкафу. — Она мне обещала. Шепчет девушка и наконец-таки надевает на себя первое, что попадается под руку. Люмин никогда не была той, кто следит за своим внешним видом: там, на родине, ей приходилось изощряться в нарядах, чтобы угостить всем новоприбывшим друзьям ее семьи. Однако здесь, за стенами общежития и университета, она действительно чувствовала себя настоящей. Она была живой. Улица повстречала ее морозным ветром, хлещущим по щекам. Они раскраснелись настолько, будто опалились полымем. Однако, мороз не прекращал свое безжалостное нападение и снова наградил юную особу своим цепким укусом. Дошла до университета Люмин уже полностью разлохмаченная. Стянула с себя ненавистное пальто и повесила в гардероб, направляясь в лекционный зал. Дамочка, признаться, не очень любила нудные лекции, однако на каждую, что удивительно, приходила. С опозданиями, но все же... Розарии там снова не оказалось. Еще несколько лекций — и деканат уж точно задумается об ее отчислении. Люмин неосознанно снова клацает по клавиатуре в надежде, что достучится до своей подруги, но, зайдя на ее профиль, понимает, что в сети она не появлялась уже практически целую неделю. «Не исчезай. Я скучаю.» Единственное, что набирает Люмин перед тем, как снова покинуть ее профиль. Она отбрасывает телефон в сторону и смотрит в окно — прямиком на искусственные лилии, рассаженные по всему периметру университета. Они, кажется, с невероятной грацией смотрят в ответ на Люмин, и она отворачивается, получая эстетический экстаз. Мысли ее прерываются громким дверным хлопком. В кабинет заходит преподаватель. Однако Люмин смотрит не на нее. Взгляд приковывается прямо к нему. К Аяксу. К Тарталье. Люмин усмехнулась, отгоняя собственные мысли. Однако, она знала точно: эта рыжая макушка, отчаянно разглядывающая все вокруг, была тем самым Тартальей, ведущим с ней долгие вечерние беседы. Догадаться не составило труда. Если раньше Люмин просто строила догадки, не веря в собственную удачу, то после его пропажи по уважительной причине, она все-таки позволила собрать пазл полностью. Аякс такой же. Абсолютно такой же. Эта манера речи, эта пауза перед смехом, эти рыжие волосы, сострадание ко всему двигающемуся — это ее Тарталья. Сначала она позволяла себе только строить догадки. Пришлось выуживать каждого первокурсника с такими же рыжими волосами, — ведь Люмин точно знала, что он поступит сюда. Он не раз хвастался своей заслугой и повторял, что сможет насладиться одиночеством вдали от родительских стен. Потом круг сузился, когда Аякс продемонстрировал ей свой голос. Стало намного легче. Только вот Барбара не входила в планы Люмин. Девчонка, которая была слишком милой и привлекательной. Куда лучше зажавшейся в углу Люмин. Однако, она никогда не питала ненависти к своей старосте. Люмин правда восхищалась тем, как Барбара быстро приспосабливается к обстановке, как изящно выглядит и как умеет соблазнять мужчин ее мечты. И даже сейчас, когда Барбара сидела рядом с Аяксом, девушка чувствовала какую-то зависть и восхищение одновременно. Хотела бы она быть на месте старосты. Свободно разговаривать с предметом обожания и не бояться ошибиться в собственном выборе. Наслаждаться его присутствием и не думать о том, как ему понравиться. Ведь у Люмин даже аллергия на клубнику была. Возможно, это и к лучшему? Так будет проще отпустить. Его бархатный смех, чуть хриплый голос и эта глупая улыбка, проскальзывающая на покусанных губах. Да, Аякс был не идеалом красоты, да и по характеру не казался той самой вершиной. Тарталья был собой. Не надевал маску, не вгонял себя в рамки и никогда не лицемерил перед Люмин. Только в нем слишком много сострадания. И это становится его личным минусом. Телефон Люмин пикнул, оповещая о новом сообщении. Она нехотя потянулась к своему смартфону, наконец-таки убирая свой взгляд от Аякса. Ей пришлось потратить несколько секунд, чтобы прочитать сообщение. От Розарии. Пальцы задрожали. Люмин пришлось сощуриться и поднять голову вверх, громко выдохнув, чтобы не выпустить эмоции из кричащего сердца. Содержимое сообщения никак не обрадовало девушку. «Прости, я не смогла.» Вот как. Снова не смогла. Взгляд Люмин невзначай бросается на Кэйю, который в привычной манере подмигивает вспыхнувшей Моне. Она смотрит на них холодно и отдаленно: у Люмин будто вырвали все эмоции вместе с разбившимся от сообщения сердцем. — Ты же пообещала. Она шепчет это, будто сама себе, и громко выдыхает, кладя собственную сумку на пустующее место рядом с ней. Розария же ей обещала. Клялась, что больше не будет. Больше никаких наркотиков, — говорила она ей тогда. Чуть не умирая в четвертый раз. Люмин дрожащими пальцами ищет знакомый номер, который Розария передала ей в очередной горячке. Листает контакты, пытаясь глазами выцепить красную макушку Дилюка. Пишет два ненавязчивых слова и отключает мобильный. «Розария. Беда.» Лекция проходит мимо Люмин. Она, погруженная в мысли, даже не думает о том, чтобы хоть как-то обратить внимание на лектора и вслушаться в нужную для экзамена информацию. После окончания занятия она в очередной раз в неудачной попытке сбежать сталкивается с лектором, который выдает ей новые задания. Неосознанно машет головой, будто понимая, что от нее требуют. — Да, — отвечает она. — Угу. — Так зайдешь? — хрипло спрашивает учитель. Люмин моргает, будто выходит из транса. — Куда? Лектор разочарованно выдыхает, ожидая этого ответа. — В кладовку. За тряпкой. — Да, — протягивает она и уходит. Медленно, неспеша, словно от этого ничего не зависит. По пути проверяет телефон в ожидании получить сообщение, но снова и снова разочаровывается. В обсидиане ее зрачков медленно тонут надежды; может даже показаться, что Люмин самостоятельно их топит, не желая делить мысли с этими напыщенными выскочками. Девушка подходит к кладовке, дотрагиваясь ладонью до ручки двери. Ее телефон, будто ожидая этого момента, вибрирует, и Люмин даже не сразу понимает, что это звонит Дилюк. — Алло? — протягивает она и уже по напряженному молчанию догадывается о личности звонящего. Дверь отворяется. Сквозь тьму Люмин видит две фигуры: женщину и мужчину. Одна фигура принадлежит Барбаре, которая отчаянно цеплялась за испуганного Аякса. Ее губы, оторвавшись от мужских, уже слегка покраснели и подпухли. А Аякс, вжавшись в стену, будто не ожидал: то ли поцелуя Барбары, то ли присутствия Люмин. Сердце болезненно трепещет, готовое вырваться наружу и разбиться. Внутри заседает комок, запрещающий девушке даже вздохнуть. Она смотрит на все это со сдержанным хладнокровием, пока внутри нее бушует необъятная буря, прожевывая каждый уцелевший орган. Она смотрит на них и не дышит. И тишину прерывает четкий голос Дилюка из динамика ее телефона, поднесенного к уху: — Я нашел ее. Розария в реанимации. Внутри Люмин разбилось абсолютно все. То, что смогло бы выжить, погубило себя самостоятельно. Она не медлит ни секунды: подрывается с места и, забыв про все эти чертовы тряпки, бежит в ту самую больницу. В ту, где Розария умирает уже в четвертый раз. — Она же опять там? — кричит Люмин в трубку, пробегая мимо гардероба. Она даже не забирает свою сумку и пальто, выбегая на мороз в одной лишь блузке. — В той чертовой больнице? Люмин задыхается. Она громко всхлипывает в трубку и кашляет от волос, попавших в рот. Перебегает дорогу на красный, игнорируя сигналы машин. Бежит настолько быстро, как будто от этого что-то зависит. — Да. Недалеко от твоего университета. Люмин помнит эту дорогу. Помнит, как ходила туда ежедневно и выслушивала обещания Розарии прекратить. Снова и снова, позволяя себя обмануть, она вслушивалась в ее речи и верила. Ненависть сочится из нее вместе со состраданием. Девушка сбрасывает звонок, сжимая телефон в собственной ладони. Ноги невыносимо болят, а холодный воздух бьет в грудь изнутри, заставляя выкашливать легкие. Покрасневшие глаза пытаются найти нужную дорогу. Люмин падает, царапается. Но поднимается снова. И бежит. — Кем Вы приходитесь пострадавшей? — проговаривает в регистратуре девушка, клацая по клавиатуре старого компьютера. — Самым близким человеком. Девушка в регистратуре усмехается. — К сожалению, Вам нельзя в реанимацию, — протягивает она. — Однако, пациент идет на поправку. Люмин молчит. Медленно выходит на улицу, садится на ступеньку подальше. И громко, громко плачет. Готовая разорвать собственную грудную клетку, чтобы высвободить все накопившееся. Она не боится сорвать голос. Никогда этого не боялась. Пальцы самостоятельно набирают нужный номер. Пару гудков. На другом конце провода слышится знакомый голос. Люмин молчит. Всхлипывает, будто не желая разговаривать с тем, кого набрала. — Лютер? Все в порядке? — обеспокоенно проговаривает от, чуть ближе поднеся телефон к своему уху. — Я волнуюсь за тебя, все хорошо? — Ты эгоист, — обиженно бормочет охрипшим голосом она и снова всхлипывает. — Ч-что? Что я сделал, прости.... Он не договаривает. Люмин больше не может терпеть. Она готова закончить все здесь и сейчас. Больше не строить надежды, планы с ним на будущее. Люмин готова услышать отказ сейчас и прекратить верить в какую-то удачу или надежду. — Я люблю тебя, Тарталья. Она шепчет это, надеясь, что он не услышит. Там, в несколько сотен метров, где стоит Тарталья, слышится громкий озадаченный выдох. — Лютер... — начинает он, и Люмин понимает, к чему Тарталья ведет. — Ты влюблена в мой образ. Но не в меня. Люмин озадаченно моргает. Это похоже на отказ? — Нет. Громче говорит она, наполняясь решимостью. — Я люблю тебя. Тебя, Аякс.