well, good for u, u look happy and healthy,
not me, if u ever cared to ask!
good for u, you're doing great out there without me,
baby, like a damn sociopath!
— Я уж думал, что ты совсем забыл про меня, — раздался знакомый, нет, даже родной голос по другую сторону трубки. Андер прижал телефон ближе к уху, будто сделав это, он мог создать иллюзию того, что этот человек находится рядом с ним здесь и сейчас. — Как я мог? — его голос заметно хрипит, заставляя прокашляться. Может, виной тому сигареты, а может и прохладный ночной ветер, гуляющий по улочкам Брисбена и пронизывающий сидящего на крыльце который час Андера до костей. Муньос ведёт плечами и дрожит, но в дом не заходит, как и не тянется к пледу, аккуратно сложенному на подрагивающих коленях. — Мы же друзья. Гусман тихо и искренне смеется, а Андер так и не находит в себе желания спросить, что его так рассмешило. Впрочем, Гусман и сам поясняет: — Так странно все ещё называться друзьями после всего того дерьма, что было между нами, — то ли его голос искажен плохой связью, то ли Гусман действительно произносит эти слова так горько, что Андер невольно чувствует привкус этой горечи на языке. Он поспешно затягивается, да вот только слаще не становится. Только теперь во рту ментоловый привкус отвратительных дешёвых сигарет. — Да и после Поло… — Я понимаю, — обрывает его Андер, не готовый вести этот разговор. И разве можно когда-нибудь стать готовым к такому? Андеру кажется, что хоть через год, хоть через десять лет он все ещё так и не сможет толком смириться с этим, не сможет с былыми тёплыми чувствами вспоминать их дружбу, возможно, даже осознать это не сможет. Ведь принять смерть Поло — все равно что самостоятельно убить частичку себя. Вырезать кусочек сердца, застеклить в рамочке и повесить на стену, как вечное напоминание о том, что он потерял. Смотреть на эту картину каждый день, каждое утро и вечер и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Принять смерть Поло в разы больнее, чем глупо надеяться на то, что когда он вернётся, Полито будет с широкой улыбкой и распахнутыми объятиями ждать его вместе с Гусманом. — Ты понимаешь… — тянет Гусман таким тоном, в котором странным образом переплетаются и тоска, и облегчение, и такая сильная, такая острая боль. Андер опускает голову, хоть и знает, что Гусман не видит его, и с силой жмурит глаза, удерживая слезы. Нет. Он не будет плакать, не сейчас. — Тогда зачем звонишь? Андер мог бы отшутиться и спросить, почему он не может просто так позвонить своему лучшему другу, он мог бы так и не поднять истинную тему своего звонка, мог бы трусливо поджать хвост и снова начать разбираться со всем в одиночку. Мог, но не хотел. Он слишком для этого устал. — Мне нужен твой совет, — на одном дыхании выпаливает Андер, затягиваясь и наблюдая за тем, как в полной темноте вспыхивает алого цвета кончик почти догоревшей до фильтра сигареты. — Вот как? Неожиданно, — когда Гусман отвечает, то по нему едва ли можно сказать, что ещё минуту назад он рассуждал о кончине своего друга, в последние месяцы перед смертью ставшего ему врагом. Гусман звучит весело и преувеличенно заинтересованно, так, что сразу становится очевидно, что все это — фальш. Но, может, именно это Андеру сейчас и нужно. Поэтому говорит он тоже без всякого намека на обуявшую его скорбь, говорит так, будто не заебался делать вид, что все нормально, когда это вовсе не так. — Омар звонил, — Андер так часто за последние несколько часов прокручивал в голове эту мысль, что сейчас, выйдя наружу, она звучит равнодушно. Так, будто вовсе не беспокоит его и не является очередной причиной его бессонницы. Со стороны может показаться, что Андера вообще не трогает ни сам Омар, ни его звонок, но Гусман, называясь не просто так его лучшим другом, сразу чувствует разницу между тем, как Андер говорит о вещах, которые ему действительно безразличны, и о тех вещах, что настолько сильно высосали из него силы, что он даже при всем желании не смог бы добавить им эмоциональную окраску. И сейчас Андер говорит именно о втором. — И… О чем вы говорили? — аккуратно интересуется Гусман, чувствуя себя так, будто ступает по минному полю. Андер слышит это в его голосе — то, с какой осторожностью Нуньер подбирает слова. Это заставляет его выдавить болезненную кривую ухмылку, который он сам бы испугался, имея зеркало под рукой. Однако зеркала под рукой нет, как и Гусмана, что наверняка бы не был так мягок, если бы узрел его сейчашное выражение лица. — Мы не говорили. У меня весь день телефон был на беззвучном, я заметил его звонок недавно, — Гусман закусил нижнюю губу, сдерживая вопрос, о том насколько недавно это было. Он знал, конечно он знал о том, что Андер страдает от недосыпа, и потому не видел смысла лишний раз напоминать Муньосу о том, насколько сломленным его оставил уход Омара. И именно за это Гусман искренне ненавидел брата Нади — тот даже не подозревал, в каком состоянии оставил Андера, как не подозревал того, что одним своим звонком заставил Андера сделать десять шагов назад после того, как он сделал три вперёд. — Будешь перезванивать? — Именно об этом я и хотел спросить. Не знаю, что мне делать, — очередной порыв ветра выдался неожиданно сильным, таким, что голос Андера незаметно задрожал на середине фразы, но Гусман, казалось, этого не заметил. Муньос поставил телефон на громкую связь и все же схватил озябшими пальцами плед с колен, укрывая им плечи. Честно говоря, помогло это не сильно — он все ещё дрожал как осиновый лист, теперь укутанный в тонкую промерзшую ткань, в ожидании ответа от друга. — Я не хочу, чтобы ты ему звонил, — признался Гусман на выдохе, но прежде, чем Андер успел бы улыбнуться и поблагодарить за совет, он торопливо продолжил. — Но ты должен это сделать. Андер, я знаю тебя сколько? Десять лет? Всю жизнь? И ни разу ты не был в таком разбитом состоянии, как сейчас. Ты должен позвонить ему и разобраться наконец со всем этим дерьмом, что вы намешали между собой. Пока ты избегаешь разговоров об Омаре, избегаешь его фото и всего, что связано с ним — ты все ещё держишься за него и воспоминания о нем. Андер, чтобы двинуться дальше, нужно отпустить все это. И я не думаю, что у тебя получится это сделать, не поговорив с ним. Под конец тирады дыхание Гусмана заметно сбилось, и он жадно глотает ртом воздух, так, что Андер буквально слышит эти вдохи через телефон. Он слышит их, но не слушает — его мысли далеки от дыхания Гусмана. Они погрязли в том, что он сказал. Слова Нуньера липкими комками облепляют Андера со всех сторон, окружают и становятся невидимым щитом от каждого, кто посмеет попытаться его от них отвлечь. Пытаться отвлечь его здесь, конечно, некому, но эти слова все равно сбиваются в кучки поплотнее, так, чтобы даже порыв ветра или мимо пролетающая птица не смогли переключить его внимание на себя. — Подумай об этом, — тихо шелестит голос Гусмана где-то на заднем плане, так, что Андеру кажется, будто он и вовсе ничего не говорил. Даже громкий гудок, оповещающий о конце звонка, не способен сейчас отвлечь его, не способен пробиться сквозь защиту гусмановских слов. И Андер даже рад, что они так плотно его окружают, что не дают свободно вздохнуть. Потому что эти слова — правдивые, от первой буквы и до последней, от губ Гусмана, яростно произносящих их, до губ Андера, вторящих ему. Когда он заходит в дом и все же укладывается в постель, устав от сидения на неудобном деревянном крылечке, солнце едва заметно проглядывается в окне. Андер стонет в подушку от осознания того, что он проебал очередную ночь. *** Утром Андер думает все о том же и смотрит все туда же — пропущенный звонок от Омара. Смотрит, когда, разлепив глаза, сразу же бросается к телефону непонятно зачем. Думает, когда с неохотой принимает душ и после заваривает крепкий сладкий кофе, бодрости от которого — ноль, но на вкус выходит неплохо. Параллельно со всем этим Андер прокручивает в голове их непродолжительный, но состоятельный с Гусманом диалог. Особенно долго и усердно разбирает он монолог Гусмана, пытается вникнуть в его слова и решить, как ему стоит поступить. Одна часть его — та, что привыкла оставлять проблемы до конца нерешёнными, та, которая преобладала в нем большую часть и времени и та, которую он порой так страстно ненавидел — предлагала поступить по-простому: не перезванивать. Просто забить. Просто каждый день вскрывать старые шрамы вместо того, чтобы заживить их раз и навсегда. Просто извести себя мыслями о нем, об Омаре, вместо того, чтобы навсегда выкинуть их из головы. И пусть звучит это все далеко не очень приятно и так, что Андер чувствует фантомную боль в груди просто думая об этом, это все ещё самый простой вариант. Потому что тот, что предлагает другая его сторона — немного ранимая, уставшая от того, каким стал Андер, готовая на любой отчаянный шаг ради того, чтобы он наконец выбрался из этого болота — кажется Андеру настолько непостижимым и невозможным, что он не представляет, какого будет ему, если он выберет именно этот. Ему становится иррационально страшно при мысли о том, что он позвонит Омару, услышит его голос и, сдавшись, вновь впустит его в свою жизнь. Но ещё страшнее ему становится, когда он представляет, что вырвет из нее с корнями Омара. Безвыходная ситуация и один пропущенный звонок. Именно с этим, помимо кружки кофе, Андер выходит из дому и садится все на тот же дощатый крылец. Если бы его спросили, чем он так приглянулся Андеру, то тот бы навряд ли сумел ответить и навряд ли вообще захотел бы делиться такой информацией с кем-либо. Просто… Здесь было не так пусто, как в доме, здесь было спокойнее, чем в его голове, здесь… Ему просто нравилось здесь. Андер не спеша потягивал сладковатый напиток, не отрывая взгляда от темного экрана телефона. Он и сам не знал, чего ждал, гипнотизируя его — нового звонка от Омара, сообщения от матери с просьбой о ежедневном отчёте о том, что он жив или, может, сообщения от Гусмана с каким-то более конкретным советом. В любом случае, ничего из этого он так и не дождался ни в ту же самую секунду, ни через десять минут, когда кружка опустела и была отставлена в сторону. — Андер? — он тут же поднял голову, заслышав знакомый голос и удивлённо приподнял брови, увидев Менсию. Она и сама, судя по слегка ошарашенному выражению лица, не ожидала его увидеть — об этом также свидетельствовал плеер и наушники, которые она поспешно сняла и протянула ему руку, здороваясь. — Не ожидала тебя здесь увидеть. Ты тут… Живёшь? Андер думал, что услышит в ее тоне презрение к тому, в каком маленьком домишке он проживал по сравнению с огромным особняком Коммерфордов, но оно так и не прозвучало. Менсия лишь с неподдельным интересом оглядела домик и улыбнулась, переведя взгляд обратно на Андера. — Миленько. Куда уютнее, чем у нас, — Андер пожал плечами, не зная, что сказать. Количество домов, которых он мог окрестить уютными, при перечислении могло уместиться на пальцах одной его руки, и этот дом в список явно не входил. Андер не говорил, что он ему не нравился, скорее просто вызывал симпатию и ничего более. Стараясь разбавить несколько неловкую тишину, Менсия хмыкнула и, заламывая руки, спросила: — Что делаешь? — Думаю, чем бы мне сегодня заняться, — с тоской посмотрев на так и не загоревшийся экран телефона, Андер убрал его в карман шорт, предварительно не забыв включить звук на максимум. — Мм, — Менсия протянула это не как человек, заинтересованный в его ответе, а как человек, что явно чувствовал себя некомфортно, но по каким-то причинам не спешил уходить. Эта неловкость между ними была почти осязаемой и такой странной после того, как они провели вчера вместе весь день. Андер заметил, что даже взгляд Менсии сильно изменился за ту ночь, что они не виделись — если вчера она смотрела на него с теплотой, то сейчас с оттенками настороженности, что невольно заставляли напрячься и Андера. — А я тут, кстати, собиралась сходить в «Лагуну». Патрик днём репетирует там. Не хочешь пройтись со мной? Андер с пассивным любопытством слушал ее до того момента, пока не уловил имя. Патрик. Андер улыбнулся уголком губ. Вот кто точно сможет отвлечь его от мыслей, и даже если это будет отвлечением всего на пять минут — Андеру все равно это было необходимо. Патрик обладал чудесной способностью заставлять людей забывать обо всем, кроме него, когда был с ними, и сейчас это было именно тем, в чем так сильно нуждался Андер. — Пойдем, — кивнул Андер, оставив кружку внутри дома и заперев его. Он пошел впереди, не замечая, как едва уловимо нахмурилась Менсия при его согласии. *** Шли они в полной тишине, и это был первый раз за все время, проведенное Андером в Австралии, когда он явственно сожалел о том, что дорога до «Лагуны» такая длинная. Эта тишина давила на плечи, оседая невидимым грузом, заставляющим Андера чувствовать себя виноватым непонятно в чем. Мысленно он уже которую минуту подряд перебирал все то, что успел и сказать и сделать почти сутки назад, но так и не понял причину внезапной холодности Менсии. Сейчас она больше напоминала ему Карлу, надёжно заковывающую все свои чувства в самые изысканные кандалы, чем открытую Марию, чья душа всегда была распахнута настежь. Через десять минут он сбился, когда Менсия все же подала голос. — Я хотела поговорить с тобой, — в ее голосе причудливым образом сочетались решительность и неуверенность. Андер, заслышав и те, и другие нотки, насторожился, но шагу не сбавил, только скосил на нее взгляд. — О Патрике. Андер мычит нечто нечленораздельное, давая понять, что внимательно слушает, и старается не показывать того, как ещё сильно напрягся из-за этих слов. Что-то, что принято называть интуицией и шестым чувством, во всю твердит ему, что ничем хорошим для него этот разговор не закончится. Однако и терпеть это безмолвное противостояние с Менсией он устал. Ему хочется, чтобы девушка снова заливисто смеялась и ярко улыбалась, глядя на него, а не поникала плечами. — А что такое с Патриком? — как можно более нейтрально спрашивает Андер, теребя край цветастой гавайской рубашки, распахнутой на груди. Тревога подступает все ближе и ближе, пока Менсия молчит, подбирая слова. В конечном итоге, когда Андер готов переспросить, чтобы она наконец сказала хоть что-то, Менсия останавливается и смотрит ему прямо в глаза, четко произнося каждое слово. — Думаю, тебе лучше перестать с ним видиться, — когда Андер открывает рот в попытках то ли переспросить, то ли возразить, Менсия обрывает его одним только взглядом — серьезным, подтверждающим то, что все сказанное ею не шутка. В этом взгляде есть что-то ещё, что-то, что Андер уже видел — так Гусман смотрел на каждого, кто представлял хотя бы косвенную угрозу Марине. — Нет, подожди. Я не договорила. Она набирает побольше воздуха в грудь и выпаливает на одном дыхании: — Патрик не способен на серьезные отношения, он не способен на отношения вообще. Секс — да, романтика — тоже да, но только чтобы добиться секса. В конечном итоге он получит желаемое и просто уйдет, — Андер едва ли дышит, слушая ее с широко раскрытыми глазами. Менсия подается ближе и ласково сжимает его руку в своих ладонях, сочувствующе глядя на него снизу вверх. — Ты хороший, Андер. Правда хороший. И заслуживаешь чего-то большего, чем он. — Как… — ему приходится хмыкнуть, чтобы голос зазвучал ровно. — Как ты можешь говорить так о своем брате? Он неосознанно вырывает ладонь и отходит на пару шагов. — Легко, потому что это — правда, — она горько качает головой и выглядит так, будто ей действительно жаль из-за того, что она вмиг разрушила в голове Андера образы сразу двух людей — свой и своего брата. — Поверь, ты не первый кто повелся на все это. И уж точно далеко не последний. Я лишь пытаюсь предупредить тебя до того, как все между вами зайдет слишком далеко. Андер отрицательно качает головой и сам не понимает, зачем это сделал и что именно он отрицает. То, что между ними все может зайти далеко? То, что Патрик не способен на отношения и его интересует только секс? Андер отрицает все и сразу и, смотря на Менсию, видит не Марину и не Карлу, он видит абсолютно незнакомого человека, о котором сделал выводы за пару часов знакомства и в котором разочаровался на следующий день, узнав ее поближе. Суждений слишком много в голове, чтобы рассортировать их по полкам и сосредоточиться только на чем-то одном. Не вовремя всплывает и пресловутый Омар с его звонком, но Андер лишь отмахивается. Патрик действительно умел завладевать мыслями. Причем даже на расстоянии. — Ладно, — глухо говорит он, отворачиваясь от замершей сбоку девушки. — Пусть так. Может, меня тоже интересует в нем только секс. *** «Лагуна», наполненная по вечерам едва ли наполовину своего маленького пространства, днём была ещё пустыннее. Буквально пара человек расположились за разными столиками и лениво потягивали охлаждающие напитки, устремив скучающий взгляд на сцену, где, как был уверен Андер, и стоял Патрик. Менсия приветливо помахала брату, так, будто и не расписывала Андеру какой он непостоянный плохой человек ещё несколько минут назад, но Патрик лишь сухо кивнул ей и тут же перевел взгляд на Андера. Их глаза встретились меньше, чем на секунду, однако Патрик умудрился за этот короткий миг улыбнуться ему. Улыбнуться так, будто все сказанное Менсией было неправдой. Андер, нуждавшийся в хотя бы одной свободной минутке, чтобы подумать, — в его голове была настоящая каша, приготовленная на недосыпе, словах Менсии и Омаре на медленном огне — на улыбку не ответил и прошел прямиком к Рику, заказав у него первый попавшийся на глаза в меню коктейль. Муньос не увидел ни того, как нахмурился на такое явное пренебрежение Патрик, ни как он кинул вопросительно-угрожающий взгляд на Менсию, что пожала плечами с таким видом, будто она не понимала, что обеспокоило Патрика. Коммерфорд, в миг потерявший желание как петь, так и играть, отставил гитару в сторону и грациозно спрыгнул со сцены, материализуясь по правую руку от Андера. Тот в его сторону упорно не смотрел и выглядел так, будто как минимум разрабатывал план по захвату мира. Поэтому Патрик лишь беззаботно улыбнулся, словно его вовсе и не задела андеровская незаинтересованность. — Не ожидал увидеть тебя здесь днём, — начал разговор первым Патрик, пока Менсия уселась за один из ближайших к бару столиков и внимательно следила за обоими. Андер, обменявший хрустящую купюру на напиток, что-то промычал вокруг трубочки. — А как же твое испанское приветствие? — стараясь не показывать того, в какое отчаяние его вгоняло равнодушие Андера, он попытался состроить игривую ухмылку, но вышло у него из рук вон плохо. Он даже был немного рад, что Андер не смотрел на него и не видел то, как эта ухмылка едва ли держалась по краям. — Мы не в Испании, сам же сказал, — пробормотал Андер, не поднимая головы, и тут же снова присосался к напитку. Патрик, не сдержавшись, цокнул языком, что Андер вновь пропустил как мимо ушей, так и мимо себя. Тогда Коммерфорд решился на более активные действия и вместо того, чтобы попытаться вывести Андера на разговор или в очередной раз убийственно посмотреть на Менсию, он лишь мягко накрыл руку Андера своей, когда тот отодвинул пустой стакан обратно Рику. Патрик почувствовал, как легонько дернулась рука Андера то ли в попытке вырваться, то ли от вздрагивания, а сам Андер уставился на их руки так, будто никогда не видел ничего чуднее. Когда он второй рукой провел по сбитым костяшкам Патрика, тот понял, что заставило Андера так странно посмотреть на его руку. — Не знал, что ты любишь драться, — прокомментировал Муньос, почти нежно обводя устрашающие синяки и царапины на тыльной стороне ладони. Патрик замер от этого ласково прикосновения, замер, потому что не помнил, когда его касались так мягко — и касались ли вообще? — в последний раз. Он не решался даже дышать, боясь спугнуть Андера, и надеялся лишь на то, что Менсия, явно успевшая наговорить что-то ему, не помешает им сейчас. — Ты многого обо мне не знаешь, — сглотнул Патрик и придвинулся ближе, чувствуя благодарность к Рику, что закатил глаза и повернулся к ним спиной, давая иллюзию уединения. Этот старикашка может и был острым на язык и ворчливым, но к Патрику он всегда был исключительно добр и доброжелателен. — Но ты можешь узнать. Как насчёт того, чтобы встретиться сегодня около «Лагуны», на пляже, хм, около семи-восьми? Андер наконец поднял на него взгляд, и в этот момент Патрик был готов рьяно спорить со всеми, кто когда-либо говорил о том, что коричневый — самый отвратительный цвет глаз. Патрику становилось дурно от осознания того, как сильно он вляпался всего за пару дней, а ещё хуже ему становилось от мысли о том, что будет дальше. И все же ему хотелось узнать. Он ничем не мог объяснить это странное притяжение, эти искры между ними, эту химию, которую наверняка видел и сам Андер. Которую видели все. Может, Патрик пожалеет об этом потом, как предвещала Менсия, может, это станет концом для него, а может и началом. Ему хотелось узнать. Но в карих глазах напротив — сомнение, такое ясное, что Патрик поспешно вырывает свою руку и сдерживает болезненный стон, когда пальцы Андера при резком движении случайно проходятся по ранам. Вместо этого он лишь слегка морщится и тянется к ближайшей салфетке, наклоняясь через бар за ручкой Рика, и пишет на ней свой номер. — Если захочешь — приходи, я буду ждать, — и протягивает Андеру салфетку, порванную на последней цифре, там, где Патрик слишком сильно надавил на ручку. Андер долго смотрит на салфетку и только какое-то время спустя кивает, не соглашаясь придти, но обещая подумать. Патрик облегчённо выдыхает и улыбается на прощание, дважды хлопнув Андера по плечу и не забыв про свою гитару. Менсия тоже улыбается Андеру, однако то больше дежурная улыбка, чем та, которой одарил его Патрик. Андер складывает руки на барной стойке и опускает на них голову. Каша в его голове кипит и подгорает, пока Рик понимающе хмыкает где-то на фоне. *** Андер просил минутку подумать — Андер ее получил. Получил даже больше — целый день. И если в баре он думал, что вернувшись домой и оставшись наедине с собой он сможет во всем разобраться, то сейчас понял, как сильно ошибся. Одна мысль порождала другую, та — третью, и этот порочный круг лишь набирал обороты и никак не хотел сужаться. Громко бились об стенки разума слова Менсии, тут и там вылазил Патрик с его предложением, пока Омар нетерпеливо постукивал своими пальцами по его черепной коробке. — Блять, — пробормотал Андер, закрывая глаза руками. — Блять. В конце концов он не выдержал. Схватил телефон, пачку сигарет и, развалившись на скрипящем диване, набрал номер человека, который если и не мог помочь, то хотя бы мог отвлечь. — О-о! Какие люди, — Андер улыбнулся Ребеке, пусть и знал, что она этого не видит. — Ты там ещё не утонул, приятель? — Если я утонул, то советую тебе провериться у психолога. Говорят, галлюцинации — предвестники не самых лучших заболеваний, — девушка звонко рассмеялась, так, как смеялась только она. Андер и сам не мог сдерживать улыбку, разговаривая с Ребе, — она обладала поистине чудесным свойством заряжать своей энергией всех, кто находился рядом. Что сейчас, что во время рака Андер чувствовал, что может положиться на нее как ни на кого другого, и это грело душу. — Без тебя разберусь, умник, — по-дружески осадила его Ребека, усмехаясь. — Что звонишь? Неужто наконец оторвался на всех местных тусовках и вспомнил о друзьях? «Если бы». Если бы он ещё ходил на эти тусовки и если бы он забывал о друзьях. — Я в отчаянии, — драматично начал Андер, наблюдая за тонкой струйкой дыма, поднимающейся от сигареты. — А я во внимании, — он услышал, как щёлкнула зажигалка со стороны девушки, и усмехнулся. — Ваш личный психолог Ребе готова к бесплатной консультации. — Могу тебе заплатить, если хочешь, — предложил Андер, уверенный, что она откажется. Ребека была гордой, но дело было даже не в этом — она просто дорожила их дружбой и никогда не взяла бы с него плату за то, что выслушала. Как и он с нее. Как и каждый нормальный друг с другого такого же друга. — Засунь свои деньги к себе в задницу, слышала, некоторым геям нравится такое, — Андер детально представил эту картину и поморщился, а Ребека, словно каким-то образом увидев — скорее всего угадав — его реакцию, снова засмеялась. — Так что у тебя там с отчаянием? «С отчаянием у меня ничего, а вот с Омаром — полный пиздец. К тому же, кажется, я взаимно нравлюсь одному парню, сестра которого сегодня пыталась убедить меня, что тот пытается развести меня на секс.» — Ничего, — просто отвечает Андер и закусывает губу, формулируя иначе свои мысли. Он решает временно выкинуть Патрика и Менсию из уравнения, сосредоточившись на главном — на объекте Х. — Мне звонил Омар. Я увидел звонок только через несколько часов и весь день не могу решиться ни перезвонить, ни забить. — Омар? — судя по недовольному тону, Ребека нахмурилась. — Так он уже укатил с Маликом в Нью-Йорк. Или я чего-то не знаю? — Укатил, — подтвердил Андер, кивая самому себе и затягиваясь. — Так а хули ему от тебя-то надо теперь? — Андер фыркнул от беспардонности подруги, но перебивать не стал. — Подожди, то есть Омар изменил тебе, с этим парнем, с которым тебе изменил, улетел в другую страну, начав новые отношения, а после просто взял и с нихуя позвонил? Звучит как долбоебизм. — Слышала бы тебя Надя, — пробормотал Андер, все же согласно кивая головой. Он не знал, почему Омар позвонил ему, почему дал о себе знать тогда, когда Андер только-только начал забывать его, и он не был уверен, что хочет знать. — При всей моей любви к нашей исламской малышке, ее брата я понимаю через раз и то не всегда, — отмахнулась Ребе. — Ты собираешься перезванивать ему? Андер вздохнул. — В этом и суть моей проблемы. Гусман говорит… — Гусман? Ты позвонил этому здоровяку раньше, чем мне? Слушай, я так и обидеться могу, — шутливо пригрозила Ребека. — Гусман говорит, — с нажимом продолжил Андер, игнорируя ее поддельное возмущение. — Что я должен перезвонить. Он сказал, что нам с ним нужно все выяснить и окончательно порвать. — Что, Гусман так и сказал? — Нет, он сказал, что я должен отпустить Омара, — Андер принял сидячее положение и затушил окурок об пепельницу. — Ну и что это значит? Я расстался с ним и буквально отпустил его в Нью-Йорк, что еще мне нужно сделать, чтобы избавиться от него в своей жизни? Ребека долго молчит, пока Андер нервно считает секунды, переключаясь то на испанский, то на английский язык. — Гусман прав, — выносит она вердикт с неохотой. — Тебе нужно позвонить ему и высказать все, что ты о нем думаешь. Послать его куда подальше. А потом удалить его номер и вернуться в Испанию искать себе нового горячего красавчика. Если хочешь, с последним я могу тебе помочь. Пришла очередь Андера молчать. — Кстати о горячих красавчиках… — протягивает он, неуверенный, стоит ли упоминать об этом. — Да ладно? Меньше недели, а ты уже склеил кого-то? Молодцом! — Ребека заинтересованно присвистывает, и Андер почувствовал бы себя спущенным, если бы вся ситуация не была такой запутанной. — Он просто пригласил меня на свидание. Сегодня. Я не знаю, стоит ли идти, — Андер прикрывает глаза и вспоминает тепло ладони Патрика на его, то, как он едва заметно покраснел, когда Андер дотронулся до его сбитых костяшек. Вспоминает его вечную игривую ухмылку и хитрый взгляд, горячее дыхание на его щеке и низкий голос над ухом. Патрик — гребаный лабиринт, где слишком много переплетающихся между собой дорог, где есть начало, но нет конца. Где есть Патрик, что пялится на него без капли смущения, но краснеет от простых несексуальных жестов. Андер хочет, безумно хочет зайти дальше в этот лабиринт, потеряться в нем окончательно, но. Но не может. Ребека и Гусман правы, он все ещё держится за Омара, и пока он делает это, то все ещё держится и за их прошлые отношения, не давая себе начать новые. Не то чтобы он был так уверен, что у них с Патриком выйдет что-то большее, чем короткий курортный роман, — а может не выйдет и даже этого — но ему правда хотелось верить в это. Патрик не был похож на Омара ни внешностью, ни манерой поведения, и все эти отличия от того, к чему он так привык, должны были его отталкивать, но они наоборот притягивали. В Патрике была и интрига, и загадка, и то, чего никогда не было в Омаре. Это манило и пугало, притягивало и отталкивало. В конечном счёте это ставило Андера перед выбором — остаться навсегда в том, что кануло в прошлом, или сделать шаг в новое, неизведанное. В конечном счёте ему нужно было выбрать — Омар или Патрик. — Конечно, стоит! — оторвала его от размышлений Ребека, чем-то громко хлопнув. Андер подозревал, что именно с таким звуком встречается ладонь с гладкой поверхностью стола. — Если он тебе нравится, естественно, — более спокойно добавила она. — Нравится, наверное, — задумчиво признал Андер, подбирая слова. — Он… Необычный. — Необычный в смысле ебнутый или… — Ребека! — девушка засмеялась, заставив и Андера последовать ее примеру. — Ладно, не обижайся. Я доверяю твоему вкусу, — Андер мог явственно представить, как она подмигнула бы при этих словах, если бы была здесь. — И верю, что ты примешь верное решение в итоге. Чао. Андер с удивлением посмотрел на телефон и понял, что Ребека действительно бросила трубку. Это скорее позабавило его, чем обидело — как-никак, она итак очень сильно помогла ему. Андер с благодарностью посмотрел на ее фотографию на заставке в контактах и собирался было написать ей ещё и благодарственное сообщение, как его взгляд упал на время. Сердце ухнуло. Полседьмого. Идти до «Лагуны» — двадцать минут. Если он хочет все же принять предложение Патрика, он должен поторопиться. *** На улице было пусть и тепло, но ветренно. Ветер трепал футболку Андера, игрался с песком и дарил приятную прохладу, необходимую всему городу после очередного жаркого дня. Андер решил, что встретиться с Патриком. И сразу поговорит с ним о том, что сказала Менсия и о том, что он чувствует сам. Муньос всю дорогу старательно придумывал, что сказать и как сформулировать «ты мне нравишься, но я, вообще-то, до сих пор плачусь по бывшему» так, чтобы это звучало менее жалко, но так ни к чему и не пришел. Зато пришел к кому. Андер остановился около «Лагуны», глядя на профиль Патрика, усевшегося в позе лотоса на песке. Рядом, как ни странно, никого не было — голоса доносились до сюда издалека, так, будто они находились под куполом. Под куполом, не спасающим от ветра. Он развивал крупные кудри Патрика, пока тот блаженно закидывал голову и закрывал глаза, отдаваясь стихие. Волны, лишь немногим более буйные, чем обычно, не доходили до ног Патрика, но с каждым разом становились все ближе, что, казалось, Коммерфорда абсолютно не волнует. Тот выглядел так, будто даже и без Андера счастлив сидеть там один, наслаждаясь пригожей погодой. Андер улыбнулся, не смог не улыбнуться наблюдая за Патриком без его привычной спеси. Он выглядел совсем ещё юным и по-юному прекрасным, когда думал, что на него никто не смотрит. Андер улыбнулся и сделал шаг вперёд, к нему, но остановился как вкопанный, когда вибрация прошибла его руку. Он тут же торопливо поднял телефон и одеревенел, увидев короткое «Омар» на экране. Не пропущенный вызов, не сообщение, а звонок, звонок, происходящий в реальном времени. Не поднимая головы, поднимая лишь взгляд, Андер снова посмотрел на Патрика, все ещё покорно ждущего его и не догадывающегося о том, что он уже здесь. Андер посмотрел на телефон. На Патрика. На телефон. Он метался взглядом между этими двумя объектами так быстро, что казалось, будто делает он это мучительно медленно. Андер вздохнул и последний раз посмотрел на Патрика, отворачиваясь от него в противоположную сторону и беря трубку. — Андер, — произнес Омар. Андер прикрыл глаза. Его имя из этих уст звучало как возвращение домой.