С помощью других паралингвистических средств — и не только

В лабораторных помещениях Кэйя находит одного Дайнслейфа. Тот с удивлением поднимает голову на встрёпанного от спешки капитана кавалерии Мондштадта и какое-то время пристально его разглядывает. Затем поднимается со своего места и предлагает неизменное вино, а ещё присесть, конечно же. Кэйя, который только что не хотел ждать лишние сутки, прислоняется к стене, чтобы отдышаться, и нервно отрывисто смеётся. Примчался, будто бы кто-то здесь ему прямо на входе что-то новое и невероятно тайное расскажет. Хотя Альбедо ничего такого не обещал. Если подумать, поведение Альбедо в трактире в их последнюю встречу можно было трактовать как извинение за то, что посиделки с беседами на исторические темы не особенно сложились. — Кэйя? — настороженно зовёт Дайнслейф и делает несколько шагов к нему. — Всё в порядке? — Да, я просто, — Кэйя не может перестать хихикать, — не знаю, видимо, втрескался в вас обоих. Где этот, второй, как бишь его? Разумеется, это шутка. Хотя, скорее всего, этой дурацкой выходкой он только переполошит Дайнслейфа и даже объяснить толком не сможет, зачем опять явился. Дайнслейф действительно подходит вплотную, с обеспокоенным выражением на лице, но потом — почему-то — делает то же, что и Альбедо. Берёт ладонь Кэйи в свою и подносит к губам. Нервный смех от этого обрубает на корню. Дайнслейф прикасается осторожно, раз, потом другой, а Кэйя растерянно смотрит. Если подумать, то вообще-то он сам только что признался ему в любви. Быть может, это такое стремительно эскалирующее продолжение шутки, в которой, как всем известно, лишь доля шутки. Чтобы это проверить, Кэйя почти безотчётно тянется к Дайнслейфу, вырывает из его рук свои пальцы, вцепляется ими в чужую одежду, притягивает его к себе ещё ближе. Дайнслейф абсолютно не сопротивляется, но и ответной пылкости не проявляет. Поцелуй выходит такой аккуратный, будто они спрашивают разрешения друг у друга и одновременно извиняются непонятно за что. — Нечестно, — тихо, но с явственно проступающей обидой врезается в повисшую тишину голос. Как раз вовремя, чтобы недоумение Кэйи в связи с затянутостью осторожно-вежливого поцелуя не переросло в уверенность, что осторожно-вежливым он быть перестал. Кэйя отлипает от Дайнслейфа и переводит взгляд на Альбедо, вынырнувшего откуда-то из тёмных потаённых недр лаборатории. И действительно, почему-то думает Кэйя. Он никогда в её недра не заглядывал. Ему было незачем. Чем же алхимики ордена в принципе занимаются там целыми днями? Неужели только и делают, что варят целебные мази, о которых говорили те монахини? Что ещё можно варить в лабораториях? И можно ли в таком случае в лабораториях спать? — А правда, почему вообще вы здесь прячетесь по ночам? — так и не отцепившись от одежды Дайнслейфа, интересуется Кэйа; его тон ему самому кажется настолько невозмутимым и непринуждённым, что это, пожалуй, почти неприлично с его стороны, особенно учитывая выражение лица Альбедо. Дайнслейф осторожно отцепляет пальцы Кэйи от ворота и отступает на шаг. — Потому что… — с видимым усилием, медленно подбирая слова, принимается отвечать Альбедо, — потому что здесь по ночам никого нет. — Он колеблется, прежде чем продолжить, будто признаётся в чём-то страшном: — А ещё здесь мебель удобная и окон нет. Я не люблю, когда по утрам будит свет. Иногда решение задачи может прийти во сне, а если твоему сну мешает солнце… — Так ты в самом деле здесь спишь? В подвалах? — перебивает в удивлении Кэйя. Он ждал какого-то другого ответа, и Альбедо принимается задумчиво его гипнотизировать взглядом, словно прикидывает, что и как сказать. Чтобы угодить Кэйе? Или чтобы донести свою учёную мысль о пользе позднего пробуждения до такого тугодума, как он? — Иногда. Чтобы никто не мешал. Против ожидания Кэйи его голос звучит несмело и совсем не пренебрежительно, как можно было ожидать от человека, считающего собеседника тугодумом. — Я здесь сплю, когда бываю в городе, — неожиданно приходит Альбедо на помощь Дайнслейф. — А Альбедо со мной, чтобы за ним присматривать. Дайнслейф подчёркнуто хмыкает в конце, и Кэйя понимает — это какая-то местная шутка, для них двоих, потому что Альбедо мгновенно парирует своим обычным, ровным, сдержанным и очень спокойным, тоном: — Я не совершаю ошибок. И Дайнслейф смешливо фыркает. Альбедо наклоняет голову, улыбается себе под нос. Напряжение спадает, и Кэйя хватается за эту возможность: — Альбедо сказал, у тебя есть какой-то план, — выпаливает он, снова ухватывая Дайнслейфа за одежду, от никуда не девающегося желания потрясти его за грудки и вытрясти этим хотя бы пару секретиков. — Мой план, если мы говорим о некоем глобальном плане… так вот, мой план — помогать Эфиру, — вздыхает Дайнслейф, накрывая беспокойные пальцы Кэйи своими ладонями. — Нечестно, — повторяет Альбедо — почти перебивает. У Кэйи мелькает мысль, что это получается у него непроизвольно. — А ты ни о чём не просил, — ухмыляется Дайнслейф и снова касается губами пальцев Кэйи, самых кончиков. Он его дразнит, уверяется Кэйя, наблюдая за вспыхнувшим в глазах Альбедо возмущением, даже голодом. Теперь это совершенно очевидно. Поспорили они друг с другом на Кэйю, что ли? — Я смотрю, вы оба тоже в меня втрескались, — бормочет Кэйя, потому что не знает, что ещё можно сказать в такой ситуации. В конце концов, он сам полез в подвальную лабораторию за двумя подозрительными типами, один из которых, конечно, алхимик ордена, но всё равно мутный, а второй так и вовсе проклятый. Они оба связаны с Каэнри'ах, и кто их знает, а не совершают ли они во славу древней цивилизации кровавые обряды и не подстроили ли всё это, чтобы заманить Кэйю в ловушку. Но даже если и нет, даже если они просто поспорили, кто первый украдёт у Кэйи поцелуй или затащит его в постель, их здесь всё-таки двое, и Кэйя понятия не имеет, какова сила Дайнслейфа или что делать, если они полезут целоваться оба, или драться за его внимание начнут. Почему-то вопрос, что делать, если они попытаются провести кровавый обряд, занимает Кэйю куда меньше, чем их потенциальная возможность подраться за его внимание и за его поцелуи. Он, в общем-то, не против. Если они полезут целоваться или даже поспорят из-за него. Его самого это изумляет. Ведь ни у них, ни у него не было ни одной причины западать друг на друга. Кэйе было не привыкать решать некоторые проблемы через постель, если остальные способы работали хуже. Это почти всегда помогало ему добывать информацию и втираться в доверие, так что он без особых угрызений совести сам бы попытался пристать к каждому из этих двоих, но в этом словно не было особого смысла. У Кэйи, несмотря на собственную нетерпеливость и, местами, желание вспылить, сложилось впечатление, что Альбедо и Дайнслейф не юлят и не лукавят. А если чего-то не говорят, то не знают сами или не могут рассказать. В общем, не было ни одной причины… если не считать ту самую нетерпеливость, недовольство от недостижимости призрачной цели, какую-то неизбывную тоску по ней. Кэйе голодно от этих чувств, они грызут его. Кто знает, может и Альбедо, и Дайнслейфу тоже не хватает возможности глушить этот тоскливый голод хотя бы друг другом. — Ты тоже не просил, — холодно возражает Альбедо, отвлекая Кэйю от его мыслей. Он успел подойти, пока Кэйя думал, что согласен на них обоих, но замер на расстоянии вытянутой руки, напряжённый, выдавший свои сомнения быстро мечущимся между ними обоими взглядом. Этот взгляд впечатлял. Кэйя почти разозлился от какого-то тягостного умиления его необоснованной ревностью. Слишком запутанно всё, он не хочет выбирать между ними двумя или даже разбираться в ситуации досконально. Поэтому подцепляет Альбедо за одежду тем же жестом, которым подцеплял Дайнслейфа, и безапелляционно притягивает к себе. Альбедо обмякает в его руках от поцелуя, будто у него ноги подкосились. Дайнслейф многозначительно хмыкает Кэйе в ухо и жмётся к его спине. Целоваться он им не мешает, отлепить Альбедо от Кэйи не пытается. Кэйя только чувствует его губы там, где он только что слышал его хмыканье. Где-то за ухом. — Разреши ему, — тихо просит Дайнслейф. Кэйя не сразу понимает. Сначала обалдевший от близости Альбедо бессильно скользит пальцами по его плечам, не пытаясь обнять или уцепиться. А когда Кэйя наконец-то разрывает поцелуй, Альбедо почему-то продолжает стекать куда-то вниз. Кэйя запоздало думает о том, что, возможно, следовало ухватить его покрепче, но к этому моменту уже поздно. Так и не зацепившись ни за что пальцами, Альбедо оседает на пол и оказывается на коленях, у Кэйи в ногах. Тычется лбом куда-то в его бедро, не поднимая взгляда, порывисто хватая ртом воздух, пока его пальцы силятся ухватиться хоть за что-то, но продолжают терпеть неудачу. Альбедо очень не тактильный. — Можно? — сбивчиво просит он громким срывающимся шёпотом. Кэйя моргает от удивления, затаивая дыхание. Неожиданно. Он не рассчитывал на немедленное продолжение, но как Альбедо сказал, по ним не поймёшь, что от них можно чего-то ждать. Кэйя допускает, что с самого начала просто не уловил, что эти двое чувствуют. А на вопрос должны ли они были ему об этом прямо сказать, он и вовсе не находит ответа. Зачем должны, почему должны, если сам Кэйя летает по жизни неприкаянной снежинкой, кружащейся на ветру, не представляя, чем может обернуться его будущее, и не желая ни к кому и ни к чему привязываться необдуманными признаниями? Наконец, Альбедо просто просит таким тоном и так дрожит при этом, что у Кэйи отшибает его практичный скептицизм, а заодно и дар речи на короткое время, и он только кивает, выдавливая из себя короткое: — М… Альбедо замирает. Кэйе мнится, что это от радости, потому что когда Альбедо отмирает, то уже куда решительнее ведёт руками и лезет под одежду, подцепляет слой ткани за слоем, тянет завязки и теребит застёжки. Заодно устраивается поудобнее. Кэйя медленно, недоверчиво, опускает ладонь Альбедо на голову, слегка прижимает светлые волосы. Альбедо откликается коротким вздохом — и тем, что стягивает с Кэйи штаны с бельём. Дайнслейф за спиной одобрительно хмыкает и тоже вступает в игру, отвлекая Кэйю от созерцания стоящего на коленях Альбедо, переключая его внимание на себя поцелуем. Кэйе приходится повернуть голову в сторону для этого, и он перестаёт видеть, что делает Альбедо, но ладонь с его головы всё-таки не убирает. Только его пальцы рефлекторно сжимаются слегка, будто поощряют и даже подгоняют Альбедо продолжать. Альбедо продолжает. Его губы касаются члена Кэйи в тот момент, когда сам Кэйя в целом и его губы в частности заняты губами Дайнслейфа. От прикосновения Альбедо Кэйя теряет концентрацию и ахает в поцелуй, чем Дайнслейф немедленно пользуется, усиливает напор и лезет Кэйе языком в рот. Теперь ноги подкашиваются у Кэйи, но, в отличие от Альбедо, на пол он не сползает. Дайнслейф его держит крепко и позволяет прерывать их поцелуи короткими стонами. Кажется, он наслаждается ими, этими тихими стонами, которые Кэйя старательно пытается приглушить, даже больше, чем возможностью лезть Кэйе в рот своим языком. Кэйя судорожно думает, что всё происходит как-то слишком быстро. Альбедо так послушно поддаётся на легчайшие нажимы его руки, что в какой-то момент даже протестующе хрипит, отшатывается и с беспомощным выражением лица ловит ртом воздух. — Прости, — торопливо просит Кэйя. Он действительно совсем поплыл в ощущениях и резко усилил нажим. — Нет, я, — встрепенувшись, возражает почему-то Альбедо, — я могу… мог бы… Альбедо запинается, явно не зная, как сформулировать, и Дайнслейф снова приходит ему на помощь: — Мог бы так, — тихо, почти шёпотом, предлагает он, подхватывает руки Кэйи за запястья и разводит их в стороны. Кэйя шумно, с полувсхлипом, вдыхает. От такого фортеля в исполнении Дайнслейфа напряжение внизу живота туго сворачивается и накрывает ощущением свободного падения. Через секунду Кэйя стонет, подзабыв, как выговаривать слова и формулировать просьбы — пожалуйста, Альбедо, дотронься, вот сейчас, очень хочется, очень надо. Но Альбедо мысли читать не умеет и расшифровывать желаемое по интонациям пары-тройки стонов — тоже. Он вообще на какое-то время подвисает от того, что Дайнслейф сделал, поднимает взгляд и смотрит на выражение лица Кэйи, почти заворожённо. Кэйя медленно выдыхает, свыкаясь с ощущением беспомощности от того, что его держат за руки. Чувство, будто от этого ощущения он сейчас кончит, медленно и тяжело отступает. Кэйя нащупывает взглядом Альбедо и вспоминает, как говорить слова. Уже хочет сформулировать какую-то мысль, но Альбедо его опережает. — Красивый, — почти беззвучно, одними губами, сообщает он и опускает взгляд. Вообще-то Кэйя всегда считал, что это Альбедо откровенно преступно красив. До той степени, когда красота кажется почти издевательством, почти насмешкой. Настолько, что даже думать о его внешности как-то глупо и бессмысленно и лучше вообще её игнорировать. Оказывается, тяжело, когда красивый Альбедо стоит на коленях, жмётся к твоему бедру щекой и сам называет тебя красивым. Особенно когда он снова берёт твой член в рот, на этот раз осторожно, не пытаясь протолкнуть его в горло до самого основания, и сжимает губами головку, и щекочет языком. Сердце бухает громко, с замиранием, реагируя на прикосновения, в висках постукивает. — Дай ему делать, что он хочет, — щекочет словами Дайнслейф, так, чтобы Альбедо не слышал, — потерпи. Пожалуйста. Кэйя отстранённо думает, что, пожалуй, у Альбедо не получается мастерски проделывать всё то, что он пытается проделать ртом с его членом, иначе Кэйя уже точно бы кончил. Но теперь, после слов Дайнслейфа, мучительное оттягивание финала из-за неидеальных и лёгких, местами совсем невесомых движений ему, пожалуй, даже нравится. Ему нравится, как начинает сносить крышу от нетерпения, и от того, как хочется умолять Альбедо о «сильнее» и «быстрее». Слова Дайнслейфа косвенно намекнули, что громкие просьбы могут не помочь или даже всё испортить. Альбедо явно нервничал с самого начала, поэтому Кэйя пытается не дёргаться, расслабиться и теснее притулиться к Дайнслейфу. Потом запрокидывает на него голову, даже нетерпеливо вырывает руку, которую тот держит. — Хочешь меня? — почти просит — на этом этапе ему самому отчаянно хочется больше сильных ощущений, таких, что приблизят разрядку, если уж просить Альбедо нельзя. Дайнслейф освобождает его руку, ту, которой он пытался дёргать, — и Кэйя немедленно на ощупь запускает ладонь ему в штаны. У него неплохо получается не запутаться в слоях ткани, но Дайнслейф накрывает его ладонь своей, не давая ему ею двигать, а потом почти нежно бодает Кэйю лбом, прижимается губами куда-то между виском и скулой и коротко усмехается: — Я это не очень люблю, но если ты позволишь… Он ёрзает, открывая доступ и сдвигая книзу мешающую одежду, затем направляет ладонь Кэйи и сжимает его пальцы вокруг своего члена, неторопливо принимаясь двигать его рукой. Тяжко вздохнув, Кэйя сдаётся. В его жизни так его ещё никогда не имели. Он привык к сексу более резкому, не настолько тягучему и спокойному, не настолько старательно-аккуратным прикосновениям, какими трогает его Альбедо. Если его имели, то как правило почти агрессивно, несдержанно. Вероятно, потому что в основном он спал с теми, чей образ жизни был полон риска и азарта, и часто — потому что ему нужен был не столько секс, сколько информация. Кэйе даже хотелось думать, что из него самого любовник более внимательный, более взвешенный, но правда, скорее всего, заключалась в том, что он перенимал ту же манеру от своих партнёров. Альбедо и Дайнслейф находились на другом уровне, почти параллельном, не пересекающимся с тем сексом, который знал Кэйя. Поэтому он решил просто сдаться и позволить себя мучить, как этим двоим, заблагорассудится. Дальнейшее смазывается в его восприятии, хотя Кэйя даже не пьян. Он понимает, что жмурится и стонет, даже громко, но почти не может разобрать, что с его членом вытворяет Альбедо. Скорее всего, всё то же самое: осторожно гладит пальцами, губами и языком, но накопившееся напряжение мешает анализировать, и всё происходящее сильнее и сильнее сжимается в одну-единственную жгучую точку строго внизу живота. Где-то на периферии восприятия Дайнслейф чаще и быстрее двигает его ладонь своей и тесно к нему льнёт. Даже что-то шепчет ему в ухо, кажется, не особенно приличное. Не то чтобы Кэйя был против, его вполне устраивает, что Дайнслейф просто не даёт ему упасть, и ещё он фиксирует отдельные слова, вроде «кончить» — и, да, он хочет кончить, только… — Альбедо, пусти, — со всхлипом умудряется выдавить из себя Кэйя, борясь с желанием сильно дёрнуть бёдрами навстречу его лицу, его рту, — я больше… Альбедо слушается и моментально отстраняется. Его пальцы, осторожно гладившие внутреннюю поверхность бедра, взметнувшись в этом движении, едва задевают кожу, мажут мимолётным касанием вдоль члена и по головке. Дальше Кэйя не может закончить фразу, захлёбывается полустоном-полувскриком и шумно тянет воздух. Альбедо как-то мастерски занимает идеальную позицию наблюдателя — это Кэйя поймёт уже потом, постфактум, — и смотрит на брызнувшую сперму. Кэйя облегчённо выстанывает свои бессловесные благодарности ещё какое-то время, потом замечает странно заинтересованное выражение лица Альбедо и запоздало смущается. Альбедо еле заметно трогает кончиком языка губы, даже не облизывает, едва высовывает, как кот. Кэйя не совсем уверен, что ему это не привиделось, но он точно запоминает пытливость его взгляда, любопытство, поглощённость наблюдаемым, будто Альбедо вообще впервые в жизни видит чужой оргазм. Где-то за спиной у Кэйи дрожит и сдавленно хрипит Дайнслейф, и до Кэйи доходит, что его ладонь — в ладони Дайнслейфа, её до сих пор держат в жарком и липком плену. Дайнслейф отпускает её спустя буквально минуту. Кэйя поворачивает голову, косится, пытаясь поймать выражение его лица, но у него не выходит. Тот будто прячется, тычась носом куда-то не то Кэйе в затылок, не то в основание шеи, где лучше всего прощупываются позвонки. Кэйя переводит взгляд опять на Альбедо и думает о том, что быть того не может, он на сто десять процентов уверен: эти двое точно спят друг с другом. Почему тогда Альбедо так смотрел на него? Он до сих пор смотрит. А ещё он как-то потрясающе сдержан и одновременно напряжён. — Альбедо, — зовёт его Кэйя; тот поднимает на него голову, — я могу… сделать для тебя то же, в качестве ответной любезности? Вообще, Кэйя не совсем уверен, как выражаться в достаточной степени вежливо и учтиво, и при этом не обидно. Потому что после подобной близости, после мелькнувших на лице Альбедо эмоций, непривычных и очень искренних, ему кажется, что сам он недостаточно чистосердечен в проявлениях «любезности». И совсем сбивает его с толку то, что Альбедо поспешно вскакивает на ноги и отводит взгляд. — Я… я… — заикается Альбедо, то ли в полном смущении, то ли от страха, не разобрать, — у меня… есть… все нужные приспособления. Я всегда могу разобраться со своим телом самостоятельно. Вы не против, если я вас покину? Пока что. Дайнслейф вздыхает где-то за спиной Кэйи, тяжело кладёт подбородком голову ему на плечо и смотрит на Альбедо. — Не против, — спокойно соглашается он. — Иди. И ещё легко жмётся щекой к щеке Кэйи. Альбедо и правда уходит, и Кэйя даже вслед ему не смотрит от растерянности. Что это вообще такое значит «разобраться со своим телом самостоятельно»? Почему-то Кэйе кажется, что тут скрыто нечто большее, нежели очевидное, будто Альбедо предпочитает трогать себя сам. — Хочешь переночевать здесь? — спрашивает Дайнслейф, как ни в чём не бывало. — Убедишься, что в подвалах ордена вполне сносно спится. Кэйя, возмущённо уставившись на него, задаёт свой немой вопрос, и Дайнслейф вздыхает: — Не торопи события, — просит, — ничего хорошего из этого не выйдет. В подвалах ордена действительно спится более, чем сносно. Комната довольно тесная, без окон, разумеется, и кровать занимает её почти целиком, но при большом желании на ней можно спать хоть вчетвером. Что оказывается важно, когда перед рассветом к ним в кровать прокрадывается Альбедо. Но перед этим Кэйя долго целуется с Дайнслейфом, сонно и протяжно, без намёка на возбуждение, как-то очень уж ласково. Будто они действительно повлюблялись друг в друга без памяти. Кэйя согласился переночевать и не протестует, наверное, чисто от непрошедшего изумления. Не из-за того, что они развлекались втроём, таким его давно уже смутить трудно, — а из-за того, как именно это ощущалось. Потом он очнётся ото сна и изумится ещё сильнее, потому что пробравшийся к ним в кровать Альбедо ткнётся ему под бок. Дайнслейф, отвоевавший себе второй бок, даже не проснётся, что только убедит Кэйю в том, будто они спят друг с другом, и всколыхнёт целый ряд новых вопросов. Самым важным из которых, пожалуй, будет, действительно ли Альбедо такой уж не тактильный.