Столько дней у окна сидела, Столько лет мучилась, ждала. Я жила и не замечала, Как была слепа. Рядом с ним звезды так сияют, Рядом с ним спала пелена. Как во сне открылось мне, Что здесь моя судьба.
***
Часы уже давно пробили двенадцать. Луна, как ей и подобает, широким диском красуется на звездном небосводе, сияющем, будто куча рассыпанных блесток на черном заморском шёлке. Бледные её лучики пробиваются сквозь огромные окна в пол и освещают тем самым погруженные в полумрак практически пустые коридоры, не дремлет в которых только эхо да пара-тройка человек, шастающих туда-сюда по холодному полу. Залакированные рамы от дорогих, непременно сделанных на заказ картин красиво переливаются в этом магически-холодном голубом свете, привлекая внимание, и Эндрю задумывается о том, что стены, ранее похожие на отполированные слитки золота из-за своего желто-оранжевого света, в ночи все равно выглядят, как обычные кирпичи, из которых строят многоквартирные дома-«муравейники» для жителей королевства и даже пристанища для бедняков, наставленные у портов. По мнению Миньярда, все это очень похоже на истинное лицо обитателей этого дворца, — конечно, за важным исключением одного человека, — они все такие же сияющие и раскрашенные куски дерьма. Повезло хоть, что денег навалом. Но это тоже поправимо, и Эндрю с удовольствием исправил бы эту оплошность, непонятно как допущенную Вселенной, но у него координально другие планы на сегодняшнюю ночь. Куда более грандиозные, чем пара слитков золота или какие-то там драгоценности. Сегодняшняя ночь, — Эндрю уверен, — непременно войдет в историю. Прозорливо юркнув в совершенно пустой и неосвещенный коридор, — ведь факела на стенах да изысканные картины висят только рядом с покоями Короля и Королевы, будь они прокляты, — Миньярд бесшумно и, кажется, задержав дыхание, проходит мимо уснувших на посту патрульных, подавляя в себе желание закатить глаза на их халатность к работе. И эти люди должны охранять его, мда уж. Эндрю бы им глотки повыворачивал наизнанку, но сегодня ему нужно пройти, не оставляя за собой никакого следа, кроме шлейфа угрюмости. Потому что даже если он сам сможет найти способ вырваться из стен замка и его витиеватых, лабиринтоподобных коридоров, то его нужно будет провести едва ли не за ручку. А это дело тихое и щепетильное. Аккуратное. Ведь, чтобы вывести загнанного зверя из клетки, нужно показать ему безопасность свободы. По иронии судьбы, свобода никогда не бывает полностью безопасной, — ох, это Миньярд на своей шкуре усвоил, как никто другой, — так что Эндрю сделает всё, что может, для обеспечения его внутреннего спокойствия и как физической, так и моральной безопасности. Их нерушимое обещание. Дальше по коридору неожиданно раздаются шаги, сопровождаемые режущим уши шарканьем ботинок по полу. Эндрю сливается с тенью, которую отбрасывает одна из колонн, и, замерев, чувствует, как в висках пульсирует бешено колотящееся сердце. Чрезмерно громко шаркающий мужчина, гремя ножнами, подходит ближе, увеличивая шум от своих размашистых шагов, посылающих эхо в каждую щель замка, — бедные крысы, ни спокойного сна, ни хорошей еды. Миньярд ненарочно сглатывает ком в горле, сильнее вжимаясь в холодную стену. Мурашки при соприкосновении с голой шеей тут же рассыпаются по бледной коже, вынуждая Эндрю тихо втянуть воздух ноздрями и нечаянно шмыгнуть. Но патрульный, будто глухой пес, лишь разворачивается и, как ни в чем ни бывало, начинает шагать в обратном направлении, уделяя все внимание только своим ботинкам, словно те интереснее, чем прокравшийся в замок человек; чем его защита. Скрипя зубами от несправедливости по отношению к тому, кто точно всего этого не заслуживает, Эндрю наконец выдыхает, а после встряхивает руками, отчего холодный металл тут же привычным весом скользит между кожей и тканевыми повязками. Мера безопасности. Ни больше, ни меньше. Хотя все эти простофили и заслужили одного хорошенького урока по качественной охране важных людей. Стоя позади полностью вооруженного охранника, патрулирующего западный коридор, Эндрю не впервые радуется, что вытащить нож — это дело не только тихое, но и быстрое. Не хотелось бы, чтобы его поймали именно сейчас, ведь тогда весь план пойдет насмарку, а Эндрю, в свою очередь, пойдет прямой дорожкой до эшафота. Не то чтобы Миньярд делал что-то совсем незаконное и требующее смертной казни, будто он самый опасный из преступников, каким его действительно наглым образом нарекают… Очень грубо говоря и с парой значительных приукрас, его миссия — похитить принца. Натаниэля Абрама Веснински — юного принца королевства Корона, если быть конкретнее. Но, на самом деле, история эта началась задолго до сегодняшнего дня.***
На крыше замка холодно до чертиков. Можно считать это аксиомой, честно говоря. На что, на что, а вот на строительство замка Мэри и Натан Веснински, король и королева сия прекрасного острова на отшибе всего человечества, денег вложили предостаточно. На самом деле, — замок этот, вероятно, стоит здесь со времен динозавров, любезно обходящих высоченную и широченную постройку стороной, потому что еще прадед прадеда рассказывал деду Ники историю о том, как стены подземных туннелей реставрировали в его молодости друзья третьего по счету короля, скончавшегося от ударившей в него молнии, — если верить слухам. Но суть не в этом. Суть в том, что постройка расширялась и удлинялась с каждым новым поколением, вносящим что-то в и без того гигантское здание: сады, заставленные медными памятниками предшественников, ажурными беседками, увитыми плющем, кустарниками и вырезанными из них фигурами; многоярусные каменные фонтаны, украшающие большую часть периметра внутреннего двора; живые лабиринты, соединенные меж собой сотнями витиеватых ходов, олицетворяющих улицы страны; и, главное, — башни-пристройки, совсем еще новые, построенные по указу Натана по бокам от основного здания и открывающие идеальный подход к нему, потому что теперь, чтобы попасть на крышу дворца, достаточно лишь умело обращаться с ножами и знать, где подцепить тот или иной кирпич. С этих башен даже краска ещё не обсыпалась, по словам Аарона, в тайне собирающего у их основания какую-то траву для зелий, растущую, якобы, только в королевском саду и развеянную по его окрестностям с северо-западными ветрами. Исходя из всего вышеперечисленного, на крыше замка не только холодно, но и высоко. Ужас, как высоко. А добираться до этих самых непокоримых вершин и вовсе сродне пытке. Целых два кризиса за день: один миновал, второй только предстоит пережить. И никаких передышек! Эндрю точно придется взять месячный отдых после того, как они закончат сегодняшнюю миссию. Где-нибудь в гордом одиночестве, — впрочем, в качестве компании сойдет огромная куча денег, которую они срубят на добыче, — на береге, где солнышко ласкает лицо, а песок приятно согревает пальцы. — Если ты меня уронишь, то будешь спать с кошками на коврике у входа до конца своих жалких дней, — заверяет Эндрю, проверяя веревку, обвязанную вокруг талии и закрепленную меж бедер. Крепко, конечно, но приятнее от этого не становится. — Эндрю! — поучительно останавливает Ники, скрестив руки на груди и поджав в недовольстве губы. — Если я тебя уроню, то у нас появится свободная кровать, — хмыкает Аарон, в очередной раз опуская глаза туда, куда Эндрю предстоит прыгать. — Звучит заманчиво, скрывать не буду. Так что лучше держись крепче, — с крокодильей улыбкой продолжает Миньярд, впиваясь глазами в нахмуренное лицо брата, показывающего ему в ответ средний палец. — Мальчики! — вновь фыркает Хэммик. Эндрю, игнорируя возмущенную тираду Ники, повествующего о важности сохранения здоровых братских отношений, подходит к выбитой ими ранее черепице, старательно сопротивляясь ветру, летящему в лицо. Небольшое квадратное отверстие, куда Миньярд поместится без всякого дополнительно-комфортного пространства по бокам, открывает вид на тронный зал, подготовленный к приему гостей: украшенные гербами стены, изысканные ковры, подушки и виднеющиеся там и тут ткани, а также расписной потолок с изображениям солнца, к которому тянутся два мальчишки-ангела, отражающийся в вычищенном до блеска глянце половиц. Сегодняшняя цель Эндрю — корона принца, красующаяся под стеклянным колпаком по центру комнаты. Спуститься вниз, снять колпак, забрать корону, сорвать праздник — нет ничего легче и ничего неприятнее. Безусловно, полностью отлитая из золота корона, за которую уже предлагают цену в годовой заработок близнецов, — это хороший стимул прыгнуть с потолка вниз, но, если быть до конца честным, Эндрю бы с удовольствием отправил Аарона вместо себя. В свете последних событий — можно и без веревки. Но тот, конечно, «не настолько физически подготовлен, и я вообще только по части зелий и планов, Эндрю», а Ники и вовсе — группа поддержки на уровне бродячих музыкантов из соседнего острова, едва не потонувших во время отлива. Впрочем, Эндрю очень надеется, что Хэммик действительно додумается помочь Аарону держать эту совершенно-не-надежную-на-вид-но-надежную-по-словам-Ники веревку и весь их план не превратится в расплывшийся на полу блин из Миньярда, который потом с удовольствием съест местная охрана, что на данный момент полностью покинула помещение, готовящееся к празднику Солнца в кромешной тьме, разбавляемой только тонкой полоской света от дырки в потолке. Естественно, ведь чистые половицы куда важнее охраны самой желанной безделушки во всем королевстве. — Ныряй, а? Пока охрана нас не заприметила, — ворчит Аарон, уже привязавший веревку к какой-то толстой и крепкой железяке, торчащей из крыши. — Дернешь веревку три раза, вытащим тебя обратно. Главное — сгруппируйся, а то обдерешь кожу о черепицу. — Это что, забота? — ехидно подначивает Эндрю, свешивая коленки в проход. — О своем свободном времени, — парирует Аарон, закатывая глаза. — Я не собираюсь тебя лечить лишний раз. — Собираешься, — одновременно произносят Эндрю и Ники с игривой дерзостью в голосе. — Да ну вас, — цокает Аарон, поворачиваясь, чтобы взять край веревки. Глянув вниз, на подсвеченные половицы, что находятся, кажется, в ста километрах от него, Эндрю чувствует, как перехватывает дыхание. Набрав побольше воздуха в легкие и крепко зажмурившись, он мгновенно отталкивается от черепиц, падая вниз, чтобы не успеть передумать. Весь набранный воздух покидает тело с беззвучным выдохом, в котором скрывается намек на писк, едва не вырывающийся из горла от резкого полета. Аарон тут же выполняет свою работу, перехватывая покрепче веревку, и Эндрю, сжавший челюсть до боли в скулах, повисает под потолком, крепко схватившись обеими ладонями за спасительный кусок этого тонкого каната. Дернув один раз, Эндрю, кривя душой, дает сигнал, что его можно постепенно начинать спускать, хотя, конечно, хотелось бы передохнуть часика так два от всего этого стресса. Он уже не молод для подобных развлечений. Постепенно спускаясь все ниже и ниже, Эндрю разглядывает обстановку: много чего интересного, например, дорогих картин или обивок — разглядеть не получается из-за темноты и незажженных факелов, но на переливающийся в свете солнечных лучей, льющихся из дыры в потолке, стеклянный колпак, не скрывающий всего великолепия короны, усеянной камнями, Миньярд нацеливается сразу. Проложив себе мысленный пунктирный путь, Эндрю следует по нему, не отклоняясь от курса и крепко держась за веревку. Главное его опасение — свалиться на пол, однако бдительность ко всему прочему он потерял зря: — Никогда еще не видел столь грациозных бабочек, — усмехается чей-то саркастичный голос в дальнем, скрытом во тьме углу помещения. Миньярд прищуривается, вглядываясь в пляшущие тени, однако фигура выходит на свет сама. Принц этого чертового королевства, которого до этого Эндрю видел только издалека, словно он всего лишь изображение, выцарапанное на пергаменте, показывается перед ним так легко и непринужденно, что кажется, что его совершенно не волнуют ворвавшиеся в замок бандиты, собирающиеся украсть его же корону. Рыжие, отливающие золотом волосы, тянущиеся за стройной фигурой с самого конца комнаты и продолжающие лежать на полу медными волнами, красиво переливаются благодаря солнцу, а на губах играет хитрая, практически кошачья ухмылка, совершенно наглым образом вынуждающая сердце Миньярда екнуть и остановиться на несколько мгновений. Этот парень похож на солнце, а это, ну, просто незаконно. Конечно, Эндрю не в пещере родился. Ладно, возможно, он действительно родился в пещере, но вот про рождение принца, единственного наследника престола и самого загадочного человека в королевстве, он знает всё, что только смог разузнать. Натаниэль Абрам Веснински младше Миньярда всего на несколько лет, и Эндрю просто физически не мог помнить то, что произошло в тот год, когда ему было два. Однако рассказы о младенце, чья жизнь началась с солнца, дошли до него, кажется, вместе с материнским молоком: однажды на земли Короны упала капля солнечного света, она напитала почву своим могуществом и силой, и из нее вырос прекрасный золотой цветок, обладающий способностью исцелять больных и раненных. Мать Натана, старуха Ребекка или, как чаще всего ее зовут жители королевства, — бабушка Бекк, каким-то образом познала о волшебных свойствах цветка и, чтобы исцелить захворавшую беременную невестку, приказала сыну отправить своих людей на поиски этого солнечного дара. Цветок, как это всегда бывает в жизни, нашелся не сразу, в Короне воцарился настоящий переполох, ведь королевство не могло остаться без наследника, а Мэри чахла на глазах, словно иссыхающий лист, опавший по осени. Однако одним холодным январским днем, охотники, вышедшие на поиски дичи, скитавшейся в лесах, заприметили подтаявший снег и зеленую траву, окружающую невиданной красоты магический цветок. Поскольку за него была немалая награда, мужички притащили цветок, как и было указано на листовках, с корнем и землей, в стены замка. Выпив отвар из лепестков солнечного дара, королева поправилась. И родился принц. Очаровательный здоровый мальчик с ярко-рыжими волосами. Натаниэль. В известном каждому жителю переводе — «Божий дар». Мальчик, чья жизнь стоит дороже золота и бриллиантов. — Все однажды бывает впервые, ваше Высочество, — приходя в себя, с абсолютно ничего не выражающим лицом отмахивается Эндрю, дергая веревку еще раз, чтобы Аарон поскорее опустил его пониже и он смог схватить корону и наконец смыться отсюда. — Однако, знаете, у бабочки очень короткая жизнь, так что я пожалуй потороплюсь. Дела не ждут. Натаниэль, вопреки всем представлениям, искренне смеется, улыбаясь шутке, и это вгоняет Эндрю в абсолютный ступор. Во-первых, его все еще не наткнули на кол за нарушение всех возможных законов, охраняющих личное имущество королевской семьи. Во-вторых, юный Веснински даже не пытается позвать на помощь. Его поза расслаблена, а глаза горят настоящим весельем, — в них нет ни толики страха. Просто ли он безбашенный, отбитый наголову, исполосанный шрамами очень красивый парень или же пережил нечто более ужасающее, чем ворвавшиеся в дом чужаки — неизвестно, но Эндрю решает, что это то, в чем ему определенно не стоит копаться, несмотря на интерес, пронизывающий тело с каждой секундой, которую Миньярд смотрит на Натаниэля, пытаясь вогнать его образ, — эти длиннющие огненные волосы, голубые, словно чистейшая вода, глаза и легкая, воздушная одежда из зеленого полупрозрачного материала, обрамляющего плечи, — себе под кожу. Продолжая радостно смеяться, — отчего на его лице появляются ямочки на щеках, о которых, он, вероятно, даже не догадывается, — принц подходит к стойке по другую сторону от все ещё висящего Миньярда, поднимает стеклянную полусферу и с пренебрежением поднимает корону, аккуратно одевая ее на голову Эндрю, яростно сжимающему в кулаках веревку, что жалобно хрустит на подобные махинации. Корона же идеально ложиться на блондинистые волосы, слегка приминая их. — Вам идет, — улыбаясь, но уже куда спокойнее, говорит Натаниэль, всматриваясь в что-то неподвластное взгляду Эндрю. Он будто пытается прожечь эту корону насквозь и запечатлеть образ Миньярда за веками одновременно. — Главное, не уроните. — Что ты хочешь взамен? — едва находя в себе силы из-за недоумения, переполнившего разум, тихо спрашивает Эндрю. — Приходи завтра после заката солнца на южный порт, — так же едва слышно отвечает Натаниэль, вызывающе-самоуверенный взгляд которого так и кричит: «Я уже знаю, что ты этого не сделаешь». Вот только Миньярд всегда держит свое слово. Так что Эндрю, вопреки здравому смыслу, приходит по названному адресу. А затем еще раз. Или, возможно, несколько десятков раз.***
Патрульный едва слышно шмыгает носом, будто к чему-то принюхивается, когда отголоски дыхания Эндрю пробегают по его затылку, словно вестники чего-то неминуемого. Мужчина не успевает даже повернуться, чтобы застать своего соперника в лицо. Миньярд, к сожалению патрульного, славится тем, что делает свою работу быстро и тихо, даже если это прыжки с полотка с веревкой: ему ни к чему выслушивать мольбы о пощаде, стоны боли и прочее, чем, по мнению Эндрю, занимаются только отбитые психопаты. Миньярд избавляется от помех, как от очередных абсолютно неинтересных преград на пути, и идет дальше с твердо поднятой головой. Жизни людей для него не так интересны, как безделушки, за которые платят, как за корабль. Но он вовсе не монстр, как о нем говорят, и вовсе не убивает невиновных — за последнее исключительное «спасибо» властям, приписывающим Эндрю все свои грехи и создающим ему тем самым репутацию опаснейшего преступника во всем королевстве. А его брат, помимо прочего, варит прекрасные усыпляющие снадобья с «легким» эффектом похмелья, но об этом еще ни один смертный из Королевской свиты, благо, не догадался. Пара вздохов, совершенных в специальную тряпочку в нелепых попытках выбраться, и мужчина, подхваченный Эндрю, падает на пол. Миньярд осторожно облокачивает его на стену, создавая идеальную картину уснувшего на посту простофили, и, довольный собой, заходит в нужную комнату, предварительно срезав у патрульного связку необходимых ключей с ремня. Который Эндрю, к слову, после тоже забрал. Пригодится. Нужная дверь тяжелая, оснащенная железными замками и до ужаса скрипучая. Только от одного взгляда на нее отпадает желание войти, а ему приходится жить там, за ней. Наблюдать за тем, как она отрезает его от человечества каждый раз, когда эта громадная махина с грохотом захлопывается за выходящим. Самый прекрасный человек в этом королевстве живет в самом отвратительном месте, а каждый житель королевства думает, что принц является счастливейшим человеком Короны. «Золотая клетка», — первая мысль, проскакивающая у Эндрю в голове, как только он оказывается на пороге комнаты и окидывает ее беглым, но цепким взглядом. В этом помещении он не в первый раз, однако с прошлого его визита многое поменялось: теплые ковры вынесли, тем самым вынуждая Нила, — не Натаниэля и уж тем более не Веснински, для Миньярда он всегда будет Нилом Джостеном, мальчишкой, скрывающимся от отца в дешевой одежде в дешевых районах королевства, — ступать ногами по холодному каменному полу, а из мебели осталась только кровать да пара шкафов, одиноко стоящих по краям. — «Нет, не клетка. Тюрьма». Пустые кирпичные стены, явно принадлежащие темнице, а не покоям принца, смыкаются вокруг одиноко стоящей у края кровати, словно пытаются раздавить спящее на ней тело, что свернулось клубочком, в жалкой попытке согреться. Натан часто забирает у Нила теплую одежду, вынуждая ходить в самых тонких и легких тканях, что с виду кажутся дорогими и элегантными. «Грейся от солнца», — яростно заявляет тот, брыжжа слюной. Так благословение Нила стало его проклятием. Каждая ссора между родителями запечатляется на его теле свежими ранами, что мгновенно затягиваются в тонкие полосы шрамов, а каждое посещение его покоев, если их вообще можно так назвать, бабушкой Бекк, высасывает из Нила жизненные силы и волшебство, заключенное в его волосах. Ох, волосы, точно. Оказалось, что выпитый королевой отвар «подарил» юному принцу, растущему под ее сердцем, способности того самого цветка, словно те впитались в плод, не желая исчезать насовсем. Да, да, звучит неправдоподобно, но если прикоснуться к пылким рыжим волосам Нила и попросить его спеть песнь, которой его научила старуха Ребекка, неизвестно откуда ее выведавшая, то раны магическим образом будут заживать, кожа обновляться, а тело молодеть. Только вот любое волшебство откуда-то берет свою силу, и для этого кому-то приходится что-то терять, отдавать взамен. Бывали дни, когда Эндрю приходил к Джостену и сутками сидел около его кровати, позволяя парню отоспаться после изнурительных часов с бабушкой. Заживление ран почти не тратит энергии, а вот для омоложения человека Нилу приходится выжать из себя большую часть сил. Конечно, если бы хоть кто-то в королевстве додумался хорошо его кормить, позволил бы подольше находиться под солнцем и нормально спать, то подобных последствий было бы меньше. Но каждый человек королевской семьи привык лишь брать, считая, что ему все положено за один лишь титул. Даже если это вынуждает их личное солнце неминуемо гаснуть. Эндрю тут же отводит от Нила взгляд, не в силах выдержать давления в груди от той беззащитности, которую представляет из себя Джостен, когда его баснословно длинные волнистые и рыжие, как лисья шерсть, волосы, будто самые настоящие путы, раскиданы по всей комнате вокруг него, а сам он гонится за призраками сна, вцепляясь бледными пальцами в хрустящие простыни. Однако, каким бы тихим Эндрю не пытался быть, Нил все равно каждый раз просыпается от любого шороха, готовясь защищаться. Он все еще быстро дышит, напуганный чем-то в царстве Морфея и не до конца осознающий, где проходит грань меж сном и реальностью, представшей перед ним в лице знакомого блондина. Эндрю прекрасно осознает это чувство: глядя на Нила, такого открытого для него и по-настоящему веселого, он не может перестать думать, что все это просто сон. — Дрю? — хриплым, неверящим голосом зовет парнишка, приподнимаясь на локтях. Волосы, ранее лежавшие в полном беспорядке на подушках, алыми реками расплываются по его нешироким плечам, обрамляя взволнованное лицо. Эндрю невольно заглядывается на их блеск, схожий на искры пламени, но тут же берет себя в руки, срываясь с места, чтобы подойти к парню, до сих пор застывшему в неуверенности. — Это я, — кивает Миньярд, не в состоянии говорить громче шепота в подобной атмосфере. Нил, в отличие от цветка, не принадлежал ему или кому-то другому и никогда не будет принадлежать. Но иногда Эндрю приходится прикладывать ужасно много усилий, чтобы не встать вокруг него непоколебимой стеной, ограждающей от всего мира; не начать защищать его, как самое ценное сокровище для Миньярда, поселившееся не на шее, а где-то меж ребер, как бы не было удручающе это признавать. Нил отказался от «сделки», поскольку знал, что он принц, что за его голову всегда будут хорошо платить и что это может плохо обернуться для самого Эндрю. Нил никогда не просил Миньярда пойти против короля или всего королевства ради него. «Нил может защитить себя» — раз за разом повторял себе Миньярд, проводя пальцами по выпирающим шрамам от мечей на ребрах. И все же видеть его таким вымотанным и обреченным было до першения в горле неприятно. — Все таки пришел похитить меня из замка? — усмехается, кажется, совершенно проснувшийся Нил, с вызовом сощуривший голубые глазищи, такие же огромные, как и у его ручной зверушки. На его щеке несколько шрамов, оставленных отцом, и след от ладони, на которой он спал, но Эндрю ни на секунду не сомневается в привлекательности этой игривой, хоть и сонной чертовки. Даже в белоснежной и до ужаса тонкой рубашке, в которой Нил предпочитает спать, потому что вся остальная его «легкая» одежда имеет воротники, душащие его по ночам, — он выглядит сказочно прекрасно. — Крадешь наследника Короны по частям. Эндрю всегда знал, что ему нравятся мужчины, но это какой-то совершенно новый уровень внутренней паники. Присаживаясь на край кровати, так, чтобы сохранить между ними уважительное расстояние, Миньярд кивает. Луна пробивается сквозь высокорасположенное окно, подсвечивая кровать, находящуюся на противоположной стороне, и Эндрю замирает, глядя, как светятся в ее лучах голубые глаза Нила, схожие на предзакатное небо. — Я же обещал. — Спасибо, — на грани слышимости шепчет все еще удивленный чужим приходом Нил, протягивающий свою ладонь к лежащей на кровати ладони Эндрю, чтобы, после кивка со стороны Миньярда, переплести их пальцы. — За то, что сдержал обещание. Миньярд фыркает, надеясь, что в темноте не видно, как покраснели кончики его ушей. — Собирай свою крысу, заплетай волосы и переодевайся, нам уже нужно идти. — Это кролик! — возмущенно бурчит Нил, цокая языком. Белый кролик, словно по зову хозяина, запрыгивает на кровать и ластится к руке Джостена, то и дело «мигая» ушами, чем вызывает у Нила искренний, хоть и приглушенный по-привычке смех. Когда Жанни, — так зовут этого наглого круглопопого монстра, — поднимает свои красные глазищи на Эндрю, то последний отчетливо видит в них самодовольство и слишком сильное для зверька ехидство. Они еще выяснят с этим белым комком шерсти, кого Нил чаще гладит по волосам. Подстрекатель. Спрыгнув с кровати и слегка поворчав из-за затекших ног, Нил подходит к шкафу, распахивая дверцы в поисках расчески. Эндрю внимательно наблюдает за ним, по-птичьи склонив голову на бок: за тем, как подлетает молочно-белая ткань рубашки от каждого интенсивного действия со стороны Джостена, и за тем, как его волосы длинные, кажется, совершенно бесконечные волосы волочатся за ним по пятам, погружая всю комнату в движение алых рек. Однако медный блеск привлекает внимание Миньярда, отрывая его от завораживающего круговорота, и тот, округлив глаза, завороженно хмыкает: — Это сковородка? Нил вынимает старую расческу без нескольких зубчиков из названного предмета, кивая, и растягивает губы, слегка потрескавшиеся от сухости, в заговорческой улыбке. Ходячая катастрофа. — Очень удобное оружие, — с умным видом заявляет Джостен, садясь спиной к Эндрю и протягивая ему гребень. Подобный жест доверия каждый раз вынуждает Миньярда прикусывать кончик языка, чтобы возвратиться в реальность из мира грез. Тонкая каштановая прядка, потерявшая свое волшебство, у основания шеи — вечное напоминание того, что может произойти с Нилом, если срезать волосы. Неизвестно, что будет с ним и останется ли он в живых, если каждый волосок лишится магии, однако он спокойно сидит спиной к Эндрю, зная, что у того всегда с собой есть ножи, и это больше, чем Миньярд может себе представить. Больше, чем то, о чем он может просить. Жанни запрыгивает к Нилу на колени, пока Эндрю начинает осторожно расчесывать волнистые волосы, чтобы потом начать заплетать косу — они уже делали это раньше, однако заплести метры волос в одиночку все еще долгий и щепетильный процесс. Джостен, однако, выглядит совершенно довольным сложившейся обстановкой. Он не нервничает от того, что они собираются сделать, не боится глядеть в неизвестность, уже протягивающую ему свою холодную ладонь, лишь расслабленно почесывает белоснежную шерстку на спинке животного, полностью расслабляясь от приятных касаний Эндрю. — Не думаю, что сковородка действительно эффективна, — хмыкает Миньярд, пропуская меж пальцев шелковистые пряди. — Конечно, при желании можно отправить человека в отключку, но сражаться посудой против меча будет проблематично, если только ты не амбидекстр, а сковородка — это не щит. В таком случае, может и сработать. — Не сомневайся во мне, бабочка, — хихикает Джостен, осторожно поглаживая кролика, на которого Эндрю отказывается даже смотреть. Наглое, наглое существо… — Тупое оружие чертовски опасная штука. — Как и тупые люди. — Совершенно верно, — соглашается Нил, прикусывая губу от сосредоточенного поглаживания Жанни. Он старается лишний раз не шевелиться, чтобы не мешать Эндрю, и сидеть ровно, даже когда выбившиеся пряди начинают щекотать нос. В какой-то момент рука, ранее чешущая брюшко, замирает в мягкой шерсти, и кролик, недовольный этим, утыкается Джостену носом в живот. Тот игнорирует попытки привлечь внимание, глядя куда-то перед собой. На стене, где ранее висел семейный герб, — очередная насмешка от Натана, — сейчас нет и его. — Дрю? — тихо зовет Нил, перекладывая Жанни на подушку. Эндрю мгновенно отстраняется, выпутывая руки из волос и начиная прожигать взглядом затылок парня перед собой. Вот черт, неужели он где-то облажался? — Хочешь я тебе спою? — шепотом спрашивает Джостен, поворачиваясь лицом к Эндрю. Миньярд мгновенно сжимает челюсти, представляя, какие мысли посещают сейчас голову Нила. Феникс тысячу раз покидал клетку, но люди раз за разом продолжали помещать туда его прах, вынуждая возрождаться взаперти. Свобода — кислая и опасная штука, в которой не выжить без должного опыта, без людей, к которым не страшно повернуться спиной. Никто и никогда не смотрел на Нила без желания заточить его в собственной клетке ради выгоды. Протянув руку к щеке Джостена и дождавшись кивка, Эндрю притягивает Нила к ближе к себе, вынуждая смотреть прямо в глаза. Мир вокруг них сужается, оставляя лишь две фигуры, сидящие напротив друг друга в поисках ответов в блике радужки, в глубине души. — Тебе не нужно петь, чтобы нравиться мне, — четко проговаривает Эндрю, зная, что Джостен всерьез примет каждое его слово. Зрачки Нила, разомкнувшего рот в изумлении, расширяются, словно по команде, а Миньярд чувствует, как под пальцами, лежащими на шее Джостена, ускоряется и без того частая пульсация. — Ты только что впервые признался мне в- — Тс-с-с, — прерывает Миньярд, когда ярко-голубые глаза, словно волна, накрывают его с головой, — заткнись. — Да или нет, Дрю? — даже слишком широко улыбаясь, спрашивает Нил, облокотившись лбом о лоб Эндрю. Дыхание обжигает приоткрывшиеся в порыве губы, когда Эндрю поддается вперед, шепча «да».***
Лишь сейчас я вижу свет, Словно ночь вдруг отступила. Лишь сейчас я вижу свет, Купол неба голубой. Он подскажет мне ответ, Сердце вдруг стрела пронзила. Все вокруг вмиг переменилось, Я теперь с тобой.