Иными словами

Пластиковые стулья пустующих трибун, покрашенные в золото-красные тона, мелькают перед глазами, будто самые настоящие огненные всплески. Словно весь стадион, настолько огромный, что его невозможно обхватить руками, тонет в пожаре, скрывая в языках пламени людей, до тла сгоревших в мире под яркими прожекторами и громким голосом дикторов, выкрикивающих их фамилии, когда ворота за голкиперами загораются красным, а люди подскакивают со своих мест, ликуя и поднимая вверх плакаты. Закрыв глаза, Жан почти наяву может представить всю эту картину. От воспоминаний сердце в груди начинает стучать быстрее, а в ушах звенит рев толпы. Он столько раз выходил на поле в форме «Троянцев», совсем не пожирающей его чернильной мглой, столько раз бегал по жесткой искусственной траве, показавшей ему свободу движения и мысли, столько раз оглядывал глазами бесчисленное количество мест для зрителей и маленькие-огонечки софиты, что вкручены вокруг всего стадиона, словно еще неоткрытые созвездия, рябящие в глазах своим исцеляющим светом, ведущим Моро за истиной, как потерявшегося мотылька. На часах едва-едва пять часов утра, поэтому небо над головой, выглядывающее сквозь открытую крышу, еще покрыто ночной дымкой, хоть кое-где и проглядывает чистая голубизна, влекущая за собой счастливый солнечный день. Синоптики обещают благоприятную для поездок погоду, и Жан позволяет губам растянутся в едва заметной улыбке, когда представляет Джереми, ведущего машину в глупой бандане и размышляющего о том, какой аквапарк им стоит посетить в первую очередь. До боли прикусив губу, Моро, сидящий на морозящих зад трибунах, глубоко вдыхает свежий утренний воздух, пробирающий все тело изнутри, холодящий бледную кожу и посылающий по ней табуны мурашек. Толстовка, второпях накинутая на плечи, совсем не помогает скрыться от мыслей и медленно восходящего солнца, но Моро, не обращая на это внимание, яростно пытается зажмуриться и думать о чем-угодно, только не о стремительном наступлении нового дня. Дня, когда им придется попрощаться с этим местом и открыть новую страницу жизни. Впереди долгожданные летние каникулы, переезд в новую квартиру и новая команда, что уже не раз присылала им с Джереми милые пригласительные открытки на вечеринки после того, как наконец получила от них подписанные контракты. Запакованные чемоданы уже как несколько дней стоят аккуратным рядочком в коридоре общежития, и Жан каждый раз закрывает глаза, когда проходит мимо них, пытаясь абстрагироваться от приближающегося наводнения событий. Это страшно. Вновь менять свою жизнь на сто восемьдесят градусов, покидать нагретое гнездо с выученными вдоль и поперек стенами. Хочется забиться куда-нибудь в угол и переждать, но пора идти вперед, даже если дорога чужда и покрыта неизвестностью. — Нашел тебя, — голос Джереми, пропитанный нежностью и спокойствием, раздается совсем рядом, и Жан тут же распахивает глаза, удивленно оглядывая фигуру перед собой: Нокс, все еще одетый в пижаму и лишь закутанный в плед, сонно переминается с ноги на ногу, а после садится на соседнее сидение, протягивая Жану конец теплой ткани. От Джереми все еще пахнет освежителем, с которым они стирают постельное, и Моро едва подавляет зевок, пряча холодный нос в удобно подставленном плече. Молчание комфортно обволакивает две прижавшиеся друг к другу в поисках тепла фигуры, и лишь птички тихо чирикают, радостно встречая рассвет. В скором времени солнце покроет сияющими лучами город, пробуждая его ото сна, по дорогам поедут машины, спортсмены будут обгонять друг друга в парках, а владельцы кофеен распахнут свои двери для посетителей. — Я буду скучать, — произносит Джереми, имея в виду «Троянцев» и все, что с ними связано. Жан согласно кивает, кусая изнутри щеку, чтобы не уснуть окончательно. — Спасибо, что будешь со мной, — вместо этого шепчет он, после чего впервые за сутки умиротворенно смыкает глаза. Может, он все-таки позволит себе несколько часов сна в безопасных стенах этого места. В последний раз.