Иными словами

— Сде-е-елка, сделка, сделка, — Эндрю на манер песни растягивает одно и то же слово, пока стремительным шагом пересекает отчего-то ставшие витиеватыми коридоры. То ли из-за таблеток в крови, слегка путающих мысли, то ли из-за того, что повторять раз за разом одно и то же слово плохая идея, но уже на тридцатый раз Эндрю совсем прекращает понимать, что за слово произносит. И существует ли оно вообще. Буквы в нем есть, а смысла никакого. Эндрю широко улыбается, смакуя в голове новую мысль: «А ведь для Кевина оно так и есть: буквы без смысла». Потому что иначе объяснить тот факт, что Дэй вновь куда-то смыслся, не уведомив Эндрю, — просто невозможно. Этот придурок не оправдывает ни один сантиметр своего роста: знает ведь, что на него постоянно охотится это бешенное чихуахуа, а делать свою часть сделки Миньярду не позволяет, постоянно куда-то убегая. Они что, играют в чертовы догонялки? Вот и сейчас, Эндрю вынужден приехать на корт и в поисках Дэя топать по коридорам, в которых творится что-то не менее странное, чем в «Алисе в стране чудес». Стены в миг увеличиваются, однако после сразу же уменьшаются, стоит едва не пошатнувшемуся Эндрю моргнуть. Может, это Эндрю увеличивается и уменьшается, подобно Алисе? Было бы славно немного увеличиться — тогда Миньярду намного удобнее будет осуждающе смотреть Кевину в глаза. Главное, разве что — никуда не провалиться, будет ужасно энергозатратно выбираться на волю, а действие таблеток подходит к концу с каждой минутой. Надо бы новые выпить, но — вот так неудача — банка с ними у Кевина, позволяющего себе слишком многое в последнее время. По закону жанра в конце путешествия перед Эндрю предстают драконы, защищающие колдуна, что так нагло похитил принадлежащую ему принцессу. Быстро просканировав коридор, Миньярд не без удовольствия подмечает, что ситуация складывается как никогда лучше, если не считать повышенного голоса Рико, что слышно даже отсюда. Впрочем, объяснимо: рассвет же. Вот петух и голосит. Моро Эндрю обходит без особых проблем. Этот французский круассанчик едва поднимает на него глаза, прежде чем закатить их, выражая крайнюю степень недовольства. Верхняя губа в отвращении дергается, но рот он не открывает, грамотно расставляя приоритеты в своей кучерявой головке. Моро нужно быть более скрытным с Мистером Саншайн, если Жан не хочет, чтобы кто-то, менее милосердный, чем Эндрю, естественно, использовал эту информацию в своих целях. Например, для — как же это ужасно — шантажа. Итак, первый дракон повержен. Любовью. Если бы Эндрю не был в ярости, обязательно всплакнул бы. Жаль со вторым драконом никогда не бывает так же просто. Их разделяет плюс-минус десять шагов, но Эндрю может поклясться, что эти рыжие, неестественно огненные вихры обжигают его уже сейчас. Кажется, с каждым шагом потоотделение усиливается, сердце начинает сходить с ума, а перед глазами расстилается туманная пелена, как если бы он только что вышел из душа и шел куда-то по направлению к Аду. А ведь Натаниэль действительно, как самый настоящий дракон, может извергать огонь: его слова жгучие, цепкие и оставляют противные пузырящиеся ожоги на коже, от которых так просто не отмыться. Веснински — одно сплошное противоречие: горячий, как олицетворение огня, он покрыт шрамами, следами когда-то пережитой боли, похожими на языки пламени. И Эндрю всей душой ненавидит каждый из них. — А вот и запоздавший рыцарь на белом коне, — фыркает Натаниэль, надевая на лицо совершенно уродливую улыбочку. Шрамы на смуглых щеках натягиваются так, что Эндрю может поклясться, что слышит, как скрипит эта драконья чешуя. Хочется подойти и кулаком стереть самодовольство с его лица, что в целом похоже на хороший план. Расстояние между ними стремительно сокращается, эхо громко вторит тяжелым шагам берцев по полу, воздух электризуется, как будто вот-вот и ударит молния, хоть они и скрыты от неба. Кажется, само время замирает, когда Эндрю делает рывок, чтобы впечатать кулак в дверь в сантиметре от лица ни на миллиметр не дернувшегося Веснински. Переживал удары и похуже или просто знает, что Эндрю не ударит? — Ваша принцесса грешна, сударь. Заведите новую, — шёпотом ехидничает Натаниэль, поднимая ладонь, чтобы пальцами провести невесомую линию под замершей у его лица рукой Миньярда. Никаких прикосновений. Просто дразнит, нарывается, обжигает. Веснински плевать на Кевина. Плевать на то, как громко кричит Рико за стенкой, плевать даже если его собственные перепонки взорвутся к чертям собачьим. В его голубых глазах, таких неправильных, раздражающих ледниках плещется титаническое безразличие, о которое неподготовленный человек порежется насмерть, захлебнется в собственной крови, так и не осознав, что его погубило. Если бы Эндрю хоть пальцем тронул Жана — этот айсберг раскололся бы, в мгновения обращаясь пламенем, но Миньярд знает правила, и именно поэтому они жалят друг друга лишь косвенно: Эндрю шантажирует Жана, а Натаниэль прикрывает Рико в его фетишистских наклонностях к садизму по отношению к названным родственничкам. Они ненавидят друг друга так сильно, что одной пачки сигарет на двоих уже мало. Это саморазрушение должно рано или поздно выйти на новый уровень. Эндрю закипает изнутри, как чайник: вот-вот и пар из ушей пойдет. Таблетки все еще творят что-то странное с мироощущением, а Натаниэль сам по себе настолько теплый, что Миньярд чувствует жар даже без контакта кожа к коже. Но самое ужасное, что Эндрю все еще детально помнит, как ощущается этот контакт, как под подушечками пальцев могут рассыпаться колючие искры после всего нескольких касаний вдоль переката плеча и к ложбинке между ключицами. Ошибкой было вообще допустить все это. Он не пытался приручить дракона, но в продолжительной схватке, наполненной ложью, правдой, высказываниями, ковыряющими шрамы и оголяющими прошлое, они оба почему-то опустили мечи. Кожанка прилипает к коже, не скрытой за майкой, и Эндрю уже почти готов на убийство, лишь бы быстрее закончить с делами и закрыться где-нибудь в каморке, закинувшись таблетками. Выносить весь этот цирк становится все труднее. Он ведь не молодеет в конце концов. Эмоции пляшут в желудке хоровод, смешиваясь в очень опасный коктейль из злости, разочарования и возбуждения. С такой скоростью Эндрю вырвет раньше, чем он доберется до Рико, Кевина и сраной банки. А Натаниэль… эта маленькая дрянь на побегушках у Рико совсем не помогает делу. — Не пропустишь? — начинает Эндрю, чувствуя, как таблетки тянут за ниточки, привязанные к уголкам его губ и поднимают их вверх. Улыбка кривая, неискренняя и бьет Веснински по лицу, как пощечина: Эндрю видит это в сощуренных глазах и сжатых кулаках, что пару раз уже приземлялись Миньярду в районе живота. — Я кажется кое-что забыл в раздевалке. Натаниэль фыркает, откидывая голову назад, что с тихим стуком ударяется о дверь совсем рядом с рукой Миньярда. Шея, не скрытая капюшоном толстовки, оголяется еще сильнее, и Эндрю приходится напрячься, чтобы заставить свою ладонь лежать на том же месте. Миньярд прекрасно понимает, какую игру ведет этот маленький провокатор, и от осознания узел в животе закручивается только сильнее. Он никогда не позволял себе ничего, кроме ударов и мимолетных касаний, только не под таблетками, только не когда химия в крови управляет им сильнее, чем разум. Но это не мешает Натаниэлю цеплять его словами, распаляющими сильнее угроз, и извиваться, подобно змее. Самой яркой, самой ядовитой из всех, что Эндрю когда-либо видел. Самой опасной. — Для этого тебе придется встать в очередь. Сегодня какой-то день потеряшек. Что ж. Раз кое-кто решил поиграть — Эндрю в силах принять вызов. Для того, чтобы убрать улыбку с лица и угомонить тошноту Миньярду приходится приложить не малые усилия, зато как только его лицо превращается в привычный пласт безразличия, руки и плечи расслабляются, позволяя занять более непринужденную позу, Эндрю сразу видит результат: Натаниэль замирает, оглядывая парня перед собой так, как будто сегодня увидел впервые, как будто впитывает вид перед собой на подкорку мозга. Миньярд знает, что этого мало, чтобы заставить Веснински отвлечься от основного дела — все-таки он не дурак, но вот переместить часть фокуса на себя у него явно получилось. Не теряя времени, Эндрю подцепляет ботинком кеды Веснински, лишь слегка дергая на себя, но и этого достаточно, чтобы выдавить из Натаниэля тихий удивленный вздох сквозь зубы. Гребаный Веснински и его гребаная пластичная спина конечно же тут же подстраиваются под новое положение, отчего эти чертовы подкаченные бедра в идиотских зеленых шортах — как вообще кому-то может идти зеленый? — оказываются слишком близко к Миньярду, а лицо слишком далеко, что влечет за собой появившийся дерзкий взгляд из-под ресниц. Нат позволяет рукам повиснуть вдоль тела, потому что он знает, как Эндрю важно их видеть, и Миньярд обязательно наградит его за смекалку как-нибудь в будущем. Если не убьет раньше времени. — Ненавижу тебя, — шипит Эндрю в лицо Веснински. — И твой гребаный рот. — Исповедальня в другом здании, Миньярд. Все еще думает, что он тут самый умный. Славно. Свободную руку Эндрю заводит Натаниэлю за спину, и тому приходится выгнуться еще сильнее, чтобы не допустить прикосновения — их маленькая бесконечная игра, которой Веснински послушно следует, не задавая лишних вопросов. Эндрю наклоняется ближе, так, что чувствует сбивчивое дыхание Ната у себя на шее и какое-то невнятное бормотание, которое Веснински пытается выдать за нормальную речь. Если бы тошнота не подступала к горлу, напоминая о времени приема таблеток, у Миньярда бы точно встал. Первый раз в жизни, когда Эндрю искренне благодарен тошноте и стоящему где-то сбоку Жану Моро, не способствующему эррекции: вытаскивать Кевина из лап Рико со стояком было бы проблематично. — Нат? — шепчет Эндрю, стараясь даже не глядеть на Веснински лишний раз. — Ты такой мудак, — парирует Веснински, наверняка зная, что его ждет. Что ж. Миньярд запишет и это в копилку «благодарностей», если Натаниэль сейчас просто позволит ему осуществить задуманное, потому что, видит Бог, еще двадцать минут подобного Эндрю не осилит, и прольется чья-то кровь. — В следующем месяце я планирую слезть с таблеток, — тем же тоном произносит Эндрю, и как только глаза Веснински, прекрасно знающего, что срок еще не подошел, удивленно распахиваются, а внимание рассеивается, Миньярд сильнее дергает его ногу за себя, отскакивая в сторону, и Натаниэль, не удержав равновесие, падает на пол с сотней ругательств на языке. Эндрю вновь улыбается, потому что таблеткам кажется, что это забавно, и отсалютывает Веснински двумя пальцами: — В следующий раз повезет. Пока Натаниэль тратит золотые секунды на тренировку матов на немецком, Эндрю хватается за дверную ручку, резко дергая на себя. Картина, представшая перед глазами, отнюдь не вдохновляет: испуганно повернувшийся Рико, видимо не ожидающий, что его кто-то может побеспокоить, и стоящий перед ним на коленях Кевин, которого как обычно при виде кого-то из семейства Морияма знатно трясет. Благо у Дэя хватает ума незаметно кивнуть в сторону открытого шкафчика, где Эндрю разглядывает лежащую на полке таблетку. Без воды и удачи она подействует минимум через двадцать минут, так что Миньярду остается опираться только на грубую силу, ножи в повязках и команду под крылом тренера, что скоро должна начать собираться на тренировку. — Ох, Рико, какая встреча, какой сюрприз. Мне кажется, я уже предупреждал тебя, что нельзя трогать моё, — рявкает он, после чего переводит недовольный взгляд на Дэя: — Я просил тебя посидеть смирно всего пять минут. Натаниэль появляется у Эндрю за спиной одновременно с Жаном, красующимся перед Рико. Что ж. Да здравствует хаос.