Босиком по стёклам

Приходит время возвращаться. Чимин за эти дни так и не показывается в комнате, ночует у Тэхена, негласно поддерживая его, но и греясь о его поддержку тоже. Ребята много болтают, не касаясь болючих тем. Выясняют, что у них много общего, сближаются. Правда вечерами Тэхён куда-то пропадает буквально на пару часов, но возвращается с блеском в глазах и улыбкой. Словно оттаял. Чимин в душу не лезет. Ждёт. А Тэхён пока даже подумать про себя боится, не то что вслух сказать. Перелёт проходит плохо для всех. Им выпадает лететь общим рейсом, что естественно выливается в стресс. Фанаты, которые не всегда адекватны, Тэхён, который и так боится летать бледнеет, пытается стать незаметным, а вскоре меняется местами с Намджуном и отсаживается от Чимина к Хоупу. Пак взволнован и оказавшись без друга рядом проваливается в мысли. Вот сейчас они прилетят в Сеул, понесутся тренировки, съемки, концерты… График плотнее чем Осмий (OS) и вроде бы то что нужно, но душа болит и чувство, что что-то безвозвратно потеряно сьедает изнутри. Дорога выматывает, оттого спящий Чимин не видит, как подвисает глядя на него Юнги. Как замирает, считая вдохи уставший хён, под глазами которого тени темнее ночи пролегли. Ни одна тоналка не скрывает. ~~~ Время летит, но не лечит. Юнги и Чимин СЛИШКОМ часто пересекаются живя и работая вместе. Корёжит обоих как плотно подсевших наркоманов. Чимин то и дело ломается, плача, стоит остаться в одиночестве. А оно для него сейчас верный спутник. Тэхена всё сложнее застать, да и выглядит он каждый раз немного задумчивым, счастливым. Словно мыслями каждый раз далеко. И так не хочется стирать его улыбку своим нытьем. Оттого и терпит боль и тоску внутри, отвечая всем вокруг пресловутое «в порядке». Правда Юнги видит, что нихера не в порядке, что Чимин страдает, но ведёт себя так холодно, что на подходе к нему конечности обморозить можно. И Юнги не решается, замыкается потихоньку обратно в защитный панцирь, колючками обрастает. Всё меняется на концерте, где у Юнги разнылась старая травма, о которой никто не в курсе вообще. Плечо буквально простреливает болью и от этого темнеет в глазах. Это замечает Чимин и к удивлению всех и шоку Шуги прямо посреди концерта приобнимает и шепчет тихое «если нужно отдохнуть я прикрою» и это лучшее обезболивающее. Ласковая улыбка в конце, легкое, нежное касание к спине и у Юнги крылья за спиной вырастают. Он вмиг готов сотню концертов отыграть, только бы Чимин оттаял. Но эйфория не длится вечно. На третьем выходе Юнги замечает в зале людей, из-за которых его жизнь почти пошла под откос. Тех, кого он думал никогда не увидит. Тех, кого ненавидел всей душой. Тех, кто когда-то сделал слишком больно. И гораздо больнее сейчас. Ужас и паника накрывают так сильно, что Шуга не выдерживает и рухнув на сцену рыдает. Таким его последний раз видели мемберы тогда, когда умер Чонгук. Чимин же не видел никогда. И это поистине страшно. Именно увидев Шугу ТАКИМ Чимин понимает, что больше не может остаться в стороне. Его любимому человеку больно. Невероятно больно. И чтобы или кто бы ни был этому виной Чимин в эти ряды не встанет. Боли не добавит. Он может лишь забрать часть её на себя. И он плюнет на всё, но будет рядом. Даже если его хёну будет нужен только друг. К черту пусть летит гордость, ведь когда больно любимому человеку, то любящему больно вдвойне. Срыв бьет по нервам, но концерт не отменить. Хорошо, что осталась лишь финальная песня. Шуга извиняется со сцены за своё поведение, однако не называя причины. Чимин видит, как тот буквально по частям себя собирает, закрывает эмоции внутри, профессионально выкладывается на сцене. Только глаза тухнут… Едва дождавшись финала Чимин уводит Юнги со сцены, нежно беря за руку, распадаясь на части от боли, которая концентратом исходит от парня. На вопросы о срыве Юнги отвечает уклончиво, но с такой дрожью в голосе, что Чимину страшно. Он напуган тем, что оказывается ничего не знает о парне в которого так сильно влюблён. А у того очевидно не скелет в шкафу, а целое кладбище. Юнги уже хотел по привычке сбежать, но Пак не позволил. Прижал к себе хрупкое тело, напряженное до предела. И Юнги сдался. Его как прорвало. — Чимк… мне больно, пиздец… И как-то сразу становится ясно, что он сейчас не про плечо. Но последующая за этим исповедь вынимает из Чимина душу. От этих слов хочется спрятаться, закрыться, стереть из памяти. Эти слова резко делят всё на «до» и «после» и это «после» смертельно пугает. Юнги был за рулём машины, которая сбила Чонгука. Этот Ад спускается на голову так резко, что слёз не сдержать. Глубину шока ни один датчик не сможет измерить. Чимин понимает, что должен что-то сказать, только все слова застревают колючим спазмом в глотке. Юнги хочется уйти подальше, закрыть себе рот, зашить его чёрными нитками, но Чимин достоин правды. Которая не в такой уж и тайне. ДРУГИЕ мемберы знают. В прессу тогда это всё не просочилось лишь благодаря влиянию компании. По той же причине Юнги не сел за решетку. По данным расследования он не виновен. По данным собственных мыслей — строгач. Без права на обжалование. Юнги делает глубокий вдох, чтобы решиться рассказать ещё кое-что. О своём прошлом. То, чего ДРУГИЕ мемберы не знают. Он сейчас выложит Чимину всё, выблюет душу кровавой росой под ноги и уйдёт. Потому что такой темноте как он не место в мире света, таких как Чимин. Невзначай запачкать сможет. Чимин на атомы распадается от слов Юнги. Его мутит так сильно, что сравнить можно разве только с состоянием после карусели, жестоко раскрученной во всю мощь на несколько часов. И внезапно кислота из груди проливается солёными потоками на щёки. Юнги же продолжает, не смотря на состояние Чимина. Его потряхивает от перенапряжения, а голос становится механическим, сухим, безэмоциональным. Блёкнут краски и вокруг. В их мире наступает тягучая ночь не только за окнами, но и в душах. Как там..? Главней всего погода в доме… я всё улажу с помощью зонта? Шах и мат стихия! У нас зонт есть! Только какой к чёрту зонт если внутри ломается что-то важнее костей, с хрустом осыпаясь на красивый паркет. Паркет красивый. А душа Юнги — нет. Она вся сплошь из шрамов. По его венам битое стекло пустили ещё сызмальства, чтобы с каждым ударом пульса его по крови до сердца гнать. И в ошмётки его! Раскромсать, растерзать, а осколочными ранениями душу до тла выжечь, чтобы там потом трава не росла! Бить, бить, бить! Ещё больнее! Извне тело ранить, изнутри душу терзать. Мучать, мучать, мучать!!! Отобрать у маленького, такого смешливого Юнги родителей. Убрать его к чёрту на куличики, закалить детским домом, повозить мордой по асфальту за лишнее печенье. А потом подарить ту радость, когда тебя забирают оттуда. Но внутри подростка уже фарш из костей, внутренностей, души, обид… какую форму с этого лепить вообще? Ах, да. Не забыть наделить приёмных родителей высоким ЧСВ и отсутствием родительских инстинктов. Им всего лишь нужен был мальчик-кукла. Внешность подошла. Начинка? Нет! И понеслось по новой, вспарывая тупым ножом зажившие раны, рассекая рубцы. Побои дома, побои в школе, побои на улице. Попытки выжить и сохранить крохи нормальности. Едва удрать от укуренных педофилов, потеряв в бою только любимую футболку и веру в людей. Соскребать себя с асфальта каждый раз и с парапета каждую ночь. Спасала только музыка, но и её брали не спросив. Воровали тексты, били за биты до опухших пальцев. Унижали, втаптывали в грязь, а потом вываленными в этой самой грязи буквами кормили. Рэп со вкусом злости. Лирика пропитанная кровью. Текста — автоматная очередь, в слепой мечте размозжить головы тем, кто палки в колёса ставит. Надо бы беречь горло, голову и пальцы, но что-то не везёт. От сотрясений один плюс — жрать не тянет, а значит мелочь можно на тетради потратить. И писать, писать, писать… А потом отчего-то его заметили. Кота беспородного, хрипящего матерный текст. Намджун. Какая муха его чистого и опрятного укусила и за какое место? Ответа нет. Но это изменило жизнь Юнги. Сложно? Сложно — просто. Когда есть крыша над головой, заживают синяки, есть скудный ужин и даже завтрак. Когда ты становишься кому-то нужным, но главное, важна становится твоя музыка. А потом… потом случается он. Маленькое, шиложопое исчадие ада с оленьими глазками и триллионом комплексов. А по факту неземное существо, красивее которого нет. И Юнги впервые сам о ком-то заботится. Нелепо, уродски, коряво, но заботится. И этот крольчонок пугливый оттаял, пустил в свой мир и клетку закрыл. Всё! В домике! С детства известное всем стоп слово. И чёрт знает вообще какой покорёженной сказкой стало всё вокруг, но любовь в клетку ломая прутья проскользнула. Вспыхнула как одуванчик от спички, тлела, искрила. В душе Юнги на местах шрамов цветы проросли и это не страшнючая ханахаки. Ничего общего. Юнги не сдох от этого, потому что взаимно. И мир вдруг прекрасен, хоть и остался таким же дерьмом по факту. Но фортуна Мина презирает. Не даёт насладиться праздником жизни. На самый пик любви возводит, чтобы оттуда камнем вниз, в лепёшку. И уже не соскрести. Вина и вино. Этого на самом деле достаточно чтоб стать утопленником. Как выжил? Да никак. Не выжил. Даже тогда, когда за решетку не попал. Ну да, ну да. Чонгук выбежал из треклятой арки, во время дождя, на участке не освещаемой дороги, с расстояния меньшего чем тормозной путь машины, за рулем которой ехал Юнги. Это по фактам. А по-человечески? Каждый день смотреть мемберам в глаза? Видеть их слёзы. И не видеть осуждения. У Юнги лишь плечо в мясо. Забил хер на него, не до того было. Но это тело. Заживет, проходили. А в груди чёрная дыра масштабов вселенной. Отчего-то её отблеск в глазах селится и взгляд выдержать теперь никто не может. Да и плевать. Смотреть внутрь себя всегда интереснее. Там есть склеп с мертвым Юнги. Он там щенком побитым в ногах мертвого Чонгука свернулся. Сдох подле любимого. С ним ушёл. А оболочка Шуги карьеру строит, песни пишет, на гастроли ездит. Дышит. Помнит, как это делать. Воздух нашпигован гвоздями, но это приятно. Вдыхать боль, выдыхать безнадежность. Тащить себя за шкирку сквозь дни-вечера, а ночами оттаскивать от краёв крыш, чтобы не сигануть. Человек без мечты он же как птица без крыльев. Гадить может, а летать нет. Ну и разбиться без крыльев можно, особенно если живешь в общежитии с видом на город и душой с видом на Ад. И тут новый виток спирали и выпадает толи бонус, толи зеро. Чимин, который сейчас мажет солёную влагу по лицу, слушая про жизнь. И понеслась родная по ухабам. Зачем-то жить захотелось, дышать, улыбаться. Несчастное нутро корёжет, но стягивается в подобие однородной массы. Горбун из Нотр-Дама. «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…» Только в случае Юнги продавать нечего. Оттого и ночь получил на все карманные, без сдачи. Как будто могло быть иначе. Мину бы язык оторвать и съесть. Мину бы пальцы до локтя сгрызть, посмевшие этого ангела осквернить, обидеть. Не заслужил он… А Юнги повелся на зов плоти. Ведь каждую ночь с ним как билет назад, в уличные драки. Так же больно и запально. А он ещё и прижиматься во сне начал, в ухо сладко дышать. Только Юнги всё равно спать с ним без любви не должен был. Априори не должен. Это аксиома мать её! Не теорема требующая доказательств. Но с геометрией всегда были проблемы, вот и проебался. А теперь? Почему Ангел не уходит? Слёзы-алмазы роняет, смотрит с тёплом и болью, но без отвращения? Он точно Юнги видит перед собой? Сшитого из рваных, уродливых кусков, смердящего, тленного. Точно? — Я буду рядом, хён. Всегда. И что-то трещит по швам, расползается, рассыпается. Не может он сказать именно это. Юнги же всё рассказал… Сирота, приёмыш, дикарь. Любимого человека задавил. Весь на травмах, внутри и снаружи. Любимый, но не любящий. И всё равно: «я буду рядом, хён. Всегда.» С уважением. Будто Юнги своей корявой симпатией его душу не испачкал. Смешной он. Чимин этот. И очень ласковый. Тянется, тянется, а вытянуть не может. Потому что не репка он и тянется не к свету. И внучки с Жучкой нет на горизонте. Юнги так хочется полюбить. Но это страшно до панической атаки. Ведь всё чего касается Юнги гибнет. Неужели не видит этот светлый мальчик печати смерти прямо на лбу? Однако домой — вместе. Общага именно дом. А ещё на дом похож Чимин. Только на такой, какие Юнги только издали видел. Красивый, уютный, украшенный цветными фонариками, цветами в вычурных горшках, мягким ковром перед дверью и сочной лужайкой. Юнги от таких домов подальше держится, знает, что не про него они. А Чимин сам готов дверь распахнуть, ключи в ладошку вложить и предложить остаться. В общежитии вновь по разным комнатам. Сейчас обоим нужно уложить в голове разное. И Юнги грея в руке фантомный ключ недоумевает, почему Чимин его не заберёт. Но в тайне надеется, что останется с этом доме, носящем имя Пак Чимин. «Я буду рядом, хён. Всегда.» Хён. Всегда. Да.