М-м-м...
Бли-ин... прямо в глаза слепит... Потушите солнце... Мне так хорошо и тепло в одеялочке...
Зевок во весь рот, вытягиваясь всем телом. Знакомая каждому утренняя разморенность в нежных простынях обволакивала, держа в сладком плену полусна. — Мать моя женщина-а-а, — зевок превратил окончание фразы в животное подвывание. Продравши глаза, обнаружилось, что лежу я вовсе не на кровати, а валяюсь на линолеуме с постельным бельем в обнимку. Абсолютно несмешная ситуация. Сплошные вопросы. Какого чёрта?!! — Бля...-ха на ремешке! Поднятие с пола сопровождалось хрустом затекшего позвоночника. Шагнув к столу и стянув с угла стола мобильный не глядя, я поразминалась, только после нажала на кнопку блокировки. Экран зажегся приветственной заставкой с улыбающимся 2D-парнем. Челюсть, упав ниже колен, пробила пол и допадала до первого этажа. Я огляделась, выискивая взглядом фигуру дражайшего контрактора, но комната была пуста. Никогда, никогда моё лицо не выглядело настолько просветлённым на обыкновенной паре, строившейся на бубнеже, усиленной писанине до неразгинания кисти и преподше, непонятно каким образом цвёвшей и пахшей, когда все за рядами столов клевали носами в тетради. — Точно всё понятно? Больше останавливаться на этом не будем. В учебный период все мысли, все чувства и время концентрировались лишь на доске, словах или уравнениях, выводящихся мелом на коричневой поверхности. Ничего более не существовало. На стенах кабинета ограничивался мир. Необъятный, непроходимый, настолько гигантский, что мозг вскипал при попытке осознания его бескрайности. При попытке сравнения мира настоящего и мира собственного, где бы ни находился, округ тускнел от огорчения: ты резко ощущаешь себя не на своём месте. Округ блекнет, размывается, будто в камере происходит автоматический перефокус, и то, что для твоего мира выглядело запредельно важным, к миру настоящему не имеет никакого отношения. Ты, оставаясь единственным цветным силуэтом среди невзрачной массовки, любуешься видами из окна. Даже если тебя и окно разделяет четыре ряда, восемь шагов, десяток голов и несколько метров. Листва дуба, выросшего у здания универа, слегка пожелтела, туго затянутое небо предвещало дождливое двенадцатое сентября. Может, уйти отсюда? Я всё равно пока не настроена на обучение. Тревога. Словно сегодня тратится впустую. Радость вернуться в мыльный пузырь сошла на нет, уступив чему-то другому. Не было такого со времён десятого класса. Высокий женский голос отбился эхом: — Поговорим о другом понятии... — и тут же растворился в гуле, отойдя на задний план. Постепенно ко мне вернулись проблемы, которые отодвигались, как только что монолог преподавателя, назад. Денег нет. Ни копейки. Кроме тех, что на еду со стипендии, вычитывая средства гигиены и прочие вещи первой необходимости. Сегодня у меня попытаются отнять последние сбережения, которые перепали ещё от бабки – она просила купить на них квартиру в ипотеку и хотела наскребать мне на начальный взнос. Но родители нашли большую часть после её смерти и пропили. Въехала я с помощью бывшего парня тридцатого июля – он же оплатил, пусть родительскими средствами, жилье на месяц, затем на второй. В конце этого сроки истекут. Мне спустят с рук неделю, две задержки. Но хоть на миг задержав оплату, я начну вязнуть в долгах. И меня выгонят. Я спакую обратно два пакета вещей, выйду на улицу и останусь там до ночи. Я буду захлебываться в слезах, как маленький ребёнок, полтора часа дороги к родительскому дому и утру слёзы у самой двери. Будто побитая, облезлая дворняжка, буду молчать, выслушивая всё. Не стану уворачиваться ни от кулаков, ни от пощечин, ни от бутылок, даже если их руки вопьются в мою шею в порыве задушить. Нужно устроиться на подработку. Учиться днём, работать ночью. Может, подработку на утро. Если бы можно было прогуливать пары, я бы устроилась на три подработки сразу. А если прогуливать? Чересчур много пропусков, как итог: незнание материала, незачеты, бывай, стипендия и грамота. Остатки пары прошли словно мимо меня. Вряд ли стоит уходить со следующих двух, раз будущее покрыто мраком. На мне лежит ответственность не только за себя, но и за Лукаса... Лукас... Разве он не маг? В рассказе неоднократно упоминалось, что из него восхитительный фальшивомонетчик – создает из воздуха неотличимые от реальных денежки, вдобавок, не исчезающие через какой-то срок, как у других, слабых волшебников. Попросить Лукаса? А с чего бы ему мне помогать? Быть в долгу ещё и у человека, убившего меня? Выслушивать едкости ещё и от него? Я закрыла тетрадь, лежавшее на парте без разбора высыпала в основной отсек рюкзака и только было собралась встать, как стул не раздвинулся – чья-то рука прочно прижала его. — Почему не брала трубку? — рявкнул женоподобный голосок Марата мне в ухо. Я не оборачивалась. — Почему ты приехала? Что, соскучилась? Или решила помочь? Раскаялась за своё поведение? Как ты осмелела, стоило съехать, так сразу - полная независимость! Но ты разве не помнишь, почему ты решила съехать и с кем? — Мы учимся в одном универе, если ты не забыл. Убери руки, — спокойно отрезала я, сжимая челюсть до игры желваков на скулах. — Убрать руки? Я имею право трогать собственность университета! — брызжа слюной, визжал он и преградил путь к проходу, сделав невозможным отвод взгляда – я не поднимала глаз, пялясь на узкие бедра, обтянутые джинсами. — Давай не будем начинать. Ты обижаешься на меня ни за что... Что?.. Подняв голову, беглым взглядом я обвела широкий кабинет и столкнулась с глазами одногруппников, будто в зрительском зале наблюдавшими за тем, как Марат отчитывает меня, словно недоразвитую идиотку, и прилюдно объявляет, за чей счет живу и почему позволяю замешивать себя в грязь. Сукин сын. — Не позорься. Знаешь, после смерти твои наезды смотрятся жалко. Оправдания тем более, не только твои – свои тоже. — Что?!! — разорался до невменяемой истерики Марат, вываливая всё то же, но теперь – матом, не отрывая от моего побледневшего от ярости лица сумасшедших глаз. Терпеть то, что он говорил, мне не хотелось. — Это всё? Отойди. У него есть ключи. Он наверняка продолжит беседу дома, нужно вырваться раньше, чтобы перепрятать имущество и приготовится к развязке конфликта. — Ты! Слепая и упертая, не видишь ничего кроме того, что там себе напридумывала! Я говорил тебе и снова повторю: ... — Только что я увидела достаточно, — я повышаю голос, со всей дури вставляю в руку, сжавшую спинку стула, стержень пишущей ручки и свободной ладонью отталкиваю возопившего с новыми силами в сторону. — Пошёл вон. Мерзко дышать с тобой одним воздухом. Как же мне нравятся оскорбления книжного Лукаса. Гений высокомерия! Асс унижения! Мастер сохранения достоинства! Как бы не ненавидела и не презирала психически поехавшего персонажа, есть то, в чём правда стоит поучиться даже у него. — Что ты себе позволяешь?! — неслось вслед. Попрощавшись с преподшей, я негромко хлопнула дверью, оставляя за ней стаи одногруппников, свернувших шею в оглядке, и Марата, бившегося в припадках то от боли, то от ненависти ко мне. Топтание под пожарной лестницей было обусловлено нерадостными раздумьями. Домой или на пары? — Чуть не просмотрел представление. — Господи! — лямка рюкзака едва не выронилась с испуга. Словно смахнув мантию-невидимку, из темноты материализовалась фигура недавно упомянутого Лукаса. Одежда из распотрошенного маратовского пакета роскошно сидела на подтянутом сложении мага: дорогие слимы с цепью подчеркнули длину стройных ног, свободная чёрная рубашка дополнила, а уравновесил модный светлый принт и белые кроссовки. Супер. Вспомни про говно, вот, всплыло оно... Стоп. Он слышал, что я назвала его мастером, ассом и прочими отвратительными словами?! — Ты здесь что забыл... Кх, по какому вопросу? Не превращай наши деловые отношения в плохо прописанный фанфик! — Пришел напомнить о твоих обязанностях. Найди ублюдка, сперевшего мою вещь, — а. И всё? И ради этого явился? Чмо. — Сам не отыщешь? Хорошо, смотри, — я набрала зазубренный номер в журнале вызовов, включила громкую связь и показала жестом заткнуться. — Алло? Здравствуйте, Владимир Владимирович Дощицин, к вам обратилась старая знакомая по личному вопросу. — Алло? Кто это? Я не помню вас, — прогудело из динамика. — Зато я вас помню. Послушайте, я знаю, где скрывается убийца и хочу кое-что рассказать. Приезжайте в пять часов в... парк у проспекта Мира. Ждите у ямы, где ведутся работы. Убийца – мой кровный брат. И быстро повесила трубку. — Всё. Володя клюнет на удочку. Было бы классно натолкнуть ментов на повторную засаду, а потом шантажировать главного исполнителя записью. Это же он воришка, правильно? — почти так же по-злодейски заулыбалась я. — Но мы поступим гораздо проще. Подняв брови, контрактор криво ухмылялся, пока я расписывала последовательный план, и спустя короткую перепалку согласился и на создание пистолета, и на полную маскировку нам обоим. Разговор о коварных замыслах против общего врага, – состоящих, в основном, из моих коварств, – продлился минут пять, а взглянув на часы, стало ясно, что все десять. Не пойти на пары..? Мои молчаливые терзания были заметны: стояла, поджав губы, как заблудший призрак и переминалась с ноги на ногу. Прежде, чем маг удосужит меня надменным взглядом или колкой фразочкой, я накинула рюкзак на левое плечо. — Будь сегодня дома. — У меня других дел нет? — огрызнулся на искреннюю просьбу тот, скрещивая руки на груди. Ответом послужило выражение моего лица. — У меня есть основания этого просить. Теперь известно, что я способна на убийство.***
Жалобы на то, что задуманное приняло радикальный поворот или на то, что маршрут отклонился от курса, бывают, как считают люди, при крайнем невезении. Выступаю против: иногда крайнее невезение доказывается тем, что события разворачиваются как раз так, как ты себе это представлял. Впрочем, однажды этот разговор случился бы. Случился бы в один прекрасный день. Может быть случился бы. Мы не всегда были злыми. Он не всегда... поступал грязно. Я не всегда проклинала его – напротив, смотрела порой с обожанием. Зарождаясь, наши отношения походили на волшебную сказку, вселившую веру не только в то, что с помощью них ужасные вещи настоящего превратятся в ужасные вещи прошедшего. В какую-то минуту, лежа в его объятиях, я поверила, что нахожусь в объятиях ближайшего человека, единственного, кому не наплевать. Поела? Попила? Заболела? Ударилась? Обидел кто-нибудь? – я таяла, стоило спросить, что со мной. Мне никогда никто не говорил то, что говорил он.«Если тебя хоть пальцем тронут – звони, сразу к тебе приеду»
«У тебя точно всё в порядке?»
«Хватит денег на проезд?»
«Я в магазине, тебе что-то купить?»
«Какие цветы любишь? Да ни к чему я, не уходи от ответа!»
«С днём рождения, моя любимая Саня».
«Ты мне нравишься»
«Люблю тебя».
Не делал то, что делал он.«Держи, заехал в маркет по дороге»
«Ты жаловалась на боли, вот анальгин»
«Может, поедешь в больницу?»
«Слушай, давай съедемся?»
«Я оплачу на первых порах. Зверь я что ли, не понимаю?»
«Поженимся когда-нибудь?»
Каким-то образом привязалась. А затем стала получать всё меньше тепла.«Слушай, давай потом?»
«Нет, я занят на этой неделе».
«Что? Ну, съешь таблетки, у тебя вроде остались... А, нет? Сходи купи»
«Зачем мне приезжать? Тебе привет от Валика.... Ну, всё, помехи, шумно, пока, не жди ночью»
«Блин, как ты могла не сдать? Ну, бывает... Ладненько, всё отлично, но мне пора. Вообще-то, я тут целых два дня отсиживаюсь, а у меня дел по горло»
«Да ладно, перестань, все мы люди занятые... Можешь сходить с нами, но тебе ж с пацанами уже неинтересно»
«Я не уважаю тебя? Ты не уважаешь меня! Моё личное пространство и моё право гулять, когда хочу, где захочу и с кем захочу!»
«Я взял деньги, потому что ты должна отдыхать. Выпей банку пива, расслабься. Нет? Ладно, фиг с тобой, мне больше достанется».
«Я понимаю, что у тебя завтра важная сдача, но я хочу посмотреть сейчас кино. Я же не мешаю тебе, когда ты громко слушаешь музыку?»
«Когда ты стала такой мелочной и невыносимой?»
Тепло перерастало в желчь.«У него просто плохое настроение».
«Мой прокол, не стоило его трогать».
«Наверное, он прав, я виновата».
«Он стал меньше мне доверять, потому что я действительно не заслуживаю этого».
«Как же я его ненавижу. А за что? Он же ничего не сделал. Не бил, почти не кричал, наоборот, заботился по мере сил и возможностей. Не понимаю, почему так дерьмово. Будто кошки в тапки насрали. Наверное, это действительно я. Выдумываю проблемы из ничего, начинаю верить в свои выдумки, учиняю скандал, а потом оказывается, что ничего такого не было. Я выставляю себя импульсивной тупицей. Надо постараться стать терпеливее».
«Он не понимает, что это причиняет мне боль».«...а может, не хочет понимать?..»
Что натолкнуло на то, чтобы наконец прислушаться к непрекращающимся тревожным звоночкам, из-за звона которых я перестала слышать биение сердца? Что вообще включило их, если меня никто никогда не любил? Я не была в состоянии отличить насилие от любви, заботу от желания контролировать, своё мнение от чужого, выдаваемого за своё. Когда произошел перелом? Пытаясь отыскать точку соприкосновения, не нахожу ничего. Сколько бы манхв не читала, они ни разу не влияли на фундамент моего представления о человеческой взаимосвязи – лишь поверхностно проскальзывали по крыше, выветриваясь на следующий день. Крик подсознания исходил из сна, в котором проецировались здоровые отношения? Неидеальные, проблемные, не менее сложные, но шедшие из сердца, а не из стремления завладеть, чтобы самолично уничтожить? Звук проворачивания замочной скважины донесся из прихожей. Хлопок дверью, тяжелые шаги, вспыхнувший свет. Последовательное сбрасывание кед, тихий разговор с самим собой. Разговоры с самим собой были привычкой, передавшейся от меня: стоя у плиты, ковыряясь за подготовкой к сессиям или читая комиксы, я высказывалась вслух, вела долгие беседы и спорила, искусно имитируя двух собеседников с радикально расходящимися мнениями. Марат только смеялся. Ослепительно улыбался. Белозубо. Он часто слышал от других вопрос: «будешь когда-то участвовать в рекламе зубной пасты?». Особенно от девушек. — И как это называется? — громко спросил Марат, разрезая появлением тишину. Парень напротив, смотрящий на меня сверху вниз, ничего общего не имел с парнем, готовым примчаться по первому звонку, чтобы помочь. — Объясни, что это за номер был сегодня. Я дышала ровно. От синтетической футболки кожа зудела. Спортивные штаны на резинке впивались в живот, купленные на размер меньше по субботней скидке. — Мы расстаемся. Деньги за оплату квартиры верну через время. Твои вещи вон там, у тумбы с обувью около двери, в пакете. Это моё окончательное решение. Уходи. Как и ожидалось, не поверил: — Ты это серьёзно? — Абсолютно, — без тени улыбки подняла я глаза. — У нас не было любви. — И это после всего, что я для тебя сделал?! После кафешек, цветочков, отдыхов, подарочков? Мы даже сексом ни разу не занимались! Что, доила меня, да, развела, как дебила?! Строишь из себя жертву! Я столько в тебя вложил! — Я сказала: уходи. Даже не смей поднимать на меня руку. Ты же не хочешь нормально разговаривать? Но крик не прекращался. Знакомая вибрация стен, привычная боль в ушах, инстинктивный страх, съеживающий сплетение. Зная, что крик с раннего детства пугает меня, Марат кричит так громко, что закладывает перепонки. Если бы не "вчера", то этот скандал сглотнулся бы, как предыдущие? — Куда ты такая пойдешь без меня? Я принимаю тебя такой, какая ты есть! Ты жрешь за мой счёт, спишь за мой счёт и учишься за мой счёт! Не вставая с постели, — закоченели от напряжения ноги, — я поморщилась. Выгнать вручную вряд ли смогла бы, оставалось ждать, когда в легких бывшего возлюбленного иссякнет воздух. — Уходи уже быстрее. Марат, вопреки миролюбивой просьбе, неотвратимо двинулся на меня, быстро, настойчиво, как разъяренный бык на красную тряпку. Поджилки затряслись. В кровь примешался адреналин. Загнанность в угол, неспособность сдвинуться. Воспоминания. Воспоминания. Крик. Фигура больше моей. Тяжелый замах. Надвигается и надвигается. Ужас. Страшно. Мне страшно. Не хочу. Не бейте. Не бейте. Пожалуйста, пожалуйста, не бейте. Не бейте. Не трогайте. Не трогайте меня. Не прикасайтесь. Не прикасайся. Не подходи. Остановись. Остановись. Не подходи. Не подходи, не подходи... Я закрыла голову руками, ожидая удара. — Ты собиралась дать себя ударить? Узнав по голосу Лукаса, стало откровенно дурно. — Где Марат? — я сдавленно прошептала не своими интонациями, не поднимая головы от стыда и остатков ужаса. Смысл ежиться, сжиматься клубком и тихо умолять пропал – маг стоял рядом, а значит, можно не прятаться. — А, эта псина... — кажется, контрактор недобро улыбался. — Вышла погулять. — С чего вдруг ты так любезен, что отправил его в путешествие..? — бормотала я, разгинаясь из нелепой сгорбленной позы и неловко пряча руки за спину. — Ненавидишь собачий лай? Выпрямляясь, случайно удалось зацепиться за выражение Лукаса до того, как он повернулся: алые глазища жутко мерцали, а веки, впервые на моей памяти, застыли широко распахнутыми, словно у дикого кота в припадке бешенства. — Ты от него тоже не в восторге, так какого позволяешь всякой челяди пачкать собой пол? Надо же, сколько ядовитого недовольства... Не поняла, а с какой стати ему в принципе интересно, какого, что и кому там позволяет одноклеточное? Может, конечно, для него я поднялась в развитии до самостоятельного организма, мухи или комара, но это не отменяет того, что мой надменный убийца только что проявил подозрительный интерес. — Пол всё равно не мой, знаешь ли, — потяну шею, разомну позвоночник и руки, сделаю вид, что расслабилась. Как же будет унизительно, заметь контрактор, как на самом деле от переизбытка нервов не попадает зуб о зуб... По какой причине психопат с сухарём вместо души занервничал? Часом не является он плохо написанной фанатской версией Лукаса, вывалившейся из фанфика? Было бы чудесно: обычно фанаты романтизируют героев. Эх, мечты-мечты... — Эта «челядь» оплатила жилье и подарила мне то, в чём я сижу. Пока не выплачу долг, Марат будет заявляться в любое время и набрасываться с кулаками. Так что, ничего не сделать. — Удивлён, что с таким подходом ты дожила до сегодняшнего дня, — завёл было шарманку асс унижений, но был перебит: — Я убила его. Когда он говорил это в первый раз, я убила его сковородой, на которой этим вечером пожарила макароны. Не вижу смысла убивать снова или выяснять отношения. Такие, как Марат, не понимают слов и тупо бьют, если их что-то не устраивает. А ударить в ответ я могу лишь насмерть. Поэтому завтра схожу на собеседование, чтобы заработать денег и врезать новые замки, — я поднялась, отряхивая по привычке свитер. — Спасибо за содействие. Просить намеренно ни о чём, не связанном с контрактом не буду. Не хочу быть в долгу ещё и у тебя. — Мне плевать на твои просьбы. — Вот и чудно. Через час выходим на встречу. Уже насыпая поесть в миловидную тарелку в ромашку, на кухне я не сдержала издевательства: — Но все-таки, не могу поверить, что суха-... свол-... сущ-... бляха на ремешке... человек, вроде Лукаса, почтил своим императорским вниманием зудевшую над ухом мошкару, вроде меня. Неужели это намёк на расправу? Он планирует моё убийство? Или попросит расплатиться моей жалкой мошкариной душонкой? Циничная свинья! ОЙ. Сказала слишком громко. Слышно в коридоре! А это... шорох, что ли? Не послышалось? Шорох из коридора! Он слышал?! Слышал? — Вот чёрт. О чём можно поговорить? Ага. Точно. Ужасный период жизни кончен. Пора искать методы вхождения в осознанный сон... Как мой муженёк? Скучает, наверно. Бьёт посуду. Нет, безмолвно страдает. Так романтичнее, ха-ха. Хочу увидеться. Подсознание, ты гениально! Решено. Буду до конца жизни любить выдумку. Правильно говорил муженёк: кто может быть лучше него? Да никто. Никто.— Нашёл?