В кухне горел оранжевый, раздражавший зрение свет, а за стеклами, находившимися в старых деревянных рамах, постукивал дождь. Сплошной монотонный серый, низко нависший над верхушками многоэтажек, по-осеннему угнетал. Настроение купить петлю да повеситься. Большинству в подобные дни до безобразия тоскливо, словно запертым в спичечных коробках жукам.
По утрам сыро спросонья: продрагиваешь до костей даже в одежде. Потом мерзнешь, ожидая маршрутку, потом окатываешься ледяной волной ветра в метро, и в итоге трусишься, клацая зубами, в универе, сидя неподвижно, или в макдаке, в тонкой униформе, или на улице, в дурацком фартуке, с протянутой заледеневшей рукой, намертво сцепившей рекламную брошюру.
— Эти три дня у тебя выходные.
— С какой стати? — тоном «да неужели?» ответила я Лукасу, бросившему на дырявую клеенку, постеленную на шероховатую поверхность стола, белый магазинный пакет с эмблемой маркета. — Это что? На что купил?
Диалог, вскрывший, что магу известно о прошлой жизни Атанасии, сподвиг тем вечером заварить чай, – правда, второй пакетик в треснутом хозяйском бокале, ведь кроме моей кружки в доме ничего не было, – и просто насладиться моментом, как бы тяжело ни было наслаждаться уединением с заклятым врагом.
С той поры волшебник проявлял
(подозрительную) поразительную снисходительность, что порой откровенно пугало. Пришлось тешиться гипотезой, что это дурацкая шутка фанфикописателя, зашедшая слишком далеко, ибо других вариантов выдумать не получалось. Мне же проще: если этот Лукас прописан «пальцами» фаната, то можно расслабиться – как только одержимый отыщет возлюбленную, у него выветрюсь из головы и я, и «вшивый мирок».
Выглядывала пачечка. Я не успела рассмотреть её, как внезапно по щелчку мага материализовался новый пакетище, вдвое больше соседнего, и плюхнулся на пол. Из него высовывалась рукоять. Господи...
— Это...
мне? — заглянув, с придыханием я осторожно схватилась за рукоятку и потянула, вынимая на свет Божий блестящую сковороду. Легкая, обмотанная целофаном, с антипригарным дном. КЛА-А-АСС! Это
правда мне? Правда-правда? А там что?.. Там, там набор для выпечки! НАБОР! ДЛЯ! ВЫПЕЧКИ! И еда! Пища! Еда! Пища! Мясо! Мясо-о-о!
— На, только заткнись уже, иначе вручную зашью рот.
— Бляха на ремешке! Сахар, десяток яиц, молоко, подсолнечное масло, мешок муки... Рукавица! Ты учел даже мелкие детали! Не знала, что ты настолько внимательный!
С пятницы преследовало неудержимое желание пожирать, а всему виной пряный запах выпечки из открывшейся у метро пекарни. До сей поры, так или иначе, я грустила отсутствию денег, форм для запекания и банальной рукавицы, которую заменяли тряпки или подручная ткань.
— Нихрена себе сказал я себе! Лукас, спасибо! Ты чудо! — искренне поблагодарила я, чувствуя, как защипало в носу от неподдельного счастья. Он купил всё для удовлетворения моих маловажных потребностей? Было не влом?!
— Я всего-то скинул на тебя грязную работу. В нашем мире за готовку отвечала прислуга. Давай-давай, поживее.
Осмыслив неосмысливаемое, я взглянула на Лукаса, как на посланника Господнего – с промелькнувшим благоговейным трепетом.
— Картонка, — пересилив желание похвалить, я, прищурившись, фыркнула. — Не удивлюсь, если ты просто криворукий. Растут руки из задницы, вот и спихиваешь работу на других. Садись... Ох, блин, какие же крутые вещи! Просто супер... Приготовлю только из-за них!
Констатировать очевидное было по-началу боязно. Разница в росте
(в возрасте) действовала подавляюще на мою наглость, но напоминание о контракте полностью уничтожило границы дозволенного. Я не стеснялась ни хохотать, читая манхву, ни болтать с собой при макароноварении, ни красочно описывать всё, что думаю о средневековой иерархии, как и, в целом, о мире волшебника, как о книжном. А едкие уколы, издевки и невыносимые оскорбления пропускались мимо ушей.
Это не означало, что контроль полностью потерян, однако вести себя я стала раскованнее. На моей стороне сила договора! Высокомерное чудовище не способно ни на что, кроме подборки непечатных выражений, пропускаемых с таким скучающим лицом, что скрипнуть челюстью охота. Пуп земли хренов. Атанасия из новеллы, каким образом вы поженитесь и родите двоих детей? Ты что, сдурела? Мазохистка! Нет, он не купит моё одобрение новенькими вещичками!
— Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе, — тихонечко захихикала я, замешивая тесто в неглубокой тарелке и перебирая персонажей до боли похожих на Лукаса. Дед-великий-маг из манхвы «Невеста герцога по контракту» и то поприятнее, чем этот.
— Если тебя не могу убить я, это не означает, что тебя не может убить кто-нибудь другой, — показательная невинность скрывала двойной подтекст. Стоя спиной к контрактору, показалось, что сейчас в неё вонзится «чей-нибудь другой» клинок. Ах ты... Наймешь киллера? Сволочь канцелярская, создал лазейку, чтобы любой момент пригрозить?! Ублю-юдок... Я только-только стала тебя уважать!
— Такова наша природа, люди хрупки и глупы, а жизнь их быстротечна, — отнесёмся к вопросу по-философски. Я замешивала голыми руками, изрядно измазавшись в липком тесте. — Слушай, убив меня – облегчишь страдания. Оно тебе надо? Не усложняй сложное. Глянь, в толчке даже рулона бумаги нет. Натуральное мучение.
— Для страдающего у тебя многовато жизнерадостности, не находишь?
Заготовка отправилась в холодильник. Взглянув на решеточные полки, – на которых не стояло ничего, кроме тарелки с тестом, – я, постаравшись не испустить тяжелый вздох, мягко захлопнула дверцу и улыбнулась.
— С радостью страдать веселее. И вообще, сегодня особенный день. У меня собственные формы и сковородка. Мне никто не дарил... — в дверь постучали.
— Кого черти принесли? — полотенце в разводах полетело на стул, я пошла было в прихожую, как притормозила обратиться к Лукасу: — Тебя тут нет, понял? Сиди тихо, жди печенек.
Воспримем молчание за знак согласия.
— Кто посмел нарушить мой покой? — для комичного эффекта добавилось строгих офицерских ноток. Дверь, выдержавшая десятки спин пьяных, по ошибке путавших её с соседской, мужественно выдержала и стук, как выяснилось, кулака Марата.
— Саша, впусти, надо поговорить...
— Пока, — я захлопнула внешнюю дверь, как только услышала полуженский звонкий голосок. — Фу, мерзость...
Стук усилился.
— Я промок до нитки, у тебя мои вещи, пожалуйста, открой! Саша, открой, ну пожалуйста! Я очень хочу поговорить. Я хочу извиниться! Мы всё равно встретимся в универе, мы все равно поговорим!
Воображение красочно изобразило Марата, орущего на ухо все перерывы в универе, всю дорогу домой и всё свободное время. Доставучий человек, повязанный со мной нездоровыми отношениями.
— Я хочу разобраться! Извиниться! Пожалуйста, я хочу тебя увидеть! Я тебя чуть не ударил! Как ты себя чувствуешь?
Я прислонилась к двери. Врёт. Может, он действительно был добр, а я правда не уважала личное пространство: отвлекала от ритма жизни, как собачонка лезла к хозяину в поисках любви да ласки, вот и получила, что заслужила? Может, стоило давать больше свободы... А к чёрту!
Открыть придется, но... если снова... послушаю шепот, шелестевший, что я ничего не значу? Только-только на сердце легло умиротворение, словно человеку, очнувшемуся в тихой, размеренной реальности от непрекращавшегося кошмара.
А сейчас он, прикидываясь сладким сновидением, просачивается в сознание, в неприкосновенную реальность, обволакивает соблазнительными речами и внушает прежнюю неуверенность, как демоны из поэм эпохи Ренессанса.
Что-ж, столкнемся с трудностью лоб в лоб, ещё раз, уже на равных, без третьего лишнего.
Я сбегала за маратовским пакетом, вернулась, щелкнула замком и рывком распахнула дверь.
— Будешь донимать, — свобода, с которой твёрдый тон вырос в громкости, отбиваясь от стен тамбура эхом, захватила. Высокий, дрожащий осиновым листом, со стекающей лужей воды под ногами, Марат встретился со мной просительным взглядом, умоляющим впустить. — Накатаю заяву за преследование. Хочешь знать причину? Ты мне
надоел.
— Что? — выпучил красивенькие глазки Марат, трясясь от холода.
— Мне
надоел ты и всё, что с тобой связано, — брезгливо поморщилась я, содрогнувшись в глубине души от невероятной смелости. — Долг выплачу рассрочкой, замки уже сменила. Спасибо за то, что ты сделал для меня. В универе делай вид, что мы не знакомы, тебе же лучше, — и, поставив пакет, хотела уйти, как Марат схватил меня рукой.
Он убрал вторую из-за спины, чтобы протянуть громадный букет алых роз, пышных, раскидистых, пахших свежестью и мокрой листвой. Чёрное пальто последнего писка, чудные беленькие кроссовки... На худощавом, подтянутом теле одежда смотрелась будто на манекене.
— Ты в моей кофте? — с порога завел шарманку тот, зная, насколько мерзко донашивать обноски за неимением альтернатив. Но, осекшись, виновато всучил букетище: — Держи. Пожалуйста, извини за всё, что я сделал.
— Ты хотел что-то забрать? Забирай. И цветы забери, у меня нет вазы.
Марат перешагнул прихожую. Неторопливо, с раздражающей внимательностью, парень прошелся, как старый дед по парку, что-то выискивая в прихожей. Доведенная до белого каления нарочной медлительностью, я неосознанно защелкала фалангами пальцев, выплескивая негатив.
— А, вот, вспомнил... Принеси со шкафа рубашонку, голубая которая.
А хотела оставить на память о былых временах.
Помню, в такой же грустный и тоскливый осенний денёк мы встретились у него. Я плакала, потому что не могла подняться в оценках и не понимала ровным счётом ничего, а Марат, открыв, шкаф-купе, выложил из него на диван выглаженную рубашку.
Знал, что мне нравился офисный стиль, знал о зависти девушкам, получавшим в подарки мужские вещи размерами больше.
— Это моя рубашка.
— Я её дал, но забрать назад не могу?
— Ты настолько мелочный, что отберешь последнее? — поражаюсь алчности этого человека. — Она уже в пакете.
Громоздкий букет еле выходило держать в руках. Неожиданно Марат замолчал, позволив нависнуть неловкой тишине.
— Прости.
— Ты даже не понимаешь, за что извиняешься, — откуда покладистость, что случилось? Его что, похищали инопланетяне? — Спасибо. Уходи.
Бывший вот-вот хотел что-то сказать, но замер, остановившись на слоге «а». Смотрел он явно не на меня, а куда-то назад, потому я спешно обернулась, предчувствуя неладное...
— А, кудрявая псина.
Меня перекосило. Моё выражение вытянулось. Просила не высовываться, какого?!! Какого чёрта ты так сексуально прислонился плечом к дверному косяку? Ты, убийца-кровопийца, а ну прекрати вести себя без веских причин как альфа-самец! Это не аргументированно! Господи, из какого фанфика ты выбежал? А? А? НЕТ! Остановись! ОСТАНОВИСЬ! ГЛАЗА! МОИ ГЛАЗА! Слепит... ярко... слишком... осплепительно...
Я скосилась на незваного гостя не без любопытства. Гость потерял дар речи, побледнев за считанные секунды. Великий маг перевел внимание на нас, взглянув, как привыкший к пентхаусу богач на трущобы: надменно, с омерзением.
— Т-ты... в каких вы отношениях? Он твой парень?.. — охрипнув, обратился Марат, съеживаясь у двери испуганным кролём перед борзым, матёрым волчищем. Не зря в новелле фанатки дали Лукасу прозвище «чёрный волк-одиночка»! Как сразу холодком повеяло...
По обыкновению истеричный, мнящий себя крутым парень посерел, я вместе с ним, но от изумления.
Волнистые кудри, потемневшие от влаги, прилипли ко лбу. По вискам забежали новые капли, то ли дождевые, то ли капли пота, вызванные одним лишь появлением в моём доме мужчины. Неужто всерьёз подумал, что «волк-одиночка» – «причина» его напастей?
— Шмотку забрал? Вот и чудно, на выход! — с трудом вернув способность говорить, я рассмеялась. Снимаю обвинения. Отвратительный хозяин волшебной Башни – душка. Не хочу узнавать, что между ними произошло, но раз "псина" живая и со всеми конечностями – значит, всё нормально.
После моих слов Лукас пронзил испепеляющими, правда, замаскированными другим цветом, глазищами одного Марата, визуально уменьшившегося в размерах. Что? Лоб в сто семьдесят сантиметров словно сравнялся с моим метром с кепкой? Ого, а что с ногами, точнее, с коленами? Они что... трясутся? Мнется-мнется бывший, никак шаг не сделает... Захватывающее зрелище! Никогда такого не видела!
— Я не люблю повторяться, — неохотно начал Лукас, не сводя фирменного ледяного взгляда с Марата. Несчастного пробрало и Марат завёлся, пускаясь в унизительные извинения:
— Пожалуйста, прости, я совершил ужасную ошибку, я виноват, я никогда больше...
Когда дверь захлопнулась, самообладание дало трещину:
— Это что было?
Контрактор сделал вид, что оглох, и лениво ушлепал обратно в кухню. Эй-эй-эй, стоять! Что, больше ничего не скажешь?
— Мне тут идея пришла, — хорошо, время печенек, забудем про сутулых кудрявых собак. — Поспорим на желание. Я выиграю, если окажусь магом и узнаю вбивцу Володи.
— Нет, — подперев ладонью подбородок, кинул Лукас с пропавшим настроением. Рассеянный взгляд устремился в сторону окна. Снова задумался?.. Тц, расселся на казённом стуле, как на собственном. Выбрал лучший, со спинкой и обивкой на сидушке! Что, чёрт возьми, с тобой не так? У тебя нет раздвоения личности? То издеваешься, то творишь не пойми что... Как это понимать? Я тебе что, подружка? Как бы отреагировала его горячо любимая Ати, хм?
— А если вдруг узнаю, где украденная Володей вещица?
— Валяй, — безразлично отвернувшись, маг надолго замолчал.
Села на кровать я тяжело, чувствуя себя вымученнее обычного. Рюкзак был скинут ближе к подушке, из небольшого кармашка ладонь, расстегнув молнию, извлекла карточную колоду в трухлявой упаковочке с протертой иллюстрацией.
Нос обжигает, отзываясь пульсацией по всему черепу. Чёрт, кровь не останавливается... заляпала единственную куртейку! Мне никогда не застирать руками в соде тёмно-алые кроплёные разводы на груди... Урод... Урод.
— Ац!.. — ощущение, что нос разбух, а из него, как из сломанного крана, хлестает струями вода, усиливалось. Туалетная бумага, засунутая в нос, давно намокла. Я с грустью вспомнила, что бумагу никто не покупал, аптечки нет, кроме анальгина, парочки антибиотиков и зеленки, а в холодильнике даже мышиного трупа не сыскать. А, ну, печенье доесть? Не важно, много питаться вредно.
Никаких оснований полагать, что во мне дремлет провидица, но что-то подсказывало, что беготня в учениках у бабки не могла пройти даром. Хотя, смерть свою все-таки я не предсказала, поэтому надежды тщетны.
Поменяв местами затекшие ноги, я вновь их скрестила, поморщилась, поправляя воткнутые в ноздри клочки, и стала активно мешать карты. Где Лукас? Вроде никуда не уходил...
— О, привет, — впервые поздоровалась с ним, как с нормальным человеком... Лукас остановился на пороге, излучая красоту. Где инопрешеленец достал симпатичную одежку? Бог мой, как сидит! Сдать, что-ли, его в рабство шоу-бизнесу?
Маг, похоже, не умел читать мысли, – что несказанно радовало, – ибо обратил своё превосходительское внимание на мою подбитую физиономию, светящуюся от странного оптимизма.
— Кто разукрасил? — с насмешкой поинтересовался асс унижений.
— А... — вздрагивая от неприятных воспоминаний, я как можно естественнее перевела тему: — это было неизбежно. Не это главное. Сейчас попробую пробудить внутреннюю ведьму. Если последую инструкциям, всё пройдет как по маслу.
— В тебе маны не больше, чем у таракана, того и меньше.
— Как печенье? Погорельцы, конечно, но первый блин комом.
— Сойдет.
Я разложила четыре ряда карт, запрограммировав сознание на глубокую концентрацию. Выходить целенаправленно на тончайшую грань материального и потустороннего, по рассказам бабули, не обязательно.
В основе всего лежит
вера. Искренняя, ничем не перебиваемая
вера в то, что делаешь. В то, что существует нечто ещё помимо того, что тебе дано видеть.
После
веры – мотив и личные эмоции.
Не верю в религиозную чушь. Но, кто знает, люди и в петли временные не верят, а они есть.
— Тихо.
Пожалуйста.
Я прикрыла глаза.
Мне очень нужна помощь. Не понимаю, у кого просить: у высших сил, у Господа или у скрытых в себе суперспособностей, но помощь необходима. Кто бы не слышал меня, Вселенная или придуманный мной Бог, ставший настоящим, прошу, позвольте найти человека.
Мои мотивы – эгоизм и порочный интерес. Грешна, того не скрываю. Возможно, атом сочувствия к убийце и море сопереживания его возлюбленной. Если не ради меня, то ради Атанасии де Эльджео Обелии, принцессы Империи.
Я
должна найти её. Хотя бы вещь, которую украли у Лукаса.
Я глубоко вдохнула, потянулась, ухватила за угол и взглянула на перевернутую карту.
— Двое мужчин, высокий и низкий. Вижу...
Образы подводными камнями всплывают в воображении.
Обрывистость быстрых видений заставляла судорожно глотать воздух, пульс предобморочно участился, сознание задрожало, замигало, зазвенело, как глохший перед грозой телеканал.
...Незнакомый деревянный интерьер, мягкие, громоздкие кресла и шлифованная мебель.
В кабинете горел торшер, в ночной темноте выделяя двоих: мужчину и черноволосого парня.
Откровенное наблюдение за парнем, оказавшимся Лукасом, откуда-то сверху, камерой наблюдения, притаившимся под мантией-невидимкой Гарри Поттером или безликим регистратором всего на мгновение, ошарашило.
Жестокая складка меж бровей мага, приближавшегося от двери к столу, около которого мрачно сжимал кулак Владимир Владимирович Дощицин. Его маленькие, глубоко посаженные глаза будто смеялись, как бы говоря, что исход ожидаем.
Беззвучно открывшийся рот хозяина Чёрной Башни сопровождался недовольством на лице, он бросил что-то грубое, от чего Дощицин нахмурился, отвечая коротко.
Мужчина потянул руку к одной из верхних полок, плавно выдвинул, нашарил нечто на дне...
Дрожь, мигание, угасание картинки, наслоение на неё следующей:
...Лукас, озаряемый голубоватым лунным свечением, стоял на самом краю крыши, устремив взгляд на небосвод, степенно затягиваемый грозовыми облаками.
Радужки отливали рубиновым блеском. Сливавшаяся с округом водолазка трепалась от порыва штормового ветра. Сердце предательски защемило.
Он опустил голову, чтобы посмотреть на то, что окажется в медленно разжимающейся ладони.
— Что же делать?..
Что... куда я лечу?.. стойте, нет!
Как в дурном сне, я обрушилась вниз, инстинктивно ухватываясь рукой за очертание уменьшающейся фигуры.
Чьё-то отражение...
Это сновидение? Что происходит?
Почему мороз пробегает по коже? Ничего не чувствую...
Напольное псише в полный рост? Овальное зеркало с витиеватым декором эпохи барокко. Переплетение выгравированных листьев изысканно обрамляло, подобно королевской тиаре, словно настоящее золото посвёркивая на свету.
Лучи солнца высветляли белоснежное лицо.
Два топаза? Сияют, точно топазы... Нет, это зрачки в огромных глазах, распахнутых от испуга.
— Кто я?
Нежный, сиплый голос влился в отрешенную тишину.
Локоны объемно рассыпались по детским плечам. Волнистые, мягкие, будто сошедшие с упаковки краски для волос.
Пшенично-насыщенный цвет. Невероятный цвет.
Волшебно лоснящиеся пряди растрёпано закрывали брови, касаясь концами ресниц, густых и длинных. Запредельная красота.
— Я не она.
Атанасия де Эльджео Обелия.
Воочию предстало отражение Атанасии, прекраснейшей девушки Империи.
Почему она говорит, что не является собой? Пропущенная сцена, которой не было ни в комиксе, не в новелле... Неужели эта версия величайшей героини жанра сомневалась в том, что вторая жизнь принадлежит ей?
Темнота... стой! Я хочу побыть подольше! Хочу знать, какая она, та, кого не спешит искать мой непутевый убийца! Она живая, настоящая, не просто набор цифровых линий на графическом планшете художницы Плутос, и не набор словесных описаний! У неё бьётся сердце, кровь бежит по венам, а её кожа словно фарфоровая, без единого прыщика в период нового времени!
Атанасия!
Картинка затухла.
Я распахнула глаза, задышала, как последний астматик, испуганно огляделась, плохо улавливая связь с реальностью, и почти сразу столкнулась глазами с контрактором, выглядевшим как-то странно. Заинтересованность, затмившая внимательность, напугала больше случившейся чертовщины.
Голова трещала по швам. Блин, какого лешего-то, а?.. Что было? Что, мать его, было? То есть, во мне-таки есть сила? Ведьминский дар провидения? Я была призраком? Я
видела Ати? Я
была Ати? Мать моя женщина, твою направо!
— Признаю, тебе удалось меня удивить.
Господь Всемилостивый, без тебя тошно, – укачало в прямом смысле, – а тут ещё и твой повышенный интерес, как к новой неизученной зверушке! Чего светишься?
— Я счастлива... — во рту осел привкус железа. Коснувшись пальцем верхней губы, я обнаружила кровь, а на коленах – ошметки вывалившихся из ноздрей бумажек. — Лукас, украденная вещь... у тебя?
— Интересный феномен, — слыша только себя любимого, деловито приложил руку к подбородку Колдун Чёрной Башни и прищурился. — До этого момента я ничего не чувствовал, но ты начала втягивать в себя всю окрестную ману. Твой оставляющий желать лучшего резерв стремительно заполнился и стремительно схлынул, а твоя душа, по-моему, чуть не покинула тело. Думаю, от таких перепадов скоро отбросишь коньки.
Втягивать? Заполнился? Схлынул? ПОКИНУЛА ТЕЛО? ОТБРОШУ...
— Умру?! Опять? Да ну не-е-ет!.. — получается, моя бабка не чокнутая, а вполне разумная женщина?! Офигеть, где обычная алкоголичка развила экстрасенсорные навыки?! — Не уходи от темы! Ты убил Владимира?
— Больно надо марать руки грязью, — уже лучше, но всё равно не информативно!
— Похищенная вещица у тебя? — с нажимом спросила я, закрыв ладонью окровавленную часть лица. Во мне всё сотрясалось от выражения Атанасии, запечатленного в памяти.
Другие миры
существуют.
И все персонажи –
настоящие.
— Если отвечу «да», отвяжешься? — скривился тот.
А вот это чмо...
тоже самое что ни на есть
реальное?
Почему до меня так поздно дошло?!!
— Нет! — на меня накатило негодование. — Я поклялась, что найду ответы. Ответы на какие вопросы искать? Ты вернул свою финтифлюшку. Кажется, знаешь что-то об Атанасии. Тебе плевать на тех, кто за тобой охотится. В принципе, тебе даже не нужен кров, ведь ты вспомнил, кем являешься. Я пытаюсь найти здравый смысл! Я состарюсь к моменту, когда ты наконец-то соизволишь объяснить, где тебя носило в этом мире до нашей встречи! Я уже сомневаюсь, стоит вообще копаться в причинно-следственных связях, если тебе по боку, а мне тем более!
Могла бы – придушила самостоятельно!
— Так бы и спросила: зачем великому мне сдалась бесполезная, нищая оборванка, — уголок губы приподнялся в надменной насмешке. — Я великодушно отвечу:
смеха ради.
Я сцепила зубы. Он продолжал, ядовито ухмыляясь:
— Беднячка, у которой дома нечем подтереться, зачесывает про возможности современного мира и тает от простенькой подачки. Уморительный образ.
— А-а. В этом дело. Дело всегда только в этом, — я засмеялась, абсолютно не скрывая злобы и омерзения. Удушающего омерзения к «самом
у великому и ужасному» Лукасу. — Что же вас, богатых и состоятельных, тянет к беднякам? Не с кем мериться богатством, раз лезете к «ничтожествам»? Умиляет. Отличаетесь от «челяди» лишь достатком, а интеллектом не дотягиваете даже до инфузории туфельки. Живете в иллюзиях и в иллюзиях подохнете, считая, что магия или бабки показатель. Да, я – беднячка. Оборванка в дырявых носках. В подметки не гожусь твоей царевне, правда? Что-ж, теперь я этому рада. Для меня жизнь не потеряет вкуса, потому что вся моя жизнь – сплошная гонка. А ваша – жизнь, начавшаяся с финишной черты, синоним безграничной скуки и безграничной желчи. Клетка, в которой вы неосознанно загибаетесь. Хотел посмотреть на мою реакцию? Смотри. Недостаточно смешно?
Ну так убей меня. Понаблюдай за моими предсмертными конвульсиями. Закончи затянувшийся панчлайн, если для тебя это единственная радость в твоей дерьмовой тысячелетней жизни. А я буду смеяться с тебя. И мы будем в расчёте.
В кухне горел оранжевый, раздражавший зрение свет, а за стеклами, находившимися в старых деревянных рамах, постукивал дождь. Сплошной монотонный серый, низко нависший над верхушками многоэтажек, по-осеннему угнетал. Настроение купить петлю да повеситься. Большинству в подобные дни до безобразия тоскливо, словно запертым в спичечных коробках жукам.
По утрам сыро спросонья: продрагиваешь до костей даже в одежде. Потом мерзнешь, ожидая маршрутку, потом окатываешься ледяной волной ветра в метро, и в итоге трусишься, клацая зубами, в универе, сидя неподвижно, или в макдаке, в тонкой униформе, или на улице, в дурацком фартуке, с протянутой заледеневшей рукой, намертво сцепившей рекламную брошюру.
Произошли принепреятнейшие, припреятнейшие и престранные ситуации из всех когда-либо ожидаемых.
Всё началось с жеста подозрительной доброты, от которого я подавилась четвертой кружкой «Нури»:
— Здесь пятьдесят тысяч долларов налом. Уволься с подработок и найди того, кто хочет моей смерти. Считай это предоплатой.
