«Я живу в России, в городе Санкт-Петербурге. Мне восемнадцать лет. Меня зовут... Александра. Саша Волошина».
Напор приливал всё больше.«Не называй Сашей, как все. Мне нравится именно Александра. Есть в этом нечто величественное...»
И больше.«Эх, Лукас, однажды ты искупаешься в горячей ванне без ведер и горничных. Вода будет течь уже нагретой! Обещаю, что проложу нам путь в светлое будущее!»
И больше. В конце концов, Лукас сбился со счёта, прокручивая каждую фразу, каждый мимолетный жест, сопоставляя, угадывая, обдумывая. «Тебе, кажется, очень весело?» — всматриваясь тщательнее в расколотый пополам силуэт души, он чувствовал, как прошибало озарение. Он видел собственную ману, подпитывавшую её сущность, и одновременно то, что удивительным образом едва не потерял – причину своего прихода в этот вшивый мир. У него не оставалось сомнений – перед ним стояла не просто хамка с улицы, а девушка, неосознанно хамившая любимому мужу. Самая ценная вещь, которая обязательно откликнется в душе. Протянуть – и Атанасия вспомнит. Вдох полной грудью для роковой фразы забился в легких, кулак остался в кармане: на принцессу Обелии подняло граблю какое-то ничтожество. «Если я увижу тебя, челядь, где-то поблизости, или услышу от Александры хоть одну жалобу – в следующий раз окажешься не в селе, а в открытом космосе», — маг трансгрессировал в забытое богом селишко, километрах в ста от Питера, чтобы насладиться пресмыканием кудрявой псины, брошенной без копейки в кармане на произвол судьбы. Собачье поскуливание раздражало до невообразимых масштабов. Знать любимый цвет жены, но не знать, что на протяжении семнадцати лет она питалась помоями; знать, что она не терпит алкоголь, но не знать, что алкоголь спустил её счастливое детство в сортир. Знать то, что на поверхности, как бродить по основанию айсберга, не догадываясь, как глубоко лёд ушёл под воду.«Замалчивала правду в той жизни, значит, будет замалчивать и в этой».
«Но все-таки, не могу поверить, что суха-... свол-... сущ-... бляха на ремешке... человек, вроде Лукаса, почтил своим вниманием зудевшую над ухом мошкару, вроде меня. Неужели намёк на расправу? Он планирует моё убийство? Или попросит расплатиться моей жалкой мошкариной душонкой?» — появилась теория, что Александра могла вкусить прелести дерьмовых сторон мага раньше хороших. Лукас испортил абсолютно всё, толком не зная, когда и почему, отчего ситуация осложнилась. И Лукас поддался неуверенности. «Как мой муженёк? Скучает, наверно. Бьёт посуду. Нет, безмолвно страдает. Так романтичнее, ха-ха. Хочу увидеться. Подсознание, ты гениально! Решено. Буду до конца жизни любить выдумку. Правильно говорил муженёк: кто может быть лучше него? Да никто. Никто», — что произойдет в уме Александры, когда тайное станет явным? Выйди, покажи кольцо и дурацкий спектакль с наигранным равнодушием оборвётся. Выйди, покажи. А что потом?«Я и сейчас не помню ровным счетом ни-че-го, не помню и вспоминать не хочу! Потому что образ моего мужа идет вразрез с твоим, буквально синонимом «потенциально летальных трудностей»!»
«Что, ты бы этого не сделал, зная, что это – я? Почему разозлился? Я глубоко заблуждаюсь? Я что, заблуждаюсь, говоря, что любить морального урода – аморально?!»
То, чего Лукас, скрипя зубами от бессилия, ждал.Выбор не в пользу него.
Саморефлексия – дурость чистого рода воды, но ничего не оставалось, маясь от безделья в лучшем заведении Турции. Чинуша не промах, отдыхал в солидном отеле со шведским столом, горничными и бассейном. Физиологические потребности волновали мало, а вот количество маны беспокоило. Значительная часть резерва вбухалась на заклинание отмотки времени, и треть – на пытки. — Не одумается, — с прошествием недели вздохнул колдун. Упрямству супруги нет предела. Надо бы незаметно заглянуть на огонёк... Однако маг одеревенел, услышав, как вдалеке прозвучало:«Лукас...»
В нос ударил горький, резкий запах перегара. Несколько секунд он ошарашено уставился на Александру. Её держал за руки, прижимая к линолеуму, сальный оборванный бородач, чьи мерзкие медвежьи лапы отвратительно сдавливали кисти, пока тот, что стоял напротив, вздумал впиться пальцами в верхнюю часть бёдер, неуклюже пристроившись между ног. Волшебник вздрогнул. Саша кричала, захлебываясь в слезах.Никогда, за все одиннадцать лет их знакомства, Атанасия так не плакала.
Истерический, рваный, почти звериный вопль разрезал перепонки, перерубывая пополам его самообладание. — Не хочу, не хочу, не надо, не надо, я не хочу, я не хочу! Нет, нет, нет! Пожалуйста! — крик затерялся в кашле из громких всхлипов, покрасневшие щёки блестели на свету лампы, низкое сопение, хохот того, что притянулся к её ногам, размахивая членом. Ощущение, как вскипает кровь в венах, а в ладони магмой стекается магия. Она крупно дрожала, совершенно беспомощная против них, напоминавшая котёнка, с которым можно делать что угодно, ведь у котят, как известно, не хватает силёнок возражать человеку.«Насчёт первой брачной ночи... Я не смогу... я не готова. У меня что-то вроде... панических атак. Поэтому, может... просто погуляем где-то в уютном месте..?»
Лукаса затрясло. «Стереть этих выблядков с лица земли». Уверенный, чёткий взмах ладони – они закряхтели, обхватывая вытягивающиеся шеи, зашипели, зашлись в кровавом кашле, торопливо отползая к коридору, в проёме которого замерла анорексичная женщина, выронив изо рта сигарету. Лицо, будто череп, обтянутый морщинистой кожей, вытаращилось на мага с негодованием. Щелчок – женщина исчезла. Забившись поближе к углу, у батареи под окном, Саша свернулась в комочек, уткнувшись носом в кровоточащие колени. Она уже увидела Лукаса. Маг быстро прошёл мимо подонков, корчившихся на четвереньках, как вампиры с приходом рассвета, не слушая мольб, не замечая скрюченных рук, тянущихся к нему. На ходу развязав верёвки, присел на корточки, накинул тёмно-зеленый плащ на оголенные плечи, подмечая, что отчасти дрожит сам. Она продолжала рыдать, отчаянно съеживаясь сильнее, в полубреду закрывая то грудь, то низ, не зная, куда провалиться от стыда. Сколько лет ты терпела насилие? Сколько раз это повторялось? Сколько раз это повторялось, пока Лукаса не было рядом? Что пережила, что вынудило тебя бежать? Потому-то ты скрывала «вторую» жизнь любыми правдами и неправдами?«Тут нет ничего моего».
«Прошу прощения, господа, что не пользуюсь подаренными на День Рождения вещами. Феликс, Лили, папа. Мне достаточно этих. Честно».
«Давай поедем в пригород, выберем небольшой, хорошо отапливаемый дом, и я куплю не за отцовские деньги, а за свои? Ты не против?»
«Я не люблю громких звуков. Пообещай, пожалуйста, что будешь говорить тихо, когда мы ругаемся».
«А правда, что того, кто попытается мне навредить, ждёт виселица? Вот бы так было всегда».
« ...Я была бы тут, даже если бы мы жили в коробке – мне не привыкать. Но я уйду. И однажды никогда не вернусь... Эта идиллия распадется. Потому что этого не существует. Но я бы хотела, чтобы существовало».
Что говорить? Как утешить? С чего начать разговор? — Тш-щ, — неуверенно касаясь спины, пробормотал Лукас. — Всё кончено. Больше никто тебя не тронет... Обещаю. Не поднимая головы, Александра, заикаясь, хрипло спросила: — А ты?.. Не тронешь?.. Лукас прикрыл веки. — Никогда. Она, протянув ладошку, будто потерянный ребёнок, ухватилась за край водолазки. Это хрупкое, легко уязвимое дитя – Атанасия, однажды влепившая затрещину заносчивому высокопоставленному чиновнику, и Александра, осознанно высказавшая ядовитый укол прямо в лицо собственному убийце. Быть может, доверить главную слабость – то, чего супруга боялась больше всего?«Ты в этом... не виноват».
— Они снова... снова попытались... опять... опять... — горошинами слёзы сбегают по подбородку, капая на содранные раны. Нахлынула новая волна, казалось, девушка сдалась, не найдя смысла сдерживаться перед Великим магом. «Карты раскрыты, распоряжайся ими как угодно». Умышленно загораживая собой комнату, Лукас оглянулся на возникшего из-за двери здоровяка, широкого, с пузом наперевес и бульдожьей физиономией. Одетый в треники и полосатую майку, мужчина остановился с выразительным: — Я не понял... Ладошка дернулась: прокатилась дрожь. Саша вновь схожа с запуганным кролём, немым, глухим, неподвижным, буравившим мутным взглядом пустоту. — Скажи мне, это начал он? — мягко поинтересовался Колдун Чёрной Башни. — Это... отец... когда мне, мне, мне... Было... в прошлом го-го-году... — контролируя ярость, Лукас успокоительно поглаживал жену по волосам. — он привел их, их... и наблю-наблюдал... как они... как они... как они... за я-ящи-щик водки... меня... а по-потом избили... о-о-они выби-били зу-зу-зуб... — Не продолжай, — шепнул волшебник, решив отложить на полчасика массовое убийство: покой Атанасии важнее. — Я телепортирую нас в укромное местечко. Тебя не стошнит? — Сможешь... сможешь... в-в-в съемную..? Там-там-там ещё... никто п-пока не за-заселился... — слепое нашаривание точки опоры, проба встать сопровождалась шатанием. Ослабленная, Александра рассчитывала подобрать разбросанную одежду или рюкзак, что небрежно пресеклось: — Это тебе не пригодится. Мы пойдем кое-куда получше. Ты же не откажешься от кружечки горячего шоколада? Я сам его приготовлю.«Лукас! Лили научила меня варить какао! Такое насыщенное, согревающее! Попробуй. Вкусно? Ха-ха, всё-таки вкусно! Обожаю какао. Решено: будем подавать его по выходным!»
— Правда? — робко поднялись словно бы детские, прищуренные от боли глаза. Стреляя ими исподлобья, Саша выглядела собранно и серьёзно, но сейчас, опухшей, зажатой, балансирующей между истерикой и потерей сознания, казалась иным человеком. — Правда, — взяв не за кисть, как обычно, а за ладонь, Лукас телепортировался, подумав, что отпоив и отогрев испуганную жену, хочет поговорить. А потом – выжечь район дотла. Первые полчаса она была напряжена. В состоянии потрясения молчала, не засыпая вопросами, не разглядывая сверкающую и полированную мебель из дорогого дерева, абстрактные статуэтки животных на полках, грушеподобные вазы, широкую двухместную постель по центру комнаты, накрытую бежевым покрывалом, громадные окна, завешенные пышными шторами, и люстру, простенькую, – всего с тремя лампочками, – портившую, на взгляд Лукаса, весь лоск богатого антуража. Для начала парой заклинаний излечил побои: синяки на руках, талии, следы ногтей, разбитые в кровь колени, боль в затылке и щеке. Умыв отнекивающуюся Александру под краном, сварил за пятнадцать минут литр какао, плеснул в чашку, принёс, вручил, убедился, что девушку отпускает страх в толстом слое одеял, и присел рядом. Если бы не всё это, он бы расслабленно плюхнулся в кресло, сохраняя дистанцию, а Саша, беззаботно посёрпывая, вслух наслаждалась красотой номера. Возможно, не поймав момент для диалога, они избегали бы обсуждения главного. Грубили, дерзили, отпускали подколки. Притворялись незнакомцами. Плечо, завернутое одеялами, соприкасалось с плечом Лукаса. О чём ты думаешь? О мести? Или о том, как тебе не повезло? — Я... — голос прозвучал неестественно сипло, почти шёпотом. Саша неловко прокашлялась. — Я думала, ты вернулся обратно... я... честно, рада, что ты... пришёл. Спа-спасибо... Я наговорила много ненужного... Если бы я попробовала разобраться спокойно, то ничего бы не было... — Ты ни в чём не виновата. Ты просто повела себя как нормальный человек. А я, как видишь, бессовестно надавил, сказав, что подожду какую-то жалкую неделю... Ха-ха, моё терпение куда дольше, чем может показаться... — колдун осёкся. — А почему ты была у родителей? У тебя же есть деньги. — Их украли. Лукас скрипнул зубами. Будь у него в руках ручка, он бы переломил её пополам. — Деньги, еду, воду, бабушкины сбережения. Вынесли всё. Разорву. — У тебя есть предположения, кто это мог сделать? Не бойся, я не убью его, — подохнет сам. Мучительнейшей смертью. Саша шморкнула носом, потирая кулаком подбородок. — Ко мне начали ходить друзья Марата. Приставать, клясться в любви, щемиться в дом... Один из них сказал, что у него появились связи. Может, они так выведывали мой распорядок дня... но я не понимаю, как Марат вошел, если я сменила замки... — отлично, раз задумалась, значит, входит в колею. — Не мог же он дублировать ключ или залезть с отмычкой?.. Собрать всех сучих отродьев в кучку да спалить к чертям. Неплохой бы вышел костерок. — Спать хочу, — сонно обронила супруга, поежилась и огляделась, плохо ориентируясь на новом месте. — Где можно прилечь? Ухмыльнувшись краем губ, колдун Чёрной Башни похлопал ладонью по ногам, закинутым на постель вместе с ботинками. Аха, как мило вытянулось её личико, сколько недоумения. — Прямо здесь, — довольно улыбаясь, заявил маг. — После стрессов ты любила залечь в спячку, думаешь, не заметил за одиннадцать-то лет? Давай, ложись. Я никуда не денусь. Какая забавная картина: принцесса Обелии, помявшись девицей на выданье, плюнула на смущение, улеглась, удобно уложила голову на колено и отвернулась профилем. Недовольство такое показательное. Очевидно, что она нуждалась в укромном углу. Неприкосновенном, будто обнесенным стометровым забором и завешенным железными засовами. Нуждалась всегда. Даже тогда, когда Лукас был уверен, что в этом нет нужды. — Я рада... Ты никуда не денешься, когда я проснусь. И я тебя не забуду... — ...Помнишь день свадьбы? — неожиданно спросил маг. — Нет. Помню, как выбирали коттедж, — сладко зевнув, словно от навеянного дрёмой счастливого сна, хмыкнула Саша. — От твоей критики владельцы падали в обморок и горько плакали. Так и было. Во дворце магу влетело по первое число... Ха-ха, сначала ругала за поведение, потом злилась с криком: «Мазохист из "этих"! Рукоприкладство – ненормально! Ты что, напрашиваешься?! Не буду я тебя бить! Я очень хочу, но не буду! Назло! Потому что я – последняя садистка! Понял?» — На полпути к алтарю ты предложила не заморачиваться, а сразу бежать в свадебное путешествие, — прокручивая задиристые нотки Атанасии, облаченной в сияющее, словно бутон лилии, снежно-белое платье, Лукас незаметно усмехнулся собственным воспоминаниям. Будто облитые сумеречными полосами света, они предательски ослепляли. Александра сдавленно засмеялась. Другое дело. Лучше улыбайся. — Я, наверно, просто боялась поцелуя, — предположила супруга, добавив: — или твоего лица. — Что не так с моим лицом? — подыграл он, в надежде, что девушку убаюкает невинная беседа. — Что не та-ак?.. — протянула та, посапывая и медленно закрывая глаза. — Эх, 2D-мальчики такие милашки... Бредит про «2D» с несравнимым умиротворением... Это, несомненно, Атанасия. Да, твои волосы – не волнистые пряди из тысячи сотканных золотом нитей, а тёмно-каштановые и ломкие, неприметные издалека; глаза не похожи на огранённые топазы, тело лишено идеализированной стройности, а резкое выражение – кукольных очертаний. Но обложка имеет значение? Разные голосовые тональности, размеры ног, длинна ресниц, фоновый антураж, – вместо того, чтобы покорно пресмыкаться, сброд ополчается толпой, – что-то меняют? Чёрта с два. Надо же, метод решения проблем любой ценой взялся не из безрассудства. Ввязаться в проблему для тебя всё равно, что балансировать на лезвии ножа. Марионетка, передававшаяся из рук одного кукловода в руки другого, оборвала ниточки и сбежала со сцены, за пределами которой – свобода, пропитанная страхом. Шрам никогда не затянется: боль запустила корни с рождения, переплетаясь с личностью ещё до начала её формирования. Так боишься, что кто-то преградит путь к желанному будущему, что мне ничего не остаётся, кроме как проложить его самому. — Засыпай. Никакой магии – колдун дождется, когда супруга заснёт. Как снег на голову мы свалились к Марату, обжимавшемуся с больно знакомой девицей на хай-тек диване. Возникли из ниоткуда, по мановению Великого мага, ошарашив голубков до такой степени, что Маша, – ого, это Маша? Они уже на таком уровне отношений? – взвизгнула, а бывший свалился прямо к моим ногам. Повсюду витал резкий аромат мужского дезодоранта и дешевых сигарет. Брезгливо отшатнувшись, я отступила за спутника, как за щит, и подняла взгляд с затаенным дыханием. Сердце вот-вот остановится, какая потрясающая восемнадцатилетняя форма Лукаса! Высокий, едва ли не на локоть выше, величественный, будто император, сошедший с престола на бренную землю к верным холопам. В пору сравнить с красивейшим корейским исполнителем: россыпь длиннющих волос, колыхавшихся у поясницы, завораживали синеватым отблеском, что уж говорить о рубиновых глазищах, выглядевших вживую ещё более восхитительно, чем на картинке. Грёбаный чернокнижник пафосной физиономией вселяет то ли откровенный ужас, то ли неприкрытую радость: впервые в жизни я чувствую себя защищенно. Каким образом у нас проходила будничная супружеская жизнь? Да гляньте, вбивца-кровопивца отпетый мошенник... Не могу представить сцену, типа: «эй, дорогая, где мои носки?»; «под ноги глянь, заколебал раскидывать!». — Кажется, я предупреждал, куда ты полетишь, если посмеешь открыть свою вонючую пасть? — надменно взглянул сверху вниз Лукас, скрестив руки на груди. Маша, выкатив зенки, метнулась к футболке, брошенной на спинку стула, и позорно юркнула за дверь, не перебросившись и парой слов. Марат попятился, быстро упершись в диван, взирая гримасой, переполненной ужасом. Из окон шириной на полстены пробивалось тарабание дождя, дребезжание соседских козырьков и надрывный вой сигнализации. Повеяло морозом. Лампочки в позолоченных цветочных плафонах полопались одна за другой, напоминая сцену жуткого триллера. Помещение разом погрузилось в полутьму. Стало неуютно от общипывающего холода и испуганного бывшего, – снова я играю роль потенциального свидетеля кровавой расправы. — Саша, этот ублюдок – убийца... — замямлил Марат, не отрывая ошарашенного, напряженного взгляда от надменно прищурившегося Лукаса. — Я всё знаю! Этот мудила опасный преступник, он тупо использовал тебя!.. А ты как слепая, вообще не замечала, как он тенью за тобой таскался! Саша, ещё не поздно позвонить в полицию! Беги от него! Ахах... Кажется, мой нервный смешок вырвался вслух... — Вообще-то, — не дав Лукасу выплюнуть какую-то убийственную едкость, звонко засмеялась, демонстрируя колечко: — этот «мудила», «ублюдок» и «поехавший» – мой законный супруг. Лукас, нахмурившись, скосился с видом «что за чертовщина..?», а я решила повеселиться и выступила вперед. Ну, что бледнеешь? Твоей расцветке позавидует лист А4. Изумление на смазливеньком личике буйно расцвело праведным негодованием. — Так ты спала с этим типом? — захлебываясь слюной, неожиданно рявкнул тот. Пробежалась дрожь, такая привычная и такая ненавистная. — Придержи, пожалуйста, нашего разговорчивого друга, — резко отвернувшись к миленькой вазочке, невинно стоявшей на прикроватной тумбе, обратилась я к Лукасу. — Тебе же не будет трудно? — С удовольствием, — ухмыляясь, махнул рукой маг, видимо, по ласковому тону догадавшись о направлении моих мыслей. Паркет трижды мрачно прохрустел. — Ах ты сукин сын! — на выдохе гаркнула я и размахнулась со всей дури, чтобы долбануть по черепу вазой, вложив скопившееся отвращение в мощный удар. Съежившийся парень крупно трясся, выпучившись на вазу, застывшую прямо у кончика носа. — Как ты проник в квартиру? — Я сделаю это. Не вздумай останавливать! — Твоя душа расколота пополам, а если заглянешь в прошлое, риск, что опять погибнешь, возрастёт. Я не смогу тебя-... Эй..! Убери карты немедленно! — Нет! — рывком колода полетела на кафель. — Не верю, что Марат помог Дощицину, на что Дощицин взломал мою дверь и помог вынести всё моё добро! Хочу увидеть, как происходила охота на нас не с точки зрения предположения, а вживую! Мы так и не узнали, как было спланировано твоё убийство! Теперь мне не плевать! Раз ты, прости господи, мой муж, я обязана знать, каким образом эти сволочи двадцать раз подряд простреливали тебе башку! — Вижу, уже смирилась с тем, что «твой, прости господи, муж» – «моральный урод»? — ехидно улыбнулся Лукас, нарочно выводя из равновесия. — Ни за что! Потом об этом поговорим... — Когда «потом»? — преграждая путь к коридору, маг выставил руку. — Атанасия, под «потом» ты обычно подразумеваешь «никогда». Злодей! Двухмерные парни программируются с рождения на использование клише-приёмов? — С чего ты взял? — от мрачного вида Лукаса шутки внезапно кончились. — С того, что только на пороге смерти ты рассказала правду. Скажи мне, дорогая, история повторится снова? — ...Какая правда тебе нужна? — встретившись глазами, чётко произнесла я. Из-за разницы в росте сравняться помог бы только табурет. Воцарилась гнетущая тишина. Колдун пронзительно испепелял взглядом, похоже, погруженный в серьёзные размышления. Не скосить под дурочку – я прекрасно поняла, что именно он имел в виду. Я не смогу убегать. Спроси, что случилось в «тот день». Потребуй пуститься в объяснения, почему во «второй жизни» отмалчивалась или не позволяла прийти в мой мир. Вытряхивай истину-... Вернувшись в реальность, Лукас неожиданно изрёк: — Что ты ко мне чувствуешь? — ...А ты? — Неподдельную любовь, — и ответил так легко, будто это нечто само собой разумеющееся. — Уверен, что знаешь, что значит настоящая любовь? — невесело усмехаясь, я отвела взгляд. — Не уверена, что я знаю, не уверена, что знает маньяк, вроде тебя. Может, ты одержим собственничеством или эгоизмом?.. Допустим, признаю, что я... неравнодушна к тебе. Совсем. Но мне нужен кто-то... мягкий. Нежный. То есть, твоя полная противоположность. — Кто-то вроде елейного пёсика Иджекила? — недобро ухмыльнулся колдун, но стёр ухмылку, заметив, как тяжело я дышу. — Хорошо. Скажешь, почему? — На-наше общение строится на подколках, издевках и пустых спорах. Мне это не нравится. Мне никогда не нравилось делать вид, что меня устраивает каждый раз в разговоре себя отстаивать и, вдобавок, ставить тебя на место. Я устаю. Я хочу... ласки. Понимания. Тепла. Но, по-моему, ни одна твоя версия не решалась на такие изменения. Потому что ты совсем другой. Так смысл просить тебя притворяться кем-то другим? Когда любят, принимают такими, какими есть... — я сжала до побеления костяшек рукав в кулаке, опустив голову вниз. — А я слишком боюсь. — Боишься... «полюбить меня таким, какой я есть»? — скривившись, выдавил Лукас, видимо, считая формулировку чересчур наивной. А затем, не акцентируя на ней внимание, терпеливо вздохнул. — Ата-... Александра. Кое-чего ты не помнишь, а раз не помнишь, я расскажу. Убрав руку, он двинулся на кухню. Ничего не оставалось, кроме как нервно пойти следом. Осиротевшая съемка не вызывала тоски, в целом, ничем не отличаясь от съемки недельной давности. Голые стены, пожелтевшая плитка, тонкий слой пыли на поверхностях шкафов, замутненные окна, завешенные невзрачным бежевым тюлем. Звенящая пустота. Маг сел за стул у косяка, а я – за стул напротив, почти упираясь спиной в плиту. Желание выпрыгнуть из балкона стремительно росло. Поерзав, сглотнула и взглянула на сгущающуюся за стеклом темноту. В душе копошится... страх? Смятение? Или стреляющая боль? Права, не права? Обоснована реакция, не обоснована? — ...В первую брачную ночь ты выволокла нас гулять по вечернему городу и сказала интересную вещь: «Отношения – это труд, который требует усилий от обоих». И добавила: «Если для тебя это – лишняя головная боль, мы идём разводиться». Что-ж, когда я делал предложение, то не предполагал, в чём зарыта собака твоей дотошности. Ещё до брака ты убивала меня расспросами, задавала сотню идиотских вопросов, объясняя это тем, что надо разговаривать... Однажды запустила в меня вазу, услышав, что это чепуха, и весь оставшийся день мило злора-... беспокоилась за моё здоровье. Сейчас я стал понимать, что ты имела в виду. — ...Неужели? — ...вложено столько стараний для мостика между нами? Вот почему «этот» Лукас подозрительно внимательный и... аккуратный. Невзирая на прямолинейность, безразличие и отсутствие такта «оригинала», маг «отсюда» словно бы незаметно огибает острые углы. Сколько раз он мог бы сыграть на моём чувстве неполноценности, на слабости, на страхе громких звуков, невзначай назвать дурой, поукорять за мелочи или обманом заставить думать, что перед ним я в неоплатном долгу?«Мне плевать на твои просьбы».
— А к чему тогда... было показательное наплевательство и фраза про оборванку? — Забудь про фразу. Лучше бы отрезал себе язык. Что до равнодушия-...«Прости. Я клянусь, что всё исправлю».
— Почему я умерла? — Хм... — маг качнул головой, обдумывая вопрос. — Дословно выдвинутые тобой условия клятвы звучали так: «я буду на твоей стороне и помогу обустроиться». Но моя фраза спровоцировала ненависть. Ненависть предусматривает, что на моей стороне ты уже вряд ли будешь, а это – явное нарушение контракта. Нарушение договора – смерть. Отчёт шёл на секунды, заклятие – так, выдал первое, что пришло в голову. — Отмотка времени... первое, что пришло в голову? — ну и размах фантазии... стоп. Подождите-ка. Подождите. Временные линии. Толстая нитка с переплетением тонких нитей. Основная реальность с миллионами бесконечных вероятностей. Каждое утро я просыпалась в одном и том же дне, в котором происходило убийство Лукаса. Когда я предотвратила убийство, получается, что этого, по сути, никогда не существовало. Наша временная линия сместилась на ту ветку, в которой смерти Лукаса не случилось, а воспоминания окружающих из предыдущей, возможно, остались размытыми образами на подсознательном уровне. Парадоксальное объяснение, почему от «проклятия» воспоминания чёткие: скорее-всего, Лукас неким способом нацелил его конкретно на меня, сделав центром заклинания, чтобы события не забывались, – возможно, осознавая, что будет неизбежно умирать раз за разом без прямого вмешательства! – а от манёвра, ошибочно принятого за утренний кошмар, совершенно расплывчатые: Лукас концентрировался на себе, вернув в прошлое только остальной мир. Получается, колдун Чёрной Башни не промывал мне мозги! В таком случае, почему память о «той жизни» не возвращается? — Вернёмся к наплевательству. Зачем? — Напрягись и подумай, что было бы, выложи я обо всём с порога, — поморщился маг. — Ты всего-то покрутила бы пальцем у виска и погнала взашей. Да и, к тому же, напомнить, кто советовал не выбирать легких путей?«Подготавливай её морально и не торопись, не вышибай с ноги дверь, не делай как тебе нравится. Просто – не всегда верно. Если любишь – потерпишь. А ей, знаешь, как будет приятно? Я думаю, принцесса не дура и сразится наповал проделанной работой...»
Гореть в Аду за подобные советы. — Нет. Тебя что-то тревожило. Пожалуйста, скажи... ты оттягивал «встречу» потому, что хотел узнать, что же я так стремилась скрыть? Лукас молчал. В яблочко. — Наблюдал за моей жизнью как чужой человек, понимая, что я никогда... никогда не расскажу о ней сама? Даже тебе, своему мужу? Мне... погладить горе-возлюбленного по голове за старания или чем-то треснуть? — ...Вот как, — картинка постепенно собиралась, пусть некоторое до сих пор покрыто мраком. — Выходит, я боялась, что моё настоящее станет или поводом для манипуляции, или поводом для расставания. А ты боялся, что с такой-то жизнью хрен я второй раз за тебя выйду. Правильно? — Я слишком хорош, чтобы о таком переживать, — беззлобно улыбнулся Лукас, откинув назад лоснившиеся пряди. Не упирайся, коль разоблачили. — Очешуеть... — уронила я голову на стол, силясь распутать хитросплетение наших проблем, хотя бы прикинуть их решаемость. — И к чему мы придём? Чего ты хочешь? Как радует, что не вижу его, а он не видит, как на глаза наворачиваются слезы. Будь я беззаботной героиней фанфика, я бы позволила себе влюбиться ещё в ту секунду, когда Лукас сказал: «нет ничего, чего бы я не мог». Но страхи, чёрными тенями цепляясь за одежду, убеждают, что оттягивают от черноты обрыва, непроглядной пропасти, в которой поджидает погибель. Я умело делаю вид, что не замечаю проблеска даже в собственном сознании. Боюсь, разглядывая Лукаса, допустить, что мне нравится пристальность в глазах. Боюсь, принимая от него электрочайник или мешок конфет, признать, что это принесло радость. Боюсь, засыпая рядом, банально вдуматься в его чувства. — Бог мой, неужто не дошло? — хохотнул маг необычайно искренне. — Хочу быть с любимой женой при любых обстоятельствах. Хоть в коробке… А чего хочешь ты? А чего... хочу я?