Джонатан-Идиот Тьюринг

      Конечно же Тьюринг ответил «да», правда чтобы прийти к этому, ему пришлось несколько раз переспросить профессора, действительно ли его это не обременит. Профессор на подобные вопросы молча закатывал глаза к потолку, из последних сдерживаясь чтобы не сказать что-то вроде: «Нет, я передумал» — в своей обычной саркастичной манере. Затем Северус неожиданно вспомнил о том, что Тьюринг, так кстати, собирался съезжать со своего временного жилища, а в особняке Блэков полно свободных гостевых комнат. Профессор тут же озвучил этот факт и, спустя несколько минут уговоров, Джонатан согласился отправится со своими вещами к Малфоям.       Возвращение в особняк вызвало бурю эмоций у дамской половины их скромной компании. Пускай Джонатан предпочёл молчать о том, что именно произошло между ним и Жоржем, делая вид что ничего в помине и не было, Нарцисса и Офелия самостоятельно пришли к достаточно верным выводам. Когда профессор упомянул о том, что вечером они с Тьюрингом отлучаются на светское мероприятие, леди Малфой неожиданно изъявила желание отправится туда вместе с ними, в чём её тут же поддержали муж и миссис Паркинсон. Видимо британские аристократы несколько засиделись в спокойной провинциальной обстановке и теперь их душа требовала действа.       В кратчайший срок Люциус списался с кем-то из своей дальней французской родни и достал приглашения для всех. Воодушевленные возможностью поближе познакомиться с местным контингентом, Нарцисса и Офелия решили полностью посвятить сборам оставшееся до вечера время. Мужская половина предпочла не вмешиваться, рискуя попасть под горячую руку. К слову дети, которым было суждено остаться сегодня в особняке на попечении у эльфов, завалили Тьюринга вопросами о ДюРуа. Джонатан рассеяно отвечал им, что Жорж занятой человек и не может позволить себе так много отдыха. Пэнси особенно расстроилась, осознав что в ближайшее время ей точно не будет суждено увидеть француза, ведь она уже почти решила, что он намного лучший кандидат в прекрасные принцы чем Драко. Младший Малфой наоборот был глубоко раздосадован тем, что больше не услышит баек про изумрудные пальмы и золотые острова. Ему хотелось бы узнать гораздо больше и задать ДюРуа пару сотен вопросов, а теперь он наверное никогда этого не сделает. Однако дети были отходчивы и, немного погрустив о потере забавного француза, потащили Тьюринга за собой в сад, на перебой рассказывая ему о какой-то совершенно невозможной растительной культуре, выросшей прямо перед розовыми кустами.       Северус стоял в стороне и молча наблюдал за этой картиной. Неожиданно он поймал себя на мысли, что злорадствует Жоржу, который так легкомысленно обошёлся с Тьюрингом. По мнению профессора, это было огромной ошибкой со стороны француза. «Этот гениальный идиот любит весь мир, — усмехаясь размышлял Снейп, — даже не прося ничего взамен. ДюРуа явно на голову ушибленный, раз не понял что всю эту любовь Джонатан мог бы дать ему одному. Будь я на его месте…» Профессор резко оборвал сам себя, до того как эта мысль успела сформироваться в его голове. О таком лучше не думать: слишком странно, слишком опасно и опрометчиво.       Стоит честно сказать, что Северус никогда не любил копаться в своих ощущениях, особенно связанных с такой вещью как любовь и личные предпочтения. Сначала у него была Лили: универсальный ответ на все вопросы. Он не думал больше ни о ком и, по правде говоря, не хотел думать. Затем случилась та глупая ссора и всё рухнуло. Северус закрылся от мира ещё сильнее, а потом для любви просто не осталось места. Жернова гражданской войны прокрутили его в своей мясорубке, выплюнув в мирную жизнь моральным инвалидом. Он делал вещи, которыми не гордился и вокруг него постоянно страдали люди. В день похорон Лили он впервые по-настоящему себя возненавидел, настолько что был бы рад собственноручно пустить себе аваду в сердце, но цепкие нити обетов и долга жизни держали его в этом мире, заставляя всё дальше опускаться в гнев и отвращение к самому себе. Он не заслуживал быть счастливым, не заслуживал любви, не заслуживал такого человека как Тьюринг. Северус отчётливо осознавал, что Джонатану нужен кто-то сильный, надёжный, тот, кто сможет помочь ему отпустить то страшное прошлое и даст почувствовать себя важным. Ему совсем не нужен такой как Снейп: язвительный и сломанный человек со множеством проблем и в голове, и в реальной жизни. Временами профессор чувствовал, будто состоит не из плоти и крови, а из криво склеенных осколков самого себя, и наверное никому в этом мире, кроме обвесившего его обетами Дамблдора, Северус больше не будет нужен.       Это была правильная мысль, которой стоило придерживаться. Чем больше Снейп убеждал себя в том, что о нём никто и не подумает волноваться, тем легче ему будет откреститься от чужой помощи, когда запахнет жареным. В том, что рано или поздно прошлое настигнет его и тогда снова прийдётся сражаться и лгать ради выживания, профессор не сомневался: метка, поганое рабское клеймо на его предплечье, не даст соврать. Она такая же чёрная и живучая как и в день, когда Северус её получил. Дамблдор постоянно говорил о том, что им удалось выиграть только одну битву, а не войну, и Снейп был готов спорить на все деньги, что у старика уже есть план. Однако, сейчас профессор совсем не хотел про это думать, будто боялся, что стоит ему моргнуть, как это странное затишье закончится и он снова окажется в самом пекле, где не будет места никаким чувствам, кроме инстинктов самосохранения, и уж точно не будет места Тьюрингу.

***

      К вечеру, когда над особняком начали сгущаться первые сумерки, их небольшая компания аппарировала на территорию садов гильдии Гербологов. Учтивый домовой эльф проверил их приглашения и на чистом английском пожелал приятно провести вечер. Оглянувшись по сторонам британцы поняли, что это событие, с лёгкой руки Тьюринга названное «чаепитием», представляло собой самый настоящий светский раут, с поправкой на то, что здесь было гораздо больше учёных, чем представителей высшего общества.       Место было подобранно со знанием дела: берег озера, покрытый большим деревянным настилом и окружённый плакучими ивами, медленно покачивающимися на ветру. В воздухе над головами гостей парили зачарованные фонарики, озаряя пространство мягким голубоватым светом. Несколько музыкальных инструментов, под воздействием чьего-то заклятия наигрывали спокойную мелодию, гости оживлённо переговаривались, разбившись на небольшие группы по интересам. Люциус вдруг увидел тех самых дальних родственников, через которых он доставал приглашения, и они с Нарциссой отошли к ним перекинуться парой слов. Офелия, не желая расставаться с подругой, последовала за ними. Джонатана почти сразу приметила группка молодых мастеров гербологии. Было видно, что они не совсем друзья, скорее просто приятели, которые не упускают возможности поболтать на научные темы. С удивлением Северус тоже заметил несколько знакомых лиц. Помимо магистра Делакруа, который вёл обстоятельную беседу на французском в кругу таких же умудрённых годами джентельменов как и он сам, профессор неожиданно увидел в общей толпе несколько зельеваров из разных стран, с которыми ему когда-то доводилось пересечься. Оказалось, что его тоже узнали, о чём Снейп тут же пожалел.       — Мать честная! Смотрите кто тут! — раздался с боку задорный голос.       Сквозь толпу к нему двигался коренастый мужчина с тёмно-каштановыми волосами, небрежно завихряюшимися в самом произвольном направлении, и с хитрым прищуром, который как приклеенный застыл на его тусклых зелёных глазах. Его язвительную, но по-своему радостную, усмешку, скрывали аккуратно подстриженные усы и бородка, которую он вечно разглаживал, будто кого-то передразнивая.       — Так-с, — мужчина уверенно подошёл ближе и встал прямо рядом с профессором, — Неужели я допился до того состояния, что мне всякая жуть мерещится? Или нелюдимый мастер Снейп, самый молодой мастер зельеварения за сто лет, действительно стоит передо мной?       — Я бы поставил на первое, — съязвил Северус, — не думаю, что с нашей последней встречи ты стал чаще просыхать, Зареский.       — Зарецкий, правильно говорить Зарецкий, — мужчина рассмеялся, — никак не могу понять: действительно ли ты забываешь или просто издеваешься.       Конечно же, профессор издевался. Подошедший мужчина, Григорий Зарецкий, был ему хорошо знаком как пьяница, игрок и увлечённый организатор бессмысленных драк и скандалов, однако обычным людям он был известен как талантливый зельевар из восточной европы. Северус точно не помнил, из какой он страны, однако всё больше склонялся к тому, что его родиной была Россия, так как этот человек был слишком похож характером на Долохова, бывшего коллегу, в данный момент отбывающего срок в Азкабане. Снейп познакомился с Зарецким, когда защищал свой титул мастера в Италии. За короткую пару недель их общения, профессор стал свидетелем семи дуэлей, зачинщиком которых был Григорий, причём участвовал он только в двух из них, оставаясь зрителем в остальных. Снейп стабильно обменивался с ним парой писем в год, отвечая на вопросы своего коллеги касательно каких-то тонких материй в области зельеварения и честно надеялся больше никогда его не увидеть.       — Что ж ты здесь забыл? — нагло поинтересовался Зарецкий, — неужели захотелось поворовать травок из запрещённого к продаже списка?       — По себе судишь? — огрызнулся профессор, выискивая Тьюринга в толпе. Ему бы сейчас совсем не помешал повод отделаться от навязчивого собеседника.       — Снейп, я кто угодно но не вор, — возмутился Зарецкий.       — Конечно, расскажи это библиотекарю гильдии Зельеваров, — ядовито заметил профессор, — он бы точно поспорил с…       Снейп неожиданно запнулся. Ища Тьюринга в толпе гостей он совершенно случайно наткнулся на того, кого точно не хотел сегодня видеть. Окружённый стайкой девиц и молодых парней, возле самой кромки озера стоял ДюРуа, развлекавший своих слушателей какой-то байкой. Француз выглядел настолько довольным жизнью и ничем не обременённым, что Северуса даже покоробило.       — Эй, ты куда уставился? — Зарецкий повертел головой, пытаясь понять в какую сторону смотрел профессор, — А, вижу, опять ДюРуа кого-то окучивает. Ей-богу вот есть же мозги в голове, а тратит непонятно на что.       — Ты с ним знаком? — поинтересовался Снейп.       — Как же не быть с ним знакомым, — Григорий усмехнулся, — я во Франции уже пол года чалюсь, всех этих лягушатников наизусть выучил. Что интересно, так это откуда ты его знаешь?       — Довелось пересечься.       — Исчерпывающе.       Северус скривился. Манера общения Зарецкого всегда его раздражала. Это был тот тип человека, который просто не умеет затыкаться в нужный момент и всегда оставляет последнее слово за собой. Снейп знал, что их переругивания, веселят Зарецкого, ведь обычно при разговоре с другими людьми уже на пятой минуте общения Григорий либо оставался в гордом одиночестве, либо получал какое-нибудь не самое приятное проклятие, либо просто кулаком в нос. Профессор наоборот, давал Зарецкому возможность развернуться на всю широту его ядовитой душонки, а затем бил в ответ не менее неприятными колкостями, и каждый раз Григорий приходил в восторг. Сейчас он видимо опять решил повеселиться за счёт Снейпа и с энтузиазмом продолжал нести разную чушь.       — Ну и взгляд у тебя, — Зарецкий гаденько усмехнулся, — как будто ты этого лягушатника на столе разделываешь. Чего он тебе сделал? Он же безобидный, всё равно что ребёнок ей-богу. Вот только совершенно голубой, — его вдруг осенила догадка: целиком ложная и от того невероятно для него смешная, — Что? Неужели месье Жорож-самая-голубая-лагуна-на-этой-чёртовой-планете ДюРуа покусился на твою честь?       Снейп старательно подавлял в себе желание врезать Зарецкому промеж глаз и проклясть как-нибудь позаковыристее, чтобы его длинный язык больше никогда не смел высовываться и отравлять воздух ядовитыми словами. Однако, эту мысль пришлось отложить, так как Жорж неожиданно поймал взгляд Северуса. Француз выглядел озадаченным, в то время как профессор мысленно отвесил себе подзатыльник. Как он мог забыть, что пялиться почти в упор на человека, обвешанного артефактами с ног до головы, это ужасная идея? У ДюРуа, среди его колец, подвесок и других побрякушек, наверняка было что-то предупреждающее о «препарирующих» взглядах. Видимо Жорж воспринял взгляд профессора как сигнал к действию и, оставив компанию своих слушателей, целеустремлённо двинулся в его сторону. Профессор совсем не горел желанием разговаривать с французом, особенно в присутствии Зарецкого, и благородил всех известных богов за то, что хотя бы Тьюринга сейчас было рядом. Однако, стоило ему об этом подумать и из-за спины раздались знакомые шаги.       — Северус, ты не видел, куда ушли остальные? — голос Тьюринга, неожиданно оказавшегося рядом, заставил профессора резко обернуться.       Снейп почувствовал, что начинает терять контроль над ситуацией. Джонатан, в свою очередь, тоже заметил Жоржа, и его взгляд странно потускнел. Он непроизвольно сделал шаг назад и замер, молча наблюдая как ДюРуа приближается к ним сквозь толпу.       — Джонатан, — радостно произнёс француз, подойдя на подходящее для разговора расстояние, — не ожидал тебя здесь увидеть, чудесно выглядишь!       — Спасибо, — Тьюринг изобразил на своём лице благодарную улыбку.       Взгляд француза метнулся к профессору, и Северус почувствовал, как его изнутри разъедает собственное чувство раздражения. В то время как лицо зельевара оставалось совершенно равнодушным, под черепной коробкой лихорадочно роились не самые приятные мысли. Он думал: «Как, чёрт подери, ты можешь вот так подходить и радостно отвешивать комплименты человеку, которому вы буквально вчера признался, что использовал его для своих целей? Неужели думаешь, что твоя запоздало проснувшаяся совесть как-то сгладит углы?».       — Как вам этот célébration de la vie?— поинтересовался ДюРуа обращаясь к Снейпу.       — Сносно, — холодно ответил профессор.       Взгляд француза становится хищным, будто бы он знает, о чём думает Снейп. В глазах Жоржа проскакивает искра азарта: он о чём-то догадывается и ему хочется игры, хочется проверить куда его заведёт этот вечер. Ветреный человек с такими же ветреными мыслями никогда не заботится о последствиях. Он живёт одним только словом «сейчас» и развлечениями сегодняшнего дня. По такому же принципу он обошёлся с Тьюрингом. В день знакомства Жоржу хотелось присвоить Джонатана. Когда-то забавный британец со шрамом на лице был центром его ветреного «сейчас», что очень удобно совпадало с целями его влиятельных друзей. В данный момент акценты сменились: Жоржу подсунули новую игрушку в виде источающего раздражение зельевара и французу нестерпимо захотелось знать причину. ДюРуа нахально усмехнулся и, прикинув что-то в уме, неожиданно приблизился к Джонатану и почти нежно коснулся его плеча.       — Ты же не в обиде? — спросил он, заглядывая в глаза Тьюрингу самым честным из возможных взглядов.       — Ты ведь признался, — спокойно ответил Джонатан, опустив взгляд в пол, — на правду не обижаются.       Рука ДюРуа непозволительно долго задерживается на плече Джонатана. Северус чувствует как в его груди закипает что-то нехорошее: ещё чуть-чуть и он не сможет держать лицо и сделает что-нибудь глупое, о чём потом будет сильно жалеть. Тем временем ладонь француза соскальзывает с плеча Тьюринга нарочито медленно. Джонатан едва удерживается, чтобы не дёрнуть рукой, в попытке быстрее отстраниться от Жоржа. Когда ДюРуа, раскланявшись с ними, возвращается к своей компании слушателей, Снейп продолжает смотреть ему в след. Зарецкий, о существовании которого профессор почти успевает забыть, неожиданно присвистывает.       — Вот это да, — тянет Григорий, — как заискрило! — он усмехается, а потом вдруг поворачивается к Тьюрингу, протянув ладонь для рукопожатия, — Зарецкий Григорий, мастер зельевар.       — Джонатан Тьюринг, герболог, — неловко отвечает тот, пожимая чужую ладонь.       Покончив с формальной частью, Зарецкий несколько мгновений смотрит по направлению в котором ушёл ДюРуа, а затем поворачивается к Снейпу. В глазах Григория пляшут огоньки азарта: он только что учуял замечательную почву для скандала.       — ДюРуа славится своей беспечностью, — как бы невзначай замечает Зарецкий, а в воздухе повисает невысказанное: «Хочешь его проучить?»       Взгляд у Григория как у четырёхлетнего ребёнка, клянчащего у матери самою большую игрушку в магазине. Его почти потряхивает от жажды деятельности, ведь он уже давно не применял свой таланты повелителя хаоса на практике.       — Беспечность бывает наказуема, — произносит Северус, прекрасно осознавая, что на языке Зарецкого эти слова практически приравниваются к команде «фас».       Григорий засиял от счастья, как начищенный галеон и спустя мгновение исчез в толпе, под предлогом того, что хотел бы перекинуться словечками с парой знакомых. Профессор вдруг поймал на себе вопросительный взгляд Тьюринга, который видимо абсолютно не понимал, что именно сейчас произошло. На мгновение Северуса посетила мысль, что он открыл ящик Пандоры, позволив Зарецкому выпустить свою дьявольскую натуру на волю. Вероятность того, что профессор пожалеет о своём решении, росла с каждой секундой.       Тем не менее на некоторое время установилось странное затишье. Малфои и миссис Паркинсон самостоятельно отыскали Тьюринга и Снейпа, после чего последовала долгая череда знакомств с дальними родственниками Люциуса и неспешные беседы о прекрасной погоде. Профессор то и дело ловил взглядом в толпе Зарецкого, который с видом сытого хищника перемещался между разношёрстными компаниями гостей. Со стороны это походило на странную игру в напёрстки, где вместо шарика по доске скользил искрящийся уголёк, разбрасывающий огоньки веселья и предвкушения грандиозной пакости. Похождения Григория завершились, когда он, будто бы случайно, прибился к кружку молодых мастеров, горячо обсуждавших что-то. Через пол минуты в том же кругу каким-то образом оказался и ДюРуа. Именно в этот момент Зарецкий поймал взгляд Северуса. Хитрая ухмылка на лице Григория буквально говорила: «Смотри! Сейчас будет фокус». Затем он резко повернулся к молодым мастерам и начал им что-то доказывать, даже пару раз взмахнув рукой от полноты чувств.       — Это чушь! — долетали до Северуса его возгласы, — я говорю вам, полная чушь! — вдруг Зарецкий вскинул голову и, сделав весьма правдоподобный вид, что совершенно случайно заметил стоявшего неподалёку профессора, призывно замахал ему рукой, — Снейп! Эй, Снейп! Иди сюда! — Зарецкий повернулся к своим многочисленным собеседникам, — Вот сейчас вы все осознаете, насколько неправы.       Профессор мысленно усмехнулся, готовясь принять участие в небольшом представлении за режиссурой его беспринципного приятеля. Уже делая шаг к спорящей компании, Северус снова почувствовал на себе слегка обеспокоенный, вопросительный взгляд Тьюринга.       — Я пойду посмотрю что там, — сказал он Джонатану, — не хочу чтобы Зарецкий снова влез в драку.       Тьюринг кивает в ответ на его слова, прекрасно осознавая, что это всего лишь оправдание, но не спешит вмешиваться. Северус ему за это благодарен. Профессор отвернулся от Джонатана и размеренно зашагал в сторону Зарецкого.       — Снейп, нам нужно твоё мнение, — Григорий сделал шаг в сторону, впуская Северуса в круг спорщиков, — Был разговор про уровень контроля магических потоков.       — Уровень развития контроля, — поправил Зарецкого неприметный белобрысый парень с австралийским акцентом.       — Какая разница, ей-богу, — отмахнулся Григорий, — мне тут доказывают, что выше всего он у мастеров артефакторики, ну а я же за нашу славную зельеварческую науку, — он выразительно ударил себя кулаком в грудь, — пасть порву, — по толпе спорщиков пробежали смешки, — я и говорю, что при варке зелий нужно более совершенное чувство контроля, чем при изготовлении артефактов.       — Вот именно, — поддакнул итальянец, стоявший по левую руку от Снейпа, — зельевар сам контролирует процессы в котле. А что артефактор? Руны расчитывает?       — Руны нужно напитывать магией, — возразил тот самый австралиец, что поправлял Зарецкого, — это тоже требует ювелирного контроля.       — Хороший артефактор может даже чувствовать магические потоки, исходящие от его материалов, — неожиданно высказался ДюРуа, — не помню, чтобы зельевары таким хвастались.       Француз был явно увлечён спором. Зарецкий заставил Жоржа втянуться, сыграв на его ребяческой натуре, и захлопнул ловушку, позвав в обсуждение Северуса. Если бы ситуация располагала, профессор мог бы даже похлопать Григорию за его находчивость.       — Снейп, — Зарецкий ткнул его локтём в бок, — наших бьют. — Неужели нет другого способа выяснить у кого более развитый контроль? — Северус натурально отыгрывал раздражение, — Кроме как спорить до потери пульса?       — Natürlich gibt es einen Weg, — из толпы послышался азартный немецкий говор, обладателем которого оказался высокий маг с грубыми чертами лица, — Чары, meine Freunde, чары легко нас рассудят.       — Да причём тут чары? — возмутился австралиец, — они же не…       — А хорошая идея! — перебили его из толпы, — чары универсальный показатель.       — Точно, — вдруг подхватил Зарецкий, — самые сложные плетения требуют контроля высочайшего уровня, как к слову и отдельные разделы Трансфигурации.       — Ну это вы загнули, — усмехнулся итальянец, — Мастера чар и Трасфигурации, без обид конечно, коллеги, не всегда опираются на контроль магических потоков. То, о чём вы говорите обычно относится к области дуэлинга.       Северус увидел как глаза Зарецкого полыхнули: начиналась самая интересная часть его представления. Неожиданно Снейп понял, что его тоже обставили и отвертеться не получится. Прийдётся учавствовать в этом спектакле до конца, чтобы там не задумывал Григорий. Тем временем Зарецкий одарил ничего не подозревающую публику взглядом, который нельзя было назвать иначе чем «дамы и господа, а теперь следите за руками», и с притворным удивлением взглянул на итальянца.       — Разве дуэлинга? — переспросил Зарецкий, — Хм, действительно, пожалуй что так.       — А среди нас нет дуэлянтов, — вздохнул австралиец.       — Как нет? — возмутился кто-то за спиной Жоржа, — Как это нет? А ну, ДюРуа, скажи им.       — Действительно, — заметил новый голос в толпе, — Жорж, ты ведь был главой дуэльного кружка в Шармбатоне?       — Ну не буду хвастаться, — отмахнулся ДюРуа, — я давно уже не был в учебных дуэлях.       — Скромничаешь, — подхватил кто-то из его приятелей, — как ни крути а ты любого зельевара на лопатки уложишь.       — Это вызов? — усмехнулся Зарецкий, повернувшись к Северусу- Снейп, я думаю это вызов.       Толпа спорщиков загудела. Голос разума покинул головы молодых мастеров, пообещав вернуться, как только этот бардак закончится. Зарецкий довольно пожинал плоды своей бурной деятельности. Теперь дело оставалось за малым: кто-то должен был остановить беспорядочный гул и направить общую мысль в нужную Григорию сторону. Именно для этого он так тщательно подбирал всех действующих лиц, чтобы его маленький фокус удался. И вот наконец, когда тот самый немец, что предложил идею с чарами, вышел в центр толпы, Зарецкий уже мысленно потирал руки.       — Ruhig! Ruhige Herren! — громко произнёс он, — раз уж мы доспорились до дуэли, то смысла идти на попятную нет, — молодые мастера затихли, — я думаю нам простят быстрый учебный бой.       Неожиданно все спорщики сочли эту идею здравой и совершенно разумной. Что может быть лучше небольшой драки, сугубо в научных целях? Было решено отойти подальше, в глубь территории садов гильдии, чтобы никому не помешать. Когда основная часть гостей неожиданно заметила пропажу двух десятков молодых людей, было уже поздно, хотя умудрённые годами магистры, которые конечно же видели всё это действо от начала и до конца, только меланхолично махнули рукой. Вмешиваться в бурную деятельность молодых мастеров, по их мнению, было нарушением священной традиции: позволять юным умам самим набивать шишки и учиться на своих ошибках.       Конечно же артефакторы избрали своим представителем ДюРуа. Зарецкий, панибратски ударив Северуса по плечу, задорно сказал:       — Отрывайся, Снейп.       После чего подтолкнул профессора к помосту, который зачинщики этого беспредела наспех трансфигурировали из опавшей листвы каких-то деревьев, окружавших небольшую поляну, будто бы идеально рассчитанную для учебной дуэли.       Зарецкий, войдя в свою любимую роль мудреца-секунданта, со знанием дела отмерил тридцать два шага между ДюРуа и Снейпом. Затем он вежливо напомнил всем участникам дуэли, что правилами запрещено уклоняться, использовать тёмные проклятья и наносить тяжёлые травмы. Всё же дуэль была учебной и никто не хотел последствий. Драться договорились до тех пор, пока кто-то не окажется на земле, или же до первой крови.       Когда Григорий спустился с помоста, замкнув за собой круг защитных чар, призванный отгородить зрителей от шальных лучей заклинаний, и дал знак к началу дуэли, Снейп вдруг ощутил как воздух вокруг загустел от переизбытка напряжения. Они с ДюРуа поклонились друг другу и в тот короткий миг, когда оба волшебника подняли палочки на изготовку, время начало замедляться.       Сначала было просто: оба мага красиво обменялись цветастыми лучами заклинаний, даже произнося их вслух для большей театральности, будто изучая друг друга, проверяя как далеко зайдёт каждый и них. Это походило на оттягивание неизбежного. Со стороны можно было подумать, что оба дуэлянта старательно делают вид, что не понимают чего от них действительно хотят зрители. Профессор решает первым нарушить эту странную игру в поддавки с обеих сторон, запустив в сторону ДюРуа бомбарду. Француз ловко закрылся щитом, но сила заклинания заставила его отшатнуться. Северус не сомневался в том, что тот устоит, с самого начала боя было понятно, что он имеет дело не с новичком. Жорж усмехнулся, возвращаясь на позицию и на ходу образуя в воздухе сложное плетение из атакующих чар.       — Теперь по-настоящему, — зачем-то сказал француз, разрывая стену молчания между оппонентами.       Северус почти не успевает среагировать, когда ему под ноги прилетает ярко-голубая вспышка заклинания, сорвавшегося с палочки Жоржа. Помост трещит а в воздух поднимается туча мелких обломков. Профессор замечает как щепки наливаются стальными отблесками, после чего окружают его, чтобы в следующую секунду со свистом устремиться прямо к его голове. Мощные щитовые чары Северуса останавливают шрапнели в метре от их цели. Жорж играючи проводит палочкой в воздухе и осколки увеличивают свой напор. Щиты начинают гудеть и подрагивать от напряжения и, за секунду до того как они лопаются, как мыльные пузыри под детскими пальцами, не выдержав натиска, Снейп успевает сформировать огненное заклинание. Металл плавится и опадает под ноги серебристый лужами, но сгусток пламени не спешит развеиваться и устремляется к Жоржу, перед которым в ту же секунду вырастает стена льда. Две стихии с надрывным шипением сталкиваются и погибают в объятьях друг друга. Бой ускоряется и профессор как-то пропускает момент, в который Жорж начинает идти на сближение.       Вспышки заклинаний слепят, от помоста под их ногами почти ничего не осталось. Неожиданно Жорж делает рывок, оказываясь совсем близко. Северус выставляет щит в который остриём утыкается палочка француза. ДюРуа продавливает ей поверхность полупрозрачной сетки протего.       — Забавно, — вдруг произносит Жорж, — Ты думал я не замечу, что вы с тем русским специально всё это устроили? — кончик его палочки искрит, медленно прорывая щит, — Вот только зачем?       Ответом ему служит невербальное заклинание, которое резким порывом ветра толкает француза в солнечное сплетения, заставляя проскользить на подошвах ботинок добрые три метра. Северус начинал злиться: неуместные комментарии Жоржа сбивают с концентрации. Однако, кажется это только больше веселит француза. Он снова идёт на сближение, будто им движет не желание победить, а он просто хочет во всех подробностях увидеть как меняется лицо Снейпа от его слов.       — Причина в Джонатане, верно? — Жорж говорит тихо, чтобы это мог услышать только Снейп, и с наслаждением смотрит как во взгляде профессора проскакивает злость, — как интересно.       Они обмениваются атакующими связками, заклинания сталкиваются друг с другом и мерзко треща рассыпаются в яркой вспышке. Больше не будет щитовых чар, оба прекрасно это осознают. Никаких пряток и уклонений: только голая сила. ДюРуа слишком близко, он не хочет дать Северусу возможности для передышки и создания чего-нибудь по-настоящему убойного, и Снейп неожиданно принимает эту тактику, заменяя сложные цепочки чар быстрыми и точными заклинаниями, которые за частую не требовали от него не то что слов, даже движения палочкой.       — Ты ведь хотел бы его любить? — вскользь спрашивает Жорж. В очередной раз подобравшись почти на расстояние вытянутой руки, — но не можешь, ты ведь не такой.       Фраза застаёт профессора врасплох, он почти теряет концентрацию, едва не пропуская вспышку редукто у самого своего уха.       — Ты можешь заткнуться? — шипит Северус, вкладывая побольше силы в невербальное секо, которое через мгновение уже летит в лицо французу.       Жорж гасит заклинание на подлёте, просто отправив ему навстречу жалящее. Мысли в голове Снейпа скачут со страшной силой, обгоняя друг друга и сплетаясь в неразборчивую мешанину образов. Глупый, неуместный вопрос неожиданно плотно засел в сознании, будто француз не просто его задал, а выцарапал ножом изнутри черепной коробки. И в этот момент он действительно начинает злиться, то ли от того, что не может найти ответ, то ли от того, что эта чёртова дуэль слишком затянулась. ДюРуа с восторгом ловит эту перемену в его лице.       — О, теперь я понял, — тянет Жорж, почти дружески посылая в Снейпа очередной сверкающий клубок заклятий, — очевидно, ты уже его любишь.       Слова бьют сильнее заклинаний. Они врываются в и без того переполненный мыслями разум, как трупный яд, пробираются в кровь, заползая в самое сердце. Северус забывает сделать вдох, но на голых рефлексах отражает атаку француза, посылая в ответ простое секо. Жорж неожиданно пропускает заклинание и оно виртуозно рисует скользящую алую линию на его щеке. Это была первая кровь, а значит теперь бой окончен.       На остатки помоста, как чёрт из табакерки, вскакивает Зарецкий, он треплет Снейпа по плечу и говорит о том, как это было чудесно, какая зрелищная дуэль, спрашивает где профессор такому научился, а Северус до сих пор не дышит, будто забыл как это делается и ждёт пока ему напомнят. Неожиданно кто-то берёт его за предплечье.       Тьюринг. Он был здесь всё это время: стоял в тени деревьев и наблюдал. Джонатан, как и другие зрители, не слышал ни единого произнесённого Жоржем слова, а когда бой закончился он вскочил на помост почти одновременно с Зарецким. Снейп ловит взгляд обеспокоенных карих глаз и чувствует как проваливается в какой-то жуткий, захлопывающийся капкан, в кроличью нору, где можно падать бесконечно долго и тонуть в темноте вечность. Джонатан сжимает его предплечье и Северус наконец вспоминает как сделать вдох. Кислород обжигает лёгкие. Профессор смотрит на чужую ладонь, которая расположилась прямо над спрятанной под одеждой меткой и это неожиданно отрезвляет.       — Ты в порядке? — спрашивает Джонатан.       Северус почти открывает рот, чтобы солгать, но его поразительно вовремя обрывает Зарецкий, делая всю работу за него.       — Мистер Тьюринг, он лучше чем «в порядке», — азартно тараторит Григорий, — каков подлец! Даже не говорил, что способен такие выкрутасы! — он оборачивается к толпе, — Вот! Теперь знайте, что от зельевара не только черпаком по лбу получить можно!       Неожиданно Севереус поймал в толпе взгляд ДюРуа, которого приятели уже успели стащить с помоста и, кажется скоро порвут на британский флаг, наперебой выспрашивая как он мог проиграть? Француз смотрел профессора так, как никогда не будет смотреть проигравший на победителя. Царапина на его щеке всё ещё алела свежими капельками крови, но он не торопился её убирать, будто хотел что-то продемонстрировать Снейпу и всем собравшимся. В невозможно синих глазах Жоржа плескалось нечто звериное, как у хищника, великодушно позволяющего человеку подойти к себе. Снейп вдруг осознал, то чего никогда наверное не поймут остальные свидетели этой дуэли: ДюРуа ему поддался. Хотя скорее это походило уступку, будто Снейпа признали как равного, или достойного чего-то. Теперь это останется тайной, которую никто и никогда не произносил вслух, которой может и не существует на самом деле, но о которой они оба будут помнить.       Тем временем молодые мастера опять подняли гул. Новым предметом обсуждения и спора становится только что окончившаяся дуэль. Кто-то обменивается впечатлениями, кто-то собирает деньги со ставок, некоторые, в ком проснулась совесть, развеивают остатки помоста, убирая за собой весь учинённый беспорядок. Разношёрстными компаниями они возвращались к остальным гостям. Зарецкий вновь куда-то пропадал, видимо желая продолжить вечер за интересной дискуссией.       С удивлением профессор обнаружил, что всё ещё стоит рядом с Тьюрингом, бездумно уставившись на удаляющихся спорщиков. Джонатан уже не держал его за предплечье, кажется он убрал ладонь, как только они спустились с помоста.       — Пойдём к остальным? — спросил Тьюринг в полголоса.       На секунду профессору показалось, будто бы если он скажет «нет», то Джонатан без возражений останется здесь с ним. Тьюринг стоял совсем близко, почти также, как это было сегодня утром. Северус видел его глаза напротив своих и, кажется, опять начинал тонуть, погружаться всё дальше, и дальше в бездонный омут, вдыхая тяжёлую солёную воду. Он боялся остаться там навсегда, боялся умереть в объятьях бездны его взгляда, боялся настолько, что заставил себя моргнуть. В реальности же не было ни омута, ни бездны, а был только Джонатан, терпеливо ждавший ответа на свой вопрос.       — Да, пойдём, — согласился Северус и первым сделал шаг в том же направлении, куда ушли остальные мастера.       Тьюринг молча последовал за ним, он будто чувствовал, что сейчас не нужно ни о чём спрашивать. Северус как всегда мысленно его за это благодарил. Профессор даже немного удивился тому, что несмотря на то, как сильно ему нравится разговаривать с Джонатаном, молчать с ним тоже хорошо. Тишина между ними, была такой же странной, как и всё, что как-либо касалось Тьюринга. Она не была неловкой или гнетущей, не звенела в воздухе, не давила на уши. Эта тишина ощущалась просто правильной.       Под ногами у них шуршала трава, деревья медленно качали листвой, где-то вдалеке были слышны голоса других гостей. Чем ближе они подходили к озеру и всем собравшимся там людям, тем больше профессору не хотелось возвращаться. Как только они выйдут туда, всё исчезнет. Их правильная тишина, омут чужих глаз — весь этот мирок просто схлопнется без следа. Наконец они оказались возле деревянного настила, границы между «ты уже его любишь» и «ты хотел бы его любить». Профессор перешагивает её удивительно легко. Теперь он снова будет играть с самим собой в «угадай, что я чувствую?». Он постарается забыть слова француза, забыть как тонул, как не смог сделать вдох. Северус выкинет это из головы, затолкает подальше в самые потаенные уголки сознания, чтобы никто и никогда не узнал.       Профессор почувствовал, как кто-то осторожно взял его за рукав мантии. Это снова был Джонатан. Кажется, он звал Северуса куда-то ближе к кромке озера, где уже начали собираться остальные гости. «Точно, — вдруг подумал Снейп, — мы же пришли посмотреть на цветение». Эта мысль его поразила, он совсем забыл о том, почему изначально был здесь.       Тьюринг опустил его рукав, как только они подошли к озеру. Кажется совсем рядом кто-то из молодых мастеров ещё продолжал спорить или какой-то магистр толкал речь перед всеми, кто был готов слушать, но это было совсем неважно. Неожиданно погасли зачарованные фонарики и в ту же секунду, где-то в толще озёрной воды, появилось слабое, серебряное сияние. Оно росло и набирало силу, казалось будто с илистого дна на поверхность поднимаются звёзды. Снейп ощутил, как вокруг заплясала магия. Она будто бы пела, разливаясь невидимыми волнами чистой, необузданной энергии. Наконец над водой показался первый бутон. Хрупкие, белоснежные лепестки танцевали на ветру, покачиваясь из стороны в сторону, как пламя свечи. Они сияли, отбрасывая причудливые блики на озеро, которое радостно проглатывало их, сохраняя в ловушке своей зеркальной глади. За первым бутоном появились и и остальные. Озеро теперь напоминало полотно из тёмного шелка, на котором кто-то неосторожно рассыпал жемчуг. Однако, Северус неожиданно поймал себя на том, что не смотрит на цветы. По правде говоря, они совсем его не интересовали в этот момент. Он смотрел на Тьюринга.       Джонатан был целиком сосредоточен на озере, будто пытался запомнить каждую секунду увиденного. Он выглядел как путник, который впервые за много дней странствий по пустыне наткнулся на оазис. Цветные блики, отражённого водной гладью сияния, танцевали на его лице, от чего казалось, что он сам тоже светится изнутри. Человек с кожей из звёздной пыли и солнцем в крови, он слишком хорош, чтобы быть настоящим. Северусу вдруг захотелось прикоснуться к нему, чтобы убедиться в его реальности. Это желание жглось на кончиках пальцев почти также ощутимо, как выцарапанный в сознании вопрос.        Ты бы хотел любить его?       Конечно, хотел бы. Именно сейчас, в эту самую секунду схватить за руку и переплести пальцы, как тогда. Возможно сказать что-то глупое. Но Северус не мог этого сделать. Он сгорал изнутри и боялся захлебнуться в чужих глазах. Это было слишком сложно, слишком опасно и слишком непривычно. Поэтому он просто стоял рядом, молчал и горел заживо, не выдавая этого ни единым мускулом на своём лице. Это была самая лучшая его ложь, самая правдоподобная во всей жизни и, в то же время, самая отчаянная.       Северус очень надеялся, что Джонатан его разоблачит, но, когда Тьюринг оторвал свой взгляд от озера и повернулся к профессору, на лице у него не было ничего, кроме тёплой улыбки. Он верил в ложь профессора, почти так же сильно, как в свою собственную. К слову, сколько ещё им прийдётся лгать, не знал ни один из них.       Когда уже глубокой ночью через много часов после возвращения из садов гильдии, Северус ворочался в своей постели, ему снился странный кошмар. Он падал, сквозь толщу воды на самое дно. Холод сковывал тело, камнем идущее вниз. Но вместо бесконечной, вязкой темноты, там в глубине распускались «слёзы озёрной девы». Однако их бутоны, похожие на россыпь звёзд, только удалялись, выскальзывая из окоченевших пальцев и Северус продолжал падать. Он проснулся в холодном поту и резко сел на кровати. Вокруг было так тихо, что он мог различить собственное сердцебиение: лихорадочное и сбившееся. Профессор жадно поглощал взглядом очертания предметов в тёмной комнате, убеждаясь в её реальности. В ту секунду он понял, что больше сегодня не заснёт. Кошмар, такой странный и непохожий на все другие до него, почему-то напугал сильнее обычного. Грудную клетку обжигали стальные обручи тревоги — последнего призрака растаявшего сновидения.       Профессор встал с кровати, накинул на плечи мантию, и вышел из комнаты. Коридор особняка Блэков встретил его непроглядной тьмой. Подсвечивая себе путь «люмосом», Северус осторожно пошёл в сторону большой террасы, на которой обычно все обитатели поместья собирались на ужин. Северусу нужно было немного проветрить голову, выгнать из неё все странные мысли и отголоски кошмара. Залитая лунным светом площадка, встретила его мягкой прохладой ночи. С моря дул ветер, он нёс запах соли и звук шелеста листвы. Когда Северус шагнул на террасу, профессор неожиданно заметил, что он здесь не один. На перилах, свесив ноги, сидел человек. Его спина была сгорблена, он смотрел в пустоту перед собой, будто видел там нечто, доступное ему одному. Профессор даже не сразу понял, что это был Тьюринг, в то время как сам Джонатан всё ещё не замечал, что за ним наблюдают.       У Северуса было множество вопросов. Что он здесь делает? Почему он выглядит таким уставшим и изнеможенным? Ему тоже не спится? Снейп очень хотел их задать их все, но не находил в себе сил даже приблизится к нему. В свете луны Тьюринг вновь казался совсем ненастоящим, как будто он был частью кошмара, разбудившего Снейпа, которой удалось вырваться в реальность. С моря неожиданно налетел порыв ветра. Джонатан зябко поёжился: на нём из одежды были только рубашка и брюки. Ночи на побережье всегда прохладные, но Тьюринг явно забыл про это. В то же время профессор вспомнил про мантию, которую накинул себе на плечи, когда выходил из комнаты. Он подошёл к перилам, на которых сидел Джонатан, и тот обернулся на звук шагов. Тьюринг не успел сказать ни единого слова, как тут же ощутил вес чужой мантии на своих плечах. Северус смотрел, как Джонатан с искренним замешательством оглядывает его одежду, и вдруг произнёс:       — Здесь холодно, — в голосе профессора не было привычного ворчливого укора, будто это всего лишь сухая констатация факта, — будет неприятно, если тебя продует.       — Я бы это пережил, — мягко отозвался Тьюринг. Джонатан перевёл взгляд на небо, где в ореоле из звёзд сверкал серебряный полумесяц, — красиво ведь?       — Недостаточно, чтобы сидеть на холодном ветру, — саркастично заметил Снейп, — тебе не спится?       — Нет, — почти шёпотом ответил Джонатан, — Тебе тоже?       — Да, — профессор облокотился на перила рядом с Тьюрингом, — день слишком насыщенный был.       — Прости я…       — Тебе не за что извиняться.       Джонатан замолчал. Он знал, что виноват перед Снейпом, ведь из-за него профессор оказался в садах гильдии, где они столкнулись с ДюРуа. Однако, сам профессор так не считал. За последние сутки Северус узнал о себе много нового, даже слишком, и вся эта информация его пугала. «Что же ты со мной сделал? — думал профессор, глядя на Тьюринга с его мантией на плечах, — Почему ты, нестерпимый идиот, мне теперь дорог?». Джонатан, ожидаемо не ответил, он продолжал молча смотреть на звёзды, пока рассвет не начал окрашивать небо на востоке в алый.