***
Когда Северус произнёс заклинание, веки Джонатана дрогнули. Он резко распахнул глаза и покачнулся в сторону, ненадолго потеряв равновесие: до этого момента Снейп удерживал его в стоячем положении при помощи чар, которые пришлось снять сразу же как Тьюринг очнулся. В его глазах плясала мутная дымка, как у человека, вырванного их очень глубокого сна. Неожиданно он резко зажмурился. — Аргх… голова, — простонал Джонатан, поднеся ладонь ко лбу, поле чего он растеряно оглянулся по сторонам, — где это… Северус? — его замутнённый взгляд остановился на профессоре, стоявшие в нескольких шагах от него, — что… что я тут делаю? — Я не знаю, — Северус шагнул ближе к нему, — ты аппарировал сюда секунду назад, я случайно тебя увидел. Всё в порядке? Собственный вопрос показался профессору до боли идиотским. Конечно, всё не в порядке: Джонатану минуту назад мозги наизнанку выворачивали, ему сейчас должно быть адски больно. Удивительно, что Тьюринг вообще всё ещё стоит на своих двоих. Обычно людей после принудительной легилименции погружали в сон, чтобы сгладить воспоминания и дать разуму заполнить пробелы, но у них на это времени не было. — Я в порядке, — Джонатан сделал неуклюжий шаг в сторону профессора, моментально начав терять равновесие. Северус стремительно преодолел разделявшее их расстояние и подхватил Тьюринга за локоть, прежде чем тот успел упасть лицом в пожухлую, сентябрьскую траву. «Это ты с ним сделал, — проскочила в его голове язвительная мысль, — Как? Нравится картинка?». Профессору вдруг пришла в голову совершенно неуместная идея просто взять и отвести Джонатана домой, без разговоров с Дамблдором, без рассуждений о судьбе Поттеровского отпрыска, и без скребущегося под рёбрами чувства вины. Хотя, от последнего ему вряд ли удалось бы избавиться. — Наверное осечка при аппарации, — Тьюринг слабо усмехнулся, — перенервничал, — его взгляд наконец прояснился, — Северус, мне очень нужно к директору Дамблдору, случилось кое-что странное. — Странное? — Да, — Джонатан кивнул, — расскажу — не поверишь, — вдруг его взгляд обратился к чужой руке на своём локте. Тьюринг тепло улыбнулся, будто его это позабавило, — можешь больше не держать, я не упаду, честно. Профессор медленно убрал руку. Слова Тьюринга эхом пронеслись в его голове, резонируя с отравленными чувством вины мыслями. «Ты может и не упадёшь, — подумал Северу с горькой усмешкой, мельком отразившейся на его лице, — а я уже обеими ногами в бездне». Впервые со смерти Лили, Снейпу захотелось надраться, только чтобы самому перестать падать головой вниз с высоты взваленных на себя обязательств. Однако профессор знал, что алкоголь ему не поможет. Стоит только раз посмотреть в эти тёплые карие глаза, как снова накроет это ощущение бесконечно-долго падения в неизвестность, а вместе с ним и страх снова увидеть в чужом взгляде отражение тупой, ноющей боли и горечи предательства. Северус отвесил себе мысленную пощёчину. Сейчас совсем не то время и не то место, чтобы придаваться угрызениям совести. Он займётся этим позже, когда останется наедине со своим самоедством в запертом пространстве собственной черепушки, а до тех пор нужно отвести Тьюринга к Дамблдору, что профессор немедленно и сделал. Лишь бы только этот чертовски долгий вечер поскорее закончился. В кабинете у директора Джонатан, неловко поздоровавшись, пересказал незамысловатую историю своего насыщенного понедельника. Было сразу видно, как ему неуютно находится здесь: то ли разум выдавал Тьюрингу фантомное чувство беспокойства, то ли роль «застреленного гонца» так сильно выбивала его из колеи. Выслушав его рассказ, Дамблдор натурально сыграл искренне удивление. Старику не впервой было лгать и прятаться за масками: Северус мог за это поручиться так же, как и за свои актёрские таланты. Ему тоже пришлось изобразить на своём лице подобие изумления. Вышло так правдоподобно, что ему стало мерзко от самого себя. Вот она, вся суть профессора Снейпа: фальшивые лица, фальшивые слова, временами фальшивые мысли, да и весь он целиком и полностью одна сплошная фальшивка. И кого он обманывал, играя в эту «дружбу» с Тьюрингом? Кого хотел перехитрить, доказывая, что в нём осталось хоть что-то настоящее? Похоже, что только самого себя. Тем временем Дамблдор задумчиво пригладил бороду и внимательно взглянул на Тьюринга поверх своих очков-половинок. Северус знал этот взгляд: старик что-то просчитывал у себя в голове, и почему-то интуиция подсказывала, профессору, что результаты этих расчётов ему не понравятся. — Мальчику пришлось не легко, — сказал директор, после минуты раздумий, — я признаю, что в этом целиком и полностью моя вина. Но оставлять его в Мунго нельзя, кто-нибудь может узнать о нём и тогда Гарри Поттер, как и вы сами, мистер Тьюринг, и ваши коллеги, окажитесь в опасности. — Я знаю, — Джонатан согласно кивнул, — целитель Сметвик уже обрисовал для меня возможные перспективы, — на его лице проскочила забитая усмешка, которую Снейп не видел с самой Франции, — что будет с мальчиком? — Мир магии для него ненадёжен, — уклончиво ответил Дамблдор, — ему придётся вернуться к маглам. Конечно не к тем, у которых он был до этого, но… — Так нельзя, — вдруг перебил его Джонатан, — его нельзя отдавать в мир простецов. Вы его не видели, директор, он боится магии! Боится самого себя! Это слишком опасно для него. В тот момент, слушая торопящуюся речь Тьюринга, Северус вдруг понял, что Дамблдор им манипулирует, и Джонатан только что с аппетитом заглотил наживку. Однако, конечная цель директора всё ещё оставалась неясной. Не собирается же он взвалить опеку за мелким Поттером на Тьюринга? Не собирается ведь? — Мистер Тьюринг, я прекрасно понимаю эти риски, — Дамблдор добавил в свой голос усталости, — но я не знаю ни одного надёжного места в магической Британии, где Гарри Поттера никто не смог бы узнать и он был бы в полной безопасности. — Но ведь…- Джонатан явно хотел что-то сказать, но осёкся, признавая правоту директора. Спустя несколько секунд раздумий н неожиданно спросил, — А что если он перестанет быть «Гарри Поттером»? — Что вы хотите этим сказать? — с неподдельным интересом поинтересовался директор. — Что если он будет просто «Гарри», которого я случайно нашёл на улице и отвёл в Мунго? — продолжил Джонатан, — обычный маглорождённый ребёнок, а деталь вроде шрама можно скрыть специальным артефактом. Я даже знаю человека, который специализируется на изготовлении таких и не задаст лишних вопросов, — по тому, как Тьюринг нервно опустил взгляд в пол, Северус примерно понял о каком человеке может идти речь. Всё же знакомых артефакторов у Джонатана было не то, чтобы очень много, — Никто ничего не узнает, только прошу не отправляйте его к маглам. Мальчик и так уже почти обскур. — А что дальше? — испытывающее спросил директор, — Пускай мы скроем его личность, но мы не сможем гарантировать его безопасность. Сожалею, мистер Тьюринг, но Гарри прийдётся вернуться к маглам несмотря на риск. Тьюринг закусил губу, рассеянно потерев свой затылок. Северус, всё это время молча наблюдавший за ним, вдруг неожиданно ясно увидел перед собой, как в голове у Джонатана сформировывается одна очень глупая, опасная и так ему подходящая мысль. Как же профессору хотелось прямо сейчас подойти к нему, схватить за плечи, хорошенько встряхнуть и прямо в лицо выкрикнуть: «Не смей! Даже не думай про это, чёртов идиот! Если ты это сделаешь, то…» — А если я его заберу? — спросил Тьюринг прежде, чем Северус успел закончить свою мысленную тираду. В голове у профессора раздался грохот, будто кто-то столкнул сервант набитый дорогим фарфором с астрономической башни. С этим надрывным звуком только что разбились все надежды Снейпа на то, что Джонатана удастся вытащить из этой истории без ещё больших потерь. Это был конец, в самом прямом из возможных смыслов. В то же время по одному взгляду на директора можно было понять, что именно этого старик и добивался. — Вы уверены? — Дамблдор со всей самоотдачей изображал недоверие, когда сам уже наверняка представлял, как чудесно всё сложится, если национальный герой будет расти в Хогсмиле, спрятанный у всех на виду, — я не хочу, чтобы вы приняли необдуманное решение, о котором потом пожалеете. — Я не пожалею, — чётко ответил Джонатан. «Пожалеешь», — мысленно добавил от себя Снейп. Отпрыск Поттера — магнит для проблем и неприятностей. Его мёртвые родители не дадут соврать, как и крёстный, гниющий в тюрьме. Там где появляется этот ребёнок, всё начинает рушится. Жизнь Северуса уже дважды из-за него сломалась, а теперь Тьюринг просто возьмёт и принесёт его в свой дом? Глупый, наивный идиот Джонатан опять добровольно рисует на себе мишень кровью. А что с ним будет, если вернётся Тёмный Лорд? Или точнее, «когда» он вернётся? Тьюринг станет ещё одним трупом в послужном списке мальчика-который-выжил? Перед глазами Северус живо предстала картина, уже давно преследующая его в кошмарах: тело Лили на полу детской, её стеклянные глаза без капли жизни в них. Только в этот раз на её месте профессор представил Тьюринга. — Что ж, я вам доверюсь, мистер Тьюринг, — со вздохом произнёс директор. Его голос показался Снейпу непомерно далёким эхом, — и окажу любую посильную помощь. — Спасибо, — с облегчением сказал Джонатан, — мне стоит вернуть в Мунго и поговорить со Сметвиком. — Конечно, — Директор неопределённо взмахнул рукой, — можете воспользоваться моим камином. Джонатан попрощался и ушёл, растаяв в зелёном пламени. Кажется Северус тоже успел сказать ему что-то вроде «до свидания», а может быть это ему только показалось. — Зачем вы это сделали? — прошипел он обращаясь к директору. — У меня был другой выход, Северус? — Дамблдор бросил на него удивлённый взгляд. — Вы могли отдать мальчишку кому-нибудь из бывших орденцев, но не впутывать во всё это совершенно постороннего человека. — Кому? — директор почти усмехнулся, — Старикам вроде меня, или может быть аврорам, вечно пропадающим на службе? — Как насчёт Уизли? — У них семеро детей, Северус. Молли и Артур конечно согласились бы, но им, кажется, и так забот хватает. — А Люпин? — не унимался Снейп, — я вам его лично из-под земли достану, где бы этот вшивый оборотень не прятался. — Северус, — голос директора стал предостерегающим, — всё уже решилось. Я уверен, что мистер Тьюринг сможет позаботится о Гарри. Спорить было бессмысленно. Старик уже всё решил и явно не настроен менять настолько удачно сложившиеся обстоятельства. И герой растёт прямо под боком, и талантливого герболога к себе захомутал. Одни, чёрт их дери, плюсы для старого плута. Северусу ничего не оставалось, кроме как выйти из директорского кабинета, едва сдерживаясь чтобы от души не хлопнуть дверью. Уже в своих комнатах он вдруг вспомнил, что собирался напиться, но вовремя себя остановил: завтра у него были уроки, а уже и так было поздно. Переодеваясь ко сну, профессор заметил на свой руке багровый отпечаток чужой ладони, который уже начинал наливаться фиолетовыми и грязно-жёлтыми пятнами. До этого момента он был надёжно скрыт рукавом глухой профессорской мантии, и Снейп почти успел про него забыть. Видимо Тьюринг цеплялся за него до самого конца, умолял перестать, оставить в покое, а что сделал Северус? Ни-че-го… Верный пёс, слуга двух господ, человек-фальшивка — это всё он, как обычно исполняющий чужие приказы. А Джонатан ведь всегда верил ему, и при этом наверняка догадывался о тёмном прошлом. Ещё он его полюбил. Хотя как это возможно? Полюбить вот это? Профессор поднял взгляд от багровой отметины на своей руке и нашёл глазами ростовое зеркало в углу спальни. Собственное отражение показалось ему отвратительным. Как можно это любить? Этот комок из лжи, ошибок и противоречий с отвратительным характером, натянувший на себя человеческую кожу. Это худое лицо, мешки под глазами, больше похожие на трупные пятна, крючковатый нос, который Снейп ненавидел ещё со школы, вечно жирнящиеся волосы из-за работы с зельями. Как Тьюринг смог это полюбить? И почему, чёрт побери, теперь так больно об этом думать? Северус ведь всегда считал, что больше ни с кем не сможет построить отношений, ни с одной другой женщиной, не после Лили. Чего уж говорить о мужчинах. До недавнего времени профессор даже не задумывался о том, что может испытывать что-то подобное к человеку того же пола, что и он сам. Но тут судьба подбросила ему Тьюринга и всё встало с ног на голову. Сначала он был его странным знакомым, потом удобным другом для долгих бесед о науках, а теперь Северус даже не знал, кто он ему. И ведь сам Джонатан молчал, видимо боясь нарушить это шаткое равновесие, которое они оба поддерживали, фактически стоя на острие ножа. А что же тогда было во Франции с ДюРуа? Тьюринг пытался отвлечься, чтобы не нагружать дорогого ему человека своими чувствами? Что ж, это было в полне в его духе. Северус провёл пальцами вдоль отпечатка чужой руки. Воспалённая кожа ответила на касание едва ощутимой болью, которая не шла ни в какое сравнение с той, что Джонатан испытал по его вине. Мысли путались, больше напоминая бред сумасшедшего, чем связную цепочку размышлений. Профессор устало повалился на кровать и закрыл глаза, умоляя сон прийти побыстрее. Он бы не выдержал ещё ни одной минуты наедине со своей черепушкой, раскалывающейся под натиском взбунтовавшихся мыслей, выедающих его насквозь. Ночью ему снился давно забытый кошмар: холодный омут и «слёзы озёрной девы», сияющие со дна, до которого невозможно достать как бы сильно Северус не пытался. Только в этот раз, среди прекрасных жемчужных бутонов почему-то лежал Джонатан. Его русые волосы медленно колыхались в воде, а кожа была бледной как у утопленника. Он лежал и молча смотрел со дна на Северуса, но вместо привычных тёплых, карих глаз у него были мёртвые, зелёные глаза Лили Поттер.***
Впервые проснувшись в незнакомом месте, Гарри не на шутку перепугался. Он лежал на узкой кровати, накрытый тонким пледом в окружении абсолютно белых стен, одна из которых обладала большим окном, задёрнутым голубыми шторами, а друга, напротив, имела дверь, выкрашенные светлой краской. Так же, рядом неожиданно обнаружился мужчина в странной одежде ярко-лимонного цвета. В руках у него была деревянная палочка, чем-то похожая на учительскую указку, которой тот медленно водил из стороны в сторону. Заваражённый этим странным зрелищем Гарри даже не сразу услышал, что к нему обращаются. — О, ты проснулся, — мужчина в последний раз провёл палочкой перед ним, и убрал её в нагрудный карман своей странной лимонной одежды, — Меня зовут Лоуренс Шенди, но ты можешь звать меня Лорри, меня так все друзья зовут, — он тепло улыбнулся, — я целитель, ой точнее врач, а мы с тобой сейчас находимся в госпитале святого Мунго. Ты можешь назвать мне своё имя? Гарри сжал в руках плед и резко замотал головой, для верности крепко зажмурившись. Если это действительно врач, и он действительно в больнице, то как только он назовёт своё имя и они позвонят дяде. Он только сумел сбежать от Дурслей, и возвращение казалось ему самым страшным, что могло произойти. Гарри невероятно повезло, что родственники, не сумевшие сбагрить его к глуховатой соседке миссис Альбертон, сухой старушонке с соседней улицы, взяли его с собой в Лондон, когда поехали за покупками для своего Дадлика. Тогда он увидел возможность, будто сама судьба дарила ему шанс. В тот короткий миг, когда машина остановилась на парковое и дядя ещё не успел запереть его внутри, а он бы непременно сделал это, не брать же с собой оборванца-племянника в торговый центр, Поттер сумел выскочить на улицу и побежать. Он бежал так быстро, как никогда в своей жизни. Лёгкие жгло до слёз, ноги болели, но он упрямо уносился всё дальше от ненавистных родственников, от тёмного чулана, от жгучей обиды на несправедливых взрослых, в самую глубь городских джунглей. Весь следующий день Гарри прятался в тёмных закутках Лондона, вздрагивая каждый раз, когда видел полисмена на другой стороне улицы. Ночью вдруг зарядил дождь. Мальчик тщетно пытался спрятаться от него под скамейкой в каком-то парке, и вымок до нитки. Утром с залива налетел холодный ветер, от которого Гарри пришлось спрятаться в подворотне. Там он вдруг почувтвовал, что его начинает клонить в сон, а ещё почему-то стало очень жарко, и трудно дышать. О том, что было дальше мальчик помнил смутно, кажется в подворотне был человек. Когда тот протянул руку, будто хотел схватить Гарри за шиворот, мальчик испугался так сильно, что опять сделал "это". Дядя называл это уродством, и несчадно бил его каждый раз, когда это случалось, потом тащил за волосы в чулан и закрывал на несколько часов, а иногда и дней, без еды. Но человек в подворотне его не ударил. Он вообще был очень странным: со шрамом на лице как у бандита из книжки, длинными волосами, собранными в пучок на затылке. Гарри раньше не случалось встречать таких взрослых. Тем временем человек вновь потянулся к нему, только гораздо медленно, и постоянно приговаривая, что не навредит. Но взрослым верить нельзя, ни учителю, ни соцработнику, ни библиотекарю потому, что они никогда не верят самому Гарри, когда он пытается рассказать им, как Дурсли с ним обращаются. Они всегда лишь смеются и говорят, что он выдумывает, но он никогда не выдумывал, даже не лгал ни разу в жизни. Неожиданно Гарри подумал, что было бы хорошо, если бы странный человек со шрамом и в правду оказался бандитом, может его возьмут в шайку и не прийдётся ночевать на улице. Среди бандитов наверняка есть уроды и похуже него, может он и приживётся. Едва успев додумать эту мысль, мальчик почувствовал на своём лбу прохладную ладонь, а потом ему почему-то очень сильно захотелось спать и он провалился в черноту. Сейчас он оказался в больнице. Хотя сам он уж лучше бы остатлся в подворотне с бандитом. Надо было бы придумать, как сбежать отсюда, пока этот врач, Лоуренс Шенди, которого друзья зовут Лорри, не додумался вызвать полицию. Видимо там в Лондоне Гарри попался какой-то совсем неправильный бандит, раз принёс его в больницу. Однако, справедливости ради, мальчик знал не так уж много разбойников, чтобы об этом судить. Тем временем врач-Лорри, так и не дождавшись от него ответов, попросил мальчика выпить какое-то лекарство из стакана стоявшего на тумбочке возле кровати. Поттер решил выполнить то указание, надеясь что доктор сразу же уйдёт и тогда он сможет продумать план своего побега, однако как только он выпил странноватую на вкус жидкость, его вдруг снова потянуло в сон, и он отключился как только его голова коснулась подушки. Проснувшись во второй раз, Гарри обнаружил, что его кто-то переодел в светлую больничную пижаму. Его собственной одежды, доставшейся от Дадли, нигде не наблюдалось, что скорее всего осложнило бы ему побег. Тем не менее мальчик смело сполз с узкой кровати и подошёл к зашторенному окну. Голые ступни коснулись неприятно холодного кафеля, но это было терпимо, конечно по улице без обуви будет идти ещё хуже, но Гарри обязательно что-нибудь придумает потом. Мальчик приблизился к окну: если он находился на не слишком высоком этаже, то можно было бы попробовать вылезти через него на улицу. Однако, как только Гарри раскрыл тонкие, голубые шторы, то вместо ожидаемого городского пейзажа он увидел бескрайний зелёный луг, покрытый сочной травой и горстями полевых цветов. Мальчик прильнул к стеклу, не веря собственным глазам. Откуда может в Лондоне взяться такой луг? Да и вообще откуда в Англии в середине сентября может взяться такая погода? Гарри настолько был поглощен этим невероятным зрелищем, что даже не сразу заметил, как позади него скрипнула дверь в палату. — Красиво, правда? — произнёс чей-то смутно знакомый голос, за спиной мальчика. Гарри резко обернулся, тут же замерев на месте как вкопанный: прямо перед ним стоял тот самый бандит из подворотни. Значит его всё-таки заберут в шайку и возвращаться к Дурслям не прийдётся. Главное, чтобы врач-Лорри не вызвал полицию, спугнув разбойника. — Ты меня помнишь? — спросил мужчина, с надеждой взглянув на Гарри. Мальчик резко кивнул: если он ещё хотел попасть в шайку, то нужно было быть смелым, наверное. — Хорошо, — незнакомец улыбнулся так тепло, как бандиты не должны уметь. Тут его взгляд неожиданно остановился на голых ступнях Гарри, — пол холодный. Будет лучше если ты вернёшься в кровать. Я потом попрошу Лорри найти тебе тапочки. Гарри в очередной раз кивнул, но уже медленнее. С каждой секундой он всё больше сомневался в том, что человек, стоящий перед ним, это бандит. Разбойники ведь не дружат с врачами? Тем не менее, мальчик решил отложить этот вопрос на потом и всё же вернуться в кровать. Всё равно сейчас убежать не получится, вряд ли незнакомец ему это позволит. Когда Гарри забрался обратно под плед, мужчина медленно приблизился к нему. — Можно присесть? — спросил он указывая на краешек кровати и, дождавшись очередного кивка, аккуратно опустился на больничную койку, держа комфортную для ребёнка дистанцию, — я совсем забыл представиться. Меня зовут Джонатан. — Гарри, — тихо ответил ему мальчик, впервые заговорив с кем-то за два дня. — Очень приятно, Гарри, — мужчина снова ему улыбнулся, — ты не хочешь рассказать, как оказался в той подворотне? — А если не расскажу, то что? — осторожно поинтересовался ребёнок. — Ничего, — Джонатан пожал плечами, — это же твой выбор: рассказывать или нет. Это было странно. Раньше взрослые начинали беситься и кричать, если Гарри не хотел им чего-то рассказывать. Но этот Джонатан вёл себя совсем не так, как все остальные. Зачем давать ему выбор? Ведь если он ничего не расскажет, то им прийдётся ещё долго с ним здесь возиться. Обычно взрослые были нетерпеливы и старались спихнуть Гарри как можно скорее. Неужели Джонатан не хотел от него побыстрее избавиться? — Я сбежал от дяди и тёти, — сам не зная зачем ответил Гарри, после чего резко насупился, — вернёте меня к ним, да? — А ты бы хотел этого? — спокойно поинтересовался Джонатан. — Не за что на свете! — громко огрызнулся Гарри, — они плохие! Тётя на меня всегда кричит, и дядя тоже. А когда не кричат, то бьют, или запирают в чулане с мерзкими пауками, — мальчик испытывающее взглянул на Джонатана. Обычно где-то на этом моменте его рассказов взрослые говорили ему перестать выдумывать, но новый знакомый молчал, и, если уж он и хотел заткнуть Гарри, то явно не подавал виду, — А Дадли постоянно всё ломает, и говорит, что это я сделал, но это не я! Но дядя всё равно меня бьёт, а потом запирает. Это потому, что я урод, а ещё… Слова так и лились нескончаемым потоком. Впервые в жизни Гарри почувствовал, что ему верят, его слышат. И тогда он вдруг стал рассказывать всё, что накопилось нём за шесть лет его крайне печального существования. Вся горечь, и обида на несправедливых родственников, противного кузена, холодных учителей, равнодушных соседей — всё это обретало материальность в сбивчивом рассказе. Он даже сказал как ему было одиноко на улице, под проливным дождём, как он вдруг подумал, что в целом мире наверное не найдется никого, кому он был бы нужен. И всё это время Джонатан сидел рядом, не перебивая, слушал его. Так раньше никогда не было, и Гарри почувствовал, как у него предательски защипало в глазах. Он и сам не понял почему вдруг расплакался, а Джонатан всё ещё был рядом. Он притянул мальчика к себе, крепко обнимая и шепча какие-то успокаивающие глупости, которые обычно говорят детям. Гарри почувствовал, что ему захотелось расплакаться ещё сильнее: от тысячу раз видел как тётя вот так же обнимала Дадли, а на него только и могла визгливо покрикивать. Ему было нельзя плакать, нельзя жаловаться, нельзя просить, потому, что он уродец и таких никто не жалеет. Гарри зарылся лицом в одежду Джонатана, вцепившись в него изо всех сил, как будто тот мог просто исчезнуть. На мгновение мальчик испугался, что всё это могло быть просто сном. Казалось, сейчас он откроет глаза и окажется всё в той же Лондонской подворотне, или ещё хуже в чулане под лестницей, и рядом снова никого не будет. Гарри зажмурился сильнее: даже если это всё не реально, он не хотел об этом думать, и в тот момент, среди тихого, успокающего бормотания Джонатана, Гарри вдруг различил одну фразу, которая заставила его мгновенно встрепенуться. — Ты к ним не вернёшься, — сказал Джонатан, и Гарри с неверием заглянул ему в глаза. — Правда? — спросил он, вытирая слёзы рукавом больничной пижамы. — Да, — серьёзно ответил ему странный взрослый, — ты сможешь какое-то время пожить со мной и, если тебе понравится, то можешь и остаться. — А если я вам не понравлюсь? — Это ещё почему? — наигранно возмутился Джонатан, — Как кому-то вообще может не нравится такой замечательный ребёнок? Гарри не стал ему возражать. Даже если потом Джонатан и узнает какой он на самом деле урод и выгонит его, то у него хотя бы будет шанс немного пожить без Дурслей, побоев и голода, а это, по меркам шестилетнего беглеца, уже лучше чем ничего.***
Жорж ДюРуа всегда умел извлекать выгоду из своего положения, на какой бы ступеньке социальной лестницы он не находился. Даже до того, как стать мастером артефакторики, он сумел своими поделками заработать приличную сумму денег, которая стала фундаментом для его дальнейшего образования, а после и стремительного подъёма в пищевой цепочке французской аристократии. Если кто спросит, каким образом у него это получилось, то скорее всего он просто улыбнётся и скажет какую-нибудь очаровательную чушь про «пару-тройку удачных заказчиков». Однако, правда в том, что ДюРуа, не страдая лишней наивностью, всегда понимал, что настоящие деньги можно заработать только в одном месте: на чёрном рынке. Именно там зачастую требовались неординарные, невероятно сложные и недоступные артефакты, которыми никто в здравом уме не станет торговать в открытую. Жоржу даже пригодились его навыки дуэлянта: в первое время часто приходилось уносить ноги с места передачи товара и иметь дело с обиженными клиентами. Конечно же, помимо шестизначных сумм на тайных счетах, у ДюРуа так же скопилось порядочное количество поддельных имён. Одно из них он даже создал специально для Британского рынка. Англичане своей гражданской войной, отгремевшей несколько лет назад, помогли Жоржу сколотить состояние на защитных артефактах. Он был так благодарен им за это, что создал целую поддельную личность только ради торговли на островах. Назвавшись Пендрагоном Дженкинсом, и для верности появившись несколько раз на людях с изменённой внешностью Жорж проворачивал сотни сделок в год, не особо разбираясь какой из сторон конфликта он продаёт свои поделки. Это было золотое время, в прямом и переносном смысле, наполненное яркой романтикой жизни подпольного торговца. Однако, вскоре британцы успокоились, война закончилась, да и сам ДюРуа повзрослел, сосредоточив своё внимание на официальном рынке. В связи с этим, Пендрагону Дженкинсу тоже пришлось уйти в тень, став очередной занимательной байкой в арсенале Жоржа, и так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня. В один из прекрасных парижских вечеров ДюРуа сидел в своей домашней мастерской, разбирая почту. Среди довольно внушительной кипы бумаг его внимание привлекло два письма. Одному из них он сначала не предал значения: стандартный конверт из международной почты, ничем не отличающийся от сотен таких же, заваливших стол артефаткора. Однако, когда Жорж прочитал имя адресанта, то не смог сдержать удивлённой усмешки. Спустя два года обоюдного молчания ему написал Джонатан Тьюринг. Почему-то ДюРуа считал, что этого никогда не произойдёт. Обычно после разрывов все его бывшие пассии, будь то мужчины или женщины, сводили все контакты к минимуму. Но забавный британец видимо мыслил иначе, или же просто не знал к кому обратится с весьма нетривиальной просьбой. В письме было подробно изложено описание артефакта сокрытия внешности. Вещица должна быть неприметной, желательно с дополнительными чарами маскировки и защитой от обнаружения, кражи или потери, а так же судя по всему она предназначалась какому-то ребёнку для постоянного ношения, раз Тьюринг упомянул об обновляющемся заклятии подгонки. Британец так же просил оставить всё в секрете, ссылаясь на принадлежность к чужой тайне. Такой сложный артефакт не закажешь у кого попало, судя по всему, у Джонатана не было выбора, кроме как написать ДюРуа. Жорж отложил письмо в сторону, обещая себе, что возьмётся за этот заказ в первую очередь, если конечно не попадётся чего-нибудь более интересного, и взялся за следующее. В тот момент ему пришлось удивиться во второй раз за вечер: адресатом значился Пендрагон Дженкинс. Старое подставное прозвище так удивило ДюРуа, что он даже не сразу обратил внимание на имя отправителя, которым, по странному стечению, обстоятельств являлся профессор Северус Снейп. Сухим, официальным языком, англичанин описывал артефакт ментальный защиты, который следовало изготовить для человека, ничего не смыслящего в окклюменции, а значит точно не для самого зельевара, иначе он просто не смог бы так чётко сформулировать запрос. Причём сделать всё нужно было в кратчайшие сроки, при полной конфиденциальности. Не веря своим глазам, Жорж схватил письмо Тьюринга и положил два пергамента рядом друг с другом. Ему вдруг показалось, что он увидел между ними какую-то неочевидную связь, словно его британские «друзья» попали в переплёт. У Тьюринга появился ребёнок, которому есть что скрывать, а профессор Снейп вдруг озаботился защитой чужого разума: это могло бы быть совпадением, но ДюРуа в них не верил. Вся ситуация начинала его забавлять. Казалось, он случайно прикоснулся к чьей-то тайне, знать которую не имел право. Тогда в голове Жоржа неожиданно появилась одна взбалмошная идея, полностью отвечающая его ребяческой натуре. Он улыбнулся сам себе, и, лёгким движение волшебной палочки, призвал с книжной полки справочник для изготовления парных артефактов. Что-то подсказывало ДюРуа, что прийдёт день, и эти забавные англичане ещё поблагодарят его за самодеятельность.