Изменение гравитации

Холодно. Изуку бил озноб, он ворочался, пытаясь найти положение удобнее. Ему казалось, что рано или поздно под боком появится мягкий матрас, а сильные горячие руки перехватят его и утянут в сторону, вынудив прекратить ерзать. Шото никогда не нравилось, когда во сне Мидория крутился и двигался, и сам не спал, и ему мешал. Щеку кололо. Но омеге казалось, что это лишь часть сна, когда он проснется, ничего этого уже не будет. Осталось только проснуться… По телу пробегали неприятные мурашки; Мидории снилась всякая пакость. Он уже находился на той стадии сна, когда знал, что спит, отдаленно слыша звуки из реального мира, но всё ещё пребывая сознанием в дурмане сна. Изуку болезненно морщился и тихо мычал; он видел отчима. Тот, как последняя свинья, развалился в кресле с бутылкой пива и полузакрытыми глазами смотрел на него. Говорил, заставлял что-то сделать, но омега не мог разобрать ни слова, за что в него летели предметы и благой мат. Мидория резко сел, схватившись за сердце. Он в ужасе огляделся по сторонам, не понимая, где находится. Остатки жуткого сна окутали его, на мгновение омеге показалось, что он в своей старой квартире, в своей старой комнате, за стенкой храпит отчим, готовый пришибить его в любую секунду. Изуку медленно выдохнул. Внутри всё стремительно начало холодеть, воспоминания чередой вспышек всплыли в сознании, он еле сдержался от ещё одного перепуганного вскрика. Омега даже не мог бы сейчас сказать, что хуже, проснуться здесь, неизвестно где, в каком-то темном мрачном грязном помещении или дома, где пьяный отчим пытается изнасиловать его и прибить. Мидория задрожал. Одни лишь воспоминания об этом человеке приносили ему море боли, одна лишь мысль заставляла дрожать, содрогаться от страха и болезненно скулить, забиваясь в самый дальний угол. Изуку не вспоминал о нем прежде, просто вычеркнул из своей жизни, сделал вид, что его просто не было. Он смотрел на Шото и никого больше не замечал вокруг. И отчим никогда уж точно не снился ему! Даже в самых страшных кошмарах. Почему Мидория вспомнил о нем именно сейчас, зачем глупое сознание напомнило о таких жутких событиях в его жизни? Чтобы подготовить к тому, что будет происходить дальше? Омега задрожал. Он огляделся вновь по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Изуку сидел на какой-то тонкой подкладке, то ли коврике, то ли матрасе, разобрать было очень сложно. Кто здесь валялся до него Мидория думать не хотел. Помещение было очень маленьким и на вид каким-то склизким, омеге сразу же стало тошно. Походило на тюрьму, Изуку не смог сдержать нервного смешка, подумав, что он здесь как тюремный заключенный. Но осмотр помещения не принес ему никакой полезной информации. Сидеть тут и плакать Мидории сразу же показалось глупым, хотя это было первым, что захотелось сделать. Но Тодороки как-то ненароком обмолвился, что, если кого-то берут в плен, а не убивают сразу, то это означает две вещи. Или похищенного ожидает спасение, он нужен похитителям как приманка или способ на кого-то давления, или же… или же участь у похищенного хуже быстрой смерти. После сказанного Шото быстро замял тему, решив, что сболтнул лишнее – Изуку знал за ним, что альфа предпочитает всякие жуткости умалчивать, чтобы его не напрягать, – но Мидория всё равно запомнил каждое слово. Он резко поднялся, беспокоясь, что отморозил попу, у него сразу же закружилась голова, и, потеряв равновесие, Изуку смачно плюхнулся обратно на пол. Это было не лучшее решение, подниматься так спешно. Омега тихо застонал. Его щеку вновь защипало, Мидория осторожно коснулся её пальцами, прокручивая в голове события вчерашнего дня. А, может, и не вчерашнего, кто знает, сколько он там проспал. Последнее, что Изуку вообще помнит, это белый дым. Много белого дыма, сквозь который он продирается и выискивает взглядом Тодороки, надеется, что тот прижмет его к себе и всё закончится. Лишь бы его не убили. Мидория дрогнул всем телом, изо рта непроизвольно вырвался тихий писк. А если… если… если… Если он здесь, значит… значит, Шото проиграл? Значит… его убили? Или пока что он ещё жив, но очень близок к этому, если его где-то пытают… Изуку почувствовал, как к глазам подбираются слезы, он затряс головой и сел, сглатывая. Так… так… вдох-выдох, вдох-выдох. Тодороки учил его успокаиваться именно так. Омега вновь поднялся, на сей раз медленно, осторожно, рукой опираясь на стену. Голова ужасно запульсировала, он на несколько секунд зажмурился, пытаясь понять, отчего же ему так плохо. Мидория помнит, чья-то рука схватила его до боли, будто пытаясь продавить пальцами до мяса, он столкнулся взглядом с жутким на вид противогазом, а после… После Изуку ничего не помнит. Что же произошло? К горлу подкатил ком. Щеку саднить не прекращало, а правый глаз ощущался очень странно, так, словно заплыл, из чего омега сделал простой и логичный вывод: его ударили по голове. Он поморщился и вздохнул. Наверное, это меньшее из его зол. Отчим мог огреть его сковородкой и по голове, и по заднице, поэтому ничего особенного Мидория не испытал. К хорошему быстро привыкаешь, вот и он, легко и быстро привык к Шото, к его вечным поцелуям, к его ласке, к его доброте, к его любви, нежности. Рядом с ним было хорошо, рядом с ним было безопасно, рядом с ним… рядом с ним… Изуку уже не рядом с ним. Омега задрожал. Он медленно обошел помещение по периметру, принюхиваясь. Но не смог почувствовать совсем ничего, даже подумалось, что этот один удар в глаз после которого у него наверняка появится, если уже не появился, огромный фингал, травмировал какие-нибудь нервы, отвечающие за обоняние. Или там просто ничем не пахло. Мидория подошел несмело к двери. Её сложно было сразу заметить, дверь сливалась со стеной, будто нарочно сводя людей, находящихся внутри, с ума. Она была железная, тяжелая, наверняка запертая снаружи, даже проверять не надо. Но он проверил. Закрыта. Под самым потолком было три сквозных тонких длинных отверстия, через которые в комнату проникал свет. Изуку привстал на носочки, но рост всё равно не позволил ему посмотреть, что в коридоре. Он вздохнул. Подпрыгнул несколько раз, но всё равно ничего не рассмотрел. Наверное, там какой-нибудь коридор. Кроме этих щелей и вентиляции других отверстий в помещении не было, оно походило на подвал. Омега без сил присел на корточки, прижавшись спиной к стене. Позвоночником он чувствовал ее холод, его всего аж передернуло. И… и что дальше? К глазам вновь подступили слезы, слизистую защипало, но он этого не почувствовал, рассеянно глядя в пол. Что же происходит? Хотелось верить, что Тодороки скоро придет за ним, скоро заберет его, что скоро всё будет хорошо. Хотелось верить. И Мидория верил! Верил Шото, верил ему, верил в него, верил, что альфа никогда не бросит его, что будет до последнего бороться, лишь бы они снова были вместе. Изуку искренне верил в это: Тодороки успел убедить его в своей любви. Но… А если его нет в живых? Не на кого надеяться, некому верить, не в кого верить, некого ждать. Омега затряс головой. – Не надо раньше времени его хоронить! – он вскочил и кулаками стукнул по двери, уперевшись в нее горячим лбом. – Не надо… – Мидория вздохнул. Если он находился здесь, значит, похитителям он зачем-то понадобился. Ну, почки вырезать они вряд ли будут, подумав об этом, Изуку по-идиотски захихикал, тут же понимая, что его нервы уже не выдерживают. Шото так и не рассказал, кто именно за ним следил, зачем и почему, но с теми людьми они явно конкурируют не первый день, те должны много о нем знать. Если они следили, возможно, уже поняли, кем ему приходится Мидория и что Тодороки готов для него сделать. Если поняли, значит, с какой-то, соответственно вытекающей, целью и похитили. Заставят Шото что-нибудь сделать, на что-нибудь согласиться, умереть… Изуку передернуло. Так или иначе, альфа должен быть жив. Если это не так, то и смысла в Мидории нет. Его бы просто убили. Что-то кольнуло омегу в животе, вдруг потянуло тошнить. В голову пришла одна нехорошая мысль, Изуку поежился, стоило только подумать об этом. Говорят же, нет ничего приятнее, чем изничтожить семью своего врага. У Тодороки семьи нет, разве что… разве что только Мидория. Надругаются и убьют; омега сглотнул, помотав головой. Нет! Если Шото мертв и не узнает обо всем об этом, то никто бы не стал этого делать. Или… Изуку закусил нижнюю губу, чувствуя, что вот-вот и расплачется. От страха, от ужаса, от неожиданности. Он не был готов, что так всё обернется. Ему всегда казалось, что нет места безопаснее, чем рядом с Тодороки, что альфа сможет защитить его от всего на свете, что всё будет хорошо, стоит только им оказаться вместе. Нет. От бессилия Мидория вновь ударил кулаком о металлическую дверь и сразу же застонал от боли, поняв, что чуть не содрал на пальцах кожу. Он зажмурился и прижался боком к холодной стене. Шото как-то пытался научить его драться. Получилось в итоге, конечно, плохо, правильнее даже будет сказать, что ничего не получилось, но факт остается фактом, Тодороки учил. Началось всё с того, что он в очередной раз намекнул Изуку, что надо меньше есть сладкого и заниматься спортом, а то всё тело будет дряблое, на что омега только нахмурился и махнул рукой, доедая очередной эклер. Шото привел несколько аргументов о пользе спорта, после его рассуждения сами собой перетекли на тему нападений. Это Мидория уже выслушивал с большим вниманием. Пришел альфа к выводу, что Изуку обязательно нужно выучить базовые приемы самообороны на всякий случай, если кто-нибудь пристанет к нему на улице. Омега на это ответил только то, что ему это не нужно, потому что Тодороки всегда сможет его защитить, но возражать не стал, решив соглашаться. Ему в ту секунду даже показалось, что Шото ужасно смутился, но, наверное, просто показалось. Вряд ли он вообще умеет смущаться. Тодороки показал ему несколько стоек, рассказал о том, как правильно стоять, сделав большой акцент на ногах. Сказал, что обязательно нужно следить за тем, куда повернуты ступни. После рассказал, куда лучше бить, о множестве разных уязвимых точек. Из всего этого Мидория для себя вынес только пах и солнечное сплетение, вряд ли куда-то ещё он сможет попасть. А затем Шото, внимательно уставившись ему в глаза, говорил, как правильно бить. Наверняка знал, что Изуку, если что-то произойдет, будет бить, будто от мух отмахиваться. Сказал, что большой палец ни в коем случае не должен быть в кулаке, что лучевые кости должны быть на одной линии с кистью, чтобы не травмировать сухожилия, и что вообще лучше бить боковой частью ладони, если у Мидории не набиты кулаки. В тот момент омега не совсем понял, что значит «набитые кулаки», но много расспрашивать об этом не стал. Сейчас всё стало ясно: кожа на пальцах зудела так, что, казалось, вскоре совсем должна облезть. Ему подумалось, что ударь он хоть чуточку сильнее, обязательно переломал бы себе все пальцы. К слову, упражнения по самообороне наскучили Изуку очень скоро, поскольку драться он никогда не умел и честно не собирался учиться. А бить Тодороки – альфа предложил ему тренироваться на себе, – ему не хотелось: Мидория чувствовал себя из-за этого как-то виновато и несколько раз повторил, что боится Шото ударить. Тот в ответ лишь бурчал что-то о том, что удары Изуку ему даже боли не принесут, и призывал продолжать, но омега отказывался. Да и стоять в дурацких позах ему не особо нравилось. Мидория в голос рассуждал о том, насколько для него это бесполезное занятие, учитывая, что без Тодороки он никуда не ходит, на что альфа лишь глаза закатывал. Он разъяснял всё подробно, показывал и просил повторить, но омега почти не старался, получалось у него плохо. Шото прекрасно это видел и это ужасно начинало его злить. Закончилось всё тем, что Тодороки обещал кинуть Изуку на прогиб, если тот не начнет делать всё нормально. Мидория задумался и решил, что Шото в любом случае его никуда не кинет. Он улыбнулся и лениво отмахнулся рукой, лишь частично оказавшись правым. На прогиб кидать его альфа не стал, но неожиданно резко схватил и кинул через спину на пол так, что омега чуть не шмякнулся и не распластался прибитым на полу. Лишь в самый последний момент Тодороки дернул его наверх, подставив под спину руку и не дав разбить себе голову. Однако копчиком Изуку всё равно ударился и закричал так перепуганно и громко, что сам Шото испугался и нахмурился. А после Мидория долго ходил и жаловался, что у него болит задница. Альфа, что с недовольным видом сидел за столом, только вздыхал, шумно втягивая носом воздух, и ничего не говорил, бросая на омегу хмурые взгляды. В итоге оказалось, что на Изуку он обиделся за то, что тот так халатно отнесся к его величайшему знанию единоборств. Омега от такого заявления только рот открыл: он сам собирался обидеться на то, что Шото его кидает, как какую-то тряпичную куклу и угрызениями совести после не терзается. Но кто первый успел, тот успел. Так и ушел к себе в комнату Мидория ни с чем. Через полчаса к нему таки поднялся Тодороки с миской льда в руках и предложил приложить его к ноющему месту, чтобы снять боль. Изуку только у виска покрутил и сказал, что не собирается лед к заднице прикладывать. Шото тогда плечами пожал и бросил, что, значит, у омеги она не так уж и сильно болит. Мидорию это до жути оскорбило – хотя на тот момент у него уже ничего не болело, – он побежал вслед за альфой, чтобы побить его по заднице в отместку. Тот, услышав о его таком предложении, на удивление сопротивляться на стал, а, напротив, облокотился на стол, выгнув таз, и предложил Изуку его шлепнуть. До омеги этот двойной смысл дошел быстро и вместо задуманного он взял со стола тарелку Тодороки с обедом и убежал с ней наверх, крича что-то о том, что Шото – извращенец, а ещё негодяй, потому что готовит только на себя… За дверью послышались чьи-то шаги. Изуку сразу же встрепенулся, глупые воспоминания развеялись, он переступил в страхе с ноги на ногу, готовый к любому повороту событий. Наверное, даже к тому, что сейчас в комнату войдет какой-нибудь жуткий бугай, который изобьет его до полусмерти. Но дверь открылась, а на пороге застыла вовсе не такая массивная и жуткая фигура, которую успело нарисовать сознание. Это был невысокого роста человек с необычными раскосыми глазами и тяжелыми черными кудрями. Они встретились глазами, Мидория смог лишь глупо открыть рот. На секунду у него появилось странное ощущение, что его вовсе никто не похищал, что ничего ужасного не произошло, что он просто свалился в подвал и ему всё это причудилось, а этот человек – кто-то из подручных Шото, кто наконец-таки нашел его и сейчас покажет дорогу обратно. Пришедший осмотрел его, прищурился. Он был маленький и прямо щуплый, как сам Изуку, но жилистый и явно спортивный, готовый и драться, и убивать. В его руке был очень необычный – Мидория такого прежде не видел, – даже изящный пистолет, совсем ему под стать. Человек медленно поднял свою оружие и направил его на омегу, тот испуганно подскочил, отступая к стене. Такого поворота событий ожидать он никак не мог: пришедший казался таким безобидным, таким чуть ли не невинным. В голове сами собой всплыли веселые слова Тодороки. Он как-то рассказывал о том, что очень удобно на роль убийц и всяких шпионов брать молодых и каких-нибудь миловидных омег, кажущихся очень светлыми и слишком красивыми, чтобы хоть каким-то боком быть связанными с самой грязной частью мира. Люди меньше всего ожидают от них подвоха, это играет на руку. Изуку весь вытянулся, но человек так и не выстрелил, видимо, вовсе не собираясь его убивать. Он махнул свободной рукой от Мидории в сторону коридора, тот неуверенно двинулся в этом направлении, взволнованно наблюдая за реакцией незнакомца. Здесь было очень светло, до боли. Шото предупреждал его, что смотреть людям в глаза не стоит – в животном мире это воспринимается, как вызов, – но Изуку всё равно смотрел, слишком красивыми были у этого человека глаза. Яркие, голубые, ужасно похожие на глаза Юги… Эти двое были ужасно похожи. – Вы говорите по-японски? – взволнованно спросил вдруг Мидория, сам себе удивившись. В ответ последовал набор каких-то непонятных слов, из которых Изуку сделал вывод, что не говорит. Не спуская с него дула пистолета, человек провел его до конца коридора, где их ожидал лифт. Мидории это показалось очень странным. Его впихнули в кабину и прижали животом к одной из стене, пистолетом упираясь в затылок. Изуку и не думал сопротивляться, понимая, что это будет совершенно глупо, меры предосторожности были совершенно лишними. Почему-то особого страха он не испытывал. Наверное, организм был на такое уже совершенно не способен. Или просто ещё не понимал до конца, что именно с ним приключилось. Мидории почему-то подумалось, что его единственная последняя живая извилина мозга способна переживать только о чем-то одном. И это одно она для себя уже избрала. Шото. Только он один сейчас имеет какое-либо значение, больше ничего. Если он мертв, всё… всё вмиг потеряет свой смысл. Каждый вздох, каждая прожитая секунда без Тодороки не будет иметь веса. Изуку просто не знает, как он будет существовать без него, как сможет дышать. Поэтому думать о чем-то другом он и не может. Они оказались на более чистом этаже с таким же узким неприятным коридором, будто специально созданным для того, чтобы некуда было бежать. Довели до двери и знаками показали открыть. Мидория старался запомнить дорогу и обстановку вокруг, но сознание будто нарочно пропускало всё сквозь себя, не оставляя совсем ничего. Наверное, чтобы в будущем он забыл это легко. За дверью оказалась комната. Большая, светлая, с окнами. Стол, пара стульев и двое людей. Изуку вынудили сесть и положить руки на стол. Заковывать его в какие-нибудь наручники или просто связывать никто не стал, видимо, посчитав это бесполезным. Знают, что Мидория не какой-то суперагент из телевизора, драться не умеет и ничего троим вооруженным людям не сделает. Омеге это напомнило события трехмесячной давности. Где он сидит так же перед Тодороки, альфа тогда казался ему ужасно опасным. Около полуминуты в комнате висело молчание; Изуку даже не думал открывать рот первым. За это время он успел осмотреться. Светлая пустая комната, но куда интереснее люди. Один высокий жуткий бугай в углу, вот ровно такого Мидория представлял себе. И сильная женщина у окна, что держала руки в замке за спиной, глядя куда-то вдаль. Она повернулась первой, а омега задрожал, сразу же почувствовав себя перепуганным. Под одним ее взглядом он словно стал маленьким и совершенно слабым, жалким, никому не нужным, брошенным. Прежде Изуку не понимал смысла фразы «уничтожить взглядом». Женщина была не молода, но выглядела хорошо. Её золотые глаза смотрели внимательно, пристально, а тонкие бескровные губы еле шевелились, проговаривая какие-то слова. Мидория поежился и отвернулся, сглатывая. Его пугали такие люди. Широкие плечи, сильные руки, холодные, до пугающего холодные глаза, нахмурившиеся брови. Опасно. Тодороки – исключение. Женщина не торопилась говорить, слегка щурясь и улыбаясь каким-то мыслям. Изуку нервно вздохнул, рецепторы уловили сладковатый аромат. Его это озадачило. Мидория никогда бы не подумал, что стоящая перед ним – омега. Его била лёгкая дрожь. Он старался не смотреть женщине в глаза, пальцами до боли сжимая свои коленки. Ему почему-то думалось, что те какие-то очень хрупкие, стоит лишь посильнее надавить, как он вырвет себе коленные чашечки. Наверное, ему вспоминались слова Шото об этом, альфа долго ругался, насколько у него тонкие ноги. Любил ворчать на тему того, насколько Изуку тонкий и хлипкий, дунешь – развалится. В комнате висело молчание, тяготящее, мучительное. Омега ерзал на месте, нервно вздыхал и щурил глаза, почему-то боясь, что расплачется. Он с тревогой ждал, когда же кто-нибудь заговорит, прервет мучительное молчание, леденящее душу. Женщина долго смотрела на него. Изуку чувствовал её взгляд на своём лице, на своём теле. Казалось, будто он может прожигать, разъедать его, словно она видит сквозь его одежду, сквозь кожу, видит внутренности, все тайные помыслы и желания. Прежде даже Тодороки не смотрел на него так въедливо, так неприятно, горячно, мерзопакостно. Мидория часто видел огонь в его глазах, желание и бурю эмоций, но золотые глаза этой женщины были совсем другими, такими холодными, настолько холодными, что чуть ли не обжигающими. – Красивое лицо, – проронила она наконец с лёгким акцентом, но достаточно ясно. Это не было обращением к нему, уж тем более не было слащавым комплиментом. Это было скорее фактом, констатацией факта, который она объявила себе и всем остальным. От мыслей о том, с какой именно целью, Мидории стало дурно. Женщина цокнула языком и присела на край стола, не сводя с него глаз. – Как тебя зовут? – легко поинтересовалась она. Совсем непринужденно, будто они были старыми знакомыми, но Изуку всё равно боязливо сглотнул. – А, – он смог лишь открыть рот и моргнуть. Женщина склонила голову набок, слегка прищурив глаза. На мгновение Мидория испугался, что его ударят. Он опустил глаза, пытаясь успокоиться и заставить себя говорить. С Шото они были долго, но он так и не научился быстро справляться со стрессом, всё еще продолжал задыхаться, дрожать и трястись, до боли сжимая пальцы. – Ты понимаешь, что я говорю? – уточнила женщина. Изуку посмотрел на нее взволнованно, как если бы она пообещала его расстрелять. Он опустил на секунду глаза, снова посмотрел на нее, вздохнул, закусил губу и с трудом кивнул. Женщина поджала губы, странно на него посмотрев. – Я… понимаю, – тихонько подтвердил Мидория. – Я… я Изуку, – поспешил он ответить на первый вопрос. – Скажи мне, Изуку, – женщина задумчиво погладила подбородок, – кто ты такой? И что забыл с таким чудовищем, как Тодороки Шото? На последних словах Мидория вздрогнул. Он робко посмотрел на нее и быстро отвернулся, вспомнив, как Тодороки рекомендовал ему не смотреть незнакомым в глаза. – Я… – Изуку поерзал, – я… я… просто… ну… – он глупо пожал плечами. Интеллекта для правдоподобного вранья не хватало. – Шото… – от произношения этого имени омега вздрогнул, – я… под… подцеп-пи… – Мидория запнулся и быстро начал краснеть, – я встретил его в б-бар… в кафе. Я… я его не знаю, я просто хотел… развлечься н-на одну ночь. Женщина удивлённо приподняла брови. – Мм, – на секунду она прикрыла глаза, – юные дети, ищущие любви взрослых животных, как романтично, – протянула с отвращением. – Если бы это было правдой. – Это… это правда! – Ммм, – женщина покачала головой, – разве? Скажи, ты сам это придумал или кто-то надоумил тебя это сказать? – уточнила она устало. Изуку лишь испуганно на нее посмотрел и опустил глаза. Он не знал, что ответить. Тодороки всегда вычислял его ложь мгновенно, хотя Мидория лишь на первых порах охотно врал ему. Но Изуку не был готов к тому, что и другие люди будут на такое способны. – Что… – он подал голос вновь, ужасно беспокоясь, что это всё плохо закончится, – что вы сделаете со мной? – Честно? – она дернула плечами, – пока не знаю. – А… – Мидория растерялся. Ему подумалось, что эту женщину он встречал прежде: выражение лица казалось смутно знакомым. – Зачем я вам? – Мм, – женщина пожала плечами, – ты был с Шото. – И чего? – Изуку вздрогнул. – С ним много людей, – из груди вырвался нервный смешок. – Да, но ты ближе других, нехорошо ближе. Мои люди навели о тебе пару справок, Изуку, ты обычный японский школьник, не более того. Что ты забыл среди мафии? – Я… – Мидория растерялся, – просто… – Ты просто его омега, – закончила за него женщина. Изуку вздрогнул всем телом. Ему нравилось, когда кто-нибудь делал акцент на том, что Шото – его альфа, а он – его омега. Мидория любил, когда они прогуливались по улочкам, а кто-то с рынка окликал их как парочку, когда кто-нибудь ухмылялся и весело говорил, как хорошо они вместе смотрятся. Но сегодня эта фраза приобрела новый смысл. – Это… – Изуку сглотнул, – совсем не так, – постарался возразить он, но его голос зазвучал предательски пискляво и слабо. – Я просто… – И вскоре мы сможем проверить, на что он готов пойти ради тебя. – А? – испугался Мидория. – То есть… вы не убьёте меня? – уточнил он глупо. – Нет, ну что ты. Это было бы слишком легко, – она улыбнулась. В комнате вновь повисло молчание. Изуку быстро-быстро начал перебирать пальцами, чувствуя, как ускоряется бег сердца. Мысли зароились в голове, пугающие, липкие и жуткие. Мидория исподлобья на нее посмотрел, вдруг поняв, что не выражение лица показалось ему знакомым, а само лицо, черты, яркие глаза. Вот только он никак не мог вспомнить, где видел их. – Вы будете меня пытать? – сипло спросил Изуку. Даже думать об этом он боялся. Впервые ему показалось, что вся его жизнь пошла не в том направлении, когда он уехал с Шото. От отчима он знал, чего ждать, тогда он был готов умереть. А сейчас он не готов. Ему есть, почему жить, за что цепляться. – Пытать? – брови медленно поползли вверх. – Нет. Тебя? Нет, – женщина улыбнулась. Её живая мимика напугала Мидорию до ужаса. – А кого? – он недоуменно похлопал глазами. Никто не отозвался. Вновь тяготящее молчание, он ерзает и дрожит, сглатывает и старается не представлять, что с ним сделают. Не получается. – Меня зовут Мария, – неожиданно представилась омега, а Изуку вздрогнул. В его голове всплыли слова Тодороки о деве Марии, у альфы в ту секунду было невероятно смешное лицо. Изуку обязательно бы улыбнулся, если бы уголки губ упорно не дрожали. *** Костяшки пальцев были совершенно белыми. Шото смотрел на них и почему-то думал, что Мидория, будь он рядом, обязательно бы сказал, что это не порядок: у Тодороки всегда ладони красные и горячие. Но омеги не было рядом. Шото пытался не отпускать мысли, держать их в узде, не давать расползаться, но они усердно растекались, ускользали от него, возвращаясь к Изуку, к его тёплому мягкому свету, к нежным трепетным воспоминаниям. Голову слегка продолжало саднить. Доктор сказал, что ему повезло, что пуля прошлась по виску, совсем не задев мозга, но Тодороки знал, что это вовсе не удача, вовсе не хорошая случайность. Если его хотели убить, его убили бы. Стреляли бы в упор, чтоб наверняка, выдрали бы все внутренности и распотрошили в назидание остальным. Но нет. Он остался жив. Если они поступили так, они знали, что эта жизнь будет хуже любой смерти. «Найди его! Найди его мне!» – Шото разрывал лёгкие совсем недавно, в сумасшествии повторяя одни и те же слова. Его подручные суетились, мельтешили, втягивали головы в плечи и лишь глупо разводили руками. Мидория будто исчез. И сколько Тодороки не кричал, сколько не срывал голос, сколько не пытался добиться хоть какого-нибудь результата, не в состоянии унять свою злость, толку не было. Леденящий душу страх разъедал его, пожирал, поглощал, не давал и секунды на вздох. Он порождал злобу, сильную и жгучую, будто ярость, не контролируемую, буйную. Прежде Шото подобного не испытывал. Он знал, что что-то может пойти не так. Но наивно полагал, что и в этот раз всё обойдётся, что его пронесет. Люди, законченные убийцы, они были готовы убить в тот день, они были готовы умереть. Всё бы обошлось… всё могло, должно было обойтись… Ирония. Или просто судьба решила сыграть с ним злую шутку. Течка. Слишком ужасные имело это последствия, чтобы быть простым совпадением. Слишком… Если боги есть, они определённо куда более ужасны, чем люди наивно думают о них. Изуку не здоров. Шото знает об этом лучше прочих, лучше всех. Его прошлая течка была совсем недавно, была так коротка, Тодороки не ждал её так скоро. Ему вообще порой казалось, что это всё лишь наваждение, что та сладкая пытка лишь приснилась ему, что больше такого никогда не будет. Мидория жаловался на самочувствие, говорил, что устал, что ему жарко. Шото прокручивает в голове их разговор и никак не может понять, почему он не послушал, почему он не обратил внимание! Ладони Изуку всегда такие холодные. Очень холодные, практически ледяные, часто немного влажные и слабые: он никогда не сжимает их в кулаки и не практикует крепкое рукопожатие. Тодороки знает об этом лучше всех, ему кажется, что по температуре мидориных ладоней он даже может определить, как давно омега ел. Почему он не обратил на это внимания? – Почему я такой дурак? – прошептал тихо Шото. В комнате кроме него никого не было, за окном еле слышно гудели машины. Он не включил свет: царил полумрак. Стул под ним казался жёстким, ноги затекли от долгого пребывания в одном положении. Вчера ладони Изуку были такие тёплые. Тодороки показалось это очень странным, он даже подумал, что омега заболел, но дальше его мысль не пошла. А ведь это был такой простой намёк вселенной, такой очевидный. Прежде Шото казалось, что любой гон и течка должны закончиться в условиях опасности. Организм, чуть что пойдёт не так, сразу же перейдёт в режим защиты. Тодороки и на себе это испытывал, и видел на других. Он не мог допустить даже мысли, что ситуация примет такой оборот. А потом Мидория… он такой желанный, хотя вряд ли об этом знает, такой любимый, горячий, трепетный, жаждущий. Шото забылся с ним будто лишь на мгновение… Самое роковое мгновение в его жизни. Он бы успел всё изменить, он бы защитил его, если бы был сильнее. В дверь постучали; альфа поднялся. Даже лёгкой надежды на то, что они вдруг нашли Изуку, у него не было. Если Мария что-то и умеет, то это прятаться и скрываться. – Босс, ничего. – Да, я знал, – Тодороки горько усмехнулся. – Не прекращайте поисков, – бросил он, проходя мимо омеги в коридор. Про себя Шото подумал, что особого смысла в этом нет. Мария слишком умная и сдержанная, чтобы импульсивно убить Мидорию и демонстративно выкинуть его труп Тодороки. Нет. Да и кровожадностью особой не отличается, чтобы присылать ему его голову. Нет, она пойдет дальше. Намного дальше. И он знает, что он не готов к этому, не готов к испытаниям и мучениям, которые Мария готовит ему. Она могла бы стать писательницей и написать легендарный роман, но вместо этого она искусно убивает людей, так виртуозно и мастерски издеваясь над своими жертвами, что от осознания холодеют внутренности. И её жертва на этот раз вовсе не Изуку, нет. Он лишь средство. Её жертва – Шото, альфа давно ввязался в эту игру, он совершил ошибку и теперь должен за нее расплачиваться. К вечеру у Тодороки уже был новый телефон и номер, он купил его чуть ли не самолично, оставляя Марии маячок: вскоре она попытается с ним связаться. Обязательно попытается. Вряд ли ей нужен был оставленный им след – Шото не так хорошо прячется, чтобы его невозможно было найти, – но альфа оставил его, желая получить первое сообщение как можно скорее. Он боялся предполагать, что это будет. Звонок, письмо, видеозапись. Скажет ли Мария что-либо прямым текстом или оставит для него «подсказки», желая немного поиграть. Он не знает. Но это будет самое худшее из возможного. Тодороки знает. Изуку – самое лучшее оружие, удерживая его подле себя, Мария может сделать с Шото всё, всё что угодно. И совсем скоро она поймёт это. *** Мидория сидел в маленькой комнатке на жёстком матрасе. Кроме него и одинокого низкого стола в комнате ничего не было. Изуку пустыми глазами смотрел в окно: здесь оно было, за что он уже был благодарен. Свежий воздух проникал в помещение, он старался не забывать делать вздохи, почему-то боясь упасть в обморок. Он был совсем один. С ним почти никто не говорил, бросая лишь редкие, непонятные фразы, настоящий смысл которых от Мидории ускользал. Он понял лишь то, что на лучшее надеяться не стоит. А после его оставили одного. Запихнули в новую комнату и сказали, что он проведёт остаток своей жизни здесь. Было ли это угрозой, предупреждением или просто игрой слов, Изуку так и не понял. Он забился в угол комнаты, обхватил себя руками и положил голову на колени, радуясь, что его оставили одного. Шото скоро будет здесь, Шото придет за ним, Шото заберет его, спасёт, защитит. Он должен; Мидория верит ему, верит в него. Руки дрожали от холода, хотя в комнате было тепло. Изуку клонило в сон, но он знал, что не уснет, да и не хотел засыпать. Происходящее слилось в единое серое месиво, он не смог бы сказать, какое сегодня число, который час. Омега старался не думать о том, где он, с кем он, где Шото, сколько альфа будет его искать. Его могли увезти куда-то далеко, на другой край света, куда-то, где Тодороки не сможет его найти. Он будет пытаться, будет биться до последнего, Мидория знает, но у него может ничего не получиться… По щеке стекла одинокая слезка, Изуку стер её ладонью и шумно вздохнул, чувствуя, как ноют от долгого сидения мышцы. Мидория всегда любил мягкие матрасы. Ему нравилось утопать в кровати, кутаясь под одеялом, еще больше он любил, когда в этот момент его обнимали горячие сильные руки Шото, скользящие по телу, забирающиеся под футболку и хватающие его в разных местах, хотя этого Изуку не очень любил. Он часто повторял, чтобы Тодороки не хватал его неожиданно и не пытался потрогать за редкие на теле мягкие места, но альфа не слушал его: подходил со спины, хватал, сжимал руками, пальцами подкрадываясь то к бедрам, то к груди. Этот матрас был жёстким. От него будто бы сразу заболели ноги и ягодицы. Он неприятно пах, не так, как их матрас в том солнечном домике, запомнивший шоколадный аромат Тодороки. Мучительно сладкий, насыщенный и крепкий, от которого сразу же кружится голова, а рот наливается слюной. Мария сказала, что от Изуку пахнет «им». Пахнет сильно, очень сильно, что Мидория буквально весь насквозь провонял Шото. Омега очень удивился. Он вовсе не замечал этого, даже в растерянности понюхал себя, неуверенно морщась. Ему казалось, что нет совсем никакого запаха, ни его собственного, ни уж тем более аромата Тодороки. Наверное, он просто привык… Мидория без сил завалился набок, болезненно сморщившись. На столе его ждала тарелка с какой-то оставшейся едой, что ему принёс человек. На вопрос о том, не хотят ли они, чтобы Изуку просто умер с голоду, он лишь рассмеялся и ничего не сказал. Но есть Мидории совсем не хотелось. В животе чувствовалась тяжесть, болезненно давящая на внутренние органы, ребра, рвущаяся наружу. Он будто бы задыхался; горло опутывали словно жёсткие канаты, затягивающиеся с каждой секундой. Изуку почему-то представил, как в старину его бы заставили связывать для самого себя петлю… а он ведь этого даже не умеет. За окном постепенно темнело. Ожидание томящее и липкое было таким невыносимым, Мидории казалось, что постепенно он сойдёт с ума. Где-то как-то он слышал, что даже заключённых в тюрьме, если и сажают в одиночные камеры, то оставляют окошки, чтобы преступники могли общаться друг с другом. Какое-то время Изуку считал секунды, чтобы понять, сколько времени он лежит здесь, но вскоре сбился, потом сбился ещё раз и в итоге бросил это неблагодарное дело, продолжая бестолково лежать. Вскоре ему стало дурно: голова потяжелела, а к горлу подступила тошнота. В тот же момент в коридоре послышались шумы, дверь отворилась, и на пороге с приторно сладкой улыбкой застыла Мария. Мидория не испугался её появлению: она не внушала в него ужас, не вызывала в голове жутких догадок и страха, что над ним надругаются. Но лёгкое мерзкое предвкушение распространилось по телу. – Смотрю, ты совсем не голоден, – протянула Мария тоскливо. – Что ж, я не буду насильно тебя кормить, – усмехнулась она. Изуку посмотрел на нее вымученно, никак не реагируя. Он сел, не прекращая пальцами сжимать свою одежду. – Долго мне надо тут сидеть? – взволнованно уточнил омега и тут же чуть сам не прикусил себе язык, опуская глаза. – Сидеть? – Мария покачала головой, – тебе не нужно тут сидеть. Можешь выходить, если хочешь, – она улыбнулся. – Чего? – Мидория глупо моргнул. Только сейчас он вдруг осознал, что дверь никто не запирал. – А что? Правда, смотреть тут нечего, – она усмехнулась. – Но в коридоре есть туалет, разве он не нужен тебе? – Ну, – Изуку смутился. – Не волнуйся, мы будем видеть каждый твой шаг. И я уверена, что ты не настолько безрассуден, чтобы пытаться сбежать? – А… ага, – Мидория глупо кивнул головой. В ответ ему улыбнулись. – Ты не будешь против, если мы снимем одно видео? – улыбнулась Мария. Изуку сразу же стало не по себе, он сглотнул и поерзал, прекрасно зная, что никакого выбора у него нет. – Что за видео? – спросил он взволнованно. Пусть и понимал, что в вопросах смысла нет, что он и так все узнает сейчас, не мог продолжать сохранять скупое молчание. Она медленно к нему подошла, странно улыбаясь. – Занимательного содержания, – усмехнулась она уголками губ. – А, – Мидория открыл рот и опустил глаза, отползая в самый угол стены. Он забился туда, прижался к холодному бетону стеной, руками обхватывая коленки. – Что вы сделаете со мной? – тихонько спросил омега. Голос звучал так пискляво и жалобно, что Изуку стало противно от самого себя. – Не стоит переживать, – Мария протянула к нему ладонь, будто собиралась коснуться щеки, но передумала в последний момент: Мидория в ужасе отшатнулся от нее. Ресницы Изуку дрожали от подступающих слез, а горло болезненно тянуло. – Что за видео? – повторил он тихонько, еле слышно. – Ну же, не делай такое выражение лица, – женщина ему улыбнулась, её волосы, затянутые в тугой высокий хвост, зашелестели, съезжая по плечу. – Ты умеешь улыбаться? – Что? – Изуку вздрогнул всем телом. – Улыбаться, – повторила Мария. – Ну же, улыбнись. – Я, – изумрудные глаза округлились. – А… – он не мог улыбнуться. Готов был расплакаться в любую секунду, но улыбнуться… – Твои губки дрожат, а глазки краснеют. Утри слезки, я же не пришла тебя бить. – Я не плачу! – выпалил Мидория, но звучало это крайне плаксиво. Он опустил глаза, чувствуя, что не может держать себя в руках, не может совладать с эмоциями, не может не плакать. Так отвратительно душно, так неприятно, так пакостно. – Вот и славно, – Мария нависла над ним, – улыбнись, я сниму тебя. – Чего? – Изуку вздрогнул всем телом: он никак не мог понять, чего именно она от него хочет. – Зачем? Женщина вздохнула, взмахнула волосами и со странной улыбкой пояснила: – Твой ненаглядный ждет этого сообщения. – А? Кто? – Мидория поерзал. – А их у тебя несколько? – Мария рассмеялась. – У него наконец-таки появился новый номер. Ну же, улыбнись, – она по-доброму на него посмотрела. Изуку опустил глаза. Шото? Она хочет отправить ему видео? Зачем? Он поерзал, сглатывая подступающий в горле ком. Зачем Тодороки это видеть? Если бы Мидория был ранен, умирал, если бы кто-нибудь хотя бы избил его, это бы имело смысл. Но… улыбнуться? – З-зачем это? Толку от обычной улыбки? – взвинченно спросил он. – Не торопи события. Мы только начинаем играть.