Изменение гравитации

Шото изучал взглядом точку на стене, будто пытался прожечь ее, поглотить, он сидел так уже практически час, если бы изучал буддистские учения, наверняка за такой срок уже превратил бы стену в пепел. Тодороки повяз в липком бессилии, его руки казались невероятно тяжелыми, словно неподъемными, он с трудом делал вздохи и слегка хмурился, плотно сжав губы, что слегка шевелились, бормоча что-то неразборчивое. Время от времени мимо него пробегали суетящиеся люди, кто-то из них даже пытался с чем-то к нему обратиться, привлекали внимание, волновались, но альфа их совершенно не замечал. Его убивала своя слабость. Разъедала изнутри, выедала все внутренности, поглощала, Шото казалось, что вскоре она пожрет его без остатка, убьет. Любимый омега не с ним, где-то далеко, в опасности, а Тодороки даже ничего не может сделать. Это хуже всякой пытки. Альфа даже думал, что лучше бы его взяли в плен, где бы пытали и издевались, хотя это не в стиле Марии: она уничтожает врагов в первую очередь морально, а когда свет надежды прекращает теплиться в них, она оставляет их сгнивать в одиночестве. Множество людей окружают Шото, делают, что скажет, но никакого результата это не приносит. Без сознания Тодороки пролежал слишком долго, у него высокий гемоглобин, в противном случае он давно бы умер от кровопотери. Если бы он отдал приказ чуть раньше, возможно, Марию бы успели проследить, возможно, ситуация приняла бы другой оборот. Возможно. Но этого всё равно не случилось. Без толку. Сейчас Изуку с ней может быть в любой точке света. Шото начинает задыхаться, стоит ему только подумать об этом, сердце стучит быстрее, а глаза как-то непривычно начинает щипать, Тодороки уже очень давно не испытывал этого странного чувства. – В северном районе ничего, продолжаем поиски! – донесся до него чей-то крик. Альфа равнодушно поднял голову, поджав губы. Марии наверняка уже давно нет ни в городе, ни даже в Бразилии. Она могла увезти Мидорию куда угодно, могла убить его и выкинуть трупик в океан. От одной этой мысли Шото начинает трястись, всё окружающее вдруг теряет всякий смысл и становится бессмысленным. Но он успокаивает себя мыслью, что Мария слишком хитрая, слишком жесткая и умная для этого. Нет. Она не поступит так глупо, так импульсивно, она придумает куда более болезненное и изощренное издевательство, настоящую пытку. Она всегда была умной, намного умнее всех тех, с кем прежде Тодороки приходилось конкурировать. Прочие его «враги» всегда были заметно глупее. Шото прежде не задумывался об этом, но очень часто так получалось, что группировки возглавляли откровенно глупые твердолобые люди, умеющие только стрелять из пушек крупного калибра. Особенно часто это касалось альф со жгучей кровью, что только и показывали свою доминантность, размахивая кулаками. Против таких всегда работали самые простые, прямо-таки примитивные схемы, Тодороки никогда ничего не боялся. Но Мария… она всегда была другой, Шото понял это при первой встрече. Её нельзя было назвать молодой, но и зачерствелой она не была, ловко маневрируя между новшествами. Она была умна, хитра и очень внимательна. Тодороки мгновенно осознал, что это совершенно другой уровень противницы, что ему придется попотеть и напрячь все имеющиеся извилины. Изуку как-то сказал, что у Шото куриные мозги и вообще, он дурак. Сейчас альфа ярко чувствовал, что так оно и есть. Марию невозможно было задеть, вывести на эмоции, невозможно было просто оскорбить и получить ответную глупую реакцию, а ведь прежде Тодороки очень ловко манипулировал окружающими его глупыми людьми. Те проигрывали, только стоило им встретиться. Впервые с Марией они познакомились в Европе, просто увидели друг друга на закрытом мероприятии, наигранно улыбнулись, кивнули. Тогда Шото впервые посетило ощущение, что это совершенно другой мир, другой уровень развития, до которого ему ещё очень-очень далеко. Он со страхом подумал, что не хотел бы стать ее врагом номер один. Но после всё изменилось. Тодороки завела ее реакция на происходящее. Глупый огонь конкуренции загорелся в нем, это походило на очень занимательную, увлекательную игру двух умов. Прежние противники делали акцент на силу, Мария – на стратегию. Это было интересно, это было весело; кровь закипала в жилах, Шото чувствовал себя в такие моменты живым. Это было давно. За несколько лет до знакомства с Изуку. Тодороки был очень молод и глуп, ему нечего было беречь, нечего было оберегать, он мог поставить на кон всё, включая свою жизнь. Их искусные поочередные атаки продолжались довольно долго, Шото выискивал слабое место своей противницы, какую-нибудь точку, болезненную и уязвимую, на которую он мог бы надавить и выиграть. Тогда Тодороки просто не понимал, что Мария лишь лениво отбрыкивается от него, воспринимает как какую-нибудь надоедливую муху, вовсе не пытаясь уничтожить. Она не использовала и десятой части всего своего мастерства в тот момент. Шото не понимал, поглощенный необычной противницей, он ничего не замечал вокруг, его привлекало это отсутствие огненных перестрелок, лишь продуманные сухие шаги. Он не понимал. Идиот. И он нашел. Нашел слабое место, пусть это и было невероятно сложно, но он нашел. И в ту секунду Тодороки почувствовал себя королем мира. Он долго продумывал все детали, долго готовил операцию, собираясь нанести тот единственный сокрушительный удар, что поверг бы её в пучину поражения. Тогда Шото не подумал, насколько аморально всё это будет, тогда он был слишком заведен происходящим, что совсем ничего не замечал вокруг. И он сделал это. Мария не успела лишь на какую-то долю секунды, Тодороки оказался быстрее, попал в уязвимое место. Но удовлетворения в ту секунду он не почувствовал. Только после содеянного он понял, что натворил, осознание накрыло его, как цунами, буйной стихийной волной, Шото быстро поумнел на десяток лет и поседел на половину волос. Только тогда настоящая игра и началась. Мария видела в нем лишь надоедливую букашку, отвлекающую ее от каких-то дел, но после того случая всё переменилось в ней. Неважно, кем Тодороки был, после содеянного она не собиралась оставлять его душу целой. Нет, никогда, только не в этой жизни. Трижды после того случая пятилетней давности Мария могла убить его. Шото был неосторожен и оказывался в ситуациях, когда она могла просто прострелить его пустую головешку или вырезать сердце. Но нет, она была терпелива. Тодороки не совсем понимал, чего именно омега ждет, почему же просто не избавится от него, почему просто не прикончит, как вшивую собаку. Жажда мести разжигала Марию изнутри, Шото видел кипящий в ней яд при каждой встрече, в кошмарах ему снились её огненные глаза. Он сам никогда не испытывал такой злости и не понимал, как ее можно контролировать, как можно удерживать, как так долго носить под сердцем и ни разу не попытаться выплеснуть! Но на этой неделе он всё понял. Должен был понять раньше, дурак, но у него никогда не было столько разума. Изуку прав, он просто дурак, настоящий дуралей, с петушиными мозгами… Тодороки горько усмехнулся, слегка качая головой. Как ему вообще пришло в голову знакомиться с Мидорией, когда он знал, что Мария следит за каждым его шагом? Как ему хватило безрассудства таскать Изуку всюду за собой, подставлять его такой опасности? А ведь несколько раз Шото ловил себя на мысли, что за ним следят. Он отмахивался от этого чувства, поглощенный Мидорией, не замечал ничего, испытывая такие новые, такие неизвестные ему до этого эмоции. А после почему он не настоял на том, чтобы Изуку остался в Японии? Теперь ему есть, где жить там… Тодороки вновь усмехнулся и закрыл глаза ладонями, облизывая пересохшие губы. Мария отслеживала каждый его шаг, ничего бы не помешало ей похитить Мидорию из любой точки мира, безопаснее всего ему как раз было рядом с Шото. Ага, безопаснее… – Со мной ему нигде не безопасно, – альфа болезненно вздохнул и зажмурился, вдруг почувствовав, что по щеке стекает что-то неприятное влажное, такое мокрое, инородное. Он опустил низко голову, уставившись на мыски своих туфель. Те блестели, словно нарочно раздражали его. Шото никогда не любил всю эту показушную одежду, вся эта жизнь была чужой, не его собственной. Порой Тодороки ловил себя на мысли, что проживает чью-то чужую жизнь, не свою, что ему здесь не место, что он не в своей тарелке… Но он отмахивался всегда от этих ощущений: всё равно нечего менять, он уже выбрал эту жизнь, он уже живет, уже существует, уже должен разбираться с происходящим. Кто-то осторожно коснулся его плеча, альфа подорвался, со злостью на лице оглядываясь по сторонам. Подошедший Киришима от неожиданности подскочил. Его брови медленно поползи вверх, а рот приоткрылся, кажется, он забыл, что собирался сказать. – Босс, вы… – бета растерянно на него посмотрел. Шото сглотнул и отвернулся, клацнув зубами. – В чем дело? – резко спросил он. Эйджиро на несколько секунд растерялся, но быстро вернул самообладание и сложил ладони на животе, строго посмотрев на Тодороки. Тот тяжело вздохнул, слегка нахмурив брови и встал ровно. – Возможно, – Киришима слегка качнул головой, – вам стоит отдохнуть, – спокойно заметил он. Шото посмотрел на него чуть недовольно, прищурился, тяжело вздохнул. – Возможно, – согласился он и опустил глаза, вдруг подумав, что они с Изуку похоже намного больше, чем кажется. Оба могут расплакаться, как дети, в ситуациях, где это будет совершенно лишним. – Что-нибудь ещё? – хрипло спросил Тодороки. Эйджиро посмотрел на него серьезно, сочувствие засквозило в его глазах, он поджал губы и вздохнул, устремив взгляд вдаль. Это было лучше любых слов, поддерживающее тихое молчание. Шото неуверенно грустно улыбнулся. Киришима куда больше походил на роль главы, он был спокойным и рассудительным, с Марией они были чем-то похоже, не бросался, как бык, на мельтешащую красную тряпку, всегда, в отличие от Тодороки, держал себя в руках. И ерунда не заводила его, он понимал всю серьезность ситуации всегда, никогда не теряя самообладания. – Я уверен, что он ещё жив, – тихо вдруг сказал Эйджиро. Шото посмотрел на него и кивнул. Киришима не знает всей ситуации, его не было тогда рядом, когда Тодороки совершил свою главную ошибку. – Жив, – уверенно кивнул Шото, а про себя подумал, что это вовсе не радостная новость. Мария не станет пытать Изуку, только в крайнем случае. Бестолковой жестокостью она не отличается, а Мидория не сделал ничего, за что бы с ним можно было так поступить. Но Мария нашла слабое место Тодороки, теперь она будет надавливать на него снова и снова, пока в конечном итоге Шото не сломается. Телефон в кармане пиликнул; Тодороки нахмурился. Ещё не достав мобильный, он испытал липкий холодный страх. Кто мог написать ему? Номера телефонов просчитываются очень легко, салоны связи далеко не такие надежные, коими могут казаться. И Шото прекрасно знает об этом, он сделал на это ставку, поскольку знал, что сейчас игра пойдет по правилам Марии в силу её невообразимого преимущества. Писать первым Тодороки не имеет больше права, диктовать правила здесь будет не он. Шото медленно отошел в сторону, медленно достал телефон, сглатывая подступающий к горлу ком. Номер был засекречен, увидев это, Тодороки даже усмехнулся. Зачем? Можно подумать, что Мария боится быть вычисленной им, неужели так серьезно его воспринимает? – Впрочем… её осторожность никогда не идет ей во вред. А моя самонадеянность рано или поздно меня погубит, – тихо пробормотал себе под нос Шото и разблокировал телефон, открывая контакт. Видеофайл. Дыхание перехватило, Тодороки стало некомфортно. Он почувствовал, как потяжелела голова, каким рваным стало дыхание. Мысли зароились в голове, альфа лихорадочно начал соображать, что же может там быть. Но пальцы двигались быстрее, не успел он сойтись на одной догадке, как запись уже открылась. Шото замер в ступоре. Изуку в кадре. Он морщится, но явно не от боли, нет, лишь от страха. Тодороки очень хорошо знает его это выражение. Мидория отползает куда-то к стеночке, он сидит на матрасе в обшарпанной холодной комнате с бетонными стенами, он дрожит и отворачивается. Камеру явно держит Мария, но Шото нет до этого никакого дела. Он поглощает видео глазами, пытаясь через экран телефона убедиться, что с Изуку всё в порядке. Чья-то рука тянется к Мидории, Тодороки передергивается, пульс резко участился, а ладони начали от гнева потеть, пальцами сжимая мобильный, что захрипел, рискуя развалиться на части. Изуку отстраняется от руки и мотает головой, он что-то говорит, судя по шевелящимся губам, но звука нет. Наверное, Мария что-то отвечает ему, поскольку не быстро, но через какое-то время на лице Мидории расцветает кривая улыбка. Шото смотрит на это, его горло начинает болеть, как сказал как-то Изуку, это самый первый признак подступающих слез. Десны заболели, клыки зачесались, Тодороки почувствовал, как сильно ему хочется разорвать чью-то глотку. Видео оборвалось так же неожиданно, как и началось, Шото без сил отступил в сторону, с трудом присаживаясь обратно на своё место. Внутри всё похолодело, альфа сглотнул, по-новому оглядываясь по сторонам. Мария может просто убить Мидорию на камеру, отправить это, и жизнь Тодороки будет закончена, потеряет всякий смысл. Шото почувствовал это так отчетливо, понял так ясно, что ему стало дурно. На душе стало неспокойно, он болезненно сморщился. К чему была эта видеозапись, Тодороки не понял. Он глубоко задумался, пытаясь понять, что именно Мария пыталась этим сказать, но в голову, как назло, ничего не пришло. Альфа ещё раз пересмотрел видео, чувствуя, как каждая секунда просмотра разрывает его сердце на части. Но ничего нового это не принесло. Ничего особенного в видео, длившемся всего тридцать семь секунд не происходило. Изуку выглядел перепуганным, но не слишком ужасно, Тодороки ожидал худшего. Его глаза были большими от страха, он взволнованно ерзал и пытался спрятаться за дрожащими руками, но ему это не удавалось. Мария лишь коснулась ладонью его плеча, его щеки, совсем беззлобно, казалось, даже нежно, но Шото от этого стало так противно, так тошно, что потянуло блевать. Как, засняв видео ни о чем, без пыток и избиения, она вывела его на такие эмоции? А ведь Тодороки думал, что не умеет чувствовать, что подобные слабости не для него, что это для других, для возвышенных способных на эмпатию людей, но никак не для него. Он плохой человек, чуть ли не ужасный, занимается грязными вещами и не заслуживает любви. Шото уже давно смирился с этой ролью, привык и успокоился, прекратив гнаться за чем-то большим. Изуку, появившись в его жизни, переворотил там всё с ног до головы, заставил Тодороки почувствовать, что он живой, что у него всё ещё есть сердце, есть душа, что он может испытывать огромный спектр чувств, что может быть… любимым. – Происходящее рискует стать расплатой, – усмехнулся Шото и еле сдержался, чтобы не швырнуть телефон об стенку. *** Мидория лежал на боку, обхватив себя руками. Ему было очень холодно, несмотря на закрытые окно и дверь. Воздух в комнате от его дыхания уже должен был нагреться, но теплее всё равно не становилось. Ему было тяжело дышать: кислород постепенно замещался углекислым газом; отдаленно Изуку думал о том, что, возможно, это не самый плохой способ умереть. Тихо заснуть, без страха и мучений… Он старался отогнать от себя эти мысли, повторяя, что всё хорошо, рано или поздно Тодороки придет за ним, найдет его, защитит его. Он будет рядом. Мидория верит. Мария оставила его одного, после того как засняла короткое видео. Его смысла Изуку так и не понял. Что она хочет с ним сделать? Отправит его Шото? Но зачем? Она не избила его, не заставила есть червей, ничего! Что Тодороки должен испытать, увидев это? Или она просто сумасшедшая? Мидория тихонько усмехнулся и перекатился на спину, уставившись в потолок. Смешно, что о Шото в начале их знакомства думал примерно то же самое. Один в один. Ровно это, даже проговаривал это вслух, обвиняя Тодороки во всех смертных грехах. И правда… он не самый идеальный. Но всё равно самый любимый. Изуку нервно вздохнул, влажными руками убирая волосы с лица. Это всё было так недавно… если задуматься, прошло лишь несколько месяцев, чуть больше трех, наверное. Столько всего произошло за это время… Мидория успел возненавидеть его, успел передумать и жгуче полюбить. Успел забыть обо всех своих страхах, успел стать… счастливым. Он не думал об этом прежде так много, но он обожал ту жизнь, что была в их маленьком солнечном домике. Шото был так нежен, Изуку был окружен любовью и эклерами. Они ходили на пляж, они были такими свободными… Омеге странно теперь думать, что было время, когда он не знал Тодороки или когда Тодороки ему не нравился. Странно и думать, что когда-то Мидория не жаждал его поцелуев и не хотел с ним спать. Подумав об этом, Изуку почему-то захихикал. Он сел, вдруг поняв, что от отсутствия кислорода его мозг постепенно начинает отключаться и не замечает, что происходит вокруг, забывает, где он. Омега с трудом поднялся, открыл маленькую форточку – для этого ему пришлось залезть на подоконник, – и без сил остался там сидеть, грустно глядя в окно. На столе стояла тарелка с едой, но есть Мидории не хотелось. Он вдруг подумал, что ему так холодно во многом, наверное, от голода. Но есть он всё равно не стал, с опаской вновь осмотрев тарелку. Изуку сильно сомневался в том, что еда отравлена, это казалось слишком глупым. Если хотят его убить, почему просто не убьют? Но есть всё равно не хотелось; он спрыгнул с подоконника и медленно подошел к двери, осторожно потянув за ручку. Та поддалась без всякого сопротивления, Мидория тоскливо оглядел коридор. Он уже прогуливался по нему несколько раз, но ничего интересного там обнаружено не было. Только в туалете, если встать на унитаз, можно попытаться достать до вентиляции и заползти в нее, но, как сказала Мария, он не настолько безрассуден. Омега оставил дверь открытой для проветривания и вернулся на свой матрас, вздыхая. Столько всего произошло… такой насыщенной его жизнь не была никогда, Изуку улыбнулся, подумав, что, если бы кто всего-то полгода назад ему сказал, что вот так всё обернется, Мидория бы ни за что на свете не поверил. Он бы смог свыкнуться с мыслью, что найдется его альфа, что они будут вместе, что у них будет тихонькая жизнь и редкие субботние встречи в кафе. Но это… В коридоре послышались шаги, Изуку поднял голову и поспешил сесть нормально, взволнованно глядя на подходящих. Мария в сопровождении какого-то бугая. Мидории стало не по себе, он вжался спиной в стену, испугавшись, что вот теперь его будут бить, а прошлое видео было лишь прелюдией. – Я смотрю, ты ничего не ешь, – заметила Мария, глянув в тарелку. – Я не голодный. – Не верю, – она усмехнулась, – но я здесь не затем, чтобы заставлять тебя есть. – Изуку сглотнул. – Хочу заснять ещё одно небольшое видео. Ты же не против? *** Тодороки суетился вместе с остальными, вновь зараженный надеждами на лучшее. Сидеть и позволять бессилию поглощать себя он посчитал слишком низменным. Мобильный издал неприятный звук, от которого Шото чуть ли не подскочил. Он обернулся, сглатывая. Прошло несколько часов, он не был готов получить сообщение так скоро. Альфа медленно взял телефон в руки, вышел в коридор. Он клацнул по файлу, сразу же нахмурившись. На сей раз съемка велась издалека. Тодороки смог рассмотреть комнату целиком. Изуку забился в угол, поджав к себе колени, а в противоположной от него стороне стоял какой-то амбал. Он медленно направился к Мидории, хрустя костяшками пальцев. Шото сглотнул. Всё это напомнило ему начало какого-нибудь порнофильма, за той единственной разницей, что в отличии от его участников Изуку выглядел до ужаса перепуганным. Тодороки укрепился в своих подозрениях, когда амбал склонился над ним, ладонью коснувшись колена. Мидория завизжал. На этом видео оборвалось. Шото с пустым выражением на лице смотрел в экран телефона, часто-часто сглатывая подступивший ужас. Его руки мелко дрожали, хотя прежде подобного за ним не замечалось, горло ужасно болело, а от злости он готов был свернуть шею всякому, кто сейчас отвлечет его. Внутри было холодно. Его брови были сведены к переносице и не хотели распрямляться, как бы сильно Тодороки ни старался. Он нервно вздыхал, мысленно прокручивая в голове увиденное. Будто мазохист включал видео на повтор, смотрел, смотрел; с каждой секундой ему становилось хуже. Видеть Изуку таким забитым, таким перепуганным, знать, что сейчас с ним может произойти, было хуже любой пытки. Любимое веснушчатое лицо испуганно вытянулось, изумрудные глаза покраснели, стали ещё большее, губы задрожали, растягиваясь от подступающего плача в стороны. Видеть Мидорию таким у Шото не было никаких сил. Внизу живота что-то закололо, заболело очень-очень сильно. Всё его естество сопротивлялось этому зрелищу, одной лишь мысли, Тодороки прежде никогда их не допускал, ведь начинал взрываться сразу же, нервничал и жутко злился, готовый переубивать всех, кто подойдет к Изуку ближе, чем на пушечный выстрел. Подобное чувство овладело им, но сейчас оно было куда болезненнее, куда тяжелее и невыносимее: Мидория был далеко, Шото не мог его защитить. Его палец дрогнул, клацнув по кнопке включения, экран телефона погас. Тодороки тяжело вздохнул, медленно прикрыв глаза. он пытался не позволить эмоциям овладеть собой, пытался сдержать себя, не выйти из равновесия, но с каждой секундой ему становилось только хуже. Живот разболелся, как и горло, руки гудели, а кулаки буквально чесались от желания разорвать кому-нибудь глотку. Помимо его собственных убеждений, его организм жаждал крови, убийства и отмщения, хотел, пытался защитить своё. Тяготящие минуты тянулись мучительно долго, он пытался не думать, что может происходить с Изуку, с его Изуку в эту секунду, но не мог, сознание будто нарочно рисовало самые страшные картины, визг Мидории стоял в его голове, трезвонил в ушах, Шото трясся, но не мог от этого избавиться. Он ясно мог видеть, как этот амбал, послушный приказу, набросится на Изуку, вдавит его своими руками в матрас, не оставив и шанса на сопротивление, как омега забьется под ним рыбкой, вытащенной на лед, как его вечно взволнованные глаза станут большими, стремительно начнут краснеть и наполняться слезами. Видел, как Мидория кричит, слышал его высокий перепуганный голос, чувствовал его страх, ужас. Изуку бы не смог терпеть чужие руки на своём теле, он бы задохнулся от удушья… Тодороки клацнул зубами, пытаясь выбросить эту картину из головы, но ему не удалось. Мозг, будто издеваясь над ним, нарочно продумывал всё в деталях, не упуская ни единой мелочи. Альфа сжал плотно челюсти, чувствуя, что вот-вот и он закричит от одних этих сводящих его с ума мыслей. Мидория казался ему таким беззащитным в ту секунду, оставленный на волю судьбы, не способный сопротивляться. Что он может сделать? Если это всё происходит на самом деле, если это не просто жестокий обман, если… Если этот человек разорвет на Изуку одежду, если сожмет его руки до больших багровых синяков, если искусает его до потери сознания, если будет хватать омегу в тех мягких местах, которые Мидория так усердно прячет даже от него, Шото. Что, если… Альфа осел на корточки, вскрик сорвался с его губ. Страх за жизнь Мидории, за его здоровье, как физическое, так душевное, за его счастье и будущее был сильнее его самоконтроля, Тодороки почувствовал, что одни эти мысли могут свести его с ума, когда он будто в лихорадке начал шарить по карманам в поисках пистолета, желая прострелить чью-то голову. Мобильный пиликнул; от неожиданности Шото сжал его так крепко, что рисковал сломать. Он медленно вновь вздохнул, оглядываясь по сторонам. Привычная комната казалось совершенно другой. Альфа с трудом сумел разлепить глаза, с трудом понять, где находится. Он медленно поднялся, медленно, с явной тяжестью делая каждый шаг, подошел к окну, облокотился на подоконник, сморщился. Новая волна страха прокатилась вдоль спины от затылка по всему телу. С момента второго видео прошло достаточно времени, всё уже могло случиться. Или… не отправила же Мария ему запись происходящего? Тодороки уставился на телефон, что мигал, оповещая о сообщениях, со всей злобой и негодованием, будто тот был виноват в происходящем. Шото не мог не посмотреть, но и увидеть, как кто-то насилует Изуку, тоже. Это было хуже пытки. Несколько секунд выбора, болезненных, жутких, альфа включил телефон, сразу же открывая их диалог. Его сердце должно было остановиться, но всё же совершило последний робкий удар, пока вновь не забилось быстро-быстро. Фотография. Тодороки вздрогнул всем телом, прежде такое происходило с ним крайне редко. В первое мгновение он обрадовался, что это не видео с произошедшим, но после перепугался сильнее, вдруг представив, что может быть на этом фото. Труп Изуку? Шото замотал головой, как это делают дети, когда им предлагают невкусную еду. Он тяжело вздохнул, поморщившись. Бессилие убивало его, душило, не давало шанса на сопротивление. Мидория там совсем один, он верит и ждет, когда альфа придет за ним, когда спасет, когда всё снова будет хорошо. А Тодороки здесь, он слаб, он ничего не может, совсем ни на что не способен, кроме глупых слез. Чуть успокоить себя Шото сумел мыслью о том, что Мария придумала бы что-то более интересное, чем просто надругаться над Изуку, убить это и послать Тодороки доказательство. Нет. Она бы, как минимум, заставила Шото лицезреть весь процесс вживую. Тодороки сглотнул и кликнул по фотографии, загружая её. Изуку. Нет, он не убит. Кроме него в кадре никого нет, только серые тоскливые стены, способные любого довести до истерики. Мидория плакал. Его глаза были полны крупных слез, они раскраснелись и болезненно сжимались от яркого света. Его нижняя губа была порвана, будто от чьего-то укуса или удара, а левая щека покраснела, начиная опухать. Волосы растрепались, а на лице проступило отчаяние, разрывающее сердце Шото на части. Изуку смотрел в кадр. Его явно заставили, чья-то рука лежала на оголенном плече – была ли на нем хоть какая-то одежда, видно не было, – сжимая пальцами. Что-то внутри Тодороки сжалось, новое чувство накрыло его, как цунами. Вина. Мидория смотрел потерянно, устало. Его вечно ласковые глаза, как и всегда, не были обиженными, злыми, не были обвиняющими. Шото казалось, что омега смотрит прямо на него и будто бы спрашивает, за что ты так со мной? Почему оставил меня одного? Почему это случилось со мной? Из-за тебя… Альфа выключил телефон. Мария добилась своего в пару касаний. Он готов сдаться, готов отдать ей свою голову, всё, что у него есть, лишь бы не видеть, как страдает Изуку, лишь бы не страдать самому. Но Марии не нужна его голова, не нужна его бесполезная, пустая, такая буквально глупая, бессмысленная жизнь. Нет. Ей нужны его страдания, его боль, крик, ужас, пожирающий изнутри. Возможно, когда всё закончится, она даже отпустит Мидорию, быть может, даже вернет его в Японию. Самые жестокие люди часто бывают очень великодушны: они обладают очень сильным чувством справедливости. И в происходящим Изуку не виноват, он лишь жертва обстоятельств, лишь средство отмщения. Виноват только Шото. Он об этом прекрасно знает. *** Мидория лежал на краю своего холодного матраса и тихо плакал, прикрыв устало глаза. Он ничего не слышал, ни на что не обращал внимания, лишь устало поглаживал себя по боку, стараясь дышать тихо и равномерно. Он концентрировал на этом простом действии так много внимания, что, казалось, стоит лишь на секунду отвлечься, как он задохнется. Каждая клеточка его тела болела, но Изуку знал, что это ему лишь кажется. Тонкие губы еле заметно шевелились, дрожали, он то пытался их закусить, то, напротив, загладить языком. В комнате помимо него никого уже не было: все ушли. А если бы и остались, Мидория просто не смог бы взаимодействовать с ними. Он перепугался настолько, что больше не может сопротивляться, больше не может держать себя в руках и не плакать. Ему страшно. Что Мария сделала с тем жутким видео? Зачем?! Она отправила его Шото?! От одной этой мысли Изуку хочется завизжать и упасть ей в ноги, попросить этого не делать. Если бы только это могло сработать. Он бы подбежал к окну и закричал во всю мощь юношеских легких о том, что это лишь видео, Тодороки не стоит ничего додумывать, не стоит верить. Он… куда более доверчивый, чем хочет показаться. Мидория успел узнать о множестве его слабостей, он знает, куда надо давить, чтобы Шото сдался, чтобы проиграл, чтобы растерял всё, что имеет. И, кажется, Мария тоже знает. Изуку не нужно гадать, чтобы узнать, какая у Тодороки будет реакция. Он додумает самое жуткое, его желание убивать станет сильнее, чем у любого психопата. Мидория боится думать об этом, боится представлять, как альфа будет зол, как сильно он испугается. – Наверное, даже больше меня, – шепотом проговорил Изуку и перекатился на спину, прижав ладони к груди. – Наверняка… – грустная улыбка появилась на губах омеги, он окинул потолок взглядом, непроизвольно вспоминая потолок в его комнате в их солнечном маленьком домике. Нет места в мире теплее, нет места в мире уютнее, безопаснее и счастливее. Мидория зажмурился. Нет, есть. Объятия Шото. Теплые, уютные, счастливые и такие надежные. Если бы только до сих пор Изуку оставался в них, если бы только Тодороки не отпустил его… В коридоре послышался шум; Изуку вздрогнул и бросил на дверь взгляд, ерзая на месте. Марии нет смысла возвращаться снова, но тогда кто ещё это может быть? Омега с трудом сел. Он отполз к стенке и обнял ноги руками, положив голову на плечо. От голода его голова совсем отказывалась соображать, но он принципиально не хотел есть, с ненавистью глядя на низкий стол с тарелкой. Все его мысли были поглощены лишь двумя людьми. Шото и Марией. За Шото он боялся, переживал, Шото он ждал, в Шото он верил. Марию уже успел возненавидеть. Мидория пытался понять логику её действий, найти причины и логичные объяснения. Что произошло между ней и Тодороки в прошлом, если в настоящем она поступает так? Что случилось? Что-то подсказывало Изуку, что это не просто глупая конкуренция, что всё намного серьезнее, что есть что-то, о чем он не знает и никогда не будет знать, пусть это и пролило бы свет на все события. Дважды Мидория уже порывался спросить, но здравый смысл, что с каждой секундой покидал его, всё-таки одергивал и предупреждал, что ничем хорошим это не кончится. Мария не выглядела законченной психопаткой, но Изуку поверил ей, когда она сказала своему подчиненному-бугаю надругаться над ним. Бугай не сомневался ни мгновения, не думал ни единой секунды, это больше всего поразило Мидорию. Что за люди работают здесь, где их совесть, где их нормальность? Он перепугался настолько, что готов был начать визжать, и в эту секунду Мария достала телефон. Она сняла короткий видеоролик на несколько секунд, а после махнула рукой, и бугай отступил от Изуку, встав нормально. Всё это произошло так быстро, что Мидория толком ничего не понял. Он так сильно успел испугаться, что всё равно заплакал, хотя и понял, что никто не будет его насиловать. Ему хватило для ужаса и одного единственного касания, одного единственного взгляда жутких черных глаз этого амбала. Мария его реакции удивилась лишь слегка, Изуку в ту секунду подумалось, что сама она плакать вовсе не умеет. Женщина молчала какое-то время, пока Мидория задыхался от слез, а затем неожиданно попросила Изуку снять его футболку, предварительно отослав своего подручного прочь. Мидорию это поразило. Не сказать, что он совсем не стеснялся ее, но он был очень рад, что она не заставила того альфу раздеть его, что отослала его прочь. На этой почве, всё ещё не прекращая плакать, он послушно снял свой майку, боясь, что в противном случае произойдет что-нибудь ужасное. Она сделала одну фотографию и наконец оставила его одного, напоследок посоветовав поесть. Но Изуку есть не хотел. Его хватило лишь на то, чтобы без сил упасть на кровать и продолжать задыхаться от слез. За дверью послышались голоса, омега заерзал, волнуясь. Он закусил губу и шумно втянул носом воздух, быстро утирая кулаками слезы. Те бестолково размазались по лицу, Мидория прекрасно знал, что выглядит ужасно, Тодороки даже однажды сказал ему, что слезы надо не растирать, а промакивать, иначе он похож на мокрую лягушку, но Изуку в тот раз только показал ему язык, а сейчас всё равно считал себя донельзя воинственным. Но в комнату так никто и не вошел, а шум в коридоре вскоре стих. Мидория только вздохнул и без сил обратно прилег на кровать, подложив ладони под голову. Ему в очередной раз подумалось, а что же произойдет, если Шото не сможет его найти, если проиграет? Время от времени Изуку даже посещали мысли о том, что Тодороки бросит его, оставит здесь одного, ведь риск вовсе не оправдан. После успокоил себя мыслью, что Мария в любом случае будет преследовать его, для собственной жизни Шото должен что-то предпринять. А затем уж Мидория, и решил, что альфа не просто так клялся ему в любви и самозабвенно столько всего говорил… *** Тодороки скользил мимо своих сотрудников, потирая в нетерпении ладони. Тревога наконец отпустила его, преобразовалась в злость и действие, он стал решительным, как никогда. Понял, что его и без того хрупкая душа не выдержит ещё одной такой встряски, ещё одного такого видео или фото. Нужно действовать сейчас или он рискует проиграть задолго до того, как что-то случится. Мария умела прятаться всегда. Дольше всего в их дуэлях Шото приходилось искать её или кого-то из ее подручных. В этот раз ситуация не была иной. Но Тодороки был готов к этому, к сложной схватке двух умов, к настоящей битве, к опасности. Был готов, что кто-то погибнет, что ситуация во многом может перемениться, что займет это немало времени. Готов был лишиться своих рук, денег, положения и власти. Он был готов. А смотреть на перепуганное лицо Изуку – нет. У Шото никогда не было столько сил, столько силы воли, никогда. Тодороки понял в ту же секунду, что сильно рискует, когда встретился с Мидорией. Понял, что он уязвимый, очень уязвимый и куда слабее, чем думает. Омега казался ему беспечным и даже слабым, в первое время альфа думал, что вся ситуация у него под контролем, что он может держать в узде каждый свой шаг. Но жизнь быстро показала, что это не так. Изуку не просто прокрался в особенное место души Шото, нет, он просто всецело завладел ею, забрал своими мягкими холодными ладонями и начал играться, будто мячиком, рискуя разломать на миллион осколков в любую секунду. Он знал обо всех слабостях, знал, как задеть, знал, как разбить. Но Тодороки не делал с этим ничего, он просто не мог, да и не хотел. Знал, что его жизнь во многом зависит от Мидории, что этот на вид безобидный омега может контролировать каждый его вздох, любое действие и даже мысль, но не пытался это никак изменить. Напротив, порой Шото даже ловил себя на мысли, что ему это нравится, что он совсем не против, что он согласен отдать Изуку и свою душу, и своё тело, и жизнь, и всё то, что есть в его жалкой жизни, лишь бы Мидория всегда был рядом с ним, лишь бы никогда не оставлял его, лишь бы альфа мог видеть его веселые изумрудные глаза, в которых пляшут бесята. Вокруг было очень шумно: люди суетились, вглядываясь в мониторы компьютеров. Звук печатания доносился с каждой стороны, но Тодороки уже давно научился его игнорировать. Для него время будто бы замедлилось: заряженный энергией, Шото был способен решить множество вопросов. – Босс, смотрите, – окликнул кто-то Тодороки, тот повернулся, уставившись в монитор. – На секунду на радаре появилась точка. Они были здесь, это след. – Ты уверена? – Шото нахмурился. – Да, определенно. Сигнал сразу же пропал, наверняка, он охраняется ручным управлением и сейчас они уже в курсе, что мы их засекли, нужно спешить. – Спешить, – тихо повторил Тодороки и качнул головой, хрустнув шеей. – Отправляемся, – крикнул он и поморщился – знал, что одна вылазка не принесет никаких результатов. Возможно, Мария даже нарочно разрешила ему с собой поиграть, дать ложную надежду, но надо же с чего-то начинать. Люди зашумели, кто-то поднялся со своих мест, альфа быстрыми шагами направился в коридор, попутно проверяя свой пистолет. Стоило перезарядить магазин патронами на всякий случай. Обученные действовать быстро, подчиненные не заставили себя долго ждать. Шото взял несколько аппаратов для связи, прекрасно зная, что очень легко потерять связь с отделом управления, они расселись по автомобилям и дали по газам. Секунды тянулись очень долго, Тодороки внимательно следил за происходящим за окном и на карте, чувствовал, как страх в нем превращается в жгучий яд, распространяющийся по телу, как бесконечно сильно ему хочется прострелить чью-то голову, как постепенно кровь закипает в жилах. Шото любил это чувство. Оно заставляло его чувствовать себя живым, настоящим, до встречи с Изуку это было единственным, что двигало его по жизни. Дорога оказалась недолгой, водители, используя самые короткие дороги, миновали пробки и доставили их до нужного места в ближайшие двадцать минут. Тодороки вкратце разъяснил ситуацию, особенно не вдаваясь в подробности, ведь знал, что здесь их наверняка уже никто не ждет. Они ворвались в темное подвальное помещение, быстро обчистили его, но кроме переломанной аппаратуры ничего обнаружить не удалось. Чувствовалось, что люди ушли в спешке, но после себя никаких следов не оставили. В воздухе витали множественные ароматы, комната всё ещё была «теплой», Шото сразу же отдал задание перекрыть все пути в окрестности, пусть и предполагал, что особенного это всё равно не даст. – Никого нет, – крикнул кто-то. Тодороки сухо кивнул, другого он не ожидал. – Что-то из этого подлежит починке? – негромко поинтересовался он, осматривая мусор, валяющийся прямо на земле. Альфа прошелся вперед-назад, принюхиваясь, но ни одного знакомого аромата уловить не смог. Глупо было надеяться, что здесь он учует Марию, но попытаться всё равно стоило. Её запах Шото знал очень хорошо, запомнил до омерзения, до жуткого отвращения, тот врезался в память, кажется, навсегда. Лишь один единственный другой аромат Тодороки знал лучше. И его хотел почувствовать куда больше. – Маловероятно. Да и жесткий диск наверняка был отформатирован, смысла особого нет пытаться. – Тем не менее, – Тодороки прищурился, вздыхая. Он по опыту знал, что, торопясь, люди всегда совершают ошибки, о чем-то забывают, оступаются. И если такие люди, как он, как Мария, давно научились вести себя в сложных ситуациях, то кто-то из множества тех, кто на них работает, обязательно этого и не умеет. Шанс очень мал, но он есть. – И что сделать? – Возьмите это всё и отправьте на починку. А потом пусть наши ребятки их посмотрят, – Шото вздохнул. Компьютеры всегда хранят больше информации, чем хотелось бы их владельцам. Даже у стен есть уши и глаза, чем больше организация, тем больше в ней слепых зон и слабых мест, тем меньше в процентном соотношении там доброкачественных сотрудников. Тодороки знает. Его самого не раз подводили люди, Марию они тоже подведут. Нет ничего ироничнее, чем сильные люди, управляющие слабыми глупцами.