Изменение гравитации

Изуку сидел на подоконнике и с тоской смотрел в окно. Он ждал, просто ждал, потому что ничего другого ему просто не оставалось. Слезы давно высохли, неприятный металлический привкус на языке со временем исчез, и его даже перестало знобить, несмотря на прохладу. В коридоре было шумно, но Мидория не решался выходить и смотреть, что происходит. Он не боялся – почему-то начало казаться, что здесь никто не станет его бить, никто не будет над ним издеваться, – но всё равно чувствовал себя очень неуверенно, совершая редкие вылазки в коридор. Ему каждый раз думалось, что вот-вот и что-нибудь ужасное произойдет, что откуда-то выскочит какой-нибудь амбал и заорет, что он должен сидеть под замком в комнате и не рыпаться. Человек принес для Изуку сменный комплект белой хлопковой одежды, к которой Мидория пока что не решался притрагиваться. Пахла ткань нормально, вряд ли её стали бы пропитывать ядом, но омеге не хотелось оголяться, не хотелось терять связь с безопасностью, в которой он находился, когда был в этой одежде. Ее для него купил Тодороки. Изуку тоскливо вздохнул. Живот всё ещё болел, намекая, что ему необходимо поесть, но Мидория упорно игнорировал это ощущение. К нему уже несколько раз заходили какие-то люди, передававшие вещи, еду или какие-то слова, многие из них говорили, что ему всё же стоит поесть, но омега только ежился. Он ждал. Смотрел в окно, выискивая вдали что-нибудь необычное, что-нибудь родное, своё. Череду чёрных автомобилей или, возможно, группу быстро движущихся вооруженных людей. Что-то подсказывало ему, что в ближайшее время ничего подобного он не увидит, но Изуку не мог не надеяться, не мечтать. Мидория осторожно коснулся ладонью своего плеча, кожа показалась ему ледяной, мертвенно-холодной, но он так и не понял, ладонь у него холодная или всё же плечо. Все ощущения смешались. Изуку вздыхал и думал о том, чем же там сейчас занимается Шото. Ищет ли он его, что делает для этого? Как близок к решительным действиям, как скоро они встретятся? Омега вздохнул. Однажды они с Тодороки обсуждали тему веры и религии. Оба они сошлись на мнении, что религия была придумана лишь для контроля людей, а в современное время она теряет свой прежний смысл. А вот на счет веры их взгляды разнились. Шото был убежден, что и вера, и мироощущение – это всё ерунда, на которой не стоит зацикливать внимание. Он часто говорил, что глупо верить в существование богов и демонов, что очень странно считать, что существует жизнь после смерти. Все его слова были пронизаны печалью и усталостью, которая изредка, но прослеживалась в его действиях. Мидория был удивлен. Но почему-то в ту секунду подумал, что подсознательно и не ждал от Тодороки ничего, это как раз-таки очень соответствовало его образу. Он будто брошенный всеми, оставленный, идущий в темноте, двигающийся чисто инерционно, а не в силу каких-либо других причин. Что он не может ни во что верить, его разум просто не может этого принять, не может начать задаваться такими возвышенными вопросами, ведь у него нет ответов на самые простые. Изуку тогда стало очень его жаль. Но о своих странных мыслях альфе он решил не говорить, лишь весело бросил, что атеизм Шото совсем не к лицу, что ему стоит отмолить все свои грехи в церкви, мечети или какой-нибудь синагоге. Тодороки только глаза закатил и недовольно спросил, во что сам Мидория верит. Тот пожал плечами и легко ответил, что он не знает. Шото рассмеялся и поинтересовался, чем позиция Изуку лучше его собственной. Омега только руками развел. Он признался, что его не отпускают мысли, что душа существует. Причем у каждого человека. Мидория ни с кем прежде об этом не говорил, боясь недоумения со стороны окружающих, но с Тодороки решил поделиться. В самые тяжелые дни, когда Изуку, полностью разбитый и потерянный, лежал в своем бывшем доме в своей комнате на своей кровати, когда думал о смерти, когда хотел сдаться и просто уснуть навсегда, в те секунды странное ощущение нападало на него, Мидория вздыхал медленно, тяжело и думал, что где-то ходит его соулмейт, живой настоящий человек, которого оставить один на один с пугающим миром он просто не может. Омеге тогда казалось, что он что-то чувствует, что знает, что не должен умереть. Шото после этих слов посмотрел на него очень странно. Он молчал так долго, что Изуку успел перепугаться и подумать, что он наляпал чего-то не того. В итоге Тодороки только улыбнулся и тихо сказал, что очень рад, что Мидория всё-таки не умер. На этом разговор закончился, но Изуку чувствовал какую-то недосказанность на эту тему. Иногда он ловил себя на мысли, что чувствует какую-то связь между ними, между ними и Шото. чувствует своего альфу, его настроение, состояние, его желание. Чувствует и знает, о чем Тодороки на самом деле мечтает, что скрывает, чего боится. Изуку не говорил никогда об этих ощущениях, боясь, что Шото назовет его слишком сентиментальным или опять будет шутить про законченного романтика. А Мидория вовсе не романтик. Пусть они оба ничего не понимают в отношениях, Изуку намного меньше прикладывает усилий, чтобы сделать всё волшебно, пусть он и хочет жить, как в сказке, всё для него устраивает Тодороки. Альфа никогда в этом не признается, как омеге кажется, он слишком горд, чтобы говорить о своих чувствах (хотя изредка из него вырываются душевные монологи), но Мидория убежден, что в глубине души Шото законченный романтик. Он хочет любви, безумно, он готов сделать всё, что угодно, чтобы получить её, и он хочет её давать, хочет быть нужным, хочет знать, что кто-то желает его больше всех, больше воздуха… Изуку улыбнулся. Грустно, но искренне. Ему нравилось вспоминать их жизнь с Тодороки и мечтать о том, сколько всего может произойти. Он обожал каждый день их жизни, он любил простые вечера, когда они даже ни о чем не говорили, просто изредка пересекались взглядами и улыбались. Мидории нравилось заниматься уроками, искоса наблюдая, как Шото колдует на кухне. Получалось у альфы не очень хорошо, он вообще готовить не любил и не умел, но иногда в нем просыпался кулинар и уверенность в то, что всё обязательно получится, хотя в конечном итоге он чаще просто переводил продукты. Изуку любил это. Ловить на себе внимательный взгляд Тодороки, полный эмоций, которые Мидории казались совсем не знакомыми, всегда было очень приятно. Шото смотрел по-разному. То ласково, нежно, такой взгляд бывал у него по утрам, когда они только поднимались, или, напротив, по вечерам, когда сильно уставшие они без сил падали на кровать, сладко потягивались и сразу же засыпали. Этот взгляд был самым особенным для Изуку, он любил ему улыбаться и всегда хотел прикоснуться к альфе в эти секунды, потрепать его рукой по щеке и поцеловать в лоб, чтобы с удовольствием пронаблюдать, как Тодороки дрогнет и нахмурится, чтобы сдержать смущение, что сковывало его. Мидория любил это. Часто его ладони натыкались на преграду в виде рук Шото – тот очень часто стремился перехватить его кисти, переплести их пальцы и притянуть Изуку ближе, хотя сам после возмущался, что омега редко гладит его по голове, – но не останавливались, в конечном итоге всё равно добираясь до щек Тодороки, и сжимали их пальцами. Альфа наигранно начинал возмущаться, но Мидория знал, что ему это нравится. Изуку почти сразу же понял, что Шото очень чувствителен к прикосновениям и падок на ласку, хотя сам Тодороки в этом ни за что бы не признался. Мидория любил наблюдать, как альфа замирает, когда он прикасается к его рукам или плечам, как внимательно Шото смотрит, когда ладони Изуку оказываются на его шее, как он щурится недовольно, чтобы скрыть свою улыбку. Омега знал за ним, что Тодороки любит зачем-то скрывать свои истинные чувства. Наверное, просто боится их показывать. Или стесняется. Но иногда у него не хватало самообладания, иногда его выдержка просто заканчивалась, когда Мидория подсаживался к нему близко-близко, осторожно брал лицо альфы в свои ладони и начинал поглаживать нежно пальцами, улыбаясь уголками губ. В глазах Шото в эти секунды появлялось странное чувство, которое он спешил скрыть, поэтому скорее их закрывал. Изуку всегда это смешило. Он продолжал нежно поглаживать Тодороки по голове и наблюдать за его смешной реакцией. Альфа каждый раз старался не шевелиться, старался замереть и сделать вид, что он обыкновенная греческая статуя, но обычно у него ничего не получалось. Прикосновения Мидории были слишком нежными и ласковыми, чтобы он мог им сопротивляться. Омега изредка целовал его в лоб и весело смеялся, когда Шото расплывался в по-детски счастливой улыбке, когда усердно старался опустить уголки губ вниз, но у него ничего не получалось. Это была одна из тех слабостей Тодороки, которые никому не приносили ничего плохого, только наоборот. Да и кроме Изуку о ней всё равно никто не знал. Более того, ни на чьи другие прикосновения Шото не был так падок – Мидория видел не раз, как Тодороки шарахался от других людей и их рук, как кривился и морщился, – поэтому только один Изуку мог увидеть его полное блаженства лицо. На подбородке Шото часто проступала щетина, на что омега жаловался постоянно, говорил, что она царапает его ладони. Тодороки только невинно улыбался, мол, он тут совсем ни при чем. А однажды даже предложил Мидории его побрить, но тот высокомерно отказался. После об этом пожалел, но было уже поздно: альфа побрился. Изуку же, впрочем, это не особо огорчило, он знал, что буквально через недельку там опять появятся колючести и повод упрекнуть Шото в неухоженности. До этого в итоге так и не дошло, им пришлось уехать в Японию. Иногда во взгляде Тодороки проскальзывали недовольные, даже обиженные нотки, когда Изуку по той или иной причине начинал на него ругаться. Это происходило не часто, но такие взгляды сильно забавляли Мидорию, поэтому он запоминал их очень хорошо. А порой Шото смотрел очень внимательно, пристально, в упор. Не важно, находился он близко или сидел в отдалении, такой взгляд всегда пробирал Изуку до мурашек. Омега сразу же чувствовал его на себе, оборачивался, взволнованно покусывая губы. Он несколько секунд выдерживал этот взгляд, но после быстро отворачивался и начинал краснеть. Смотрел так Тодороки крайне редко, но каждый раз очень особенно, очень серьезно. Его разноцветные глаза в такие моменты будто начинали гореть живым огнем, альфа облизывал губы и шумно вздыхал. Мидория чувствовал, как его взгляд скользит по его телу, видел, как от желания глаза Шото начинают темнеть. В такие моменты Изуку почему-то всегда думалось, что Тодороки умеет видеть сквозь одежду, из-за чего ему становилось ужасно неловко… По щеке стекло что-то горячее; Мидория вздрогнул, моргнул, взволнованно огляделся по сторонам, вспоминая, где находится. Он тяжело вздохнул, сдерживая подступающий плач, и прислонился щекой к стеклу, коснувшись его холодной поверхности ладонью. – Я скучаю, – прошептал он, зажмурившись. *** Шото смотрел на миску риса на столе, что стояла прямо перед ним, смотрел на вилку, морщился, но к еде так и не приступал. Ему не хотелось есть. Он не мог думать ни о чем другом, кроме как об Изуку, ни о какой еде, ни о чем подобном. Его терзали беспокойства, что Мидория там один, в какой-нибудь холодной мокрой комнате, дрожит, плачет и мерзнет, что он очень голоден. Представляя это, как можно есть? Тодороки особенно сильно сейчас хотелось прижать его к себе, обнять крепко-крепко, попросить вытереть слезы и предложить любимый Изуку бесконечно сладкий эклер, чтобы он не грустил… Альфа тяжело вздохнул и с трудом взял вилку в руки, отдаленно подумав, что, если бы ему приходилось есть палочками, что явственно сложнее, он бы вскоре бросил их и просто слизал бы всю еду из тарелки, не в состоянии себя контролировать. Шото открыл рот, попытался загнать в рот хоть немного, но его потянуло вместо этого тошнить. Он в гневе отбросил вилку, та угодила куда-то на середину стола и бестолково съехала со скатерти на стул, а затем и на пол. Тодороки проследил за ней внимательно и устало. Он вздохнул. Знал, что должен поесть, иначе рискует без сил где-нибудь свалиться, даже живот уже бурчал и намекал его покормить, но даже пить у него не получалось. Рот пересох, будто нарочно не выделяя ни капельки слюны. Шото даже казалось, что единственный способ решить это – понюхать Изуку. Только от его аромата рот наполняется слюной настолько интенсивно. Тодороки тряхнул головой. – От голода дурные мысли лезут в мою голову, – уверенно заявил он и поднялся, так ничего и не съев. Его терзал страх, что последнее полученное им видео не просто обманка, а нечто настоящее, что на самом деле произошло с Мидорией. От одной этой мысли он готов был начать убивать, он хотел этого. Вот и старался заполнить разум другими раздумьями, идеями и способами решения. Те расплывались от него и ускользали, он даже пробовал мысленно перемножать трехзначные числа, но почему-то постоянно сбивался, вспоминая об Изуку. Ему каждый раз казалось, что Мидория посчитал бы быстрее – у него всё хорошо с математикой, – из-за чего Шото начинал чувствовать себя глупо и бросал это неблагодарное занятие. В штабе кипела жизнь. Программисты, вечно уставшие и заспанные, пялились в мониторы своих компьютеров и печатали быстро-быстро; Тодороки в их манипуляциях толком ничего не понимал. Несколько небольших группок людей уже выехали на задержание и выяснение обстоятельств, Шото ожидал скорейшего звонка, что никак не поступал. А мастер чинил разломанные компьютеры, что они увезли с собой с места, где обнаружился последний информационный импульс. Тодороки надеялся, что в скорейшем времени появится хоть одна зацепочка, хоть одна маленькая подсказка. Бестолковое ожидание утомляет; он вскоре рискует сойти с ума от переживаний и мыслей об Изуку. Альфа прокручивал в голове дни из их жизни, сам того не желая, вспоминал самый трепетный из них, самые счастливые моменты. Он старался этого не делать, пытался прекратить, ведь казалось, что мозг так подготавливает его к тому, что с Мидорией они больше не увидятся, эти мысли были слишком пугающими, но не получалось. Словно мазохист он вспоминал солнечную улыбку, хитрый недовольный взгляд и тихие усмешки, которые Изуку всеми силами пытается сдержать, но у него ничего никогда не выходило. Шото замер у окна, с тоской окидывая взглядом окрестности. Его вновь посетил вопрос, зачем он вообще взял Мидорию с собой. С самого начала понимал, что они не могут быть вместе, что он не имеет права на счастье, не имеет права на жизнь с Изуку. Не имеет, потому что таким людям суждено одиночество и неожиданная смерть в середине жизни. Тодороки сам это выбрал… Неожиданно всё его тело пробила дрожь, Шото вздрогнул и огляделся в недоумении по сторонам. На мгновение ему показалось, что Мидория стоит где-то совсем рядом, что касается своей холодной ладонью его плеча и тихо, еле-еле слышно шепчет: «Я скучаю по тебе». Тодороки затряс головой. Это чувство было приятным, но таким пугающим, таким непонятным, таким неправильным. Изуку рядом нет, он далеко, очень-очень далеко, не стоит сходить с ума, представляя его. – Совсем уже беды с башкой… – пробормотал себе под нос Шото и потер виски, тяжело вздыхая. – Так и до сумасшествия недалеко, – усмехнулся он и вдруг подумал, что он сошел с ума в тот момент, когда впервые встретился с Мидорией. Именно в тот день омега заполнил собой весь его разум, именно тогда Тодороки понял, что жизнь без Изуку не имеет никакого смысла. Именно тогда он стал обречен. *** Мидория долго стоял у двери, собираясь с силами, после очень робко вышел в коридор. Он делал это не впервые, но почему-то всё равно чувствовал себя, как преступник. Думал, что сейчас сработает сигнализация и его схватят. В руках Изуку держал комплект сменной одежды и полотенце, что принес ему человек. Пользоваться всем этим омеге страшно не хотелось, но ещё больше ему не нравилось думать, что от него воняет. Чуть ли не на цыпочках он прошел до крайней двери, взволнованно огляделся по сторонам. В коридоре никого не было, но Мидорию не отпускало ощущение, что кто-то за ним наблюдает, будто подглядывает. Он прошмыгнул в комнату, с трудом выдыхая. Небольшой зал с раковинами и три двери, за которыми скрывается туалет и душевая. Изуку быстренько направился в последнюю, попутно закрывая за собой везде двери. Он трижды проверил, что замок никак не открыть, огляделся внимательно по сторонам, убеждаясь, что нигде нет никаких скрытых камер, и быстренько начал переодеваться. Шото сказал ему, что мафия не будет заниматься такой ерундой, как распространение чьих-то пикантных фотографий, или шантажом на этой почве, но Мидория всё равно волновался. Он аккуратно сложил вещи на подоконнике и забрался в душевую кабину, быстро включая воду. Её звук, такой привычный и везде одинаковый немного успокоил его. Изуку начал быстро мыться, не чувствуя, что вода слишком холодная. Он мыслями был далеко отсюда, где-то рядом с Тодороки, в его горячих жгучих объятиях. Мидория пытался представляет, как обнимает Шото в ответ, как душит его, на что альфа хрипит и весело заявляет, что сил на удушение у Изуку всё равно не хватит. Омега выключил воду и быстро вытерся полотенцем, неуверенно к нему принюхиваясь. Ему вспомнилось, как приятно пахли полотенца в их любимом маленьком солнечном домике, какими они казались ему мягкими, как он любил в них закутываться. Однажды даже вышел в коридор в таком виде, где его застал Тодороки и завис на несколько с лицом пустым и недоумевающим. Мидории после пришлось объяснять ему, чего он в таком виде щеголяет. Изуку быстро-быстро принялся одеваться, а как закончил, побежал обратно в комнату, волнуясь, что кто-нибудь узнает, что он отлучался. Не рассчитав скорости, омега врезался в дверь и с удивлением подумал, что она не такая уж и тяжелая, коей казалась ему в последний раз. Он быстро прошмыгнул в комнату и замер на пороге, чуть не выронив вещи из рук. Мария стояла у окна, облокотившись на подоконник, и смотрела куда-то вдаль, о чем-то задумавшись. Мидория в первый момент даже решил, что она тут случайно и вовсе не за ним, но женщина, услышав его шумный вздох, сразу же обернулась. – Доброго дня, – улыбнулась она и кивнула ему совсем по-дружески. Изуку растерянно на нее посмотрел. – Я… я… там просто… – он заволновался, ежась. – Что? – Мария нахмурилась. – Меня не интересует, что ты там делал. Если, конечно, не пытался сбежать, – она улыбнулась. – Присаживайся, – качнула головой на стол. – С-спасибо, – Мидория поежился. Он нерешительно подошел к стулу, сжав его спинку пальцами. – Смотрю, ты совсем ничего не ешь, – заметила Мария и поморщилась. – Чего так? – Я не хочу, – Изуку опустил глаза. Женщина посмотрела на него странно, но по этому поводу больше ничего не сказала, лишь присела на угол стола и потерла ладони. Мидория не удивился бы, узнав, что у нее они тоже мерзнут. Ему редко встречались люди с теплыми ладонями, как у Шото. – Скучаешь? – Что? – Изуку вздрогнул. Мария склонила голову набок и внимательно на него посмотрела, улыбнувшись уголками губ. – Скучаешь? – повторила она. – Здесь, в одиночестве. – Ну-у… – Мидория вжал голову в плечи, – я… – У меня кое-что для тебя есть, – улыбнулась женщина. Только сейчас Изуку заметил пакет в ее руках, откуда она достала несколько толстых книг. – Ты любишь читать? – поинтересовалась Мария. Мидория нахмурился. – Ну… в какой-то степени. – Думаю, это в любом случае интереснее, чем плевать в потолок, – она усмехнулась уголками губ. – Любишь приключения? – Предпочитаю фантастику. – Я учту, – Мария вздохнула и с грустью в золотых глазах на него посмотрела. Изуку сидел за столом и смотрел устало в окно, подперев голову рукой. Он бы обязательно лежал на кровати, если бы это простое и, казалось, такое приятное занятие, не успело его утомить. Прежде Мидория всегда думал, что готов лежать на кровати бесконечно, особенно если она мягкая и чистая. Но на деле надолго его не хватило. Непонятно почему, но все мышцы в теле начали болеть очень скоро, гудели и ныли, прося хоть немножечко их размять. Изуку усердно пытался игнорировать эти ощущения первое время, но вскоре сдался, поняв, что так он рискует вскоре не выдержать и начать болезненно мычать от странных ощущений. Плечи затекли. А ещё ужасно болела поясница, которую Мидория по мере своего лежания изгибал в разные стороны. Не выдержав, он решил подняться, немного размяться. Ему даже захотелось немного позаниматься спортом, как того всегда требовал Тодороки; как оказывается, в чем-то он прав. Если тело совсем не напрягать, то оно и атрофироваться может. Но на спорт у Изуку не хватило сил: поднявшись, он почувствовал легкое головокружение и предпочел сесть за стол, закинув ногу на ногу. В комнате было прохладно. Но прохлада ничуть не бодрила, напротив, ему ужасно хотелось спать. Мидория предполагал, что это от голода, но есть всё же не спешил. Все, кто заходили к нему и обращали на это внимание, недовольно качали головами. Но Изуку сдаваться не собирался, искренне надеясь, что не съест здесь ни крошки перед тем, как Тодороки заберет его. Омега только пил воду, от которой у него почему-то часто болел живот, и много вздыхал, тоскливо глядя по сторонам. Помимо еды на столе его ждали книги, что принесла Мария. Они были толстыми, с крепкими переплетами и обложками, их так и хотелось взять в руки, открыть, посмотреть, что внутри. Но Мидория упорно этого не делал. Ему казалось почему-то, что на страницах книг яд, что он умрет, только прикоснется к ним. Он понимал, как это всё глупо – если бы его хотели убить, давно бы убили, – но не мог с собой ничего поделать. Ещё ему думалось, что содержание у этих книжек какое-нибудь, мягко говоря, плохое. Изуку вспомнились первые дни их знакомства с Тодороки, альфа тоже принес ему книжек. Всяких разных, Мидория к ним относился с неменьшим подозрением, а-то и большим. Ему хватило только глянуть на названия некоторых из них, чтобы начать блевать. Но с книжками от Марии он не удосужился сделать даже этого, всё ещё гадая, о чем же они. Не всегда название книги что-то говорит о ее содержании. Но частенько проливает свет хотя бы на жанр. Художественная ли это литература или же нет? Изуку почему-то думалось, что художественная, раз уж Мария спрашивала его про любимые книги. Он любил приключения и фантастику, любил выдуманные миры и что-то очень воодушевляющее, про героев и спасение мира. Но сейчас он предпочел бы почитать публицистику или что-нибудь ещё в научном стиле. Это заметно реже, чем художественные произведения, доставляет дискомфорт. У Мидории с книгами в целом всегда были очень напряженные отношения. Нет, он любил читать, читал очень много в детстве вместе с родителями. Но, начиная с какого-то возраста, многие книги начали доставлять ему дискомфорт. Изуку всегда был излишне эмоциональным и в чем-то даже демонстративным, окружающие постоянно говорили ему об этом. Но Мидории это жить никак не мешало. Проблемы начались в тот момент, когда Изуку почувствовал, что очень многие вещи тревожат его, вызывают дискомфорт. Он читает произведение, где происходит что-нибудь ужасное или что-то, что коробит лично его, и после он долго не может прийти в себя, волнуется, переживает. Иногда доходило до того, что у него не получалось спать. Поэтому со временем Мидория перешел на мягкие жанры вроде повседневности и романтики, чтобы лишний раз себя не мучать. Но и там временами попадались жуткие работы, заставляющие его ужасно нервничать и злиться. Когда под «романтикой» преподносили какие-то ужасы и больные отношения, а под «хорошим концом» смерть всех и вся. Изредка знакомые рекомендовали ему какие-нибудь произведения, Изуку кисло улыбался и кивал, обещая, что как-нибудь обязательно их прочтет, но в итоге даже не думал начинать, ужасно волнуясь, что это принесет ему болезненные ощущения. И даже сейчас, сидя в маленькой холодной комнатке и скучающе глядя в окно, он ужасно не хочет брать в руки эти книги, чтобы скрасить свой досуг. Те кажутся какими-то слишком опасными. Вдруг туда вложены какие-нибудь жуткие идеи, вдруг весь сюжет завязан на страшной пропаганде, которая воздействует на Мидорию, а тот даже не успеет этого понять. Омега вздрогнул. Ветер из окна трепал его волосы, но его это совсем не волновало, напротив, в чем-то даже нравилось, так бодрило и освежало. Но вдруг он почувствовал, что замерз. Изуку не поленился, встал и закрыл окно, окидывая окружающий мир грустным взглядом. Он бы мог стоять так очень долго, погружаясь в счастливые воспоминания и свои розовые мечты, но шум за дверью прервал его. По коридору явственно кто-то шел, звук усиливался, значит, к нему приближались. Мидория поежился и обернулся, обняв себя взволнованно руками. Каждый раз он пугался и думал, что что-нибудь произойдет, что его пришли убивать или пытать. Ещё ни одного намека на это не было, но от таких опасений Изуку отделаться не мог. Дверь, как и всегда, без стука открылась, он вздрогнул. На пороге застыла Мария с очень странным, задумчивым выражением лица. В руках кроме мобильного у нее ничего не было; Мидория со страхом подумал, что ей опять захотелось записать какое-нибудь видео, которое сведет Тодороки с ума. – Голодаешь? – поинтересовалась скучающим голосом женщина и прикрыла за собой дверь, проходя в центр комнаты. Отвечать Изуку не стал, посчитав вопрос риторическим. – Если думаешь, что это принесет тебе что-то хорошее, то сильно ошибаешься, – покачала Мария головой. – Я не думаю, – пискнул Мидория. – Я просто не хочу есть. – Который раз я это слышу? – она устало подняла брови к потолку. – Впрочем, мне всё равно. Ты и так очень худенький, скажи, это твоё хобби – голодать? – Чего? – Изуку удивленно вздрогнул. – Нет, – он пожал глупо плечами. – Я люблю поесть, – сказал застенчиво. Мария усмехнулась. Хотя вряд ли ей хоть чуточку было весело. – Что-то незаметно, – она вздохнула и присела на стул. – И какая же твоя любимая еда? – поинтересовалась с вежливым интересом. Мидория растерянно нахмурился, ожидая в ее вопросе какого-нибудь подвоха. – М… не знаю, – Изуку робко дернул плечами, переступая с ноги на ногу. – Я люблю… пиццу… и очень люблю эклеры, – он грустно вздохнул, вспомнив, как уминал их просто десятками без всякого зазрения совести. – Вот как, – Мария подперла голову рукой и глянула в тарелку на фрукты, – должно быть… это еда не по тебе, верно? Пойдем, я накормлю тебя чем-нибудь повкуснее. – Что? – Мидория вздрогнул. Он поежился. – Не надо, спасибо. – Что? – женщина обернулась к нему удивленно. – То есть… – Изуку испуганно низко опустил голову, – зачем это? Н-не нужно, – он отступил назад, спиной уперевшись в подоконник. – Мм, – Мария улыбнулась, – пойдем. Не думаю, что тебе нравится в одиночестве тут сидеть. Так и с ума недолго сойти, – усмехнулась она грустно. Мидория посмотрел на нее, почувствовал, что особого выбора у него нет, и всё-таки робко кивнул головой, соглашаясь. Решил, что хуже от этого всё равно никому не будет. Мария посмотрела на него беззлобно, поднялась и легкой походкой направилась в коридор. Она ничего не говорила, но Изуку догадался, что ему нужно следовать за ней. Он взволнованно оглядывался по сторонам, пока они шли, робко косился на людей, что встречались на пути, но никто не обращал на него никакого внимания. Про себя Мидория отметил, что здесь не так уж и плохо, наверное, ровно так же мрачно, как в штабе у Тодороки. Лица у всех жуткие, недовольные, коридоры узкие, противные. Наверное, все такие места похожи. Они поднялись на несколько этажей наверх по лестнице, Изуку успел запыхаться. Но виду он старался не подавать, продолжая дышать ровно и спокойно. Мария сделала вид, что ничего не заметила, хотя по ее быстрому ироничному взгляду Мидория всё понял. Здесь было уже заметно светлее и приятнее, даже воздух, казалось, был свежее. Они прошли в комнату, что оказалась небольшим залом с длинным столом. Людей в такой час здесь не было, но Изуку предположил, что это что-то вроде общей столовой, где периодически собирается очень много людей. – Присаживайся, пожалуйста, – улыбнулась ему Мария, качнув головой. Мидория растерянно на нее посмотрел и послушно сел. Ему вновь подумалось, что эта женщина кого-то ему напоминает, но он не мог понять, кого именно. Она была не юна, наверное, старше Шото, хотя Изуку никогда не умел определять возраст по внешнему виду. Все современные тридцатилетние вполне могут сойти за студентов, сорокалетним всегда дают лишь тридцать с хвостиком. Тодороки тоже казался Мидории каким-то молодым. Нет, конечно, на самом деле и старым он не был, считай, даже до расцвета жизни не дошел: люди сходятся во мнении, что лучшие годы жизни человека с тридцати до сорока пяти, самые полноценные и насыщенные. Но Изуку всё равно порой задумывался над тем, что для него, для шестнадцатилетнего школьника очень странно встречаться с состоявшимся взрослым под тридцать, что старше его на одиннадцать с половиной лет. Однако, только такие мысли появлялись в голове Мидории, как он без труда отделывался от них, думая, что Шото очень даже молодой. Он выглядит молодым, и омега даже не может точно сказать, в чем дело. Тодороки много занимается спортом, не имеет вредных привычек. Во многом, наверное, дело в этом. Возможно, ещё генетика сыграла свою роль. Но дело всё же не в этом. Изуку часто казалось, когда он наблюдал за альфой, что тот совсем молодой, неопытный и зеленый во всех сферах жизни. Он казался легким на подъем, веселым, слишком энергичным и живым, чтобы быть таким взрослым. Поэтому подсознательно Мидория всегда давал ему заметно меньше лет, чем Шото было на самом деле. Особенно сильно это чувствовалось, когда они вместе, как два неопытных юнца, познавали интересные и новые стороны отношений, когда оба терялись в разговорах о глубоких чувствах и прочих вещах. А недавно Изуку заметил, что такой Тодороки только рядом с ним. Когда он суетится вместе со своими людьми, решает какие-то проблемы, делает что-то, он кажется другим, взрослым, серьезным, строгим и жутко от всего уставшим. А когда они остаются наедине, Шото преображается, меняется, в его глазах загорается радость жизни, жажда жизни, он вновь полон энергии и глупых надежд. Мария вернулась довольно скоро. Она скрылась буквально на полминуты в какой-то комнатке, откуда после вышла с подносом разной еды. Мидория взволнованно её осмотрел и нервно вздохнул. – Да, это не пицца и не эклеры, но, должно быть, всё же вкуснее, – негромко проговорила женщина и поставила поднос перед ним. Изуку поерзал. Мария казалось такой спокойной, такой уверенной в том, что делает, контролирующей всю ситуацию. Мидория успел подумать, что она даже мысли не допускает о том, что он может попытаться сбежать. Куда? Кругом столько народу, у всех на поясах пушки, Изуку даже шага в неправильную сторону сделать не может. Наверное, она это понимает… – М… я… – Мидория поерзал, внимательно оглядывая еду, – не очень-то хочу есть, – проговорил он тихо. Женщина приподняла брови и тяжело вздохнула. Её мимика была такая живая, такая настоящая, что Изуку вдруг подумал, что при других обстоятельствах он бы обязательно заинтересовался ей, как человеком. Его всегда привлекали такие люди. – Сколько раз ещё ты это повторишь, прежде чем начнешь есть? – тихо полюбопытствовала Мария и подперла голову рукой, чуть нахмурившись. – Или у тебя РПП? Если это так, то хорошо, я не буду настаивать, – она улыбнулась. Мидория вздрогнул. Он растерянно открыл рот и лишь глупо покачал головой, покусывая губы. – Нет, – сказал тихонько, – ничего такого. – Тогда ешь. – М… – Изуку нервно вздохнул. Он влажными отчего-то руками убрал волосы с лица, осторожно, боясь получить за это по рукам, придвинул к себе тарелку с каким-то рагу, чем-то напомнившим ему кацудон. Куриные кусочки так же весело на него смотрели, как и в забегаловке около дома в Японии. – Что ж… – Приступай, – повторила Мария и прищурилась. Мидория нервно вздохнул. Никогда бы прежде не подумал, что в подобной ситуации с ним будет происходить что-то такое. Прежде Изуку полагал, что, если жизнь оборачивается таким образом, то всё происходит, как с героями кино, которых пытают и убивают. Впрочем, возможно, он просто смотрит не то кино. Или ему очень повезло… – М… э… а вы? – взволнованно спросил омега. Женщина усмехнулась уголками губ. – Я сыта. – Что ж… – Мидория перевел взгляд в тарелку, – спасибо, – растерянно сказал он и очень неуверенно отломил вилкой маленький кусочек курицы, медленно поднося его ко рту. – Ты думаешь, еда отравлена? – полюбопытствовала Мария. – Что? – Изуку вздрогнул, – нет. – Разве? – она прищурилась. – Ну… да… – И откуда же такая уверенность? – Если бы… вы хотели меня убить… то… зачем это всё? У вас же на поясе пистолет, не так ли? – Мидория посмотрел на нее с некоторой грустью. – Верно, – согласилась Мария. – Вот только яд бывает разный. Не всякий просто убьет тебя. Не думаешь, что я просто хочу понаблюдать, как ты будешь мучаться? – А… – Изуку глупо открыл рот, – ну… возможно… – тихо согласился он, – но… это всё же… как-то… Вы могли прострелить мне ногу, – вдруг выпалил он, – я бы тоже мучался. На него посмотрели очень удивленно, а после послышался хриплый смех. Мидория вздрогнул. – Это не те же мучения, – Мария вздохнула, – да и так ты рискуешь умереть. – Ну… а… разве… – Яд разный бывает, – повторила она. – Бывает и такой, что ты будешь претерпевать страшные муки, но в конечном итоге всё равно не умрешь. Изуку растерянно на нее посмотрел и взволнованно сглотнул, привкус курицы на языке вдруг начал казаться каким-то неправильным, ядовитым и гнилым. – М… – он прижал ладонь ко рту и шумно втянул носом воздух. Мария мягко улыбнулась. – Я лишь говорю. Там нет яда, ешь спокойно. – М… я… не голоден, – повторил Мидория. – Не хочу слушать. Ешь. Около трех минут висело молчание. Изуку послушно ел, стараясь растягивать каждый кусочек, жевать медленно и вдумчиво, готовясь всё это выплюнуть в любой момент. Мария внимательно его разглядывала, о чем-то задумавшись. Она чуть хмурилась, Мидория видел, сколько мыслей кружат в ее голове, но никак не мог сообразить, какой теме они все посвящены. Её взгляд на его теле казался ему слишком опасным и пугающим, хотя ничего даже отдаленно злого в нем не было. Изуку вспомнился их разговор с Шото на тему того, какие люди и зачем приходят и остаются в мафии. Тодороки ужасно не хотел об этом рассказывать, много раз повторял, что Мидории не стоит об этом знать и даже думать, что ему так будет спокойнее, что это всё неважно, но в итоге кое-что всё же рассказал. Разуверил Изуку в том, что в мафии одни убийцы, поделился мнением, что до верхов обычно добираются, напротив, очень рассудительные люди. А после с усмешкой сказал, что к нему это не относится. – Хм-м, – Мария шумно вздохнула, сложив руки на груди, чем сильно напугала Мидорию, он дернулся, чуть не выронив вилку из пальцев. – Пугливый, – сделала логичный вывод из этого женщина. Изуку растерянно на нее посмотрел, слегка нахмурив брови. – Что? – тихо спросил он и поерзал на месте, покусывая с волнением губы. – Я, – Мария странно на него посмотрела, – пыталась понять. – Что? – Мидория нахмурился; в голове завертелись самые страшные догадки. – Чем же Шото так сильно тобой очарован, – она покачала головой, поджав губы. – Никак не могу понять, в чем же дело. – А… ну… – Изуку дернул плечами и быстро опустил глаза, жутко смутившись. Он не любил, когда кто-нибудь поднимал подобного рода темы, сразу же вспоминал о миллионе своих изъянов и с грустью думал, что с Тодороки они не пара. – Не знаю, – тихо сказал он. Мария удивилась и сухо усмехнулась. – Мм, – она погладила подбородок, – вот и я не знаю. Дело не может быть просто во внешности, учитывая, как сильно он к тебе привязан… – Он не привязан ко мне, – Изуку вздрогнул всем телом. – Он… вовсе меня не любит, – с нажимом в голосе заявил Мидория. – Да? – Да. – Мм, – Мария покачала головой, – я знаю, что ты врешь. И даже знаю, зачем. Но твоему любимому это ничем не поможет. Я верну ему всё сполна, как он того заслуживает, – проговорила она спокойно и холодно. – А ты мне в этом поможешь. – Я? – Мидория вздрогнул. – Да, сейчас доешь и пойдем записывать ещё одно видео, – она улыбнулась и вздохнула. – Верю, он мучается. – Зачем вы это делаете? – плаксиво спросил Изуку и задрожал. – Он не плохой, он хороший, – пробурчал омега и опустил глаза. Понял, что бессмысленно из себя равнодушного изображать, мол, не нужен ему Тодороки, отнюдь, Мария всё равно ему не поверит. – Ага, – она усмехнулась. – Я просто всегда возвращаю свои долги, – улыбнулась женщина. Мидория растерянно на нее посмотрел. – Какие долги? О чем вы говорите? – он заерзал, сильно волнуясь. – Ах, да, ты же не знаешь, – Мария качнула головой. – М… это наши старые разборки. Тебе они ни к чему, – она мягко улыбнулась. – Ещё разочаруешься в нем, мало ли, я же не хочу мешать вашим отношениям, – весело закончила. Изуку растерянно моргнул. Он и представить не мог, что там такое ужасное может быть, что помешает их отношениям. Что Тодороки натворил? Яснее ничуть не стало, и прежде Мидория предполагал, что у них что-то произошло, Шото что-то сделал. Но это ведь было обоснованно…? – Мм… а… – Изуку открыл рот, отчаянно желая узнать подробности, но так ничего и не спросил. – На повестке дня у нас другой разговор, – Мария постучала кончиками пальцев друг о друга. – Можешь рассказать мне, как вы познакомились? – Что? – Мидория вздрогнул. – Я так люблю романтические истории, – она прищурилась, хитро улыбаясь. Изуку стало не по себе, он сглотнул и отвел глаза. Говорить ничего не хотелось, но он чувствовал, что особого выбора у него нет. Омега отвел глаза, нервно вздохнул и закусил губу. Дело было не только в Марии, Мидория не хотел вспоминать начало их «отношений», они не были похожи на красивую историю о любви. Отнюдь. – М… ничего романтичного, – тихо пискнул Изуку. На него посмотрели без удивления. – И всё-таки. Тебя не пугает то, чем он занимается? – полюбопытствовала она. Мидория удивленно на нее посмотрел и взволнованно покачал головой. Он не знал ответа на этот вопрос, точнее, знал, но не хотел никому в нем признаваться. – Я не думаю об этом. – Разве? – Мария прищурилась. – Неужели ты никогда не мечтал, чтобы он занимался чем-то другим? – М… не знаю, – Изуку опустил глаза, нервно вздыхая. Это было слишком личным, чтобы придавать огласке. И ему не хотелось выставлять их отношения в дурном свете. – Что ж, – она вздохнула, закинув ногу на ногу и смахнула пылинку со своих брюк. – Он же твой соулмейт, верно? – А, – Мидория вздрогнул. – Не пугайся. Я всё прекрасно понимаю. Но… ваша связь не обязывает тебя быть рядом с ним, – Мария улыбнулась. Изуку почему-то стало не по себе. – Но… я хочу с ним быть, – тихо признался он, тут же думая, что ляпнул это зря. Но женщина ничуть не удивилась. – Стоило догадаться, – усмехнулась она уголками губ. – Ведь это подобно… не знаю… твоей душе в чужом теле. Встретив этого человека, ты уже не мыслишь своей жизни без него, ты… не можешь позволить, чтобы кто-то забрал твою душу с собой, изувечил её, – на несколько секунд взгляд золотых глаз стал задумчивым, пустынным. Мидория сглотнул. – Человек без души способен на любые поступки.