Изменение гравитации

В комнате было холодно. За окном задувал ветер, стекла дрожали, будто рискуя разбиться, а небо заволокло тучами. Изуку лежал на кровати. Каждая клеточка тела ныла, он в бессилии раскинул в стороны руки и ноги, через пелену слез глядя в потолок. Тот казался каким-то серым, мрачным. Под ребрами что-то жалобно трепыхалось, но омега этого уже не замечал. Всё его лицо было красное от долгих слез, на щеках проступили неравномерные красные пятнышки. Волосы спутались и походили на большое птичье гнездо, выложенное куриными перьями. Омега вздохнул. Он вне своего желания весь был обращен в слух, со страхом ожидая, когда же послышатся скрежет в замочной скважине, звук открывания двери и топот в прихожей. Ему необходимо, физически необходимо было это услышать. Кровь будто бы остановилась, заледенела, всё тело пронизывали маленькие уголочки, а конечности, казалось, вышли из-под контроля Мидории: он не был способен ими управлять. По стене медленно ползла какая-то мушка, что двигалась хаотично и бессмысленно, сводя одним своим видом Изуку с ума. Солнце медленно садилось; темнело. На небе не было видно ни звездочки, ни луны, всё заволокло темными тучами. Омеге чудилось, что природа солидарна с ним. Он ждал, с тревогой и глупой розовой надеждой ждал, что Тодороки вернется. Он должен был вернуться, Мидория верил в это. Верил ему, верил в него и был искренне убежден, что Шото не может его предать, не может покинуть. Всё это походило на плохой спектакль, глупую шутку, не имеющую смысла, которая должна была вскоре закончится нелепыми извинениями. Но где-то в глубине души Изуку знал, что это реальность. Он чувствовал. Чувствовал боль яснее всего. Она отрезвляла. Живот периодически сводило судорогами, но Мидория этого не замечал. Всё тело дрожало, он рвано вздыхал, точно задыхаясь, но не пытался ничего изменить, не двигался и даже не думал подниматься и идти на кухню за глотком воды, в котором так нуждался организм. Его первичный шок сменился ужасом. Стоило только двери за альфой закрыться, как Изуку охватил неподдельный страх, сковывающий и душащий, чуть ли не сводящий с ума. От которого к ногам распространялась дрожь, а перед глазами всё плыло. Несколько долгих минут Мидория громко истерично рыдал, не зная и не желая успокоиться, не до конца отдавая себе отчет в реальности. Но силы быстро кончились, и он медленно осел на пол, удивляясь его непривычному холоду. Эмоции сменяли друг друга калейдоскопом, с непривычной скоростью, с невозможной для осознания быстротой. Но с такой силой, что Изуку в красках прочувствовал каждую из них. Ужас отступил, его охватила печаль. Истинная. Она граничила с болью, заставляя его тихо стонать, пальцами зарывшись в волосы. Всё естество противилось реальности, не готово было поверить, что Шото просто ушел. Нет! Не может подобного быть! Он где-то рядом, где-то здесь! Он любит, он вернется! Он обещал… Мидория дрожал и хотел визжать от боли, но сдерживал себя, прижав ладони ко рту. Те заледенели и казались просто каменными, когда он касался ими кожи. Но печаль отступила. Вместе с ней прошла и боль, так удивительно и спонтанно, что Изуку вдруг затих и прекратил плакать. Ему почудилось, будто бы вот-вот и он умрет, сердце откажет и мысли потухнут. Только так можно было объяснить вдруг растворившиеся, как сизый дым, чувства. Омега медленно заполз на кровать, куда упал мешком с картошкой, безвольно растёкшись на матрасе. Тело прекратило его слушать, да Мидория и не пытался его подчинить. Все чувство отступили, оставили его один на один с мыслями. Но и те ускользали, ни за одну не получалось ухватиться. Сердце постепенно замедлилось и стучало отрывисто, редко, будто сомневаясь, стоит ли продолжать. Время остановилось… В коридоре у лифтов Изуку послышал чьи-то шаги. Но никак не отреагировал. Шаги были тяжелые и другие, он знал наверняка, что это был не Шото. Кто-то другой, кто-то из жильцов соседних квартир. Глаза сами собой закрылись, Мидория сумел провалиться в беспамятный сон. За окном был слышен гул машин, а в квартире кто-то шуршал. Омегу это разбудило. Он распахнул глаза и замер, встревоженно ожидая. Помимо него в комнате кто-то был. Изуку сглотнул, вдруг понимая, что в горле пересохло, и в шоке огляделся по сторонам, подрываясь на месте. Но в комнате никого не было. Мидория медленно вышел в коридор, чувствуя, как на спине выступает холодный пот. В квартире он был один. Дурные мысли охватили его, Изуку на ватных ногах пошел умываться. На улице уже было светло, но солнце только-только начало подниматься. Утро. Омега выполз на кухню, где безжизненно осел на стул. Он чувствовал аромат Тодороки, что вряд ли выветрится, и его мозг отказывался верить, что альфы нет где-то рядом. Казалось, стоит только позвать, и Шото вынырнет откуда-то из-за угла, мягко ему улыбнувшись. Рассмеется и спросить, чем Мидория хочет позавтракать. – Мне бы хватило яичницы, – говорит Изуку, словно пытаясь ответить на незаданный вопрос. Но никто не откликается. В квартире тишина. Он наливает стакан воды и опустошает его залпом, пусто смотрит в стену, наливает ещё один. Чувствует, как вода прокатывается по пищеводу и утекает куда-то в организм, заставив вздрогнуть от холода. Хочется спать. Мидория смотрит на стакан, тот кажется ему кривым, неправильным, словно ненастоящим, а лишь нарисованным любителем карикатур. Изуку трясет головой и отставляет его в сторону, медленно направляясь в ванную. Ноги дрожат, он практически их не чувствует. Кажется, стоит сделать только один неверный шаг, и он упадет, не удержавшись на двух ножках-тростинках. В ванной шоколадный аромат ощущается ярче: воздух спертый. И Мидория торопится закрыть дверь, боясь его выпустить. Он замирает на несколько секунд, вздыхает жадно и медленно оседает на корточки, боясь упасть. Перед глазами всё плывет. Он сидит так довольно долго, не ощущая течения времени, лишь наслаждается, отчаянно не думая ни о чем. Но всё заканчивается, только он слышит топот соседей сверху. Изуку вздрагивает, поднимает глаза, смотрит в потолок и раздраженно хмурится, отдаленно представляя, как будет с ними ругаться, если это не прекратиться. В ответ на его мысли всё стихает. Мидория медленно поднимается, ещё раз умывается. Ему жарко, пусть всё тело и кажется ледяным, омега забирается в ванну и скидывает с себя одежду, бросая её на пол. Включает кран, напор воды оказывается столь сильным, что обрызгивает все стенки, и очень холодным, что Изуку дергается, чуть не вываливаясь за бортик. Он медленно садится, выкручивает вентиль и с удовольствием чувствует, как холодная вода сменяется сначала теплой, а теплая – горячей, обжигая нежную кожу бедер. Жарко. К потолку поднимаются столбы пара, он без сил запрокидывает голову назад и смотрит, как на стенках конденсируются капельки воды. Это отвлекает. Горячая вода не спасает от странной боли во всём теле, но ему нет до этого дела. Мидория не чувствует ничего, а вместе с этим не может ни о чем думать. Он знает, что Тодороки серьезен. Он ни на секунду не сомневался в этом, видя его. Шото ушел и не вернется никогда, он так решил. Но всё естество Изуку возражает, твердит, что так не может быть, что альфа любит только его, что он сделает всё, лишь быть рядом. Мидория сделал бы всё. Вдруг его взгляд опускается на запястья, и омега в шоке обнаруживает, что его руки абсолютно чисты. Он завороженно ими крутит, но ни одного знака, ни одного символа не осталось, всё исчезло, будто нет вещей, нужных для счастья его души. Изуку болезненно улыбается. – Ты молодец… – шепчет неразборчиво. – Что обещал – выполнил, – он прикрывает глаза и словно засыпается, не чувствуя собственного тела. Ему кажется, что то сейчас безвольно свалится в воду, а его сознание вылетит и останется наблюдать за бессмысленной смертью. Где-то в глубине себя Мидория жаждал этого. С трудом удалось перекрыть вентиль, когда вода дошла до самого края бортика, рискуя в любую секунду перелиться на пол. Он тяжело вздыхает и болезненно морщится, выдергивая затычку. Вода медленно начинает убывать, и омега отдаленно радуется, что не утонул. Возможно. Стоило. В коридоре у лифтов вновь шум, Изуку нервно усмехается и с удивлением думает, почему он не обращал внимания на это раньше… Ванна пустеет, и ему становится холодно. Распаренное тело требует тепла, но Мидория просто сидит, позволяя коже покрываться мурашками. Только через час с трудом вылезает и уже высохший в недоумении смотрит на свою одежду, не зная, стоит ли ему одеваться. Зачем? Какой в этом смысл? Какой вообще смысл в одежде? Какой смысл быть в одежде? Какой смысл… быть? Изуку лениво перешагивает через скомканные вещи и, пошатываясь, бредет в комнату, позволяя себе упасть на кровать. Сил нет. Жизнь словно покидает его, отказывается боле теплиться в этом глупом теле. Мидория её понимает. Он закрывает глаза и снова засыпает. На сей раз вечер. Пробуждение оказывается ещё более неприятным, чем утреннее. Изуку кажется, будто бы у него начинается день сурка, но эта мысль не пугает, напротив. Ему всё равно. Омега садится, глупо касаясь ладонью груди. Нагота его ничуть не смущает, Мидория этого не замечает, лишь чувствует боль в горле от жажды. Но сил идти на кухню у него нет. Он оглядывается по сторонам, смотрит внимательно на шкафы и комод, что с таким усердием они с Тодороки собирали. Те… почти пусты. Только сейчас он вдруг понимает, что вещей в них нет. Вещей альфы в них нет. Изуку хмурится и пытается понять, когда именно Шото их собрал, но ничего в голову не приходит. Пустота. Его тело безвольно падает обратно на матрас, глаза сами собой закрываются. Он уже не хочет спать, но организм, не имея никакой альтернативы, выбирает именно это. Нет способа легче забыться. Думая об этом, Мидория вспоминает о дурманящем вкусе алкоголя. Но от мысли об этом его тошнит. Как и от прочей еды, хотя он и чувствует, как требовательно живот ноет, привлекая внимание. Он лежит. Тело болит, но для него это ничего не значит. Лишь навивает воспоминания… Изуку помнит, как он так же лежал когда-то давно, когда-то очень давно в своей маленькой комнате на своей маленькой кроватке и смотрел в окно, позволяя себе мечтать. Его мечты, его жажда любви были столь реальными, что не могли не сбыться. Тодороки появился в его жизни. И, кажется, сбылось всё, о чем Мидория просил у небес. Альфа. Добрый, внимательный, любящий. Искреннее. Изуку не сомневается. Новый красивый дом, тихая жизнь, где никогда ничего не происходит. Нет ни вести об отчиме, омеге даже кажется, что он давно спился и умер. Но всё не так. Не так, как хочется, не так, как теплится внутри надеждой. Без Шото… всё это не имеет смысла. И вдруг Мидория ловит себя на мысли, что лучше бы он никогда не уходил из родного дома, лучше бы умер именно там от очередного избиения, лучше бы не знал, какого это быть самым любимым, какого быть счастливым. Нет. Потерять всё это страшнее, чем не иметь никогда. Он думает над этим, и ему кажется, что, возможно, так и есть. Быть может, он уже мертв, а это его персональный ад? Или хотя бы чистилище… Тодороки так много рассказывал ему о разных религиях, что Изуку невольно воссоздает их в своих мыслях. Вдруг тело бьет озноб; Мидория резко дергается и садится, хватаясь за сердце. На секунду он не смог дышать и вдруг подумал, что умирает. Это казалось таким красивым исходом его истории. Звезд с неба Изуку не жаждет, не рвется их срывать, не пытается добиваться незримых высот, нет. Его желания просты, приземлены, возможно, даже излишне. Семья, тепло, любовь. Без этого всего… зачем ему жить? – Ты был не прав… – вдруг истерически бормочет Мидория и смеется, как потерянный, оставленный и заблудший, идущий на виселицу. – С тобой… может, у меня и нет будущего, Шото. Но без тебя… у меня нет даже настоящего, – его смех вдруг становится легким и освобожденным, словно это конец, словно он идет в руки Смерти и готов преклониться перед ним, отдав свою душу на растерзание. Глаза закрываются, он позволяет себе на несколько секунд выпасть из реальности. Но жажда в горле физически болезненная, вздохи даются с трудом, Изуку медленно поднимается и бредет на кухню. Вдруг, стоит увидеть ему входную дверь, через которую несколько часов назад ушло его счастье, как всё перед глазами начинает плыть и он не понимает, как падает, больно ударяясь головой о стену. Резкая боль в затылке заставляет зажмурится, он тихо стонет и сворачивается в калачик, надеясь опять провалиться в сон. Но тело отказывается, лишь нарочно себя мучает, распространяя волны боли от головы к каждой клеточке. Мидория лежит и не шевелится, не зная, что должен делать. Ему кажется, что стоит забыть, сделать вид, что ничего не случилось, и тогда проблема исчезнет сама собой. Этот странный самообман работает: через некоторое время боль отступает, прекращая его беспокоить, Изуку становится чуть лучше и он поднимается, растерянно оглядываясь по сторонам. В голове слышится голос Тодороки, что кричит на него и ругается, убеждая, что срочно нужно приложить лед, иначе вскочит шишка. Мидория моргает и легко представляет, как Шото мчится на кухню и возвращается через секунду с куском мяса. У них нет льда, а замороженная говядина в морозилке есть. Омега глупо усмехается и прижимается спиной к стене, начиная ненормально хихикать. Ему кажется это таким забавным и реальным, что не улыбаться не получается. Но стоит смешкам отступить, как снова хочется плакать. Под ребрами что-то жутко сжимается, Изуку глотает ртом воздух и поднимается, торопясь попить. У него нет аппетита, от мыслей о самых вкусных блюдах его тянет тошнить. Но горло отчаянно требует спасительно влаги. Глаза уже начинают сохнуть и уставать, ему сильнее хочется спать. Мидория замирает перед стаканом воды, что он оставил на столешнице утром, и с опаской на него смотрит, прищурившись. Ему думается, что, выпив его, он взбодрится и уже не сможет уснуть. Это плохо. Хочется спрятаться в пустом сне от тоскливой реальности. Но жажда оказывается сильнее: Изуку набрасывается на стакан и залпом его опустошает. Губы всё равно кажутся пересохшими, поэтому он решает выпить ещё один, затем ещё. Живот раздувается от неожиданного объема и начинает болеть, а Мидории чудится, что сейчас его вырвет. Он даже не возражает: водой рвать совсем не больно. Ничего другого в желудке всё равно нет. Он возвращается обратно в комнату, но падать обратно на кровать не спешит. Изуку смотрит на неё, ему больно. Больно помнить, как здорово было лежать на ней вместе с Тодороки, как приятно было чувствовать его объятия. Запах всё ещё стоит. Омега трясет головой и бежит в детскую, пытаясь там спрятаться. В воздухе висит легкий аромат краски: здесь они практически не проветривали. Мидории он удивительно нравится, он садится на пол и прикрывает глаза. Его это отвлекает. Но упертый мозг возвращает его в реальность из пустоты и намекает, что в квартире больше никого нет, что он не прячется от Шото, закрывшись на ключ, потому что обиделся, что он просто один. Оставленный. Их расставание кажется таким противоестественным, что Изуку не может в него верить. И не может верить своим глупым рукам, которые полностью отчистились, побелели. На правой руке должен быть миллион слов! Мидория чувствует! Ему нужен Шото, нужны его глаза, его запах, его тепло, его голос. Нужны как воздух, как вода, как солнечный свет! Но тело будто издевается над ним, оставляя кожу совершенно чистой. Изуку болезненно усмехается. Ирония. Аромат краски кружит ему голову, и Мидория не замечает, как засыпает. Запах такой неуловимый, но, оставшись в комнате надолго, он надышался и прикорнул. А, быть может, это был вовсе не сон, а обморок. Но, очнувшись, Изуку уже не мог сказать, сколько прошло времени и что это было. Он медленно выполз из комнаты и открыл нараспашку дверь, намереваясь проветрить. Раньше им в голову это не приходило. Мидория садится около кровати и задумчиво смотрит на свой телефон, оставленный на столе. Раньше ему в голову это не приходило, а сейчас вдруг осенило. Это глупо. Очень. Но Изуку готов бросаться к любой возможности, отчаянно надеясь. Словно в трансе он берет свой мобильный в руки, заходит в «Вызовы». Но ни одного исходящего нет. омега хмурится. А телефонная книга пуста, номер Тодороки в ней не сохранен. Мидория нервно усмехается. Ни вещей, ни номера, ничего. Будто бы Шото и не жил здесь никогда! Должно быть, альфа сделал это нарочно. Изуку мог бы даже усомниться в своем здравомыслии и в том, что Тодороки вообще существует, если бы не шоколадный аромат, витающий по всей квартире. От него избавиться Шото не сумел. Омега быстро облизывает губы и медленно открывает набор номера. Тодороки слишком наивный: Мидория знает его номер наизусть. Он сам не заметил, когда успел его выучить. Шото меняет мобильные очень часто, но он завел один единственный для Изуку, чтобы тот мог дозвониться в любую секунду. Мидория пару раз этим пользовался, но больше для смеха, когда волновался, почему альфа так долго не возвращается из магазина. Омега нажимает на значок звонка и ждет. Идут гудки. Они такие долгие и болезненные, что ему хочется разбить телефон вдребезги. Но Изуку заставляет себя ждать. Сердце начинает стучать быстрее, он практически задыхается, в любую секунду готовый сорваться на крик. Никто не отвечает. Он медленно выдыхает. Ожидать чего-то другого было слишком наивно. Автоответчик предлагает записать голосовое сообщение, но Мидория выключает звонок и откладывает телефон. Можно было попытаться ещё раз. Он бы попытался. Но… смысл? Шото твердо решил уйти из его жизни, он уже не вернется. Он не хочет. Необъяснимая злость охватывает Изуку, он подбегает к окну и выглядывает на улицу, вдруг подгоняемый иррациональным желанием сброситься. Но то быстро проходит, стоит ему лишь увидеть высоту. Мидория медленно выдыхает. Живот сводит от неожиданной боли, он ойкает и опускается на корточки, торопливо поглаживая себя по боку. Кожа на животе кажется горячей по сравнению с ледяными пальцами, и омеге это вдруг напоминает, что внутри его тела теплится уже не одна жизнь. Становится страшно. Изуку моргает быстро-быстро и перелезает на кровать, не отводя глаз от своего живота. Тот мягкий и уже чуть-чуть не плоский, с выступающим над лобком жирком. Мидория с ужасом понимает, что переизбыток чувств может закончиться очень плохо. Эта мысль вопреки ожиданию совсем его не страшит. Омега ложится на спину и пытается сообразить, что он должен делать дальше. Беременность… Живот будет только расти, пока наконец не разразится живым ребенком. Настоящим. Маленьким комочком со своими потребностями и желаниями. А Изуку один. Совсем один. Он не будет знать, что делать, как быть. Тодороки прав. Если он решил уйти, то откладывать это было нельзя, ни в коем случае. Чем больше срок, тем сложнее становится ситуация. Мидория должен принять решения. Он собственного бессилия ему стало дурно; омега застонал и закрыл глаза, перевалившись на бок. Вдруг понадеялся, что он заснет, а, проснувшись, обнаружит, что проблемы разрешились сами собой. Он так отчаянно этого хотел. Но сон не шел. Его голову вскружили мысли о ребенке, Изуку даже вспомнил, что должен подкармливать его каждый день, но аппетит не появился. Его тянуло тошнить от простой мысли о самой легкой пище. Мидория закрыл уши руками и зажмурился, надеясь, что его выбросит это из реальности. Организм постепенно начал утомляться, а скорая ночь настраивала его на сон. Но тот так и не пришел. Омега бессмысленно провалялся полночи, пока не решил сделать ещё один звонок. Тот оказался не более полезным, чем предыдущий. Изуку почувствовал себя будто в клетке. Капля пота скатилась по щеке. Мидория зажмурился, когда солнце ослепило глаза. Он с отвращением подумал, что погода, что только вчера была будто солидарна с ним в его горе, сегодня уже предательски радовалась. Тучи разошлись, дождь кончилось, яркий свет озарил город. Изуку не мог пошевелить ни одной конечностью. Каждая клеточка тела будто налилась свинцом, приросла к матрасу и не желала оживать, готовая быть похоронена в любую секунду. Омега не возражал. Ему было душно, а измученный организм отчаянно требовал влаги, но Мидория словно этого не замечал, изучая взглядом потолок. Это было скучно. Потолок совсем недавно был побелен, нигде не проступило ни трещинки, ни полосочки. Разглядывание, казалось, сводило Изуку с ума, периодически казалось, что потолок вот-вот и обвалится. В окно кто-то постучал. В первую секунду омега весьма обоснованно решил, что это ему лишь кажется, но звук не прекратился, и иррациональный страх заставил Мидорию резко сесть, обернувшись. Голова резко заболела, перед глазами всё потемнело, но он знал, что это просто низкий гемоглобин. Или от голода… Вопреки ожидания, в окно стучали. Причем с невероятной настойчивостью. Изуку глупо открыл рот, не в состоянии воспринять увиденное, и растерянно несколько раз моргнул, пытаясь сообразить, какое именно решение он должен предпринять. На карнизе с внешней стороны сидела маленькая птичка, то ли воробушек, то ли ещё кто, активно отбивающий кусочек металла от рамы. Он был так уверен в своих действиях, что Мидории даже подумалось ему помочь. Он с усилием встряхнул головой, но стало только хуже: мысли ощутимо спутались в голове. Омега медленно, придерживаясь за спинку кровати, поднялся, осторожно подошел к окну, боясь спугнуть пташку. Странное ощущение охватило его, чувство сродное с беспокойством и жалостью. Птичка выглядела такой маленькой и слабой по сравнению с большим окном, которое пыталась побороть, что ему непроизвольно стало совестно, что он стоит и ничем не может ей помочь. Долго не думая, Изуку осторожно открыл окно и выглянул, внимательно разглядывая птенца. Это был именно птенец, весь обросший большими и маленькими перышками. Вряд ли он умел летать хорошо, поскольку, несмотря на присутствие Мидории, не улетел. Лишь повернул голову и посмотрел на него своими будто бы умными круглыми глазами. Омега глупо улыбнулся и хихикнул, бессмысленно протянув ему ладонь. Несколько секунд ничего не происходило; птенец внимательно продолжал смотреть и не двигался, совсем не подавал признаков жизни. Изуку даже показалось, что всё это ему кажется. Галлюцинации. Но вдруг птенец подпрыгнул на месте и легко вскочил на кончики его пальцев, крепко схватившись лапками за мягкие подушечки. Если галлюцинация, то слишком уж яркая. Мидория глупо хихикнул. Ему вспомнились слова Тодороки, которым в тот момент он не придал никакого значения. Шото, кажется, шутил, а, может, и был серьезен, но речь в любом случае шла о том, что Изуку может усмирить любого зверя. Будь это животное или даже человек, любой растает в его нежных руках. Наверное, это всё же была шутка. Или одна из тех красивых фраз, которые он любил изрекать на досуге. Омега нервно медленно вздохнул, боясь своим обжигающим дыханием спугнуть птенца, и очень осторожно притянул руку к себя, втаскивая пташку в дом. Положил ладонь на подоконник, позволив птенцу спокойно сойти на твердую поверхность. Но тот этого не пожелал, продолжая мирно сидеть и внимательно на него смотреть. – И что… – Мидория глупо огляделся по сторонам, будто в комнате был кто-то ещё, кто мог дать ему ответ на вопрос, что же делать. – Ты, наверное, голодный? – предположил Изуку и улыбнулся птичке, медленно направляясь с ней на кухню. Удивительно, но та не попыталась улететь, крепко вцепившись лапками в его пальцы. Омега замер у шкафчиков, растерянно окидывая их взглядом. Из круп обнаружился только рис, но от него птица почему-то отказалась. Она посмотрела на положенные на столешницу семечки, но даже не сдвинулась с места, продолжая смотреть на Мидорию выжидательно. Тот нахмурился. – Так чего ты хочешь? – растерянно спросил он и усмехнулся про себя, подумав, что это первая стадия сумасшествия. Разговаривает с животными. Героем какой-то детской сказки он себя не почувствовал. Нет. В его жизни уже предостаточно было ненормального, довольно. Сам-то он отчаянно желает обычной жизни. Изуку огляделся по сторонам и достал с полки хлеб, неуверенно вытащив кусок. Отщипнул немного и положил на ладонь к птенцу, позволив ему спокойно его оглядеть и принюхаться. Если птицы вообще могут чувствовать запах. Мидория жутко смутился, вспомнив, что не могут. Он всегда думал, что хорошо разбирается в биологии, и даже немного гордился этим, а в итоге даже на базовом уровне… Пока он думал, птенец ухватил кусочек хлеба клювиком, пытаясь, как удав, за раз его проглотить, что ему, конечно же, не удалось. Изуку захихикал, наблюдая за этим, птенец, будто обидевшись, клюнул его ладонь и взлетел, намереваясь выпорхнуть обратно в окно. Омега с тоской подумал, что Тодороки, увидев такой диво, наверняка начал бы ругаться, с отвращением замечая, что птица может все загадить. И пол, и мебель. Он не очень любит живность… Мидория вздрогнул и отогнал эту мысль, продолжая наблюдать за птичкой, что, вопреки его ожиданию, не выпорхнула в окно, а приземлилась на шкаф. Изуку скептически изогнул брови и скрестил руки на груди, ожидая, когда она улетит, но птенец продолжал сидеть и внимательно на него смотреть. – И чего ты хочешь? – спросил омега оскорбленно. – Я бы тебя ещё покормил, но ты же улетел! – фыркнул он и еле сдержал нервный смех от абсурдности происходящего. Помимо него и пауков, что каким-то немыслимым образом всегда обнаруживались в квартирах, других живых поблизости не было. Мидория не мог лишить себя удовольствия пообщаться. Птичка продолжила внимательно на него смотреть, но Изуку так и не понял, что это должно значит. Не решила же она, что теперь может здесь жить. И не то, чтобы омега возражал, просто ему страшно было думать, чем это может обернуться. Испорченными вещами, щебетом по утрам. Шото наверняка будет очень зол… Был бы. Но его же здесь нет. Мидория истерично рассмеялся и прекратил только в тот момент, когда птенец настойчиво начал стучать по шкафу. Изуку нахмурился и в полной растерянности его открыл, заглянув внутрь. Сердце больно кольнуло, стоило лишний раз увидеть, что вещей Тодороки здесь уже нет. Птичка вдруг вспорхнула и спикировала внутрь шкафа, скрывшись в складках куртки. Омега опешил и торопливо выдернул одежду, боясь, что, если промедлит, то впоследствии рискует обнаружить дохлую тушку. Птенец вылетел и вспорхнул обратно на шкаф, а Мидория так и застыл с глупым видом и курткой в руке. Он недовольно посмотрел на птицу и, встряхнув отчего-то раздраженно руками, поторопился убрать куртку обратно. Из кармана что-то выпало. Изуку присел на корточки, в изумлении уставившись на салфетку из кафе. Она так и пролежала в кармане все эти дни, омега просто забыл о ней, хотя и следовало выбросить. Странное чувство охватило его. Мидория быстро облизнул губы и медленно подобрал её с пола, поднявшись. Перевел взгляд на птенца и вопросительно на него посмотрел, но тот не мог ответить, в знак своего согласия лишь вспорхнул и вылетел в окно, будто уже сделал всё, что хотел. Омега проводил его рассеянным взглядом и медленно закрыл окно, прижавшись боком к холодной стене. Номер всё ещё отчетливо виднелся на салфетке, Изуку охватило странное желание. Захотелось позвонить, пусть у него и не было никаких для того предпосылок. Кого он ещё знает в этом городе? Мидория, будто в трансе, подошел к столу, взял в руки телефон, дрожащими влажными от пота пальцами начал набирать цифры и нажал на вызов, слыша, как идут гудки. Обычно ему было тревожно звонить на незнакомые номера, но сейчас кроме странное радости он не почувствовал ничего. Кто вообще сейчас оставляет свой номер? Почему бы не написать в социальной сети… Додумать Изуку не успел: послышался ответ. – «Алло, Каминари у телефона!» – весело и задорно. Мидория дрогнул. Вдруг он ярко осознал, что весь мир не замер, нет, жизнь продолжается, а у кого-то даже идет бурным ходом, люди не прекращали ни на секунду радоваться, смеяться, любить. – П-привет, – выдохнул омега с трудом. – Это… Изуку Мидория, – сипло представился он. На несколько секунд по ту сторону послышалось мельтешение и неловкая пауза. – «Э… ты со стажировки? Прости, я не запоминаю имена». – Н-нет… Мы познакомились в кафе. Помнишь? Произнося эти слова, Изуку не чувствовал ничего. Ему было совершенно всё равно на то, что Денки может сказать, – омега вспомнил его имя с большим трудом, – будто он вовсе разучился чувствовать. – «Оу… не думал, что ты позвонишь», – отозвался альфа удивленно. Мидория мысленно с ним согласился. Причин для звонка не было, однако, он ни секунды не колебался, прежде чем набрать номер. Его охватило странное ощущение, тоска, болезненно граничащая с одиночеством. – Я… – Изуку вздохнул, вдруг захотелось сбросить. – Давай встретимся… а… сегодня в том же кафе? – предложил он. Прозвучало неуверенно, но Каминари отреагировал очень радостно: – «Отлично! Я освобожусь к пяти, тебе подходит?» – радостно спросил он. Омега усмехнулся уголками губ, вспомнив о своем загруженном графике. – Да-да… – сипло отозвался он. – До встречи, – попрощался беззвучно и закончил вызов, отложив телефон обратно на стол. Холодок пробежал по спине, стоило Мидории представить, что сделал бы Тодороки, узнав о его сомнительных манипуляциях. Кому бы он оторвал голову? Каминари? Естественно. А стал бы ругаться? Изуку улыбнулся, решив, что не стал бы. Как вообще можно ругаться на беременных! За это и по голове можно схлопотать. Мидория, переваливаясь с ноги на ногу, двинулся на кухню, подумав, что обязан съесть хоть что-то, чтобы дойти до кафе. Иначе он рискует свалиться где-нибудь по дороге. Омега насыпал в миску мюсли и даже не стал заливать их кефиром, решив, что похрустит ими и так. Те отдались на языке сухостью, но он продолжил упорно жевать, не запивая. Это маленькая пытка избавила его на несколько мгновений от поглощающего изнутри чувства страха. Он сглотнул и рассеянно уставился в стену, задаваясь вопросом, зачем же он позвонил. Казалось, это было необходимо, чтобы вырваться из пут страданий. Это стало бы глотком свежего воздуха, небольшой передышкой перед возвращением в квартиру. Мидория вдруг ясно ощутил, что не может больше здесь находится, что постепенно сходит с ума. Он вскочил, залпом выпил стакан воды, чувствуя, как прохлада распространяется от горла к животу, и побежал в ванную, намереваясь почистить зубы. Изуку сам не замечал, как торопился, как стремился скорее покинуть это место, этот дом, сбежать. Спешка придавала ему ощущение жизни, словно та не замерла, не утратила свой смысл, а продолжается и бьет ключом. Омега оделся, обулся и замер в прихожей, трусливо оглядываясь по сторонам. Стоило замереть, как в квартире воцарилась гробовая тишина. Будто бы он правда находился на кладбище. Мидория поежился и осторожно переступил с ноги на ногу, спиной прижимаясь к двери. Его охватил неоправданный страх, мощный и жуткий, Изуку начало казаться, что в квартире есть кто-то ещё, что некое большое чудовище сейчас выйдет из-за угла и устремится к нему. Сердце ускорило бег, омега почувствовал его удары о ребра. Ладони вспотели, он еле удержался от глупого вскрика и выскочил на лестничную клетку, торопливо запирая входную дверь на ключ. Пальцы дрожали, а поганая железяка отказывалась попадать в замочную скважину, но спустя треть минуты омеге всё же удалось закрыть дверь, он облегченно выдохнул. В коридоре было светло. Слышался шум ездящих лифтов, чьи-то отдаленные голоса и топот. Мидория улыбнулся, вдруг почувствовав себя легко и свободно, среди людей. Он быстрыми шагами двинулся к лестнице, убегая от злосчастной квартиры, что, казалось, хотела захватить его в путы. Изуку начал чувствовать, как сходит там с ума, как любимый запах сбивает его с толку, испугался и трусливо сбежал, не найдя ничего лучше. Он всегда знал, что не готов терпеть подобные трудности. Без надежды любые испытания теряют прежний смысл. А Мидория не знает, смеет ли он надеется. Лицо обдало холодным воздухом, стоило выскочить из подъезда на улицу. Изуку стало необъяснимо легко и хорошо, он медленно двинулся вокруг дома, с интересом оглядываясь по сторонам. Двор казался чужим. Словно он никогда здесь не был, словно никогда здесь не жил. Деревья и машины выглядели незнакомыми, он с удивлением уставился на забор, что необъяснимым образом вырос перед ним, и тяжело вздохнул, вспоминая, что тот был здесь и прежде. Или нет. Без Тодороки мир был другим. До пяти оставалось ещё очень много времени, несколько долгих томящих часов. Мидория не жаждал встречи, но это было единственным занятием сегодняшнего дня. Возвращаться домой он боялся, просто не мог, поэтому предпочел прогуляться. Холодный мобильный, лежащий в кармане, не вызывал никакой надежды. Изуку не верил, что Шото позвонит. Как и не верил в то, что он когда-нибудь вернется. Всё его естество свято верило Тодороки, неоправданно считало, что тот никогда не придаст, всегда будет рядом. Эта вера была такой сильной и чистой, что отделаться от неё реальностью было невозможно. Но именно она заставляла Мидорию безответно верить альфе, который ясно сказал, что уходит. Уходить навсегда, что не подразумевает возражений, не подразумевает возвращения. Он так решил… Изуку становилось грустно, когда он думал об этом. И омега даже не знал, что именно больше всего его задевает. Сам факт? Произошедшее походило на предательство, самое, должно быть, страшное в его жизни. Или то, что Шото всё решил сам, не оставив ему никакого выбора. Он не хотел это обсуждать, он не собирался слушать альтернативы, он решил всё сам. Словно Мидория в его жизни ничего не значит. Почему он всегда сам, всё сам! – Такой уж он человек, – усмехнулся себе под нос омега, пнув камешек, попавший под ботинок. – С таким человеком ни у кого не может быть будущего, – сделал он решительный, но слишком неутешительный вывод. Тодороки никогда не был тем, кто был готов иметь семью. И вряд ли когда-нибудь станет. Такой уж он. Такой. И ничто не способно его изменить. Мария была не права… Изуку чуть не споткнулся, не заметив бордюр. Он нелепо взмахнул руками и тяжело выдохнул, болезненно сморщившись. Во всем теле ощущалась тяжесть, будто бы последние два дня он не лежал, а бежал марафон: глаза сами собой закрывались, а во рту всё ещё была сухость. Мидория продолжал идти, отдаляясь от дома, и почти не следил за тем, куда ноги его несут. Прохожие и деревья мелькали, он шел и ничего не замечал вокруг, чувствуя, как каждый вздох обновляет клеточки тела, освежает мысли. Ему слишком сильно это было необходимо. Омега вспомнил, как в книге, что он недавно прочел, главный герой, лишившись всего, долго мучался, выпав из реальности. Изуку в чем-то его понимал, готовый провалиться под толщу воды и камнем пойди ко дну, но бьющееся в груди сердце было сильнее. Как и его странное желание жить. Прежде Мидория так ясно этого не ощущал, просто не понимал, но знал, что оно есть, существует где-то внутри. Нечто, что не позволяло ему себя убить, что-то, что было сильнее, заставляло верить и надеяться. Изуку любил жизнь. Какой бы тяжелой она не была, он любил солнце по утрам и запах цветов ранней весной. Желание видеть это, слышать и чувствовать всегда было сильнее тех тягот, которых ему предстояло претерпеть. Без Тодороки жизнь утратила всякий смысл и все цвета, которыми была окрашена раньше. Но его собственный огонь в груди продолжал гореть, заставляя жить, двигаться. Почему-то именно сейчас Мидории вспомнились папины слова о борьбе. Мир не хочет, чтобы ты жил, никто не хочет. Главное, чтобы ты хотел этого сам, чтобы выбивал своё право у вселенной, каждый день доказывая, что существуешь не просто так. Изуку остановился, когда дошел до какого-то вишневого сада. Здесь они с Шото прежде не гуляли, хотя место казалось очень живописным. Кругом было много милых парочек, держащихся за руки, некоторые из которых выглядели его ровесниками. Омега посмотрел на них с улыбкой. Он почувствовал себя пожилым старичком, с весельем наблюдающим за трепетом молодых, что только-только начинают влюбляться и дрожать при виде объекта своих симпатий. Мидории подумалось, что он-то уж точно прошел через все приключения горячей, буйной влюбленности и всепоглощающей опасной любви. Что ещё может его удивить? Что ещё новое может в будущем ждать его? Кто-то никогда не прочувствует за всю свою жизнь столько, сколько он испытал за последний год. Изуку вздохнул, наслаждаясь свежим ароматом, и двинулся бодрой походкой по саду, с грустной улыбкой оглядываясь по сторонам. Деревья были совершенно голыми, из-за чего казались засыхающими, но Мидория всё равно почувствовал себя отвлеченным от каменных джунглей большого города. Каждый шаг наполнял его энергией, и омега еле сдержался, чтобы не перейти на бег. Его охватило огненное желание бежать, искать и найти Тодороки. Побороться с жизнью за своё счастье и непременно выиграть. Лишь здравый смысл, которого осталась всего толика, сумел одернуть его. Шото уехал. Вдруг Изуку лишился всех сил и опустился на лавку, с интересом посмотрев на смешного пухлого карапуза около детской площадки. Он стоял, сжав ладошки в кулачки, и сердито хмурился, уставившись на родителей, что присели перед ним на корточки. Мидория с трудом сдержал смешок. Холодок пробежался по спине, стоило ему вспомнить, что совсем скоро у него может появиться такой же карапуз. Такой же, только… как две капли воды похожий на своего папку. С разноцветными глазенками, с мягкими послушными белоснежными волосами. Изуку увидел это так ясно перед своими глазами, что на секунду его охватило неподдельное счастье, тут же омрачившееся осознанием, что Мидория не сможет ответить на самый главный вопрос. Где альфа? Не существует оправдания, способного убедить маленькое дитятко в своей силе. Ничего, ни миллионы людей, ни будущее целой планеты, не может быть важнее для родителей их ребенка. Каждый малыш в это верит. А если родится омега? Омеги, росшие без альф, разве бывают здоровыми? А если альфочка? Что Изуку будет с ней делать? Что вообще будет делать после рождения? Как быть с малюткой с огромными глазками и крохотными слабенькими ручонками! Малыш будет нуждаться в нем, не сможет существовать без него. – Разве я… смогу? – Мидория положил ладонь на свой живот, ощутив необъяснимое тепло под пальцами. Боль сковала сердце, и он весь поник, омрачившись. Вопросов было слишком много, а ответ всего один: он хочет жить. Хочет и будет. С Тодороки или нет он должен, просто обязан перед ним и своими родителями в благодарность за всё, что они сделали, остаться живым. И… где-то даже счастливым. Если это возможно. Этот вывод заставил Изуку глупо рассмеяться. Вдруг он осознал, что с такой установкой не сможет вернуться в их квартиру, слишком будет бояться. Просто не выдержит, постепенно сойдет с ума. Стены, что совсем недавно имели только радужные ассоциации, вдруг начали душить его. В каждое комнате было так душно, так тесно, что Мидория боялся туда возвращаться. Особенно… в одиночестве. Под куртку забирался холодный ветер, но он этого совсем не замечал, продолжая сидеть. Его даже начало клонить в сон; омега опомнился только тогда, когда до пяти осталось чуть меньше получаса. Он вскочил, пытаясь вспомнить, о чем думал все эти часы. Но в голове было совершенно пусто. Изуку развернулся и медленно двинулся по направлению к дому, потирая замерзшие ладони. – Наверное, это от беременности, – предположил он тихо и неуверенно улыбнулся. Выпадать из реальности с каждым днем становилось всё легче, что Мидория практически полностью убедился в том, что для беременных это нормальное состояние. И его это даже ничуть не тяготило, напротив, позволяло забыть о том, что теперь Шото рядом с ним нет.