Изменение гравитации

Живот рос. Наверное. Рос. Всё-таки рос. Да. Рос-рос-рос. Определенно. Или всё-таки нет. Возможно… а может… Изуку крутился перед зеркалом. Он уже сам не понимал, что именно хочет там увидеть. Стоял практически четверть часа и не мог никак понять, изменилось ли что-нибудь или нет. То ли у него устали глаза, то ли ничего на самом деле не изменилось, но живота не было. Или всё-таки был. Поначалу Мидории ужасно хотелось начать округляться. Он не мог принять тот факт, что он беременный, что внутри него находится другой организм. Это было настолько противоестественно и странно, что ему нужно было физическое тяжелое доказательство, чтобы убедить себя. Но, с другой стороны, ему было даже страшно представить, что его тело начнет так меняться. Это казалось опасным и пугающим, слишком диковинным. Как такое может быть? Его живот, что всю его жизнь был просто плоским и натянутым, как барабан, вдруг начнет увеличиваться в размерах? Да нет! Никогда. Примерно то же ощущение он испытывал, когда набирал вес. Смотрел на себя временами в зеркало и не узнавал. Изгибы его тела менялись, становились мягче. Так странно было наблюдать, как день ото дня его кости и сухожилия прятались под нарастающей прослойкой жира. Прежде он иногда со страхом смотрел на себя в отражении и вздрагивал, думая, что может переломиться от ветра. Его пугали выступающие ребра и позвоночник, тазовые кости, подбородок, острые локти и кисти рук. Но когда они начали исчезать, он осознал, что привык к ним. Здесь это чувство было ещё сильнее. Его живот уже успел стать мягким и немного пухленьким; Мидория даже не знал, радоваться ему этому или огорчаться. Но чтобы округлиться… Временами, глядя на беременных, Изуку думал, что они будто бы проглотили огромный шар. Ну не может природой быть заложено, чтобы живот округлялся именно так. Ну нет! Ну что за глупости. На него будто бы не действовала гравитация, он не обвисал… Но у Мидории не было и такого живота. Что-то там внизу выпирало, а под ребрами появилась какая-то горбинка, но он уже не мог вспомнить, может, она была там всегда. Столько изучал своё тело, исследовал его, привыкал, что мгновенно забывал, каким оно было прежде. Когда он поделился своими глупыми мыслями с Каминари, не оглашая лишних подробностей про беременность – Денки был убежден, что Изуку пошутил, а тот не торопился развевать этот миф, – на что альфа с улыбкой предложил ему делать фотографии. Возможно, в этом был какой-то намек. Мидории только потом пришло в голову, что Каминари мог подразумевать поехать куда-нибудь в центр города и наделать кучу крутых фотографий, выдвигая себя в качестве фотографа, но момент уже был упущен. Изуку решил заняться этим самолично. Ему не нужны были просто фотографии, нет. Ему нужны были фотографии его живота. И его постепенного увеличения. Иначе он никогда не сможет понять, меняется тот или нет. Но по фотографиям за неделю ясно ничего не было. Омега пересматривал их с тоской: почему-то именно это занятие вводило его в странное состояние фрустрации. Хотелось, но не получалось… Тодороки не любил фотографироваться. Вернее, они просто не фотографировались, хотя вряд ли Шото имел что-то сильно против этого. И сейчас Мидория ярко осознал, что это было ужасной ошибкой. Ему нужны эти фотографии. Любые фотографии с его альфой. С его альфой. С Тодороки. Любые. Где они вместе или где Шото один. Где они отдыхают или занимаются делами: альфа сидит за компьютером и о чем-то серьезно думает, постукивая пальцами по столу. Любые. Их общие завтраки, их просмотры фильмов на диване. Или хотя бы то, как Тодороки тренируется… Ему нужды были эти фотографии, необходимы до боли. Хотя Изуку и не мог объяснить себе, зачем они ему. Если бы таковые всё-таки были, он, должно быть, в одном из порывов страха просто разорвал бы их, решив поскорее со всем этим покончить. А потом бы сидел на полу и клеил по кусочкам, обливаясь слезами. Он бы задыхался, соединяя их липким скотчем. А через какое-то время снова бы порезал ножничками, не выдержав… Это было странно. Мидория и сам не знал, чего от себя ждать. Надеяться, что он просто забудет? Нет, это невозможно. Он научится жить со своей раной, со своей болью, но она никуда не исчезнет, не уйдет. Он ничего не забудет, просто не сможет. Будет существовать, никто никогда не узнает правды, но такая любовь не может просто исчезнуть, раствориться во времени, стихнуть. Было бы глупо даже надеяться. Изуку просто надеялся, что это не будет долго мучить его. Не будет, не должно. Он боялся признаться в этом особенно себе, но где-то внутри него жила надежда, что всё это не навсегда. Это лишь наваждение, помутнение рассудка, глупость. Временная! Лишь странное явление, как и другие имеющие окончание. Нужно только дождаться. И он дождется. Какая-то часть мозга подсказывала ему, что нет. Тодороки был уверен. Мидория всегда чувствовал его ложь, всегда чувствовал его и знал, что альфа замышляет на самом деле. И здесь он знал, что Шото не пошутил. В своём решении он уверен, он не отступит. Он решил оборвать все связи, уйти, у него причины, мотив. Но вера в их любовь сильнее всего. Просто сильнее. Изуку не может переломать свой мозг, не может заставить себя поверить, что всё кончено. Нет. Ему больно, ему страшно, ему одиноко, он один, но это временно. Временно. Скоро всё изменится. Он не знает как, но знает, что их любовь сильнее этого. Обстоятельств, расстояния, людей. Сильнее всего. Что-то произойдет, они снова будут вместе. Мидория убежден. Это веру в нем подкрепляет тот яркий факт, что Тодороки любит его. Изуку знает. Шото любит, реальность такова. Он любит, а Мидория доверяет ему, верит и знает, что это любовь не умрет никогда. Ведь по-другому просто не может быть. Зеркало, казалось, запотело от его дыхания и активных телодвижений: Изуку выгибался так и сяк, но нормального округлого живота им обнаружено не было. – Какой-то он… непойми какой, – омега вздохнул и поморщился. Ему вдруг подумалось, что кожа на животике будто натянулась, а пупок весь вытянулся, что могло говорить лишь о том, что что-то распирает его изнутри. Кожа не успевает увеличиваться так быстро, как живот растет. Но в своей догадке Мидории уверен не был. Огорчившись, он решил перекусить. Во дворе слышались детские озорные голоса, и омега, тоскливо жуя козинак, думал, что ему будет очень удобно наблюдать со своим чадо из окошка… Солнышко светило очень ярко, небо было совершенно ясное. Зимой редко можно было застать такую погоду, обычно вовсю шел дождь со снегом, а небосвод был настолько серым, что поднимать глаза от земли не хотелось. Но это не мотивировало Изуку выбираться из квартиры. Прежде такое пугающее и душащее место вдруг стало его убежищем. И Мидория даже знал, почему. Маленькая фотография с узи, что лежала на столе, стала его талисманом. Он не понимал, как это должно работать, но искренне верил, что эта карточка защищает его ото всего, наполняя квартиру благим духом. Когда ему становилось страшно, Изуку думал о малыше, настроение резко поднималось. Стоило осознать, что он не один, что кое-кто есть совсем рядом, есть постоянно с ним, буквально под сердцем, как мысли успокаивались и ужас отступал. *** Ночь. Нет ни звезд, ни луны, Тодороки стоит около автомобиля, присев на капот. Темно. Свет от фар освещает дорогу на несколько метров впереди, но больше ничего не видно. Он совсем один посреди глухого леса. Шото улыбается. Эта улыбка искусственная, ненастоящая, вовсе не отображающая радость, но удивительно виртуозная. Альфа излучает самодовольство и уверенность всем своим видом, он мог бы понравиться любому сейчас. Или, напротив, вызвать отвращение и неподдельную зависть. Каждая клеточка тела болит, все мышцы ноют. Ему нет до этого особого тела. Тодороки никогда не беспокоился относительно своей внешности, а в последний месяц это дело потеряло всякий смысл. Больше нет рядом с ним человека, которому он хочет нравится, которого хочет возбуждать. Пусть стекает по рукам кровь, а колени перепачканы в грязи, пусть спутаны волосы и мят порванный костюм, плевать. К черту. Кто станет судить его? Ему больно. Боль настолько сильная и невыносимая, что Шото практически упивается ею. Его организм не способен длительное время выносить пытки, устраиваемые мозгом, и приспосабливается, как может. Сначала сопротивляется, потом просто терпит. А со временем привыкает и начинает упиваться. Тодороки в глубине души рад. Рад, что ему приходится страдать. Это было логичным концом. Если бы он не испытывал ничего, то наверняка начал бы винить себя за то, что не искупает грехи. Наверняка бы придумал другое наказание для себя, наверняка. А так ему не нужно забивать свою голову такими глупостями: он уже страдает. Оставить Изуку одного кажется непостижимым. Слишком неправильным и глупым, он сам это понимает. Глупо. Просто глупо. А также позорно, низко и просто свински. У Мидории есть все основания ненавидеть его. Шото усмехнулся уголками губ, вглядываясь в темноту. Изуку не сможет его ненавидеть. Нет, если бы он захотел, он бы смог, если бы хотел, его ненависть была бы колоссальной, человек с таким размахом личности способен на любую эмоцию в сложнейшем её проявлении. Но он не хочет. Тодороки знает. Мидория не тот человек, который будет кричать и кидаться посудой. Нет, он, конечно, может так, любит обижаться по пустякам и ворчать, но это совершенно другое. Это возрастное, это подростковая глупость. Внутри он другой. И его истинная личность дает о себе знать в тяжелые моменты. Он не сказал ничего, что заставила бы Шото начать колебаться. Ничего. В ту секунду между ними наросло такое сильное напряжение, которое могло уничтожить их обоих, раскрошить Тодороки на мелкие осколки. Альфа говорил, что должен уйти, и смотрел на Изуку, зная, что у того есть способы его остановить. И омега, должно быть, тоже об этом знал. Шото не может сопротивляться ему, он бы передумал, если Мидория захотел его заставить. Но Изуку не стал. Ведь он знал, что, если Тодороки так решил, нет смысла каждый день откладывать это решение, заставлять его мучаться. Он отпустил. Такое великодушие. Когда Шото думал об этом, он дивился самому себе. Как ему, Тодороки, такому низменному и грязному, в жизни мог попасться такой Мидория. Такой светлый, такой сильный, милосердный. Размах его личности, тепла его души, так велик, что охватывает непостижимые многим людям стороны жизни. Альфа не сможет когда-либо перестать этому восхищаться. Он достаточно умен, чтобы увидеть Изуку. Рассмотреть его огромную душу, способную менять жизни других людей. Он достаточно умен, чтобы увидеть, но недостаточно умен, чтобы понять, как такие люди могут существовать. Жизнь будто издевается над ними. Смеется в лицо, каждый день опуская на колени, чтобы дать возможность подняться. Чтобы заставить их доказывать себе и всем вокруг, на что они способны. Судьба забирает у Мидории любимых. Оставляет его одного. Заставляет страдать. Редкие островки счастья так скоротечны, что он не успевает за них ухватиться. Должно быть, это удел всех сильных людей. Как и удел слабых. Все они страдают, все страдают ровно столько, сколько способны вынести, вытерпеть. Изуку точно сможет. Тодороки медленно поднял руку, коснувшись пальцами сухих губ. Те были обветренными и потрескавшимися, альфа с недовольством подумал, что ему следует есть больше витаминов. Хотя подобные вещи уже не интересуют его. Толку от мягких губ, если некого ими целовать? Мидория бы точно начал ругаться, если бы Шото полез к нему с грубыми губами и щетиной. Отправил бы бриться… Он усмехнулся и слегка встряхнул головой, позволив волосам разлететься в стороны на ветру. Подумалось, что атмосфере не хватает сигареты. Хотя сигар Тодороки никогда в руках не держал, не переносил ни запаха, ни вида. Но сейчас ему ужасно сильно захотелось затянуться, наполнить легкие ядовитым дымом и тут же упасть. Было холодно. Откуда-то из глубины леса доносились опасные звуки, но Шото и думать не хотел, что это могут быть дикие животные. Нет. Кому он нужен… Ему нужно было возвращаться. Так предполагалось первоначально. Тодороки гнал на предельных скоростях, на несколько секунд ощущая, будто парит. Его автомобиль позволял разогнаться до таких пределов, что уши начинало закладывать. Вокруг царил мрак. Ему нравилось думать, что неожиданно посреди дороги вырастет гора, в которую он влетит, мгновенно умерев. Вместо этого неожиданно для самого себя Шото в какой-то момент вдруг нажал на тормоз и крутанул руль влево, съехав на обочину. Машина чудом не влетело в дерево. Тодороки усмехнулся своей удачливости. А после он просто стоял в одиночестве на пустынной дороге и вглядывался в темноту. Это помогало ему спрятаться. Вдали от людей, от жизни, от Изуку. Мидория на другом конце земли, на другом полушарии, между ними более семнадцати тысяч километров. Альфа согласился бы пройти это расстояние пешком, лишь бы воссоединиться с ним… Шото прикрыл глаза. Представить Изуку не составляло труда: тот сам собой всплывал в голове. Тодороки резко дернулся и нахмурился. Ему нельзя уплывать, нельзя отдаваться. Стоит только впустить омегу, как после он не сможет выйти. Ему не хватит сил. Слишком больно. Неподалеку от него послышались шорохи. Альфа непроизвольно насторожился и повел носом, сосредоточившись. Рука медленно опустилась на кобуру. Это было настолько рефлекторно, что он не отдал себе отчет, в чем делает. Но после была тишина. Шото начал вглядываться во мрак, но ничего заметить не удалось. Он вздохнул, решив, что слишком устал. Ночь, организму требуется сон. Но он сопротивляется. Засыпать тяжело. На границе сознание и подсознания мозг всегда вспоминает Мидорию. Возвращается в его нежные, теплые объятия, сводит Тодороки с ума. Он не может это терпеть. Приходится уставать каждый день настолько, что, ложась, он тут же засыпает, не успевая ни о чем подумать. Нет метода проще. Альфа отступил: в деревьях вновь послышался шум. Ему не было страшно или любопытно, но Шото всё равно достал мобильный и включил фонарик, освещая местность перед собой. Тут же послышался лай. От неожиданности любой бы вздрогнул. Тодороки не вздрогнул. Он слишком устал. На него кинулась большая собака, начавшая громко лаять и рычать, обнажая клыки. Она не торопилась нападать, лишь оборонялась, и Шото быстро понял, что именно. Чуть поодаль под кустом свернулось несколько маленьких слепеньких пищащих комочка. Тодороки посмотрел на это без чувств. Они должны были появиться от этой картины, но внутри него постепенно всё умирало. – Не рычи, – с усмешкой сказал альфа, убежденный, что собака на него не наброситься, – я своего ребенка бросил, думаешь, мне есть дело до чужих? – рассмеялся он, чем вызвал у животного ещё больший рык. Псина будто поняла каждое слово и озлобленно подошла, с отвращением его обнюхивая. Шото это показалось забавным. Собака перестала рычать и подняла на него свою морду, что оказалось очень умной на вид. Глаза были маленькими, но очень ясными. Тодороки вновь усмехнулся. На его усмешку собака ощетинилась и вдруг вцепилась в его ногу, начав трясти. Схватила, сжала, но не до мяса, не до крови, не пытаясь прокусить. Альфа дернулся, и острые клыки вошли в плотную ткань. Животное начало его остервенело дергать, но явно не с целью навредить. Шото это ничуть не напугало – он вообще сомневался, что всё ещё может испытывать это чувство, самое ценное он уже потерял, – но озадачило. Собака точно хотела от него что-то. – У меня и нет ничего, – пробормотал себе под нос Тодороки и наклонился, будто намереваясь потрепать её по голове. Животное отстранилось от него со всем отвращением, и альфа вдруг вновь подумал, что она поняла каждое слово. Он вздохнул. Собака заскулила и посмотрела на него жалостливо, будто пыталась в чем-то убедить, а Шото лишь фыркнул. Он самовлюбленно отвернулся, пытаясь доказать себе, что в нем нет ничего хорошего. Мидория изменил его, но даже ему не удалось сделать из Тодороки доброго человека… Сопротивлялся альфа недолго. Вскоре он обернулся к собаке, посмотрел на нее и виновато склонил голову, признавая свою ошибку. – Я должен его защитить, я знаю, – негромко признал он и усмехнулся уголками губ, не понимая, что творит. – Я должен… ну, я и защищаю. От своего мира. Он не выживет рядом со мной… так нужно, – тихо проговорил Шото. Собака на него зарычала. Очевидно, такой ответ её не устроил. Тодороки не понял, что творит, просто машинально включил мобильный и загрузил фотографию, показав его животному. – Вот, посмотри, какой у меня омега. Самый лучший. Верно? Вот только альфа ему непутевая досталась… не повезло. Собака посмотрела в светящийся экран на Изуку. Мидория улыбался и сладко спал, альфа запечатлел его на фотографии втайне и не хотел бы в этом признаваться. Животное резко смягчилось, оскал исчез, и вдруг без промедления она лизнула телефон, будто перед ней находился живой человек. Шото не смог не рассмеяться. Да, видимо, Изуку просто располагает к себе. И людей, и животных. Что-то есть в его взгляде, в его ауре, в его энергетике, что не может оставить никого равнодушным. Никто не может этому сопротивляться. Все безоружны перед ним. Умные маленькие глазки вновь посмотрели на Тодороки. Вдруг его охватило непривычное ему острое чувство вины. Вины не за то, что он оставил Мидорию, нет, а за то, что не смог его защитить. Не сумел, хотя должен был. Уберечь Изуку от своего приступного мира, от передряг и незнакомых нормальным людям напастей, не значит, уберечь его. Ещё существует столько опасностей, с которыми он столкнется, а Тодороки не будет рядом, чтобы помочь, чтобы защитить. Он не справился. Не защитил их ото всех, не помог… – Я такой неудачник, – рассмеялся вдруг Шото и на секунду ему померещилось, будто он сейчас заплачет. Собака посмотрела на него ещё долю секунды, а после развернулась и убежала к маленьким щенкам, свернувшись рядом с ними и прикрыв своим большим хвостом. Тодороки, наблюдая за этим, почувствовал себя ещё хуже. Даже животные, такие низменные, инстинктивные, лишенные самосознания, поступает правильнее него. Шото – человек, он принадлежит к той самой группе животных, которая провозгласила себя венцом природы, лучшим творением. Какая глупость… Если бы он мог, альфа бы сорвался сейчас, преодолел всё расстояние, прибежал и оказался бы рядом. Именно там, где он должен быть. Он не сомневался, что Мидория не стал бы его ругать. Что не стал бы задавать вопросов, что просто принял бы его ошибки, его слабость. Ему хватило бы сил, ему хватило бы великодушия. Но Тодороки нечего было ему предложить. Находясь рядом, он не помогает, не защищает, ничего. Он не справляется со своей задачей, он не может дать ему ничего. Возраст не имеет значения, он просто такой человек, который не вырос духовно, который не может быть ни партнером, ни родителем. Шото вздохнул. Холодный воздух обдал лицо, а на горизонте появилась первая огненная полоса. Совсем скоро рассвет. Очередное утро очередного бессмысленного дня, которые не принесет ему ничего хорошего. Его нужно просто пережить. Может быть, когда-нибудь через много-много лет судьба снова сведет их вместе. На старости или в зрелости, кто знает. Мир очень тесен, и Тодороки верит, что когда-нибудь им суждено быть вместе. Ничего другого ему не остается, только мечтать. Уйдет страсть, уйдет влюбленность, уйдет молодой азарт. Они останутся в прошлом, но чистая любовь, что зародилась между ними, просуществует все годы, Шото унесет её с собой в могилу. Лишь мечта о старости в компании любимого человека держит его на этом свете. Без этого смысл жизни исчезает. *** Каминари экспрессивно что-то рассказывал, а Мидория только глупо улыбался, не успевая за ходом его мысли. Он дул через трубочку в свой напиток, наблюдая, как со дня стакана поднимаются пузырьки, и был этому ужасно рад. Совсем недавно Изуку поймал себя на мысли, что ему хорошо среди людей. Особенно, если это хорошие люди. Ему нравится слушать их невероятные истории, смотреть в глаза, чувствовать запах. В такие моменты он чувствует себя живым. Должно быть, Тодороки был прав, сказав, что Мидория создан для окружающих, для мира, для счастья всех и вся… В окно постукивал легкий дождь: температура недавно поднялась. Изуку не нравилась такая плаксивая погода, он любил жару и солнце, но какая-то его часть отчаянно рвалась погулять под дождем. Дождь подобен очищению. Он успокаивает, распутывает мысли, позволяет вздохнуть полной грудью, освободиться. Единственное, что останавливало Мидорию от исполнения этого желания, осознание, что подобное может плохо сказаться на его здоровье. Прежде задумываться об этом не приходилось. Какая разница до здоровья, если он готов умереть в любой момент. После о нем начал печься Тодороки, нередко повторяющий, что Изуку стоит быть внимательнее к тому, что он ест и что делает. Вот альфа ушел. Но Изуку не остался один. О своем организме он бы мог забыть, закрыть на все глаза и даже начал бы курить с горя, если под сердцем не теплилась новая жизнь, которую он бесконечно сильно хотел сохранить. – Да-да, погода сегодня тоскливая, – прокомментировал его задумчивый взгляд Денки. – Мидория-кун, ты меня вообще слушаешь? – удивленно спросил он и наконец перестал говорить, вопросительно приподняв брови. – Я? – Изуку перевел на него глупый взгляд. – Конечно, – он дернул плечами и хихикнул. – Да, я слушаю. Я… люблю слушать, ты же знаешь. Говори, пожалуйста, – тихо попросил омега и вздохнул. Альфа посмотрел на него задумчиво. Некоторое время он молчал, что-то обдумывая, Мидория было интересно наблюдать за тем, как весь его мыслительный процесс отражается на лице, как меж бровями появляются складочки, что тут же разглаживаются, когда он что-нибудь понимает. – Это здорово, – осторожно заметил Каминари. – Я такой болтун, – рассмеялся он. – Все так говорят. И я всегда хотел найти себе омегу, который предпочитает слушать, а не говорить… – Да? – Изуку мягко улыбнулся. – Ты обязательно найдешь, – сказал он со всей добротой, одновременно намекая, что пока что этого ещё не произошло. Временами Мидория чувствовал себя немного виноватым из-за того, что дает Денки мнимую надежду, хотя у него нет никакого шанса на взаимность. Хорошо, если тот достаточно умен, чтобы это понимать. – Найду, – повторил Каминари и потер подбородок. – Думаешь, пока не нашел? – прищурившись, уточнил он. Изуку легко искусственно рассмеялся. Последнее время он смеялся таким образом настолько часто, что редко можно было понять, искренне это или нет. Он уже сам путался. – Я не знаю всех твоих знакомых, – осторожно проговорил Мидория. – Ты знаешь не всех, – согласился Денки. – Но ты знаешь себя, – тихо заметил он, наклонившись к омеге. Тот должен был вспыхнуть. По крайней мере, он ожидал этого от самого себя. Прежде подобные вещи безумно смущали его: Изуку вздрагивал, заливался краской, начинал что-то лепетать и безумно волноваться. Прежде… так было. Прежде… с Шото. Наверное, причина была в нем, а вовсе не в том, что Мидорию смущают такие вещи. – А что я? – Изуку торопливо поднялся. – Может… пойдем? – он глянул в окно. – Да, там дождь, но я не могу усидеть на месте. Он вроде заканчивается. Каминари не стал спорить, быстро подхватывая своё пальто и торопливо его надевая. Он оставил деньги на столе и потянул Мидорию за руку к выходу. Омега не знал, как на это всё реагировать. Денки пригласил его, и по всем правилам этикета именно он должен был платить. Изуку вкладывал в это во все только такой смысл. Но вдруг альфа имеет в виду нечто совершенно другое… Его рука была слегка теплая и сухая. Очень мягкая, иногда Мидории даже казалось, что Каминари увлажняет её кремом, чтобы не шелушилась. Прикасаться к ней было приятно, Изуку не имел ничего против, но вновь с волнением думал, что Денки видит в этом другое… Улица встретила их порывом ветра. Альфа быстро открыл зонт и закрыл их головы от воды, доброжелательно улыбаясь. Он казался таким милым и солнечным, что Мидория умирал от чувства вины, стоило ему только подумать, что такой человек мог влюбиться в него. – Какие планы на вечер? – полюбопытствовал вдруг Денки и слегка наклонил голову. Изуку глупо моргнул. На секунду ему померещилось, будто бы альфа намекает ему на интим, но это казалось слишком противоестественным. Каминари слишком серьезно к этому относится. Наверное… – А… можешь рассказать про свои прошлые отношения? – негромко попросил Мидория. Денки удивленно приподнял брови. – Какие отношения? – Ну… романтические, – Изуку смутился. Сам не понял, почему. – Ах, – альфа сморщился. – А что именно ты хочешь знать? – уточнил он. Мидория пожевал губами и замолк. Ему подумалось, что интерес к этой теме может быть ещё одним поводом для Каминари думать, что Изуку что-то испытывает к нему. Или может испытывать. А ведь это далеко не так. – Мм… – омега виновато пожал плечами. – Скажи, на каком свидании ты бы стал целоваться? – спросил он неожиданно для самого себя и резко отвернулся. Эта тема была болезненной, но такой живой, интересной, трепетной, что не интересоваться ею было просто невозможно. Так сильно хотелось пошептаться с кем-нибудь об отношениях, пошутить, посмеяться. Должно быть, такой опыт есть у всех подростков, учащихся в школе… Денки замедлился и потянул его за руку, вынудив обернуться. Он внимательно посмотрел в изумрудные глаза, медленно облизнул губы и улыбнулся. – Смотря с каким человеком, – тихо сказал он. – Ну, – Мидория отвел глаза. – Если тебе этот человек нравится. – А что значит «нравится»? Симпатия? – Ну… симпатия. – Тогда… вряд ли на первом, – Каминари пожал плечами. – Может, на третьем… не знаю. По случаю. – А если… если влюбленность? – Изуку поднял на него глаза и вдруг почувствовал, что между ними нарастает с каждой секундой эмоциональная связь, которую создавать он не хотел. Опасно смотреть кому-то в глаза. Это слишком много значит как в животном, так и в людском мире. – Влюбленность? – Денки прищурился. – К чему такие вопросы? – уточнил он. Он был добрым и одновременно хитрым, любящим пошутит очень неоднозначно. Не позволял себе никаких непристойных фраз, но Мидория знал, что причина не в том, что Каминари очень приличный, а лишь в том, что альфа понимает, что Изуку такой юмор не понравится. – Не знаю… – омега вздохнул. – Мне нравится это обсуждать, – честно признал он. – И мне интересно… насколько серьезно другие люди относятся к таким вещам. Вот… – Не знаю, как другие, но я серьезно, – заверил его Денки и улыбнулся. – Серьезно это как? – Мидория прищурился. – Ну, – Каминари пожал плечами, – я… не стал бы целоваться с человеком, с которым я не в отношениях. Или с тем, с кем я не хочу отношений… – То есть, любой интим для тебя доступен только в отношениях? – уточнил Изуку безобидно. Альфа посмотрел на него и непроизвольно рассмеялся, отстраняясь. – К чему такие расспросы? – уточнил он. – Хочешь пригласить меня к себе? – хрипло уточнил Денки и наклонился к нему. Глаза Мидории на секунду расширились. Он и забыл, что окружающие могут испытывать к нему сексуальный интерес. Ему всегда было странно осознавать, что кто-то может интересоваться им. Особенно в романтическом смысле. – А… – Изуку нерешительно отступил. Вдруг ему стало неприятно от того, что их легкое дружеское общение было освещено таким смыслом. – М… – Прости, – Каминари резко отстранился. – Э… плохая шутка, – он попытался улыбнуться, но получилось не очень. Почти минуту они двигались дальше в молчании. Мидории ужасно хотелось обозначить их отношения. Просто напрямую сказать, что в Денки он видит только друга, что ни в ком кроме Тодороки не видит своего партнера в любом смысле этого слова. Но он боялся, что тогда навсегда его потеряет. А сейчас он к этому совсем не готов… Альфа свернул на дорожку к его дому, и омега понял, что их прогулка близится к завершению. То ли Каминари почувствовал себя неуверенно, то ли утомился. Иногда Изуку казалось, что Денки – лишь милый дурачок. Он любит шутить и дурачиться, он легкий и приятный. Но иногда Мидории всё же казалось, что Каминари всё понимает. Где-то подсознательно он знает, что вместе им не быть. Наверное, его животное начало уже знает, что Изуку с другой альфой, он уже занят, а до сознания эта информация всё ещё не дошла… – Тебе не сложно провожать меня каждый раз? – тихо уточнил Мидория, когда они подошли к его дому. Денки улыбнулся ему мягко, совсем беззлобно, и омегу охватила вина. Последнее время с ним происходило это так часто, что он уже не удивлялся тому, что вновь что-то чувствует. – Вовсе нет, – Каминари оглядел его. – Мне это нравится. – Нравится? – Да. Так я чувствую… не знаю. Мне нравится делать что-то для людей, – объяснил альфа и склонил голову набок. – Мидория-кун, – его голос зазвучал взволновано. – Что? – Изуку насторожился. – Я обещаю себе спросить тебя об этом каждую нашу прогулку, – рассмеялся Денки невесело. – Но мне никогда не хватает духу. – О чем спросить? – омега сглотнул. Он уже знал ответ. Каминари посмотрел на него внимательно, выдержал контакт глаз несколько секунд. – У меня есть шанс? – тихо и очень вкрадчиво спросил наконец. Мидория дрогнул. – Мм… – он опустил глаза. Не знал, что должен сказать. Знал, что неопределенность делает Денки ещё больнее, но не мог подобрать слов. – Скажи, прошу, – альфа подался в его сторону, чуть наклонившись, и взмахнул руками, будто намереваясь положить их омеге на плечи. – У меня есть шанс? – повторил он. Изуку закусил губу и зажмурился, не зная, куда деться. Он и раньше понимал, что этот разговор рано или поздно встрянет, но надеялся, что это произойдет нескоро. Когда-нибудь потом… – М… скажи сначала ты, – тихо попросил Мидория. – Что сказать? – удивился Каминари. – Чего ты хочешь? Что ты чувствуешь? – Изуку решительно поднял глаза. Он никогда не делал этого раньше, у него не было опыта работы с чужими чувствами. Но откуда-то он знал, что должен во всем разобраться и расставить всё по своим местам. Невозможно деликатно разбить человеку сердце, нет. Но можно сделать это с особой жестокостью, а можно спокойно. – Я? – Денки выпрямился и поджал губы. Кажется, он не был готов об этом говорить. – Мм… – неопределенно качнул головой. Мидория строго на него посмотрел. – Ты сам знаешь, чего ты хочешь? – спросил он в лоб. – Знаешь? – Ну… знаю. – Но ты не скажешь мне? – уточнил омега. – Мм, – Каминари закрыл глаза. – Нет, ты не подумай, что я какой-то… ну, трус и боюсь говорить о своих чувствах, нет. Просто… я не хочу обременять ими других людей, – признался он. Изуку удивился. – Я думаю, это… это круто, – нелепо сказал он, на секунду почувствовав с себя простым школьником. – М… я не знаю, что именно происходит между нами… с твоей стороны… Я не буду усложнять. Ты спрашиваешь, есть ли у тебя шанс? – Мидория посмотрел на него. – Каминари-кун, какими бы ни были твои чувства, я отношусь к ним с уважением… ты хороший человек, ты правда мне нравишься. Но… – Но? – повторил Денки и улыбнулся. Он всё понял. Изуку даже показалось, что альфа знал всё с самого начала и просто хотел в этом удостовериться. – Но у тебя нет шанса со мной, – подытожил Мидория и отступил. Он вышел из-под зонта и холодный дождь мгновенно намочил его одежду и волосы. – Ты классный! Я… ценю тебя, как человека. Причина не в тебе… просто я… – Конечно, причина не во мне, – самовлюбленно заявил Каминари, вскинув нос, а Изуку подумалось, что эта его защитная реакция от слез. – Просто ты… не можешь его отпустить, да? – альфа рассмеялся. Мидория мягко улыбнулся. – Да… всё верно, – вздохнул он. – Я просто не могу его отпустить. И я не хочу. Я знаю… что… он любит меня, мы всё преодолеем вдвоем, – глупо проговорил омега. Денки странно на него посмотрел. – Ты так думаешь? – удивленно спросил он. – А всё то, что ты мне про него рассказывал… – Каминари прищурился, – это была неправда, да? – Мм… – Изуку жутко смутился. Альфа несколько секунд пристально смотрел на него, а после легко рассмеялся, запрокинув голову назад. – Какой же я дурак, – он прикрыл лицо ладонью. – Помогать понравившемуся омеге вернуть его бывшего. Что вообще произошло на самом деле, а? Ты мне не расскажешь? – игриво спросил Денки. Мидория смутился и переступил с ноги на ногу. Виновато посмотрел на Каминари. – Ты хороший, – тихо сказал он. – Разве? Брось, я не сделал ничего. Я поднял все сводки, до которых сумел дотянуться, но твоего альфы просто нигде нет! Я ничем не помог. – Всё равно, – Изуку улыбнулся. – Ты добрый. Ты… не обвиняешь меня в своих чувствах, – тихо сказал он. – Таких людей очень много… – качнул он головой. – Спрашиваешь, что произошло? А я не знаю, что сказать. Он ушел… – тихо признался Мидория и отвернулся. – Он просто ушел, потому что… так будет лучше для нас обоих. – Ушел? – Денки нахмурился. – Что случилось у вас? Если два человека любят друг друга, неважно, что происходит, им лучше друг с другом. Рядом! – Я тоже так думаю, – согласился Изуку тихо. – Он… просто не хотел лишать меня будущего, – еле слышно проговорил омега. – Но правда в том… что без него у меня нет даже настоящего, – прошептал он и еле сдержался, чтобы вдруг не заплакать. Хватило пары фраз, чтобы боль встрепенулась в нем новой волной, начала охватывать и подступать. А ведь сейчас он был не один, не в пугающей квартире, нет. – Ты… – Каминари прищурился. – Я не очень проницательный обычно, но даже я вижу… что тебе очень сложно… – осторожно проговорил он. Мидория обернулся на него. – Он мой соулмейт, – вместо ответа объявил он. – Моя альфа… никто его не заменит, – тихо признал Изуку и подошел к Денки, по-дружески приобняв его за плечи. – Спасибо тебе. Будет желание… пиши, я всегда рад встретиться, – тихо объявил он и убежал к своему подъезду, испугавшись, что прямо сейчас разревется. Не сказать, чтобы он стеснялся Каминари, но и ставить его в неудобное положение не хотелось. В квартире Мидория резко успокоился. Здесь испытывать боль было настолько привычно, что он уже научился с ней работать. Подумал о карточке с узи, что ждала его на столе, вздохнул и быстро успокоился. Не нашел ничего лучше, чем начать просить прощения у малыша, поглаживая себя по животу. Начал приговаривать, что не нарочно, что плакать больше не будет. – Когда ты родишься, я всегда буду счастлив, – уверенно заявлял Изуку, умывая лицо. – Всегда-всегда, я обещаю тебе. И тебя я смогу сделать счастливым, не сомневайся. Я дам тебе всё, что нужно, – на этих словах Мидория вдруг замолчал. Он не сомневался, что ему хватит сил. Не думал, что не справится. Он был убежден, что сможет отдаться ребенку полностью, что подарит ему столько любви, сколько нужно, что всегда будет рядом. Но вдруг его обуял легкий страх физической ответственности. Шото подделал для него документы. Ему нет и семнадцати, но он может притвориться совершеннолетним в случае чего. Тодороки молодец, он всё продумал. Но если Изуку вдруг поймают за мошенничеством? А что с деньгами? Мидория так и не сходил в банк, чтобы узнать, что происходит с его картой. Поступают ли на неё деньги или вскоре рискуют закончиться? Нужно ли ему устроиться на работу… Омега не боялся этого. Напротив, ему казалась привлекательной мысль пойти куда-нибудь работать. Получить свои первые деньги, самому распоряжаться ими и знать, что с ними делать. Но вряд ли Шото стал бы обременять его такой ерундой… Изуку втайне грела мысль, что Тодороки не забывает о нем ни на секунду, что переводит на карту деньги. Иногда перед сном, уже засыпая, Мидория пытался угадать, о чем же Шото думает. Вспоминает ли его? Странно было бы думать, что после всего того, что было между ними, альфа забыл его. Нет, о нет. Изуку уверен, что Тодороки любит его, что вспоминает, не забывает ни на секунду. И рано или поздно ситуация изменится. Они снова будут вместе, что-то произойдет, и они встретятся. Шото найдет его. Или случай. Мир очень тесен, Мидория знает. На кухне его ждал шоколад. Изуку первым делом вдохнул его дурманящий аромат, чувствуя, как рот наполняется слюной. Недавно он сдавал кровь, и у докторов не возникло никаких вопросов. Его анализы их полностью устраивали. Сахар удивительным образом не повышался, а эмбрион был соответствующего сроку размера, поэтому омега не переживал, проглатывая плитки одна за другой. Иногда ему даже казалось, что его организм приспособлен к тому, чтобы потреблять столько какао… От еды его разморило, и Мидория уснул. Следующим же днем он решил заняться уборкой в квартире, хотя та и без того была очень чистая. Просто иначе Изуку не мог отделаться от ощущения, что дышит затхлым воздухом. Он постоянно проветривал, но всё равно чувствовал от вещей запах… Запах, навивающий воспоминания. Стоило зайти в квартиру, как в носу начинало першить. И Мидория никак понять, кажется ему это или аромат Тодороки действительно настолько стойкий… Ночью температура упала, и все лужи покрылись тонким слоем льда. Идти и не поскальзываться было очень сложно. Снег мягкими хлопьями опускался на грязный асфальт и тут же таял, за этим можно было наблюдать целую вечность. Изуку решил сходить в банк. Его одолевал легкий мандраж: прежде омега никогда не ходил один в такие места, да и вовсе не ходил никуда один. Но сотрудники банка были куда любезнее, чем сотрудники почты. Недавно Мидории ужасно захотелось заказать несколько ковриков в интернете, но, представив, как ему придется забирать их, стало противно. А курьерам он не доверял, не готовый подпускать посторонних к своей квартире. – Так, что я вижу, – протянул сотрудник банка, чье имя, несмотря на бейдж, Изуку не мог запомнить. Он перечитал его несколько раз, но это не помогло. – На вашу карту еженедельно поступает перевод… отследить отправителя почему-то не получается, – удивленно проговорил альфа. Мидория посмотрел на него и еле сдержал глупый смешок. Почему-то ему стало очень забавно от этого факта. Тодороки не допустил бы такую глупую оплошность. – А… какова сумма переводов? – полюбопытствовал Изуку. Альфа посмотрел на него странно и негромко озвучил. Мидория вздрогнул и попросил повторить. Его глаза расширились, только до мозга дошел смысл сказанного. Сотрудник банка на его удивление странно прищурился, но неуместных вопросов задать не посмел. А Изуку почувствовал себя странно. Очень странно. И жизнь у него странная. Слишком. Многие на его месте были бы очень рады. Не приходится думать о чем-то настолько приземленном, как деньги, не приходится беспокоиться, что они когда-либо закончатся. Даже если он будет тратить втрое больше, чем тратит сейчас, это не будет составлять и десятой части от еженедельных переводов. Шото, видимо, и не думает отучать его от свободной жизни… Возвращаясь домой, Мидория почему-то хотел плакать. Ему не нужны были эти деньги. Да и их ребенку не нужны были эти деньги. Стоило раздать их нуждающимся и забыть, как страшный сон. Изуку нужен только Тодороки, а ребенку нужна полная семья. А это… будто издевательство жизни. Опустить его на самое дно, разбить, но не отобрать средств к существованию, будто бы вынуждая жить и не позволяя умереть, как бы сильно этого не хотелось. Если бы не осталось и шанса, сдаться было бы так просто. Иначе ему приходится жить, терпеть и проносить свою боль через каждый день, неделю, месяц, года, пока он не решится наконец сдаться. С тоской Мидорию подумал, что ради того, чтобы быть рядом с любимым человеком, он бы пошел на всё. Нашел бы деньги сам, нашел бы возможности, справился. Была бы цель. В противном случае, даже и имея всё, он теряет смысл к существованию.