Изменение гравитации

Изуку лишь с улыбкой качал головой, не воспринимая слова новых друзей всерьез. Они ничуть не волновали его, не задевали, лишь умиляли своей абсурдностью. Серо в голос возмущался тому, как Мидория может, как позволяет себе иметь такую наипрекраснейшую, по его словам, внешность и не иметь альфы. Не рассказать свою историю Изуку не мог – со временем ребята начали проявлять к этому повышенный интерес, – пусть и опустив многое. Сказал лишь, что любил сильно, что любит до сих пор и знает, что это не изменится, что ребенка ждет. Из его слов можно было решить, что они разошлись полюбовно, поняв, что не могут быть вместе, но новоиспеченные друзья всё равно не смогли удержаться и не облить Тодороки, чьего имени они так и не узнали, грязью. Мидория не сопротивлялся: почему-то его это только забавляло. А после разговор сам собой перешел на то, почему же Изуку не хочет найти себе кого-нибудь. Погрустил, потосковал, и хватит, пора новым кем-то увлекаться. Даже всерьез начали подыскивать ему варианты среди своих знакомых. Серо продолжал возмущаться, а Мидория только смеялся и отклонял все предложения, что от ребят поступали. Каминари наблюдал за этим с мягкой улыбкой: такое поведение его друзей не было для него чем-то удивительным. Он весело подмигнул Изуку, когда словил его взгляд, а после наклонился и еле слышно прошептал: «Теперь ты от них не отвертишься». – А как тебе эта? – спросила Хагакуре, протянув Мидории мобильный с фотографией. Омега мельком глянул в экран и не смог сдержать смеха. – Сколько ей лет? Пятьсот? – спросил он и снова засмеялся. Они сидели в парке около полицейского участка, где Денки стажировался, и пили кофе. Вернее, кофе пили все, кроме Изуку, тот сомневался, что это благоприятно воздействует на плод, и предпочитал какао. Погода стояла хорошая: светило ясное, пусть и холодное солнце, на теплых дорогах не успевал образовываться снег, всюду журчали мелкие ручейки. Ветер дул совсем легкий, уже весенний, Мидория подставлял ему лицо и не вспоминал, где и с кем он был прошлой весной. Друзья продолжали заваливать его вопросами о недавних отношениях, иногда даже слишком бесстыдными, но Изуку легко отшучивался и не чувствовал обещанного Каминари напряжения. – И ничего не пятьсот, – фыркнула Хагакуре. – Ну так… лет тридцать, – качнула она головой. – А тебе пятнадцатилетка нужен, что ли? – цокнула омега языком. Мидория неуверенно пожал плечами, улыбаясь уголками губ. Мысль о том, чтобы иметь отношения с пятнадцатилетним, показалась ему очень странной. За последние полгода он так привык быть окруженным взрослыми, что и позабыл, что сам ещё входит в число юной молодежи. – Можно и пятнадцатилетку, – рассеянно отозвался Изуку и погладил себя по животу. – Главное, чтобы человек был хороший, – сказал он и тут же рассмеялся. Вся ситуация была столь абсурдна в его глазах, что не могла не вызывать смех. Куда ему, любящему одного единственного человека с разноцветными глазами, отношения с кем-то другим? Куда ему, беременному, свидания и тревоги? – Зачем они тебе? – фыркнула Хагакуре. – Ни денег, ни образования, ни мозгов, – она закатила глаза. Денки с Миной переглянулись и одновременно весело рассмеялись. – Напомни-ка мне, сколько лет твоей жене? – хихикая, уточнила Ашидо. Тору закатила глаза. – Восемнадцать, – пожала она плечами. Изуку улыбнулся уголками губ, наблюдая за ними. – Мы сколько угодно можем выстраивать ожидания, придумывать критерии и параметры, которым должны соответствовать наши партнеры, но правда в том, что ты просто смотришь ему в глаза и всё остальное перестает иметь значение… – негромко проговорил он, и все едино смолкли. – Ты просто понимаешь, что он… тот единственный, – тихо прошептал Мидория, не замечая, что его глаза начинают блестеть от воспоминаний. Студенты переглянулись, их лица приобрели одинаковые выражения. Хагакуре убрала телефон, а Серо приосанился, серьезно посмотрев на Изуку. – Эм, ты извини, – неожиданно сказал он, а Мидория вздрогнул, переключив на него внимание. – Это нормально, что ты не хочешь новых отношений, – альфа качнул головой. Изуку глупо кивнул. – А… что случилось? – он нервно хихикнул. – Чего вы так смотрите? – смущенно улыбнулся, не понимая, чем вызвал такой повышенный интерес. – Ничего не случилось, – Каминари пожал плечами. – У меня не было и шанса, – пробормотал он, усмехаясь. Мидория растерянно заерзал на месте. – О чем ты? – спросил он. – Какая уже разница, – Денки по-доброму ему улыбнулся. Позже, когда на улице начало холодать, все разбежались по домам, а Каминари по обыкновению вызвался его проводил, эта тема вновь всплыла сама собой. Изуку не заметил боли, охватившей сердце, когда он вспомнил о Шото, ведь та не отпускала его ни на мгновение. – Я не знаю, как это объяснить, – с легкой виной в голосе признал Мидория. – Я просто чувствую, что всё будет хорошо, – глупо сказал он. – Он будет рядом, я знаю, – с улыбкой объявил омега. Денки покосился на него с подозрением, неодобрительно покачал головой и слегка прищурился, вздыхая. – Уверен? – Уверен, – Изуку смущенно отвел глаза. Где-то отдаленно он понимал, что звучит как минимум очень глупо, но мысли за это не цеплялись, позволяя этому факту просто раствориться. – И откуда же эта уверенность? – Каминари прищурился. Мидория улыбнулся, не глядя на него. Он боялся в этом признаваться окружающим, ведь ожидал, что его ощущения будут подняты на смех, но довериться Денки не составило большого труда. – Понятия не имею, – честно признался Изуку. – Я просто знаю. Знаю наверняка. Я так чувствую, и изменить это не могу. – А во что именно ты веришь? – Каминари поджал губы. Он будто нарочно шел очень медленно, отдаляя тот момент, когда они дойдут до подъезда Мидории и расстанутся. Но омегу это ничуть не напрягало: он сам бы не сумел идти быстрее, лениво переваливаясь с ноги на ногу. – Ну, – Изуку неуверенно пожал плечами. Конкретного ответа на этот вопрос у него не было. Просто недавно он понял, что нет причин для волнений или страха. Шото любит его – это главное. Всё остальное совершенно пустое, смысла не имеющее. Они будут вместе так или иначе, они связаны навсегда, их встреча, их единство лишь вопрос времени. – Ты думаешь, он вернется? – предположил Денки, и в его голос Мидория явственно услышал сомнение. – Ну, – омега смутился. – Может быть… или… я сам его найду, – тихо проговорил он. Каминари прищурился. – Один мой знакомый постоянно бегает по психологическим треннингам, – проговорил он неожиданным будничным тоном. – Рассказывал так радостно о своем последнем посещении. Рассматривалась проблема невысказанных ожиданий. Допустим… когда в отношениях, не обязательно романтических, люди до последнего молчат вместо того, чтобы просто сказать о своих потребностях. Ожидают, что всё случится само собой. Это порождает конфликты. – Мм, – Изуку неуверенно кивнул. Он внимательно посмотрел на друга, – так в чем же дело? – спросил глупо. – Ты… всё ещё говоришь обо мне и… или ты решил сменить тему? – уточнил омега. – Я всё ещё о тебе и твоём… – Денки поморщился. Он очень нехорошо временами отзывался о Тодороки, но Мидория не мог ни в чем его винить: сам придумал легенду о злом негодяя, испортив о Шото первое впечатление. – Ты ожидаешь чего-то от него, но не скажешь об этом. – Ожидаю ли? – Изуку изумился. – Нет, – он пожал плечами. – Я знаю, всё случится само собой, – уверенно заявил омега и немного виновато посмотрел на Каминари, что готов был скептически цыкнуть. – Ну просто… по-другому не может быть. Он… мы истинные. Мы будем вместе. Это закон природы. – Может и так, – Денки нехотя с ним согласился. – Но… если никто из вас двоих не будет прикладывать усилия… – Почему же не будет? Будем! – Получается, – Каминари резко остановился, – у тебя всё-таки есть какие-то ожидания относительно его действий, – прищурился он. – Никаких конкретных, – Мидория улыбнулся. Альфа нахмурился, начиная злиться. Его явно нервировало всякое отсутствие логики в словах Изуку, тот это понимал, но аргументировать свои ощущения ничем не мог. – Просто… мы будем к этому стремиться… мы… – омега смутился и всё-таки замолчал. – А к чему ты это? Я всё равно никак не могу с ним связаться, – немного грустно заметил Мидория. Денки кивнул. – Я хотел предложить тебе написать ему письмо, – улыбнулся он уголками губ. – Знаю, глупость, но… психологи убеждены, что это помогает разложить мысли по полочкам. Неважно, даже если письмо не будет отправлено. Но… если у тебя нет никаких конкретных ожиданий… – Каминари махнул рукой. Изуку задумчиво отвел взгляд; последующие три минуты они шли в полном молчании. Поначалу Мидория собирался что-то сказать, но вскоре настолько погрузился в себя, что позабыл, что идет не один. – Ожиданий нет… – пробормотал он. – Но… но я всё ещё хочу много чего сказать! – вырвалось у омеги огненное. – Как я сам не догадался всё написать! – воскликнул он и хлопнул в ладоши. – Спасибо тебе, – улыбнулся глупо и, приобняв альфу на прощание, торопливо побежал к подъезду. Ладони зачесались от нетерпения. Изуку изнывал от желания поговорить с Шото, от жажды его присутствия, слова разрывали его изнутри. Мидория даже пытался болтать со стенами, будто альфа находился где-то в квартире, просто в другой комнате, но быстро почувствовал, что это сводит его с ума, и прекратил. А написать письмо… Его можно будет даже отправить на адрес их солнечного домика на острове. Да, вряд ли Тодороки когда-нибудь получит это письмо, но шанс есть. Изуку сорвал с себя одежду и бесцеремонно оставил её в прихожей, не думая о беспорядке. Подлетел к столу и упал на стул, вытаскивая из папки листков один совершенно белый, чистый. Он чувствовал, что это должно быть именно бумажное письмо, написанное обыкновенной ручкой. На мгновение Мидория весь замер, вытянувшись, пытался сообразить, с чего начать, но стоило наконечнику коснуться шершавой поверхности, как слова полились из-под кисти сами собой. Шото, ты не представляешь, сколько всего я хочу тебе сказать. Я обожаю твои глаза, меня манит твоё тело. Ты единственный, к кому у меня есть влечение. Ты такой красивый. Да-да, может, другие так не считают, но, ты ужасно красивый. Каждый раз, когда вижу тебя, что-то замирает внутри меня, что-то разгорается. Мне нравится твоя напыщенная уверенность. Ты похож на павлина. И мне это почему-то нравится, хотя это и дико смешно. Я думаю, что ты прячешь свои страхи за маской самоуверенности, у тебя явно проблемы с эмоциями. Но я понимаю. Раньше я думал, что ненавижу таких альф, как ты. Расфуфыренных, самолюбивых до жути. И так и есть. Просто ты исключение. Твое самолюбие кажется таким приятным и естественным. Мне оно нравится. Ты всегда так расслаблен. Возможно, это лишь притворство, но это так круто. Я люблю расслабленных людей, ты знаешь, я сам в вечном стрессе. Ты знаешь… я раньше никогда не задумывался над этим, но… либидо. Со мной такого никогда не было. И я никогда не задумывался над этим. Мне просто не приходило в голову, что в моём возрасте должно быть влечение к кому-то. Интерес. Иногда я смотрю на человека и понимаю, что он горяч. Но это ничего не значит. Но я… никогда не испытывал влечения… А с тобой. О, Шото. Я не знаю, как это описать. И, возможно, я вовсе путаюсь в ощущениях. Это безумно странно. Настолько странно, что я теряюсь. Когда я вижу тебя, я испытываю радость. Ты бы знал, как сильно мне хочется подбежать и обнять тебя. Сжать своими руками так сильно, чтобы ты не мог вырваться. Вряд ли, конечно, это возможно – к великому сожалению, ты явно сильнее меня, – но это не уберегает меня от мечтаний. Но помимо радости и трепета есть еще что-то. Не знаю, как объяснить, это очень сложно. Очень трепетно. Я хочу тебя касаться. И мне интересно увидеть тебя без одежды. Снова. А ты… какие же у тебя красивые глаза. Ну правда. Знаешь, какое самое шикарное чувство? Ну, может, не самое, но очень крутое. Мы когда гуляли…! На периферии зрения вижу, что ты смотришь на меня. Я оборачиваюсь, поднимая глаза, и встречаюсь с твоим взглядом. Твои глаза светятся. Они такие радостные, такие живые, они мне так нравятся. Да-да, возможно, я себе всё выдумал. Может, они и не светились вовсе. Красота в глазах смотрящего, как говорится. Мы видим то, что хотим видеть. Но они правда светились! Они были такие красивые… Ты мне снишься. Мы вместе. Ах, если бы это стало реальностью. Все другие проблемы бы просто померкли, они бы ничего не значили; я бы справился со всем. Возвращаясь к глазам. У тебя они шикарные. Я бы говорил это при каждой встрече. И почему я не делал этого, когда была возможность? Честно признаться, я немного тебя боюсь. Мне кажется, что ты слишком сильный. Я боюсь сильных людей. Ну правда. Это очень некомфортно, знаешь ли… Я боюсь, что они ударят меня или сделают мне больно. Хотя это глупый страх. На самом деле… рядом с тобой я чувствую себя очень комфортно. Я забываю обо всех своих тревога, правда, Шото. Ты влечешь меня. Манишь, будто магнит. Ты знаешь, никто раньше меня не целовал. Ну… ладно, вру. Папа целовал, мама, друг в детском саду. И подруга тоже. Но это всё не то, это другое. Они же мои родные… Ты хоть знал, что я чувствовал в ту секунду? Всё произошло так быстро, что я не успел ничего сообразить, смутиться и придумать, что сказать. Но, это так много для меня означало. И почему я тогда ничего не сказал? Шото. А ты ведь реально сильный. С тобой я чувствую себя в безопасности. У меня бабочки внизу живота от тебя. Пусть ты и такой хвастун! Ну серьёзно. Ты замечал это за собой? Ты постоянно хвастаешься! Да, да! Постоянно. Возможно, это только рядом со мной… я бы хотел в это верить. Рассказываешь о себе с такой гордостью. Это смешно, честно говоря. Говоришь, какой ты спортсмен, какой сильный и крутой, что практически гора мышц. Это так смешно! Когда ты хвастался передо мной своей силой, это было смешно. Но! Это было круто. Не знаю. Мне нравилась мысль, что ты хвастаешься передо мной, чтобы мне понравится. Люди всегда хвастаются перед теми, кто им нравится. Правда же? Я когда тебя вижу, у меня в голове ядерный взрыв. Серьёзно. И одно из чувств… похоть. Я так хочу тебя. Обнять. А еще, между прочим, когда ты хвастаешься, я немного комплексую и завидую. Не надо так делать. Ты такой крутой, спортсмен, весь из себя молодец, это здорово. Но я не такой. И я завидую. А еще это заставляет меня чувствовать себя не слишком уверенно… Я просто… я просто хочу, чтобы ты был рядом. И я имею в виду именно то, что говорю. Вкладываю в эти слова самый большой смысл. Но… это прозвучит сопливо, но меня тянет к тебе, как магнитом. Я так сильно хочу тебя обнять. Мне нравятся люди с теплыми ладонями. Мне нравятся в них греться. Я хочу с тобой держаться за руки. Когда влюбляешься, ты можешь целый час ехать на метро, чтобы встретиться и пять минуточек вместе стоять у подъезда, держась за руки. Я правда мог бы поехать куда-то ради этого. Мой язык любви – время. Время, проведенное вместе. Я свою любовь показываю через время. И только так понимаю её от других. Когда мы вместе… только это для меня имеет особое значение, понимаешь? Пусть кругом грязь или -30, это ничего не значит. Я бы ходил гулять с тобой в любую погоду. Оскар Уайльд сказал: ‘’Если знаешь, что человек никогда не будет твоим, любить его можно бесконечно долго". Но, думаю, если знаешь, что человек твой, то любить его можно дольше, чем какую-то там вечность. Мои новые друзья говорят, что моим ты никогда не будешь. Я никогда не прижму тебя к себе, я никогда больше не заключу тебя в объятия. Я не смогу потрепать тебя по голове. Я никогда не смогу поцеловать тебя в лоб и захихикать. Это было в моём сне. Но я знаю – они неправы. Ты тёплый. Было бы круто, если бы у тебя были тонкие руки, тонкие и мягкие. Мне это нравится. Но твои сильные руки меня тоже вполне устраивают. Главное, что они твои, Шото. Я не люблю физический контакт. Особенно с неблизкими людьми. С тобой это имело другой смысл. Я хотел тебя обнять. Это было круто. Когда мне становится невыносимо тяжело, я могу представить, что ты рядом. Не знаю, как описать эту чувство. Когда ты смотришь на меня… я не знаю. Это так. Боже мой. Просто… ааааа! Хорошо или плохо. Не знаю. Это просто отвал бошки. Я бы в молчании часами смотрел тебе в глаза. Когда я думаю об этом, мне кажется, я сумасшедший. Что влюбленность делает с людьми? Да уж. Влюбляться слишком тяжело, я не был к этому готов. Мидория отпрянул от листка, встряхнув головой. Место кончилось. Он нервно вздохнул и медленно отложил ручку, глупо глядя на написанное. – Какая чушь, – вырвалось у него нервное. Похожи на записки сумасшедшего, нет ни логики, ни общей мысли. Изуку уткнул лицо в ладони и тихо засмеялся. В школе он всегда хорошо писал сочинения, грамотно выстраивал предложения и расставлял уместно абзацы. Начинал с тезиса, заканчивал выводом. Но стоило только попытаться написать обычное письмо, как всё пошло к чертям. Мидория забыл обо всем на свете, только его рука коснулась бумаги. Слова сами собой начали вырисовываться ручкой, он не успевал закончить одну мысль, как появилась другая. Изуку хотел сказать слишком много, не знал, с чего начать. Получилось скомкано, сумбурно и непонятно. Чтобы сказать всё, что он хочет сказать, потребуется как минимум десять офисных листков. Да и толку! На следующий день потребуется ещё столько же! Омега поднялся и двинулся в ванную, решив с дороги помыть руки. Неожиданно отметил про себя, что ему стало немного лучше. Мысли всё ещё путались, но не так сильно разрывали изнутри его голову. Мидории подумалось, что, возможно, это очень действий способ выплеснуть всё, что накопилось внутри. Вернулся в комнату и с отвращением посмотрел на листок. Подошел и смял его, решив, что это слишком черновой вариант, чтобы оставлять его даже для себя. Выкинул в ведро на кухне и задумался, пытаясь определить, нужно ли ему ещё чем-нибудь перекусить перед сном. Ел он в последний раз довольно давно, но сейчас для очередного приема пищи было уж слишком поздно. Изуку переступил с ноги на ногу, нервно выдохнул и кинулся к мусорке, вытаскивая скомканный лист. Понял вдруг, что не может просто его выбросить. Пусть ничего не понятно, пусть спутанно, это слишком личное, слишком его, слишком важное, чтобы он мог просто так от этого избавиться. Мидория бережно разгладил листок пальцами и прилепил его на холодильник магнитом, улыбнувшись. От бумаги будто бы исходило какое-то тепло; комната словно озарилась светом. Омега присел на стул и с улыбкой любовался содеянным в течении нескольких минут. В итоге решил ограничиться только парой стаканов воды, поленившись готовить. Вернулся в комнату и забрался на кровать, закутавшись в одеяло. Вдруг ему померещилось, словно то пахнет, как Шото. Изуку подорвался и принялся принюхиваться. Но аромат тут же улетучился, а Мидория с досадой подумал, что от всех этих мыслей добра не будет. Пододеяльник он стирал уже несколько раз, на нем никак не могло остаться следа Тодороки. Омега закутался и закрыл глаза, спрятав лицо в подушке. Но быстро понял, что не сможет уснуть, если не соорудит на кровати домик из пледов и одеял. – Вот видишь, малыш, какой папа ерундой занимается, – бормотал Изуку себе под нос. – Ужас! Я ведь должен сидеть, отдыхать, а ерундой должен заниматься Шото. Домик нам строить… альфа ещё называется. *** Шото торопился скрыться в своей комнате. Виски пульсировали, голова раскалывалась, а мышцы уже начинали зудеть. Завтра он рисковал проснуться с жуткой крепатурой во всем теле: сегодня в зале Тодороки убивался до такой степени, пока не перестал чувствовать рук. Он направлялся к лифту, всецело отдавая себе отчет в том, что не сможет подняться по лестнице. Тихие рассерженные голоса, доносящиеся из-за стены, заставили его остановиться. Альфа замер, нахмурившись, и начал внимать словам, не сразу понимая их причину. – Совсем уж размяк. Даже не столько размяк, сколько странным стал. Не тот уже босс, что прежде, хладнокровия ему не хватает. – Вот-вот. Что-то изменилось, хватку теряет, что ли. Говорили они о нем. Шото понял это с первой строчки. Ожидаемый гнев не скопился внутри, напротив, эти слова не вызвали в нем ничего, кроме легкого удовлетворения. Тодороки с усмешкой подумал, что Мидория изменил его и продолжает менять даже сейчас, когда его уже нет рядом. Глупо этому противиться или отрицать. Это лишь вопрос времени, когда это заметят окружающие. Альфа медленно расправил плечи и непроизвольно потянулся к кобуре на поясе. Отец учил его, что нельзя допускать дурных слухов или много недовольных, всегда нужно держать всех в узде. Мелких сошек ни во что ставить не нужно, сразу можно голову отстрелить, но к словам их прислушиваться следует, знать необходимо, какое в народе настроение. Но убивать кого-то Шото не был намерен. Или припугивать. Тяги к убийствам у него не было никогда. А после соприкосновения с Изуку он неосознанно начал по-другому относится к человеческой жизни, даже самой жалкой. Это не может быть просто удивительным совпадением. Если Тодороки довелось подслушать подобный разговор, значит, подобные речи стоят в каждой комнате. И уже довольно давно. Наверняка со времен появления Мидории, а после его ухода. Все чувствуют, что Шото меняется, и не всем это нравится. Эйджиро пытался предупредить его об этом, но альфа пропустил всё мимо ушей. Ему не было и нет дела до того, какие распускают слухи. Кругом не так много людей, кто осмелится посягнуть на его власть, кому хватит силы и духа. Но нужно готовиться к худшему. Тодороки двинулся дальше, вошел в лифт, поднялся на свой этаж и скрылся в комнате, запершись на ключ. Сегодня он не способен ни на что, кроме сна. Будет разбираться со всем завтра, а сегодня просто упадет на кровать, закроет глаза, вздохнет и почувствует запах Изуку. Он всегда его чувствует, неважно хочет того или нет. Аромат Мидории очень легкий, невесомый, воздушный, исчезающий практически мгновенно. Но Шото не нужно напрягать память, чтобы вспомнить все нотки его запаха, чтобы почувствовать сладкий привкус на языке. Он точно наркоман, жаждущий очередную дозу и до безумия хорошо знающий, какой приятной она будет. Альфа не включает никогда свет: он знает в точности, где что лежит, где стоят стулья и оставлено одеяло. Он падает на кровать, он не снимает одежду, он просто лежит, не открывая глаз. Тело болит сильно, практически невыносимо, в мышечных волокнах микротравмы, они торопливо восстанавливаются, увеличиваясь в размере, но Тодороки нет до этого дела. Он никогда сильно не задумывался относительно своей внешности. Природа не оградила его уродством, Шото был, как все, таким же ординарным и неинтересным. Только после знакомства с Изуку альфа озаботился своей внешностью и тем, нравится ли он этому одному единственному омеге. Только ему. До всех остальных ему не было никакого дела. Мидория нашел его красивым. Тодороки не понимает, почему. Но Изуку счел его красивым и иногда, пусть и крайне редко, всё же говорил об этом. Признавался, что ему нравятся глаза, губы, черты лица, волосы. Гладкие и послушные. Услышав это от него однажды, Шото уже не мог смотреть на себя по-другому. Ему казалось, что он стал другим, стал красивее, притягательнее. Вряд ли что-то на самом деле изменилось в его внешности, лишь ощущение, внутреннее ощущение. В какой-то из дней Мидория поделился мнением, что ему не нравятся спортивные альфы. Не нравятся мышцы, не нравятся рост и широкие плечи. Тодороки успел в ту секунду нешуточно напрячься. Но после Изуку негромко объявил, что неважно, как именно Шото будет выглядеть, он всё равно будет ему нравиться… *** Мидория стянул очередную футболку через голову и со злостью кинул её на пол. Его распирало от негодования: Изуку обиженно пнул её ногой и отпихнул куда-то под кровать, возмущенно выдыхая. Упер руки в бока и огляделся по сторонам, понимая, что он перемерил уже всё вещи, что у него были, и каждая из них оказалась ему мала. – И что же это получается? – спросил сам себя омега и огорченно вздохнул. – Ты слишком быстро растешь, – возмутился он, опустив взгляд, и непроизвольно улыбнулся, погладив себя по животу. – Ладно… я не злюсь… это хорошо, – проговорил Мидория нежнее и принялся собирать всё скинутое на пол. Неаккуратно запихнул вещи в шкаф и вновь вздохнул. Стоило только ему обратить внимание на увеличение живота, как тот начал расти с утроенной силой. Изуку, просыпаясь день ото дня, чувствовал себя так, будто бы кто-то надул его изнутри. Кожа на животе натянулась и в некоторых местах пошла красными и синеватыми полосочками, но это его ничуть не пугало. Скорее больше изумляло то, как стремительно его фигура меняется и центр смещается куда-то вперед, на живот, то и дело перетягивая его и заставляя заваливаться. С изумлением Мидория обнаружил, что любимые майки стали ему малы. Задался вопросом, что теперь он вообще может носить, решил перемерить всё, что у него есть. Оказалось, что все футболки уже давно ему малы. Ткань неприятно натягивалась в районе живота и мешала ему дышать. Продолжать их носить было чревато нехорошими последствия. С огорчением Изуку думал, что, если бы Шото всё ещё жил здесь, то такой проблемы просто бы не возникло: Мидория мог бы позаимствовать одежду у него. А так придется идти в магазин… Блуждать по торговым центрам в одиночестве Изуку показалось слишком скучным, поэтому он решил позвать кого-нибудь из своих новых знакомых-друзей, но оказалось, что у всех уже есть какие-то планы. Каминари стажировался до позднего вечера: недавно ему впервые дали под личное руководство большое дело; Серо наконец-то пошел с кем-то на свидание, Ашидо вовсе не смогла выйти на связь, а Хагакуре поехала к родителям жены в гости. Мидория с некоторым расстройством подумал, что ему тоже стоило бы разнообразить свою личную жизнь. Но, ещё раз посмотрев на свой живот, Изуку от этой мысли отказался. Когда малыш родится, его личная жизнь и так будет очень насыщенной и бурной. Покушать-поспать-покушать-погулять-поспать. Поликлиники, детские площадки, сад… Омега натянул большой свитер, накинул куртку и направился в ближайший одежный магазин. Настроение что-либо покупать у него не было. Мидория никак не мог отделаться от мысли, что эти покупки слишком неоправданные, ведь живот скоро исчезнет и все вещи станут ему велики… Изуку блуждал между высоких стеллажей, безынтересно рассматривал вешалки, ни за что не цеплялся его взгляд. Омега вышел из магазина и огорченно вздохнул свежий весенний воздух. Недавно в его голову пришла одна неприятная мысль, которая зацепилась где-то в сердце и периодически болезненно колола. Не так давно Мидория преисполнился уверенности, что у них с Тодороки всё будет хорошо. Это исходило откуда-то изнутри, Изуку просто чувствовал, знал, что будет именно так. Нужно просто подождать. Совсем чуть-чуть, совсем скоро он сможет заключить Шото в свои объятия. Эта уверенность взялась неизвестно откуда и была так сильна, что омега ничуть не тревожился. Ему казалось абсурдным, что может быть как-то по-другому, что альфа может остаться где-то далеко, что они не будут вместе. Это слишком неправильно, чтобы стать реальностью. Мидория был спокоен, наполнен предвкушающей радости. И на днях ему вдруг пришло в голову, что это не слишком… логично, не слишком адекватно. Будто он нездорово воспринимает реальность, словно его мозг нарочно избавляется от всех тревожащих душу моментов, чтобы защититься. Защитить себя и ребенка… Эта мысль была такой неприятной и колющей, что Изуку сразу же становилось дурно, только он вспоминал об этом. Люди недалеко ушли от животных, если так легко поддаются власти гормонов… Огорченный Мидория лениво переваливался с ноги на ногу, продвигаясь к выходу. Необходимо было что-то купить, но желания не было настолько, что он вряд ли бы стал забирать вещи, достанься они ему бесплатно. Изуку задумчиво постоял у крайней витрины, прежде чем решительно выйти на улицу. Солнце было блеклое, затянутое серыми кучевыми облаками. На омегу это навивало тоску. Он с печалью вспомнил лютую жару в их маленьком солнечном доме. Раньше, до приезда туда, Мидории казалось, что он не любит жару. Может, он и правда её не любил. Но, побывав там, спрятавшись там ото всех в объятиях Тодороки… Изуку не может не вспоминать о жаре с любовью. Вечером синоптики обещали дождь, и пусть Мидория не особо им верил, решил прогуляться, понимая, что во второй раз сегодня уже никуда не выйдет. Ветер дул неприятный, пронизывающий, но омега закутался очень тепло и совершенно этого не замечал. Прохожие торопились, суетились, шумели, Изуку смотрел на них с некоторой иронией. Провести всю жизнь в спешке, в вечном пути между домом и работой? Когда же они успевают пожить, побыть сами собой? Он шел и мало следил за тем, куда продвигается. Многоэтажки вырастали из-под земли неожиданно и резко, заставляя его поворачивать в последний момент. Мидория был рассеян, как и всегда, и не беспокоился, что может потеряться в каменных джунглях. Он шел, поглаживая себя через толстые слои одежды по животу, и представлял, каким красивым будет его малыш. Изуку не сильно беспокоился о внешности. Как о своей, так и об окружающей. Он не понимал тех, кто рвался найти модельной красоты партнеров, или тех, кто часами убивал себя в спортзале, ожидая получать море комплиментов после. Ведь дело вовсе не во внешности, не в смазливом лице или подтянутой фигуре. Но сейчас, раздумывая над внешностью ребенка, Мидория жутко радовался тому, что Тодороки красотой не обделен. Изуку виделся чудесный малыш с прямыми послушными волосами, с большими глазами и ровным носом. Омеге хотелось, чтобы ребенок во всем походил на альфу. Чтобы был высокий, статный, сильный, решительный на вид. Чтобы нравился окружающим, чтобы вызывал одобрение и немую белую зависть. Темнеть начало стремительно. Мидория заметил это только тогда, когда не сумел различить камешек под ногой и чуть не упал. Он остановился и поднял изумленный взгляд к небесам, обнаруживая, что тучи затянули всё небо, а солнце скрылось за крышами домов. Изуку огляделся по сторонам. Ему нравилось гулять по городу, идти в любом направлении и не думать о том, где он окажется. Почти так они гуляли с Тодороки. Тогда такое поведение было обусловлено тем, что Шото сам знал, куда идти, и мог вызвать такси в любую точку города. Сейчас Мидория позволил себе это только потому, что намеревался после выйти к ближайшему метро. Но темнело быстро. Он ускорил шаг, торопясь выйти к широкому освещенному проспекту. Фонари освещали не больше пяти метров в радиусе под собой, поэтому идти приходилось практически наощупь, чтобы не упасть. Изуку досадовал на себя, злясь, что ему вообще пришло в голову беременному куда-то пойти. Если упадет, потом с таким трудом поднимется, что дальше уже не пойдет. Где-то вдали прогремел гром, а Мидория от неожиданности вздрогнул. Он испуганно обернулся, поежившись, и обнял себя руками, сморщив от недовольства нос. Что-то подсказывало ему, что разразиться ливнем тучи могут в любую секунду, а он рискует вымокнуть до нитки. Изуку двинулся вдоль переулка, торопливо дошел до угла, повернул и расстроенно резко замер. Здесь оказался тупик. Омега издал протяжный разочарованный вздох и развернулся, направившись обратно. Со злостью он посетовал на городового архитектора, которому пришло в голову сделать в конце дороги тупик без сквозного прохода. И даже без дорожного указателя! Мидория засопел от негодования и ускорил шаг, жутко хмурясь. Он не замечал ничего кругом, полностью погруженный в себя, и не боялся ничуть, несмотря на поздний час и незнакомый район. То ли от беременности поглупел, то ли от самостоятельной жизни осмелел. Незнакомые голоса донеслись до Изуку вскоре. Но первые пару минут он умело их игнорировал, убежденный, что они доносятся откуда-то издали, что с живыми людьми в такой час Мидория столкнуться просто не может. Но смех стал громче, и омега наконец-то удосужился обернуться. Позади него из какого-то скрытого от людей ларька вывалилась группа молодых людей, нетрезвых и на вид не до конца адекватных. До Изуку им не было никакого дела, они смеялись и активно пихали друг друга локтями, чуть ли не валясь с ног. Но Мидории всё равно отчего-то стало некомфортно. Он скривился и заторопился, быстро перебирая ногами. Захотелось оказаться дома, в уютной постельке, омега уже успел пожалеть, что вовсе куда-то вышел. Его побег был замечен. У незнакомцев он вызвал очень странную реакцию: те начали в голос возмущаться и кричать ему вслед, куда же он так торопится. Дурных намерений у них не было, лишь искреннее недоумение. Кому-то даже пришло в голову за ним побежать, чтобы спросить, чего Изуку от них шарахается, но сил ему не хватило, алкоголь превысил все допустимые нормы, и девчонка просто осела наземь. Мидория преисполнился необъяснимого отвращения. Ему стало так дурно, что захотелось не просто сбежать, а вовсе выбросить весь этот день из головы. Пьяниц он не любил, а особенно запах, который исходил от нетрезвых людей, успевших свалиться в помойные ведра. Омега выбежал обратно к дороге, в растерянности оглядываясь по сторонам. Он забыл с какой стороны пришел. Доносящиеся позади голоса вынудили его принять решение быстро: Изуку раздраженно махнул рукой и повернул влево, предположив, что пришел именно оттуда. Но через три минуты торопливой ходьбы обнаружилось, что он ошибся. Это вновь был тупик. Нет, дорога здесь проходила, однако, была перекрыто забором, наглухо запертым на замок. Мидория еле сдержался, чтобы не обругаться. Над головой ещё раз прогремел гром, и тут же полил дождь. Изуку дернулся, но спрятаться было некуда. Он тяжело вздохнул и вытащил из кармана телефон, проверяя время. Ему пришло в голову, что можно воспользоваться навигатором, но это казалось таким глупым, что омега отказался от этой идеи, двинувшись в единственном оставшемся направлении. Переулок казался мистическим, будто заколдованным, Мидории даже почудилось, что он не выберется никогда, но вскоре Изуку вышел к большой машинной дороге. Омега выдохнул с некоторым облегчением и тут же вздрогнул, поняв, что всё равно не знает, где находится. В темноте и под дождем улицы начали выглядеть совершенно другими, чужими, будто он находился не в родном Токио, а где-то очень-очень далеко. Мидория тоскливо вздохнул, пытаясь определить, где метро. Но района он не знал, а количество прохожих на улицах стремительно сокращалось. Решив не терять времени, Изуку обратился к торопливо идущему мимо студенту. Получил невнятный ответ и попытал удачу ещё раз, задержав пожилую женщину. Ему два противоположных направления, и омега, переполненный негодования к самому себе, так и замер, не зная, куда должен идти. Дождь усиливался, небо темнело, а его голова отчего-то начала становится тяжелее. Вдруг начало чудиться, будто он находится на своей старой улице, около своего старого дома. Ему холодно и страшно. Нужно возвращаться, но он не хочет, боится. Его не ждет ничего кроме опасности, кроме кислого запаха алкоголя, кроме грязи и крика. Мидория дернулся и встряхнул головой. Так давно он не впадал в это состояние, так давно не чувствовал ничего подобного. Липкий страх прошлого разлился по телу; Изуку задрожал и торопливо двинулся куда-то, позволяя ногам самим нести его. Он шел и не замечал, как всё сильнее погружается в давно забытое состояние, как его начинает трясти от озноба. Он никогда не любил вечер. Мидория чуть ли не боялся его. Ещё с самого детства он огорчался, когда круглое ясное солнце уходило за горизонт, а небо темнело. Вся природа засыпала, день кончался, а вместе с ним радость и веселье. Ночь нагоняла на него страх. Омега чувствовал себя трусом и не любил в этом признаваться, но во тьме ему всюду чудились существа. Изуку был один, и это ощущение не нравилось ему больше всего на свете. Он видел, как бегут мимо прохожие, как они прячутся и исчезают в темноте. Улицы словно давили, Мидория жутко злился на себя, что не успел вернуться домой до темноты. Он устал идти и решил вызвать такси, хотя прежде они всегда пугали его. Но стоило только подумать об этом и засунуть руку в карман за телефоном, как зарядка на подлом устройстве села. Омега непроизвольно шмыгнул носом. Глаза от обиды на самого себя стали влажными, но Изуку этого не заметил. Он долго шел, никуда не сворачивая, вдоль дороги и наконец вышел к метро. Внутри было сухо, но отчего-то холодно и противно. Мидория замер у карты метро, долго её рассматривал, пока наконец не выяснил, что отсюда до своей станции он не доберется. Его охватило необъяснимое отчаяние с примесью душащего одиночества. Изуку медленно осел на корточки, со злости сжимая пальцами свои коленки. Вдоль позвоночника прокатилась волна холода; он зажмурился, отчаянно желая просто оказаться дома. Мидория закрыл уши ладонями и с трудом подумал, что ему нужно собраться и скорее прийти в себя. Но голова принципиально отказывалась соображать, стоило ему только попасть в неприятную обстановку, как выстроенное с таким трудом спокойствие рассыпалось. Омега издал тихий протяжный писк; вдруг ему показалось, что сейчас из вагона выйдет Шото, подлетит к нему на всех парах, поднимет на руки, обнимет. Изуку так отчаянно этого захотелось, ему это было так необходимо. Всё его естество верило в это, всё внутри трепетало и знало, что по-другому быть просто не может. Подумав об этом, Мидория не заметил, как начал оборачиваться и выискивать Тодороки в толпе взглядом. Ему чудилось, что вот-вот и альфа выйдет откуда-нибудь, появится, найдет его, подхватит на руки и прижмет изо всех сил к себе. – Мидория-сан? – повторилось несколько раз. Но Изуку никак не отреагировал, убежденный, что обращаются не к нему. – Чего вы сидите здесь? Вы в порядке? Чьи-то руки потянули его вверх, подхватив подмышки, но и тогда омега ничуть не оживился, лишь продолжал растеряно смотреть по сторонам. Его встряхнули, пытаясь привести в чувства, но Мидория не реагировал. Его звали по имени несколько раз, его брали за руки, поднимали на ноги, вынуждая стоять, но Изуку без сил оседал обратно. – Почему вы здесь один? Куда вас отвести? – чужие руки ощупывали его, не давая упасть, но омега этого совсем не замечал, тихо, еле слышно вздыхая. Не отдавай себе отчет в происходящем, он пробормотал что-то и отдался рукам, что потащили его в какую-то сторону. Мидория чувствовал сильный запах, слышал голос, но не замечал, не воспринимал реальность. Ему всё ещё было холодно, ему всё ещё было страшно. Изуку не хотел, но верил, что Тодороки где-то совсем рядом, что вот-вот и омега сможет заключить его в объятия. Рядом с Шото всегда так безопасно, рядом с ним всегда жара. Мидория не помнит, как вставил ключ в замочную скважину, как ввалился в квартиру и упал на кровать. Он не видел, чьи руки накрыли его одеялом и выключили свет. Всю ночь в комнате было очень холодно. Изуку ворочался и не мог уснуть, пребывая в бреду. Его живот тянуло, а глаза отчего-то ужасно щипало. За окном постукивал дождь, а от ветра дрожали стекла.