Изменение гравитации

Руки были ледяные. Мидория с трудом заставил себя открыть глаза. Он не спал, но умело имитировал это действие, лежа бездвижно. Его брови были сведены к переносице, а плечи от нахождения в неудобной позе затекли, но он не хотел двигаться, разрушать свой искусственный пластиковый мир. Всякое движение бодрило. Он знал, что должен пробудиться от иллюзорного сна, но организм отказывался, будто нарочно вжимаясь в матрас. Изуку с трудом провел пальцами по простыням, садясь, коснулся ими лица, убеждаясь, что те совершенно ледяные. Он как в трансе начал медленно двигать руками, не до конца осознавая, что именно он ими управляет, контролирует каждый изгиб. Омега практически не чувствовал их и с раздражением думал, что кровь опять отлила от конечностей. Мидория огляделся по сторонам и болезненный стон сам собой сорвался с губ. Он был в своей квартире. Дома. Те же стены, те же потолок и пол. Даже тот же еле уловимый аромат какао, который доносился с кухни, оставался прежним. Изуку нахмурился и медленно спустил ноги с кровати, не торопясь подниматься. Казалось, что он не сможет удержаться и упадет. – И… как я здесь? – растерянно спросил Мидория, будто в квартире был кто-то ещё, кто мог дать ответ на его вопрос. Омега зажмурился и встряхнул головой, пытаясь вспомнить, как он здесь очутился. Последним ясным воспоминанием был тупик в какой-то части города, где прежде он никогда не бывал. От одного воспоминания яркий образ возник в голове, ему вновь стало ужасно холодно. Изуку поежился и поспешил встать, торопливо направляясь в ванную. Включил горячую воду и принялся греть руки в раковине, усердно пытаясь вспомнить, что же произошло. Он был так далеко от дома, он не знал, как вернуться. Мидория помнит лишь, что ему чудился всюду Тодороки, что он хотел увидеть его, знал, что альфа придет. Странное чувство вдруг охватило омегу. Шото не пришел. Он может верить, может чувствовать, может иметь свою собственную правду сколько угодно, но Тодороки не пришел. Его не было там. Он был далеко, он не знал, где Изуку, с кем он, что с ним. – Я же мог погибнуть там… – пробормотал Мидория и замотал головой. Он просто заблудился, ему просто стало плохо. Ничего более. Кто-нибудь обязательно бы вызвал полицию или скорую, с ним бы ничего не случилось в любом случае. Но значения это не имело. Изуку прокручивал случившееся в голове, вспоминал, как ждал, как верил. Вера была в нем сильнее всего, горела ясным пламенем, несмотря на холодную, обжигающую реальность. Омега медленно выдохнул и двинулся неторопливо на кухню, с трудом переваливаясь с ноги на ногу. Это был не Шото. Тогда кто? Мидория знает, что не смог бы добраться до дома в одиночку. Нет, может, и смог бы чудом, но… он помнит, он был не один. Чей-то голос, чей-то запах, чьи-то руки. Чьи-то, но не руки Тодороки. Тогда чьи? Изуку оглядел кухню. Всё здесь было так же, как и всегда. Кроме одного. Запах. Омега поежился, почувствовав чужой аромат. Чужой, человеческий. В первую секунду он подумал, что забыл закрыть форточку и с какого-то балкона могли донестись отголоски, но предположение развеялось, стоило увидеть на холодильнике лист. Один – Мидория знал наверняка – он посвятил Шото и самолично прилепил его туда на магнитик. Но второй? Изуку сглотнул, испуганно оглядевшись по сторонам. Кто-то был здесь? Здесь, в его квартире? Кто ещё это мог быть, кроме Тодороки? У кого есть ключи и желание? Омега сделал два шага к холодильнику, очень осторожно достал из-под магнита белый лист, один из тех, что во множестве лежали у него на столе, и с волнением прочитал: «Позвоните мне». Далее следовал номер. Его брови сами собой поползли вверх, а рот слегка приоткрылся. Мидория вновь огляделся по сторонам, почему-то ожидая, что это чья-то бестолковая шутка. Он прищурился и перевернул лист на другую сторону, убеждаясь, что та пуста. – Как же… кто же… – Изуку нервно захихикал и отложил лист на стол. Он открыл окно и несколько раз похлопал ладонями по щекам, пытаясь привести себя в чувства. Создалось ощущение, будто вчера Мидорию кто-то знатно приложил головой о стенку. Или он выпил. Выпил очень много. Воспоминания путались, и сколько ни старался, омега не мог вспомнить, что произошло. Лишь чей-то запах, что витал в кухне, чьи-то руки и изумленно-испуганный голос. Мог ли это быть кто-то из его новых друзей? Может, Изуку позвонил кому-то из них, но забыл? Омега вздрогнул. Вспомнил, что на мобильном кончилась зарядка. Забеспокоился, что ему это лишь приснилось, и отправился за телефоном, надеясь подтвердить свою теорию. Быть может, вчера он вовсе никуда не ходил? Может, это просто дурной сон из-за того, что он опять поел на ночь? Доктора столько раз ему говорили, что есть на ночь вредно, что помимо тяжести в желудке это влечет за собой ещё и плохие сны, кошмары… Найти телефон удалось не сразу. По привычке Мидория начал поиски со своей кровати и стола, но никаких следов техники там не оказалось. После он всё же догадался, что вряд ли вытащил устройство из кармана куртки. Так и оказалось. Мобильный был разряжен. В недоумении Изуку поставил его на зарядку и присел на кровать. Только сейчас до него дошло, что он всё ещё в уличной одежде. Спать в свитере оказалось невероятно некомфортно: тот кололся к телу и стеснял движения. Мидория торопливо разделся и замер посреди комнаты полуголый, не прекращая хмуриться. Он вспомнил, как вчера разбирал вещи, как все были ему малы. Вспомнил магазин, солнце, затянутое тучами, серое небо. Ярко вновь вспомнил тупик, вздрогнул. Те неприятные пьяницы, заставившие его войти в состояние стресса. Их мерзкие голоса, кислый запах спиртного… Изуку затряс головой. Но от этого все мысли только больше спутались. Он обнял себя руками, заметив, что кожа начала покрываться мурашками. В комнате было прохладно. Быстро понял, что воссоздать всю картину самостоятельно ему не удастся. Завтракая, раздумывал над тем, стоит ли звонить по оставленному номеру. Ни имени, ни инициалов, ничего, что могло бы указывать на владельца этого номера. Наверное, Мидория должен был запомнить, с кем добрался до дома. Но почему-то в его воспоминаниях не осталось ничего. – Что же такое со мной было? – задумчиво протянул омега. Он помнил только себя и свои странные болезненные ощущения во всем теле. Помнил, как ждал, как верил, что Тодороки вот-вот появится, знал, чувствовал, что альфа где-то рядом. Должно быть, его мозг не был способен думать в тот момент о чем-то другом. Изуку коснулся своего лба ладонью и в первую секунду ему показалось, будто тот горит. Но до омеги быстро дошло, что это лишь его ладони всё такие же ледяные, как и прежде. Хотя заболеть после всего случившегося казалось наиболее логичным. Вернее, заболеть он должен был ещё там, около метро. Мидории даже пришло в голову, что его странное состояние было связано исключительно с физическим недомоганием, истощением или банальной усталостью. Но что-то, что разрывалось внутри до боли, говорило об обратном. Его руки сами собой опустились на стол вместе с палочками, которыми он неторопливо ел быстро отваренный рис. Изуку не заметил, как на глазах выступили слезы. Отчего-то вдруг ему стало очень больно. Живот скрутило, он тихо замычал в плотно сжатые губы и зажмурился до белых точек. Показалось, будто со спины его облили ледяной водой. Мидория поднялся и двинулся к столешнице, решив, что ему необходимо немного бодрящего успокаивающего шоколада, но так и не дошел, споткнувшись и без сил осев на пол. Внутри что-то задрожало, забилось, застучало о ребра, вырываясь наружу. Изуку вновь зажмурился и схватился за голову, издав протяжный жалобный писк. Он не смог закричать. Вмиг ему стало так плохо, что захотелось визжать, выдирая на себе волосы, но воздуха в легких не хватило. Силы вдруг покинули его; Мидория забился рыбкой, выброшенной на лед, и продолжил тихо мычать. Сердце ускорило бег, но он этого практически не замечал. Оно болело и отдавало удары куда-то вниз, рискуя прорваться через живот и проломить пол. Именно так Изуку это ощущал. – Любишь меня, любишь? – вырвалось у него. – Сказал, что любишь! О, Шото, почему «я люблю тебя» не значит «я никогда не сделаю тебе больно»! Мидория ударил ладонями о холодный пол и забился в рыданиях, сам не зная, отчего вдруг ему стало так больно. Иллюзия разрушилась, разбилась о холодные скалы реальности. Вера оказалось лишь фантазией, и омега хотел визжать больше от того, что в глубине души он всегда знал, что так и будет. Он мог упасть там – Тодороки не поймал бы его, он мог замерзнуть – Шото бы не согрел, он мог умереть… Тодороки не узнал бы, не сделал, не пришел, не смог. Он далеко, ему нет дела. Изуку начал задыхаться, но успокоиться ни на мгновение не получалось. Он продолжал биться, продолжал мычать, сдерживая рвущийся откуда-то изнутри крик. Перед глазами всё смешалось, начало блестеть, с подбородка на пол стекали крупные капли. Мидория трясся словно в агонии, кусал губы и сжимал пальцами одежду, пытаясь с себя её содрать. Он глотал ртом воздух и не мог понять, почему это называют разбитым сердцем. Такое чувство, что и все кости сломаны тоже. Время будто остановилось, всё перестало иметь значение, Изуку дрожал и бился, думая, что толку от всей этой боли нет. Она ничего не изменит. Лишь разрушит его. И болеть будет долго. Очень долго. Но это не заставит Мидорию чувствовать себя живым. Без Тодороки он мертв, неважно, как больно, неважно, как живо сердце. Порывом ветра из окна со стола был смахнут лист бумаги, что секунду парил в воздухе, пока не приземлился на пол прямо перед глазами Изуку. Крупные соленые капли тут же смочили бумагу, заставив буквы от дешевой ручки потечь. Омега вздрогнул и резко затих, садясь на задницу. Он утер ладонями щеки и выдохнул оставшийся в легких воздух, заставив себя замолчать. Мысль с трудом возникла в голове; Мидория облизнул отчего-то пересохшие губы и поднялся. Подобрал лист и на ватных ногах двинулся к телефону. С каждой секундой внутри что-то обрывалось, исчезало, теряло силу и смысл. Изуку поднес мобильный к уху и совершенно будничным тоном проговорил: «Доброе утро». Сам себе удивился: его голос звучал совершенно нормально, будто не он минуту назад бился от острой боли под сердцем. – «Как вы себя чувствуете? Мне показалось, вчера вы… были не совсем здоровы. Вы пили?» Мидория медленно выдохнул, пытаясь себя успокоить. Эмоции резко пошли на спад, вдруг ему вновь стало холодно. – Спасибо… мне уже лучше… простите… э… – Изуку поморщился. Голос был ужасно знаком, но мгновенно понять, с кем именно он говорит, омега не смог. – Может… э… простите за такой вопрос, но вы не расскажете, что произошло вчера? – нелепо спросил Мидория, чувствуя себя каким-то наркоманом, что сошел с ума в поиске дозы. Чем-то это очень походило на реальность. –«Конечно. Давайте встретимся сегодня»? – Встретиться? – Изуку вздрогнул и обернулся на себя к большому зеркалу. Показалось, что с той стороны на него смотрит мертвец. – Я… – «Вы всё ещё чувствуете себя неважно»? – Нет, давайте встретимся… – «Я подъеду к вашему дому к пяти». Мидория долго не мог понять, что именно произошло. Казалось, что он всё ещё не проснулся. Омега продолжил завтрак, не чувствуя уже ничего. Принял ванну, причесал волосы, попытался немного прибраться. Вновь столкнулся с проблемой, что ему нечего надеть, но выходить на улицу просто не решился. Изуку долго слонялся по квартире туда-сюда, не зная, куда себя деть, пока не решился написать ещё одно письмо. Он долго собирался с мыслями, чтобы сесть за стол, долго смотрел в пустой белый лист. Всё было не так, как в прошлый раз. У него не было больше ни одного слова. Мидория взял в пальцы ручку, неуверенно прокрутил её, вздохнул, осторожно коснулся шариком бумаги. Осталась неровная точка. Омега растерянно моргнул. Я Больше не было ни слова. Изуку нахмурился. Шото, я Мидория цокнул языком. Он зачеркнул написанное и обнял себя руками: ему всё ещё было очень холодно. Я верил в нас. Я не знаю, возможно, я всё ещё верю в нас. Или нет. Я никогда не верил в одного лишь себя. А в тебя… я не верю теперь. Шото, я Изуку скривился, глядя на написанное. Неприятное состояние охватило его, и он перечеркнул вновь всё. Толку от этого? Слишком отвратительно, чтобы куда-то это выливать. Даже если представиться возможность, Мидория не скажет об этом. Теперь всё не имеет смысла. Я просто люблю тебя. И я просто хочу, чтобы ты был рядом. Когда ты называешь меня по имени, по телу бегут мурашки. Мне обычно не нравится, когда люди называют меня по имени, но с тобой всё по-другому. Знаешь, Шото, погода вчера была такой отвратительной. Я замерз. Но не переживай, со мной всё в порядке. Впрочем, ты и так не переживаешь. Переживаешь, когда знаешь, что что-то не так, всё плохо. А ты не знаешь, ты же не следишь за моей жизнью, верно? Иронично. Омега цокнул языком ещё раз. Получилось слишком язвительно. И откуда в нем столько яда? Он отложил ручку и поднялся, направляясь с листком на кухню. Прилепил его поверх первого на магнит и с гордостью сложил руки на животе. – Если боль ненадолго заглушить, она станет ещё невыносимее, когда ты почувствуешь её вновь, – пробормотал Мидория себе под нос. – Можно ли заглушить её навсегда? – он торопливо вернулся в комнату и посмотрел в окно, где когда-то встретил маленького птенца. Должно быть, тот уже вырос… Изуку улыбнулся, глядя вдаль. Небо было так красиво в своей серой тоске. Мидория мог бы вечно за ним наблюдать, как прежде за любимыми разноцветными глазами. Смотрел бы в молчании днями, не дыша. В дверь раздался звонок. В первое мгновение омега решил, что ему чудится. Он не заметил, как солнце успело постоять в зените и опустится. Который час? Вновь звонок. Омега всполошился и с трудом разогнулся, отрывая локти от подоконника. Все тело затекло. Изуку медленно двинулся в прихожую, не понимая, кто это может быть. Сердечко секунду трепетало, пока он мечтал, что это Тодороки, но быстро замерло от необъяснимого холода, распространившегося от позвоночника. Мидория посмотрел в глазок. – Кто там? – спросил тихонько. Но смысл вопроса отпал сам собой: он узнал стоящего за дверью. – С вами всё хорошо? Вы не отвечаете на звонки. Изуку дрогнул, отпрянув. Он побежал к мобильному, по пути на периферии зрения заметив часы, показывающие половину шестого. Как?! Только было утро, только-только… Омега схватил телефон, что всё это время стоял на беззвучном. Семь пропущенных. Как некрасиво получилось… – Яойорозу-сан, – закричал Мидория, кинувшись обратно к двери, – простите, пожалуйста, я… я… э… подождите меня пару минут! Я всё объясню! – испуганно выдохнул он и быстро-быстро принялся одеваться, параллельно пытаясь придумать, что сказать в своё оправдание. Пока он наблюдал за облаками, пару раз думал, что стоит закончить, заняться чем-нибудь, сменить позу, но так и не сдвинулся с места. Изуку с трудом влез в джинсы, натянул широкую кофту, зная, что искать сейчас более-менее широкую футболку нет времени, накинул куртку и быстро отварил дверь. – Доброго дня, – Момо слегка склонила голову набок, отступив назад. Она не выглядела раздраженной, Мидория с надеждой подумал, что это хороший знак. Видеть её было удивительно. Только сейчас Изуку вдруг понял, что это не мог быть кто-то другой. Этот запах, этот голос, эти руки… – Я… – омега растянул губы в виноватой улыбке, – простите, я… э… давайте пойдем, – пробормотал Мидория, торопясь закрыть дверь. Яойорозу нахмурилась и стрельнула взглядом на его ноги. – Вы ничего не забыли? – спросила она с легким смешком. – А… я, – Изуку опустил взгляд и в шоке обнаружил, что забыл надеть ботинки. – Ой, – щеки резко запунцовели, Мидория кинулся обратно. – Извините-извините, – принялся бормотать он. – Не торопитесь, – мягко сказала Момо, пытаясь сдержать улыбку. Ей это не удалось. Омега обулся, стараясь не думать о том, как, должно быть, по-идиотски он выглядит со стороны, закрыл входную дверь и решительно двинулся к лифту. – Прошу прощения, – начал бойко, но быстро осекся и смущенно обернулся, – я… Яойорозу медленно проследовала за ним, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Её глаза смотрели внимательно, но ничуть не зло. – Итак, вы хотели знать, что произошло вчера, – негромко проговорила она, – но сомневаюсь, что я смогу пролить особый свет на случившееся. – И всё-таки, – Мидория поднял робко глаза, неуверенно сложив руки на своём животе. Он переступил с ноги на ногу, не зная, как должен себя вести, как должен себя ощущать. Момо не внушала ему страха, как бывало прежде с незнакомцами, вызывала лишь легкое необъяснимое состояние радости, которое охватывало его каждый раз, когда Изуку встречался с интересными людьми. Яойорозу вздохнула и развела руками. Мидории вдруг подумалось, что она не в меньшем недоумении, нежели он. – Я возвращалась с работы, на машине по трассе. Я видела вас, – осторожно начала альфа. Двери лифта открылись; они вошли внутрь. – Вы… – Когда это было? – изумился Изуку. – Я вошел в метро, как вы оказались там? – глупо спросил он. Момо качнула головой и поджала губы. Показалось, отвечать на этот вопрос она не хочет. Однако, немного помявшись, женщина всё же объяснила: – Мне показалось, вы выглядите не очень хорошо. Я остановилась и… пошла следом за вами, – проговорила это таким голосом, что Мидория не решился спрашивать о логике таких странных действий. – Вам стало нехорошо, я думаю… – предположила Яойорозу. – Наверное, так, – согласился Изуку неуверенно. – Честно признаться, я не помню, что происходило после того, как я вошел в метро, – сокрушенно рассказал он. – Вот как, – альфа чуть нахмурилась. Они в молчании вышли на улицу, двинувшись к парку. – Рассказывать больше нечего. Я довезла вас до дома, вы самолично открыли дверь. Не помните? – она осторожно глянула на него. Мидория вздрогнул, почувствовав себя дурно. Что это был за приступ? – Нет, – честно ответил он и вздохнул, покусывая губы. – Что ж… я в любом случае очень рад, что вы оказалась там, – тихо сказал омега. – Спасибо. Изуку поднял голову и посмотрел альфе в глаза, заставив её замереть и слегка улыбнуться. – И я… рада, что оказалась там, – Момо слабо кивнула. – Что произошло? Это не моё дело, простите, но что с вами случилось? Вы не были пьян… – заметила она. – Не был, – согласился Мидория. – М… мне… – он поежился, – мне стало нехорошо, – сказал лишь, – это похоже… на предобморочное состояние. Наверное… ох… давайте не будем об этом? – взволнованно попросил омега, чувствуя, что не может без слез думать об этом. Яойорозу не стала сопротивляться, спокойно кивнув. – Сегодня такой пасмурный день, – заметила она и поморщилась. – Вы любите солнце? – спросила Момо и улыбнулась так, будто они знали друг друга уже очень давно. Изуку смог лишь отвести взгляд. Ему было не понятно, зачем кому-то ему помогать, нет, в голову закралась одна догадка, но Мидория боялся даже думать об этом. Как сказал однажды Тодороки, люди притягивают подобных себе. Добрые – добрых. Себя Изуку добрым не считал. Но по словам Шото это только от того, что Мидория не знал искреннего зла. – Я люблю солнце, – омега вздохнул. – А вы? – Мне нравится дождь, – Яойорозу посмотрела в небо. – Можно и слепой, – она улыбнулась. За секунду между ними повисло неловкое молчание. Изуку был благодарен, ему страшно было думать, что с ним могло случиться, не окажись она рядом. – Мидория-сан, не прощу себе, если не спрошу этого прямо сейчас, – вдруг сказала альфа и развернулась к нему корпусом, остановившись. Изуку сглотнул. Ему показалось, он знает, что она спросит. *** Тодороки пытался отдышаться. Нет, он не задыхался, но яро ощущал недостаток воздуха. Сердце болело. Сжималось под ребрами с такой силой, кололо, что Шото уже начинало казаться, что ему срочно требуется медицинская помощь. В животе всё скрутилось тугим узлом, а под кожей стало так холодно, что двигаться получалось с трудом. Альфа с отвращением смотрел на товарищей. Коими он все время их считал. Те смотрели в ответ с неподдельным пренебрежением. Недовольство служивых имело самое логичное завершение – бунт. Несколько особо резких ребят в открытую высказали свои претензии. Отреагировал Тодороки мгновенно: выявил лидера возникшего движения, мирно поговорил с ним, выслушав, а после без промедления отстрелил коленки. Это было больше, чем просто жестоко, но кроме тошноты Шото не почувствовал ничего. Ему стало невыносимо противно от самого себя. Альфа не мог поступить по-другому: только так его научили решать подобного рода конфликты. Это очередное доказательство его власти, если периодически не калечить кого-нибудь, люди начну забывать, кто главный. Другие поступают ровно также, он должен был привыкнуть за все те годы, что находился среди этих людей. Должен был… Тодороки чувствовал себя отвратительно. Энджи, всплывая обрывками жутких воспоминаний в голове, науськивал убить всех недовольных. Но что-то внутри, более сильное новое мешало ему. Шото не мог. Он ощутил это впервые уже довольно давно. В тот самый миг, когда впервые посмотрел в глаза Изуку, увидел в них яркий солнечный свет. Он был не способен со всей грязью своей души просто стоять рядом. Тогда впервые Тодороки искренне захотелось стать лучше. Это начало происходить само собой: альфа не смог, не хотел сопротивляться. Что теперь он забыл здесь? Среди всех этих людей? Он чужой, он далек. Его место не здесь. Но другого дома у Шото просто нет. *** Мидория отступил взволнованно назад и прижал ладони к груди. – Что вы хотите знать? – сипло спросил он. Яойорозу подалась в его сторону и, не отводя взора от больших глаз, проговорила: – У вас есть молодой человек? Ну, или старый, – она рассмеялась, вся серьезность ситуации разбилась вмиг. – Парень, жена? У вас есть альфа? Изуку сглотнул. Он отвел глаза и неуверенно пожал плечами. Он не знал, как должен ответить. – Нет, – сказал тихо. Это было правдой. Но вряд ли являлось ответом на её вопрос. – Но… – Но? – Момо приподняла брови. – Вы не расскажете мне об этом? – мило поинтересовалась она. Омега лишь развел руками, медленно двинувшись дальше по дороге. Он искренне не мог понять, чем заслужил вызывать у альф такой повышенный интерес. Чем он так нравится всем этим людям? Или они на интуитивном уровне чувствуют, что он разбит точно также, что они похожи? Нет, это глупо. Если они рискуют снова влюбляться, значит, никогда не любили так, как Мидория. – Не знаю, что я должен рассказать, – Изуку вздохнул. – У меня есть любимый человек, – осторожно проговорил он. – Вернее… ну… – Так есть или нет? – Яойорозу нахмурилась. – Мы не вместе, – пояснил омега и опустил низко голову. – Я не знаю, что должен сказать. – Вот как, – Момо поджала губы. – Вам разбили сердце…? – осторожно предположила она. Мидория неоднозначно дернул плечами. Разбили сердце? А вместе с этим и все кишки выдрали. Что это вообще значит? Никто его сердца не разбивал. Просто Тодороки забрал его с собой. Он далеко. Изуку перестает чувствовать. – Не уверен, – омега поджал губы. – Простите за прямоту, но… чего именно вы хотите? – он глянул на альфу. – Если вас по каким-то непонятным мне причинам интересуют отношения со мной, то… – Мидория осекся и замолчал. Он не любил оставлять недосказанности, но враз обрывать всё просто не был способен. – Я вас поняла, – но Яойорозу отреагировала очень спокойно. – Сейчас вам это ненужно, верно? Я не настаиваю. Жизнь длинная, я не тороплюсь, – её смех показался таким легким, но где-то под ним скрывалась глубокая рана. Изуку посмотрел на альфу внимательнее. Временами его пугало то, какими разбитыми он встречал других людей. Время не лечит. Никого. лишь помогает забыть, стереть новыми ощущениями, страхами. – М… дело не во времени, – Мидория качнул головой, – я не хочу отношений… ни сейчас, никогда. С другими… это не имеет смысла, – объявил он. Момо странно на него глянула и лишь развела руками. – Как можно смотреть на других, когда ты влюблен? Но… чувства проходят. – Проходят? – Изуку поднял глаза. – Вы думаете, я смогу разлюбить? – спросил с неподдельной надеждой в голосе. Слишком больно, чтобы терпеть. Но Мидория знает, что это не кончится, нет. Уйдет влюбленность, страсть, гормоны, пускай. Но Изуку никогда не забудет, как Шото преображался рядом с ним, каким волшебным было это ощущение… – Вы думаете, нет? – прищурилась Яойорозу. – Не знаю, – омега истерично рассмеялся. – Если вдруг эти чувства уйдут… что будет? Останется только пустота? – он посмотрел на альфу, почувствовав себя вдруг слишком сентиментальным. – А влюбиться снова? Думаете, не сумеете? – Влюбиться? – Мидория замедлился и поднял глаза к небесам. – Не знаю. А вы… простите за нескромность, из этих соображений мне помогли? – Из каких «из этих»? – Момо странно улыбнулась. – Я просто хотела помочь. Можно сказать… вы мне понравились. – Понравился? – повторил Изуку. – А что это значит? – полюбопытствовал он, с удивлением про себя отмечая, что у него ответа на этот вопрос нет. Как это «понравился»? Что это значит? И чем это отличается от влюбленности? – Сложно сказать. Значит… что я запомнила вас, заметила бы, столкнись мы в толпе. – Но не более того? – Мидория прищурился, опасаясь. – Сложно сказать, – повторила Яойорозу и рассмеялась. – Что ж… – Изуку вздохнул. – Он… мой единственный человек. И неважно, как хороши окружающие, я… – омега замолчал, задумавшись о том, зачем они об этом говорят. Тодороки далеко. Он не вернется. Возможно, его уже нет в живых. Мидория не может на него полагаться, как прежде, не может ему доверять, не может верить. В чем же смысл? Яойорозу начала что-то негромко рассказывать, но Изуку пропустил большую часть её слов мимо ушей. Он хмурился, пытаясь сообразить, что теперь будет с его жизнью. Возможно, стоит возвращаться к прежним мечтам. Университет, подработка в какой-нибудь кофейне. За исключением того, что теперь он не будет грезить встречей со соулмейтом. «… с ребенком», – донеслось до Мидории; он вздрогнул. – А, – омега поднял глаза. – Что? – спросил глупо. – Вы всё прослушали? – с улыбкой уточнила Момо. – Ох, – она усмехнулась. – Ничего я не прослушал, – Изуку нахмурился. – Просто… э… Альфа улыбнулась шире. – Я спросила, что вы намереваетесь делать с ребенком. Извините, должно быть, я лезу не в своё дело, но этот вопрос очень важен, чтобы его не поднять. Мидория замешкался. Он не заметил, как остановился, хмурясь. Его губы сжались в тонкую ниточку, омега никак не мог сообразить, о чем идет речь. Несколько секунд он пребывал в замешательстве, пока неожиданно что-то не кольнуло в животе. – Ой, – лицо Изуку вытянулось, ладони сама собой опустилась на живот. – Что такое? – Яойорозу изменилась в лице, настороженно замерев. – А… что-то там, – Мидория сглотнул. Если ему не померещилось, плод в животе вдруг зашевелился. Он и прежде ощущал что-то внутри, но это был столь слабо и неясно, что омеге удавалось это игнорировать. – Что-то не так? – Не-ет… – Изуку облизнул губы. – Ребенок… – пробормотал он. Этот факт просто выпал из головы после вчерашнего вечера. Ни утром, ни днем, Мидория ни разу не вспомнил о своей беременности. Все его мечты про малыша рассыпались так же быстро, как и вера в их любовь. Все разрушилось, исчезло, и вдруг омега со страхом понял, что не испытывает ничего. – Вам плохо? – испугалась Момо и нахмурилась. – Что? Что сделать? – Ах… нет, ничего, – Изуку встряхнул головой. – У меня ничего не болит, – поспешил объявить он. – Я… просто… кое-что… забыл… и вдруг вспомнил… я… – омега поднял глаза на альфу, что всё ещё ожидала ответа и каких-либо объяснений. Но Мидория лишь нервно усмехнулся и поторопился сменить тему. Яойорозу тактично не напомнила о своем вопросе. Они обсуждали погоду, цветы, учебу, работу. Изуку не стал врать о своём возрасте, посчитав это отчего-то глупым. Момо очень удивилась и призналась, что думала, что он намного старше. Омега слушал её очень внимательно, но каким-то образом ухитрялся пропускать всё мимо ушей. Слова растекались, он не мог ухватиться даже за главную мысль, только глупо кивал. Ему стало неспокойно. Беременность. Какая беременность! Какой ребенок! Ему шестнадцать! Чем он думал раньше? О чем думает сейчас? Что будет дальше? Представляя малыша, Мидория не чувствовал ничего. Яркая картинка окрасилась чем-то мрачным; его не переполняли любовь и предвкушение, лишь липкий страх. Изуку не боялся за себя. Он вытерпит всё, он справится. Изуку испугался за ребенка. Вдруг понял, что не сможет, не даст ему всё то, что обязан. Нет. Никому он не пожелает родиться в такой семье. В семье, где его не ждут. А Мидория больше не ждет. Больше не хочет. Больше не чувствует ничего: ему всё равно. – Яойорозу-сан, – омега вздрогнул. – Извините, у меня… сегодня есть ещё одно важное дело… я… – Изуку осекся. Момо о чем-то говорила, он так бесцеремонно её перебил. Но альфа не выглядела раздраженной его рассеянностью. – Конечно, я провожу вас. Дома Мидория без сил лежал на кровати и рассматривал свой обнаженный живот. Тот казался ему неправильным, несвойственно большим, аномальным, кривым. Изуку долго ворочался, не зная, куда деть себя от этого странного чувства, и не рисковал прикасаться к животу пальцами. Мысль о том, что кто-то растет внутри него, не пугало его, как когда-то давно, лишь удивляла. Как он мог это допустить? Зачем? Кожа неестественно натянулась. После родов она пойдет растяжками и складками, что он будет делать с лишней кожей, сможет ли принять своё тело? Плод продолжал шевелиться, совсем неактивно, слабо, но, сосредоточившись, Мидория мог заметить эти шевеления. Они нервировали его, заставляя каждый раз вздрагивать. Изуку ерзал и долго не мог уснуть. Он быстро понял, что должен сделать. *** Шото хотелось кричать. Ему было так невыносимо неспокойно, хотелось разбиться. Он чувствовал, что происходило что-то узнает, но не знал, в чем же дело. Он не был в опасности, но казалось, что десятки автоматов были направлены на него. Тодороки то и дело оборачивалась, пытаясь понять, что не так. Почему хочется бежать, кого надо спать? Отчего внутри всё клокочет, дрожит, жмется? Почему так больно, так страшно? Альфа умыл лицо ледяной водой. Сердце продолжало болеть, а в животе скручивалась тревога. Прежде он всегда и всюду чувствовал себя в безопасности, неважно, что происходило кругом. Шото был готов завыть волком, изнывая от беспокойства. Он чувствовал, что-то не так. И раз с ним всё было в порядке, единственным, с кем что-то могло быть не так, был Изуку. От мыслей об этом Тодороки становилось страшнее. Он опустился на корточки, запустив пальцы в волосы, тихий стон сорвался с его губ. Альфа готов был рвать и метать, изничтожая всех, чтобы избавиться от этого ощущения. Но вдруг всё прошло. Шото вздрогнул, не понимая, отчего вдруг так легко дышать, и распрямился. Не было страшно, не было больно. Он перестал это чувствовать, перестал ощущать на расстоянии. Показалось, что он лишился чего-то, потерял. *** Коридоры были пустыми. Изуку шел, будто в трансе, не до конца понимая, что всё происходящее реально. По спине пробегался холодок, мозг отчего-то отказывался соображать. Мидория смело вошел в кабинет, нелепо кивнул врачу и опустился торопливо на стул. За окном постукивал легкий дождь, а его пальцы, как и всегда, были ледяными. – Добрый день, – нелепо сказал Изуку, позабыв всю свою речь, которую он готовил, пока поднимался по лестнице. Доктор смотрел на него беззлобно, совершенно безэмоционально, как обычный безликий робот, способный без чувств разбить чье-то сердце. – На что жалуетесь? – монотонно спросил бета. Омеге почему-то показалось, что в его вопросе послышалось осуждение или жалость. Он встряхнул головой. В комнате было немного жарко, или Мидория вспотел, пока шел. Но ладони всё ещё были ледяными. Стол был ярко освещен высокой лампой, что неприятно слепила в глаза. Доктор равнодушно смотрел в монитор компьютера, следя за большими круглыми часами, открытыми на главном экране. Его белоснежный халат показался Изуку искусственным. Слишком чистым, слишком накрахмаленным. Всё было так, будто он находился во сне. – Я хочу сделать аборт, – выдохнул Мидория. Прозвучало это легко, будто ничего не значило. За секунду до в теле омеге скопилось напряжение; он ожидал, что что-нибудь взорвется, стоит ему только произнести это. Но ничего не произошло. В больнице стояла всё та же тишина. Слегка завывал ветер, но за закрытыми окнами заметно этого не было. Доктор медленно перевел на него взгляд, слегка прищурился и задумчиво кивнул. Его голос зазвучал спокойно, совершенно буднично. Бета перечислил, какие анализы Изуку придется сдать, каких врачей посетить и сколько заплатить. Мидория уже всё знал – пару часов изучал этот вопрос накануне, пребывая в очень странном состоянии, будто он – не он, будто происходит всё не с ним, а с персонажем в компьютерной игре. Врач замолчал, ещё раз оглядев омегу. Изуку секунду смотрел в ответ, прежде чем не выдержал и отвернулся. Ему не было дела до того, что бета подумает, однако, Мидория всё равно хотел убежать. Эта мысль осенила его ещё вчера, с Момо. Прорезала воздух, поселившись в голове. И омега всё для себя решил. Он не сомневался ни мгновения, зная, что должен сделать. Он не колебался, не мучался угрызениями совести, не чувствовал ничего. Знал, что поступает правильно. Проснувшись утром, Изуку понял, что не испытывает ничего. Его розовые мечты разбились, и Мидория мог думать только, что с Тодороки встреча им не предстоит. Он сколько угодно может прятаться, но альфе нет дела, случись с ним что-то. – Вам дается три дня на то, чтобы изменить своё решение, пока мы будем обрабатывать анализы, – объявил доктор и внимательно посмотрел на него поверх съехавших на кончик носа очков. – Хорошо, – только и вздохнул Изуку. Он чувствовал себя некомфортно в маленьком слишком светлом белом помещении. В больнице пахло хлоркой и медикаментами. Мидория потягивал носом, где-то отдаленно ему слышался аромат дешевого магазинного карри. – Вам необходимо будет пройти обследование и заполнить бумаги, – объявил бета и протянул омеге листки. Изуку поморщился. Он не понимал, к чему все эти формальности. Почему он просто не может в один час сделать всё, что хочет? Если уж решился. Зачем документы, зачем разговор с психотерапевтом и другими врачами? Отчасти он был согласен, что это правильно, но сам проходить через это не был намерен. – Конечно, – Мидория неуверенно взял со стола ручку. – Я могу это заполнить прямо сейчас? – уточнил негромко. – Да-да, конечно. Если не знаете, то ставьте прочерк. – Понял, – Изуку кивнул, уставившись в бланк. Имя, возраст, заболевания, перенесенные в детстве, аллергии на медикаменты. Далее шли более конкретные вопросы: срок в неделях, если возможно, с точностью до дней, причина аборта, последствия для плода. Мидория провел взглядом до низа листка, перевернул его, вздохнул. Всё это время доктор не прекращал наблюдать за ним, слегка прищурившись. Он не задавал лишних вопросов, хотя Изуку почему-то этого ожидал. – Графы, отмеченные галочкой, обязательны для заполнения, – объявил врач неожиданно. Его голос прорезал тишину: омега вздрогнул. – Хорошо. А… что значит «последствия для плода»? – поморщившись, уточнил он. Что-то неприятное скрутилось под ребрами. – Буквально. Куда после процедуры попадет плод. – У меня есть выбор? – изумился Мидория, скривившись. Ему показалась эта тема ужасно противной. – Ампутированные конечности и органы отдаются в лаборатории или на утилизацию выбранным пациентом способом, – объявил доктор равнодушно. Изуку переклинило. Разве можно сравнивать потенциального ребенка с ампутированной рукой? К горлу подступила тошнота, омега плотно сжал зубы. Он сам пришел сюда. И лучше так, чем пустые сантименты. – Я… хочу, чтобы его кремировали, – неуверенно сказал Мидория. – Так… можно? – спросил тихонько. – Разумеется. Пишите, – врач слегка пожал плечами. – Единственное… вы, наверное, знаете, что, начиная с двадцать первой недели беременности, появляется шанс на спасение плода. – Знаю, – насторожился Изуку и вздрогнул. – По закону, если у плода не выявлено патологий, врачи обязаны сделать всё для его спасения. Мидория поежился. Плод внутри него уже был жив, уже двигался и существовал. А всё происходящее было слишком противоестественным. Он надеялся после забыть этот период, этот день, как страшный сон. – И что же? – омега сглотнул. – Однако, – доктор криво улыбнулся, – по правде говоря, почти никого они не спасают. Шанс, во-первых, очень мал, а во-вторых, если вы хотите сделать аборт, это не имеет смысла. Больной ребенок, от которого отказались родители. – А если… – Изуку заерзал, – есть ведь… процедура по извлеканию плода с целью его спасения… – проговорил он неуверенно, вспомнив старую передачу, которую когда-то в детстве смотрел по телевизору. – Имею в виду, если… – со словами Мидория так и не нашелся, замолчав. – Если по каким-то причинам беременный больше не хочет таковым являться? – предположил врач. – Там всё немного сложнее. Причин, по которым можно прервать беременность таким образом, не очень много. В их перечень входит риск здоровью по причине беременности, панический страх беременности, развившийся в её процессе, и… – бета замолчал, посмотрев на замершего омегу, – впрочем, это в любом случае не ваш случай. Но, если родитель хочет вытащить плод раньше положенного срока, он обязан брать на себя ответственность. – То есть? – После извлечения ребенка нельзя будет сдать в детдом. – Как же? – Изуку нахмурился. – Если родители не хотят ребенка, то он не подлежит спасению, – равнодушно объяснил доктор. – Если срок достаточно большой и ребенок выживает без нашего вмешательства, то это другой случай. Там свои тонкости, в зависимости от срока. Но вы же в любом случае намереваетесь избавиться от плода, не так ли? – он мило улыбнулся. Мидории стало жутко противно от этой улыбочки. Возможно, врач пытался быть доброжелательным с ним, но выглядело это чрезмерно жестоко. – Да-да, – Изуку поежился, переключив всё внимание на лист. Он медленно принялся его заполнять, не понимая, почему у него потеют ладони. Мидории не было страшно, он не боялся, что совершает ошибку. Он не чувствовал ничего. Живот казался таким тяжелым, таким неподъемным; с таким трудом омега добрался до больницы. Его не отпускало мерзопакостное ощущение, будто живот вовсе не его, будто искусственный, прилепленный умелыми гримерами. Тот казался ему чужим. Изуку уже не чувствовал прежней связи, уже не мог видеть себя с ребенком на руках. Это уже не был их с Шото малыш, с прелестными разноцветными глазенками, это было чужое инородное существо, от которого он хотел только избавиться. Доктор в подробностях рассказал ему о всех деталях процедуры. Мидория не понял и половины, но выслушал всё очень внимательно, задавая периодически странные вопросы. Ему предложили лечь в больницу уже сегодня, чтобы подготовиться к операции, Изуку согласился. Завтра ему предстояло поговорить с психотерапевтом и несколькими другими докторами, чтобы каждый из них дал добро на аборт. Мидория, услышав об этом, испугался, что что-то может пойти не по плану, но его заверили, что это лишь обязательное законодательное условие, не более того. Чтобы уберечь от импульсивных поступков мнительных беременяшек. Изуку оказался в палате с двумя точно такими же омегами. Почему-то ему всё это показалось ужасно забавным. Он съездил домой за вещами, а вечером уже вовсю проходил докторов, составляющих анализы о его здоровье. На улице было очень холодно, когда Мидория ложился спать. Он с удовольствием думал, что вскоре этого непропорционально большого живота с ним не будет, что он вновь влезет во всю свою одежду и будет легким, поворотливым. Никому из своих новых друзей Изуку не сказал. Каминари написал ему утром, предлагал встретиться, но омега ответил только, что очень занят. Он надеялся, что, когда они встретятся вновь, никто и не вспомнит про его беременность, будто ничего такого никогда и не было.