Бродяги Дхармы

      Перелет из Парижа в Нью-Йорк занимает около восьми часов, и парни, словно пытаясь наверстать упущенное, все это время разговаривают. Странное подобие дружеской откровенности напополам с приятельскими подколами они находят где-то на дне первой бутылки виски из пожертвованных для гостей запасов Тони. Сестра-близняшка первой бутылки, которую они опустошили с неприличной для такого дорогого виски скоростью, возвышалась как подаренная в знак дружбы Франции США, Статуя свободы, Матерь изгнанников*. Или мать путешествующих юношей.       – Ты вроде часто путешествуешь? Много где успел побывать? – с любопытством спрашивает Киннера Питер.       – Нуууу... смотря с кем сравнивать... Просто папа много ездил, когда я был в старших классах и брал меня с собой.       – Ты про Баки?       – Да, честно говоря, назвать своего кровного отца "папой" язык у меня сейчас врядли повернется, – как-то грустно ухмыляется Харли.       Питер вопросительно смотрит на него.       – Он ушел за лотерейными билетами как-то под Рождество и больше не вернулся. Потом через 3 года мама получила по почте из другого штата документы о разводе. Ты не думай, я не злюсь на него... Если бы не он, меня и Эббс не было бы, и за это я во вселенском смысле благодарен. Просто он – отец, но не папа... И чего я ударился в откровения?       Харли покачивает бокал с янтарно поблескивающим алкоголем.       – Хорош, чертяка, язык развязывает на раз-два. В общем да, я зову Джеймса папой, мы не сразу к этому пришли, но...       Харли задумчиво замолкает, и Питер решается продолжить.       – Да, я удивился, когда увидел твою открытку с обращением "Пап..." у Джеймса в кабинете.       – Открытку?       – Да, там была сфотографирована скала с дырой по середине и большая пространная цитата про сирен из... как там... какой-то француз, эссеист.       – Бланшо? - выдвигает предположение Киннер.       – Вот-вот. Именно это, и Да Винчи, и русские поэты серебряного века... и весь этот рой красивых слов, ветвящихся в изящные предложения. Извини, но я тогда не мог не подумать, что ты – пижон.       Харли смеется...       – Прости, я не думал, что это увидит кто-то кроме него, обычно я скромнее,– смущенно говорит Киннер, а потом с азартом добавляет, – А Блока даже и не ставь мне в укор. Эта привычка Джеймса к русской литературе с ее экзистенциальной тоской и спасением через страдание, еще со времен его командировок в Россию, кажется, добавила горькой сладости или сладкой горечи к моему пубертатному периоду. Он брал меня с собой в поездки и для каждой составлял свой особенный список литературы.       – Я всегда думал, что разобрать и собрать глок ему проще, чем слушать аудиокнигой Достоевского. Как же я ошибался!– качает головой Питер.       – Добавлю пару штрихов к папиному портрету – после ухода моего биологического отца у меня был период, когда я считал, что было бы классно иметь отца вроде Тони. Того, который разбирается в куче классных девайсов и т.п. Парень из южной глубинки – показывает на себя Харли – что с нас взять, нам бы только дай поразбирать с отцом карбюратор.       Он улыбается во все 32 зуба и продолжает.       – Но оказалось, что в глубине души больше всего мне хотелось не разбирать карбюратор в машине с отцом, а уехать с ним на этой машине в путешествие. Тони хорош в починке машин, Джеймс хорош – в путешествиях. Бывают муми-папы, которые строят дома или чинят карбюраторы, а бывают Снусмумри-папы, Юксаре**, которым подавай работу на дальних морских судах, палатку под звездным небом или старый шевроле на пустынной дороге со странным набором книг в багажнике.       – Пожалуй, в чем они оба хороши, так это в починке сломленных мальчиков, – задумчиво замечает Питер и видит в глазах Харли согласие.       – Но что за странных существ ты сейчас описывал, и я не про Тони с Баки,– смеется Питер, – хотя они хоть и клевые отцы, но тоже странные.       – С этим не поспоришь, а насчет Муми-папы и Юксаре – это детские книжки моей младшей сестры Эбби, приходилось ей читать, когда она еще не умела. Денег было не много, зато старая соседка миссис Бауман, иммигрантка из северной Европы, разрешала брать книги из ее дома. У Эббс эти были самыми любимыми. И вот, спустя почти два десятка лет, я использую их как аргумент в дискуссии о родительстве и классификации отцов, – с улыбкой качает головой Харли.       – Кинер, ты сейчас делаешь только хуже, добавляя к своему образу интеллектуального позера... – шутливо подначивает его Питер.       Харли смущенно умолкает и закрывает рот ладонью – то ли подставив ее под подбородок, то ли в невольном жесте, не давая себе сказать больше.       – Справедливости ради скажу, что наверное тогда с открыткой я просто позавидовал... – как-то примирительно произносит Питер.       – Чему? – весело удивляется Харли.       – Тому как вы умеете облекать в слова и изображения ту, как ты там сказал, песнь сирен, предельное удовольствие падать, сдаваясь мечте невозможной... как будто сами становитесь сиренами.       – И кто из нас еще интеллектуальный позер?!Почти дословно процитировал Бланшо, вплетя в него Блока и еще что-то очень красивое. И еще Вы? В смысле "вы"?       – Да, есть у меня один заочный интернет-знакомый. Любитель фотографий и цитат.       Питер не продолжает, а Харли не расспрашивает. Помолчав немного, Питер возвращается к теме отцов.       – Хех да уж Баки – папа-путешественник. Из Тони ужасный папа-путешественник. Помню, первый раз он взял меня с собой в качестве стажера в деловую поездку в Берлин. Когда прощались, – Паркер смеется, вспоминая то неловкое объятие, за которое он принял попытку Тони открыть дверь, – я думал, он хочет меня обнять, оказалось – нет. Эммм, он довольно суров в проявлении чувств. Но и как-то непредсказуем, ни с того ни с сего он может выдать что-нибудь очень отцовское.       – Вроде нашпиговывания твоего гаража самыми крутыми девайсами?       – Да, что-то в этом роде... – Питер вспоминает про подаренный и проапгрейженный впоследствии костюм, про очки ЭДИТ...       – Мне кажется появление Морган размягчило его сердце, – выдвигает предположение Киннер.       – Или оно всегда было таким... просто он наконец перестал стесняться показывать отцовские чувства, - "сердце твое двулико сверху оно набито мягкой травой, а снизу каменное каменное дно". У Тони должно быть наоборот. – но в плане путешествий он все так же непреклонен.       – Ха! Тебя он хотя бы взял в Берлин, меня оставил на дороге из Роуз-Хилла, зимой – беззлобно говорит Харли – И даже моя манипулятивная попытка надавить на чувство вины провалилась.       – Не ты один пытался!Как-то раз мне пришлось тайком пробраться на корабль, чтобы полететь с ним... – Питер прерывает себя чтоб нечаянно не ляпнуть "на Титан",– но ты, пожалуй, прав, работать с ним вместе в лаборатории или мастерской – это круть несусветная!       – Ну да... в гаражах и мастерских он – царь и бог!       – Да Винчи, – ухмыляется Питер, вызвав тем самым улыбку Кинера.