Лишь одни черты твоего лица в голове рисуются.

Я + Ты равно, что? Старые фото, забытые письма Я + Ты равно? Быть несчастливыми Нам с нелюбимыми.

Прошло несколько дней после происшествия с Баки. Петра не успела поблагодарить наемника, не успела перед ним и извиняться. Она настолько чувствовала себя ужасно и мерзко, что хотелось зарыться головой в песок, как страус, и прятаться ото всех, кто ее окружал. Сидя на диване, девушка смотрела на фотографии с Мэй. Она тут такая веселая и солнечная, её улыбка предавала Паркер смысл жить, а сейчас… Нарочно ли каштанововолосая вот так разогналась? Нет. Она настолько сильно хотела отправиться туда же, где сейчас и Мэй, что забыла о Барнсе, который сидел позади, вжимаясь руками в её талию. Паучиха, отложив рамку на журнальный столик, тяжело выдохнула, беря со столешницы пачку сигарет, смотря на надпись, которая гласила каждый день о том, что курение – вред, оно убьет тебя, но перед смертью помучает раком горла, отчего ты будешь кашлять, ловя на углу своей раковины кровавую мокроту с примесью желтой слизи, девушка вытащила одну сигарету, зажимая ту между зубами, прикуривая от спичек. — Курение убивает, солнечный свет убивает… Что же тогда не может тебя убить, если в каждую секунду ты в опасности и можешь умереть даже от чиха? — задумавшись, ученица старшей школы выдохнула сизый дым, прикрывая глаза. Больше месяца она не появлялась в башне, не помогала и не училась у Старка, не смеялась с Наташей, даже не доставала Сэма в своей привычной манере, а сидела тут, взаперти, наблюдая за главной стрелкой часов, смотрела, как утро сменяется вечером, вечер – ночью, затмевая солнце. Этот расклад вполне устраивал. Конечно, редко, но она видела рожи людей, который в кафе косились на нее, строили глазки, пытались выжидать после работы, чтобы пристать или попробовать познакомится. С такими Петра расправлялась быстро и без шума, не имея права привлекать к своим проблемам посторонних. Докурив, Паркер потушила хабец, кидая его к остальным в пепельницу, поднимаясь с дивана. Сегодня она пообещала себе, что извиниться перед Баки, поэтому первым делом направилась в ванную комнату, поднимаясь по лестнице, считая ступеньки. Одна, две, три… Десять, одиннадцать, двенадцать. Их было всего двенадцать до угла и двадцать до начала второго этажа. *** Высушив волосы, кареглазая убрала их в аккуратный хвостик, подходя в шкафу с вещами, распахивая обе дверцы сразу, пробегаясь беглым взглядом по многочисленным рубашкам в клетку, останавливая свой выбор на темно-синей, доставая ее максимально осторожно, дабы не нарушить складку вещей от Мэй. Все рубашки были разложены по цветам. Два цвета – одна полка и так полка за полкой. — Итак, поскольку на улице не холодно, — чтобы быть уверенной в своих словах, протеже Старка взглянула в окно, прикидывая на глаз, сколько может быть сегодня градусов, — надену комбинезон и черную футболку. Кивнув своим же словам, Паркер быстро оделась, хватая со своего стола телефон и наушники, вышла из комнаты, хлопая дверью, быстро спускаясь по лестнице. Подходя ко входной двери, девушка сменила домашние тапочки на кроссовки, завязывая бантики, пряча концы под язычок. На улице дул холодный ветер, народу было меньше, чем вчера, когда она возвращалась домой после работы, солнышко еле-еле грело, скрываясь за облаками. Такая погода радовала Петру, давая почувствовать себя в своей же тарелке. В наушниках играла музыка, по улице шли люди, улыбались, кто-то выделялся: грустил или просто смотрел на всех с некой злобой и завистью, но кареглазая смотрела на всех, как на тех, кто погубил ее счастье. Её простое, но родное чувство любви к тёте. Эта была не злоба, не зависть, эта была ненависть. Она ненавидела каждого, кто смотрел ей в ответ, корча гримасу, от которой тошнило. Залетев в автобус, девушка тяжело выдохнула, протягивая купюру сразу же кондуктору, присаживаясь на свободное место, переведя свой взгляд с желтого, грязного, с облезшей краской поручня на не менее грязное окно, которое было темнее, чем окно водителя. За окном все менялось быстро, места менялись, люди тоже, только девушка, сидевшая рядом с Паркер, оставалась тут постоянной. Блондинка с серыми глазами смотрела в экран своего смартфона, хихикая над чем-то, прикрывая рот ладошкой с ярко-красным маникюром, а пальцы были тонкими, больше походили на кости без мышц и кожи. Тяжело выдохнув, Петра обратно перевела взгляд на окно, прикрыв глаза, вслушиваясь в музыку. Поведение Баки, если вспомнить про него, заставляло немного насторожится. Почему он был таким добрым, разговорчивым и приветливым? То, что он читает ее, словно открытую книгу или лекцию, заученную еще лет пять назад и читающую по сей день, было понятно, но неужели это обычное проявление жалости к ситуации с Мэй? Или, может, Барнс просто не знал, как посочувствовать утрате, поэтому хихикал и улыбался любой ее глупости? Что двигало наемником, который убивал каждый день, если не каждый час и минуту? Резко затормозивший автобус заставил Петру раскрыть глаза, упираясь руками в поручень, чувствуя, как телефон слетает с колен, падая на пол с грохотом. Сев обратно на свое место и выругавшись, девчушка наклонилась за телефоном, поднимая его, осторожно протирая ладонью экран и, не заметив серьезных повреждений, поднялась, направляясь к дверям общественного транспорта, ожидая остановку. Мстителей или обычную работницу, которая могла когда-либо носить кофе той же Романофф, желая пожать руку. Паркер не была «популярна», как Тор или Доктор Стрэндж, она была самой обычной девочкой, которую представила публике Мэй Паркер, а свое лицо Петра так и не смогла раскрыть. После смерти тётушки становилось страшнее с каждым разом. Дойдя до ворот и достав пропуск, темновласая приложила его, проходя через турникет, направляясь уже к основным дверям, держась за лямки рюкзака. Вернуться сюда спустя месяц, никого даже не предупредив... Паркер, ты бьешь свой собственный рекорд по глупостям. — Доброе утро, Мисс Паркер, — поприветствовал девушку Искусственный Интеллект, пугая своей неожиданностью, отчего Петра даже подскочила на месте. — Ох, матерь божья! Чуть сердце не упало ниже этого пола, — «прорычала» девушка, подходя к лифту. – Доброе утро, ИИ. — Предупредить Мистера Старка о Вашем прибытии? — учтиво спросив компьютер, когда она зашла в лифт, нажав на самую последнюю кнопку. — Не стоит, спасибо, — замахав руками пискнула Петра, облокачиваясь на стенку стеклянной двери, смотря вниз, наблюдая за ходившими людьми. Весь остаток времени, проведенных в лифте, она провела в тишине, вытащив наушники из ушей, убирая те в кейс только при открытии дверей. Выйдя из лифта, ступив на черный кафель, протеже Старка откашлялась, проходя вглубь гостиной, крепче сжав лямки своего черного рюкзачка, ступая максимально тихо. Ей не хотелось с кем-то общаться, но и не поздороваться она не могла, собираясь каждого учтиво попросить не говорить о ее приходи Энтони Старку, который тут же налетит на неё, как рыбы на приманку. Зайдя в гостиную, где сидела Ванда, уминая мороженое, приютившись на плече Баки, смотрела в экран телевизора, вытирая слезы. В груди защемило. Было больно, максимально больно. Сглотнув ком, что стоял в горле, Петра, развернувшись, быстро направилась в сторону лифта, кусая нижнюю губу до крови, ощущая во рту привкус железа. Прислонившись к холодной стенке, она медленно съехала по ней вниз, обнимая колени. Кто она такая для Баки? Друг. Она никто и ничто для Волка, кроме друга. Паучиха – подросток восемнадцати лет, а Белый Волк – мужчина, повидавший все в этой жизни, начиная от слез заканчивая спокойной жизнью. Какого хрена Петра вообще переживает по этому поводу, если они с Баки – друзья? Просидев на полу минуты три, если не больше, она поднялась, уверена похлопала не сильно по щекам, дабы разогнать краску и, убрав руки в карманы комбинезона, вновь вошла в гостиную, встав перед телевизором, отчего Максимофф, поставив мороженое на стол, тут же встала, улыбнувшись. — Петра, боже, я так рада, что ты зашла! — рыжеволосая подошла к девушке, обняв ту за плечи, но не увидев обратной связи, отпустила несчастную, сев на свое место, не смея положить на Джеймса голову или руку. — Баки, извини меня за мотоцикл. Извини, что испортила его и подорвала твое доверие, — протараторив, кареглазая не смела поднимать своего взгляда. Не услышав в ответ хоть что-то, Человек-Паук, поджав губы в узкую полоску, вышла из гостиной вновь, медленно идя по пустому холлу, смотря на фотографии, висевшие на стенах. В голове все давило, руки тряслись, а ноги подкашивались, предательски ломая всю уверенность. Слезы, которые безжизненно текли по щекам, медленными дорожками спускались по подбородку, капая на кристально чистый пол. Резко схватив с полочки, что висела около лестницы, вазу с искусственными цветами, Паркер кинула ее в стену, отчего та разбилась с грохотом, разлетевшись крупицами по полу. В след пошла картина, которую Петра сначала сломала, а после кинула, не сдерживая больше своих слов и эмоций. Рюкзак, который висел у нее за спиной, полетел в сторону, а телефон, кинутый в сторону Барнса, который прибежал, разбился, разлетевшись по частям, падая на пол. — Боже! — обняв себя за плечи, кареглазая зарыдала навзрыд, тут же схватив фотографию со стены. — Петра… — только и выдохнул Барнс, оставаясь стоять на своем месте, чтобы не усугубить ситуация. Бросив фото в рамке себе под ноги, Паркер упала коленями на осколки, закрывая лицо руками, начиная кричать куда-то в даль, забыв о том, что тут кто-то есть. Подняла голову девушка только на голос солдата, сидевшего уже напротив нее, протягивая руку. Посмотрев на спокойное лицо солдата, Паркер стала рыдать еще сильнее, бросаясь Джеймсу в руки, как будто он был ее последним глотком воздуха перед смертью. Ей больно. Ей максимально больно. *** — Что же, Петра, ты молодец. Срывов все меньше и меньше, — посмотрев на дневник девушки, врач улыбнулся, протягивая тетрадь обратно. Приняв ее из рук врача, Паркер тут же убрала ее в рюкзак, принимая все рекомендации врача, а после и рецепт на лекарства, которые каштанововолосая пить точно не будет. Она привыкла к себе ТАКОЙ. *** Поднявшись с колен, Петра все также прижималась к Барнсу, ища в нем свое спокойствие. Он ласково гладил ее по голове, прижавшись щекой к ее макушке, а Паркер била его по спине, желая оттолкнуть, вот только он не уходил. — Петра, прошу, успокойся, - прошептав ей на ухо, обладатель серых глаз осторожно поднял ее за подбородок, заглядывая в глаза. — Успокоится? Успокоится?! — оттолкнув наемника, приступ стал сильнее. В глаза горела ненависть, но не к нему, а к себе. К монстру, который сейчас был в теле бедной девушки. — Мэй умерла, Баки! Я не смогла ей помочь, потому что я глупая девчонка, привыкшая, когда её жалеют, когда каждый над ней порхает, желая угодить! Но знаешь, что? Я больше не та сука, которую жалеют, я жалею сама себя! Я так заебалась слышать слова «успокойся» от психолога, пить его ебаное лекарство, захлебываясь слезами над могилой Мэй! Я обещала ей, что Петра Паркер будет сильной, а сейчас я ненавижу себя сильнее и не тебе, блять, говорить мне «успокойся, малышка Петра». Не тебе, Барнс! Крик. Крик на того, кого она так любила. Волк, не ожидавший такого, отступил на несколько шагов назад, но, взяв себя в руки, тут же подошел, хватая Паркер за лицо, поднимая на себя. Глаза Петры «бегали» по его лицу, пытаясь прочесть, что он хочет. — А теперь слушай меня, блять, внимательно. Я не собирался тебя жалеть, потому что ты сильная и я явно не тот, кто должен проявлять к тебе жалость. Я не Старк, который будет целовать тебя в твою же, блять, задницу просто потому, что ты умная и тебя укусил ебаный паук! Петра, я – убийца, я тот, кто готов был убивать, и поверь, к своим жертвам Я НЕ ИСПЫТЫВАЛ ЖАЛОСТИ! — сорвавшись, наемник убрал свои руки от лица протеже Старка, хватаясь уже за ворот футболки. Потянув футболку на себя, тело девушки по инерции придвинулось ближе, на что Барнс и рассчитывал. Он лишь схватил ее за затылок, притянув к себе, накрыв девичьи губы своими, прикрывая глаза. Гнев улетучился, а серый Заяц, прижав уши к голове, ответил, не боясь быть съеденной Волком.