Сентябрь
Не стоит даже говорить, в какой неловкости прошёл остаток обеденного времени. Тишина разбавлялась лишь нелепыми шутками Чанбина и диким смехом Хана, который единственный на них реагировал. Каждому из них хотелось сказать так много, но слова просто застревали в горле. Когда все уже доели и собираются расходиться по аудиториям, Феликс внезапно останавливает Чонина, хватая за руку. — На день рождения, — тихо спрашивает он, будто боясь спугнуть какого-то маленького зверька, — придешь? Чонин прошёлся взглядом по присутствующим, что не высказывали никаких возражений против идеи Феликса. — С радостью, — изогнув губы в улыбке, отвечает он. Он треплет Феликса по волосам, как когда-то раньше делал. Внутри кольнула приятная ностальгия. И даже гневный взгляд Хенджина навевает не самые неприятные воспоминания. Несмотря на всю боль, тот период длиной всего в пару месяцев, что он провёл с ребятами, был наполнен и многим хорошим.***
Феликс не понимает. Он не понимает, почему Хенджин ведёт себя с ним так. Парень был уверен, что нравится ему. Но Хенджин не предпринимает абсолютно никаких попыток начать встречаться не понарошку. Феликс должен бы этому радоваться, потому что его личная жизнь уже давно распланирована, но внутри что-то продолжает мигать красными огнями и не давать покоя. Это все загоняло в тупик собственных беспочвенных надежд и сожалений. Когда он собирается уже выйти из комнаты, чтобы пойти как и обычно посмотреть какой-нибудь фильм с друзьями, по комнате разносится вопрос, который звучал здесь чаще, чем его собственное имя. — Ты куда? — Куда, блядь, надо! — огрызается Феликс в очередной раз. — Я же просто спросил, — Хенджин расстроенно сводит брови вместе. — Да ты постоянно спрашиваешь! Где ты был? С кем? А почему так долго? Ты мне в мамочки, что ли, заделался? Я напомню тебе, что мы друг другу никто. Так что хватит уже меня контролировать. Он в очередной раз отталкивает. Бьёт по самому больному. Феликс безнадёжно запутался. Он желал той жизни, что ему приготовили. Принесли готовую на блюдце. Но стоило появиться Хенджину с его неоднозначным поведением, и вся его уверенность просто испарилась. Он не осознавал, что ревность и тотальный контроль Хенджина росли соразмерно его вот таким словам. Чем больше Феликс проводил времени с другими, тем больше старший сходил по нему с ума. Чем больше Феликс пытался вылезти из-под его опеки и отстраниться, тем сильнее Хенджин обнимал его при всех, тем чаще он старался показать всем, что тот принадлежит ему. Хоть так оно и не было. — Просто, — Хенджин вздохнул, — не задерживайся, хорошо? Я хотел кое-что обсудить. Глаза Феликса округляются, становясь похожими на две крупные монеты. Раньше он всегда уходил еще до того, как Хенджин успеет ему что-нибудь ответить. Нотки грусти и обиды в чужом голосе пробирали до костей. Он только сейчас понимает, насколько тот был расстроен каждый раз, когда Феликс вот так психовал. — Прости, — вполголоса говорит Феликс, — я могу и опоздать. Что-то важное хочешь обсудить? На лице Хвана расцветает мягкая улыбка, и он бьёт ладошкой по кровати, прося сесть рядом. Он недолго роется в прикроватной тумбочке и достает оттуда небольшую коробку размером со школьный альбом. — Я знаю, что еще не день рождения, но я просто не мог больше ждать. — Это мой подарок? — неуверенно спрашивает Феликс. — Открой! — Хенджин с ребячеством кивает головой. Феликс пытается осторожно развязать ленту и отклеить упаковочную бумагу, но в итоге психует и просто разрывает ее пополам. Внутри лежит фотоальбом в чёрной кожаной обложке. По краям он был украшен линиями серебряной краски. Парень смотрит вопросительно на Хенджина, будто ожидая разрешения открыть. Тот со счастливой улыбкой кивает. Открыв альбом, Феликс не может сдержать восхищенное «Вау!». Внутри все было украшено акварельными рисунками, милыми стикерами и вырезанными явно из какого-то журнала картинками. А главное, на каждой странице — по две-три фотографии с подписями. Фотографий, казалось бы, случайно сделанных пленочной фотокамерой, но от каждой веяло уютом и счастливыми воспоминаниями. Их походы в лес, тусовки в общежитии старших, совместный киновечер. Да, когда-то они собирались все вместе, а Феликс не уходил в одиночку, хлопнув дверью перед носом Хенджина. — Меня, кажется, слишком много в этом альбоме, — усмехается Феликс. Он был почти на каждом фото. А иногда и вообще один. Будто Хенджин только его и фотографировал, а остальные просто случайно попадали в кадр. — Ну, это же твой альбом. Хотелось, чтобы у тебя сохранились воспоминания о нынешних временах. Ты ведь любишь подобный хендмейд, верно? — Да, — улыбаясь, говорит Ликс, — мне очень нравится. Правда! Ты не против, если я полностью посмотрю позже? Хочу растянуть, так сказать, удовольствие. — Как пожелаешь. Там везде написаны забавные истории, произошедшие в день фото. Думаю, действительно, стоит почитать позже. Феликс аккуратно, как что-то безмерно ценное, закрывает альбом и кладет на стол. Уже собираясь уходить, он все же оборачивается и вопросительно смотрит в глаза Хенджина. — Ты с нами не хочешь посидеть? — Там ведь будет Чонин? — Да. Если тебе все еще тяжело с ним общаться, то я все понимаю. Мне тоже стыдно... Но надеюсь, все сможет встать на свои места. — Не пойду, — наотрез отвечает Хенджин. Ему не хотелось снова видеть, как Феликс льнет к Чонину. Как они вместе смеются и делаются вид, будто Хенджин пустое место. Он знал, что тогда точно опять сотворит что-то, о чем пожалеет.***
Джисон не очень-то любил свой день рождения. Из-за того, что он почти ни с кем не общался, проводить его приходилось с семьёй. А любые посиделки с ними заканчивались обсуждением его успеваемости, поступления и дальнейшей жизни. Из года в год он задувал на торте свечи без какого-либо энтузиазма. Загадывая лишь одно единственное желание — чтобы это все наконец-то закончилось. Чтобы он смог вздохнуть свободно. Чтобы перестал волноваться о том, что он изменить не в силах. Чтобы перестал вымещать переживания на ни в чем не повинных мусорках и старых блокнотах, отдавая их в объятья пламени. Только в свой девятнадцатый день рождения ему удалось улизнуть после очередного праздничного ужина. Только тогда он отмечал в другой компании. В компании единственного друга и, как тогда казалось, самой большой любви. Но желание его оставалось тем же. Именно тогда он начал задумываться, что, возможно, в этих отношениях что-то не так. Когда плечо в который раз пронизывает боль, он понимает, что больше это не приносит облегчения. Что все, что происходило между ними, не более чем взаимное уничтожение. Джисон просыпается в холодном поту от внезапного чувства потери опоры под собой. Нервно открыв глаза, он видит улыбающееся лицо Минхо и понимает, что тот его поднял с кровати вместе с одеялом. — Что за...!? — выкрикивает Хан. — Не шуми. Спит еще вся общага, — с коварной ухмылкой на лице говорит Минхо. — И куда ты меня-то тогда тащишь? В это время Минхо уже вышел в открытую дверь комнаты и направился к лестнице. Джисон в панике впился руками в чужую шею, чтобы не упасть. На удивление, Минхо нес его даже будто не напрягаясь. Будто Джисон был невесомым пухом. — Я и сам могу пойти, — бухтит Хан. — Тогда не получится элемента сюрприза. Джисон с подозрением косится на него. Что за сюрприз такой, ради которого его нужно было выдернуть из кровати ни свет ни заря и тащить в неизвестном направлении? Даже с уровнем навигации Джисона, он понял, что идут они к комнате Феликса и Хенджина. Дверь у них открыта. Поэтому, войдя, Минхо скидывает Хана на кровать ко все еще спящему Феликсу. Тот пугается и сразу же подскакивает, садясь на кровати. Полусонными глазами он щурится, пытаясь понять, что происходит. В этот же момент в комнату заходит целая орава их друзей с тортом в руках. — С днем рождения вас, с днем рождения вас, — распевают они хором, хлопая в ладоши. — С днем рождения, Джисон и Феликс, — почти слитно тараторит имена Чан, держащий тот самый торт в руках с горящими свечами сверху. — С днем рождения ва-а-ас! — заканчивают они все вместе и комната наполняется радостными криками. «Ага, и это Минхо просил не шуметь, а сейчас громче всех кричит», – усмехается Хан про себя. Видимо, чтобы добить их уши, некоторые берут дудки-язычки и радостно в них дуют, разносят по комнате звучный гудок. Феликс, уже проснувшийся от такого представления, не сдерживает смеха. — Вы что устроили вообще? — пытаясь дышать, спрашивает он. — Ну, мы же решили торт с собой не брать. А без тортика со свечками праздник не праздник. Так что вот, — отвечает Сынмин с улыбкой. Он явно был горд своей гениальностью. — Господи, — смеется Хан, — я ж и забыл спросонья вообще о дне рождения. Я аж испугался, когда меня Минхо куда-то потащил. — А ты что, не готов идти со мной куда бы я ни потащил? — Минхо наигранно дует губы и легонько ударяет Хана кулаком. — Ладно-ладно, — утихомиривает всех Чан, — свечи задувайте давайте. У меня руки скоро отвалятся его держать. Феликс с Джисоном переглядываются и встают напротив торта. Взявшись за руки, будто дети в детском саду, они кивают и вместе задувают свечи. Впервые в своей жизни Джисон загадывает новое желание. «Хочу, чтобы это чувство счастья никогда не исчезало...»***
Рюкзак чертовски тяжёлый. В сумку Джисона загрузили половину мясного запаса на эту ночь и приправили бутылкой абсента. Хотя не ему тут стоит жаловаться. Чан вообще тащил на себе железный мангал. Они кое-как доползают до нужного, уже выбранного заранее места ночлега. С облегчением скинув рюкзаки, они еще минут десять сидят, не желая даже двигаться. — Ну что ж, — говорит Чан, вставая и разминаясь, — если хотим заполучить жареного мяса до темноты, то поднимаем попы и за дело. — У тебя в этой самой попе пропеллер, что ли? — язвит Минхо. — Ты чего такой активный? — За тобой палатки, — в ответку прилетает от Чана за дерзость. — Кто-нибудь пойдет искать дрова, а остальные... найдите чем себя занять. — Да почему я-то? – ноет Минхо, сползая со своего рюкзака, на котором сидел, на землю и показательно хныча. — Тогда я помогу с палатками, — поднимает Чонин руку. В общении с остальными Чонин все еще чувствовал витающую в воздухе неловкость. Поэтому старался держаться поближе к Джисону либо Минхо, к возобновленному общению с которым он на удивление быстро привык. Наверное, в этом плане Минхо был несколько проще остальных. Если проблема решена, то он больше на ней не зацикливался. Они с Джисоном периодически становились для Чонина спасательным кругом в восстановлении общения с компанией. Чанбин хоть и желал помочь даже больше остальных, младший очень неохотно подпускает его к себе, держась на расстоянии. — Вот! Правильный подход, — хвалит его Чан, — подъем, отдохнём, когда алкашку откроем. Все нехотя принимаются за дело. Феликс сразу же отхватывает себе должность повара, а Сынмин, видимо, его помощника, потому что отчаянно делает вид будто занимается разделкой мяса. Чанбин, как главный по кострам, устраивается на единственном раскладном стуле в ожидании дров. За которыми отправили оставшихся Джисона и Хенджина. Чан же пытается смастерить из найденных пеньков подобие лавки, чтобы все могли усесться позже. — А какие палки-то собирать? — интересуется Джисон. — Все, что горят, — коротко отвечает Хенджин. — Информативно. Пока что поход не оправдывал ожиданий Джисона. Может, и не так плохо, что он не ходил в них с одноклассниками. — Ты ведь рисуешь? — спрашивает Хан, чтобы хоть как-то заполнить тишину. Эти двое наедине никогда не оставались раньше. Так что нынешняя ситуация казалась чертовски неловкой. Хенджин вопросительно пялится в ответ. — Мне Феликс рассказал. Говорит, что рисунки получаются фантастические. Хенджину льстило, что Феликс о нем так отзывался. Губы непроизвольно растянулась в улыбке. — Немного. Это скорее хобби. Феликс что-нибудь еще говорил? Джисон понимал, откуда такой интерес у Хенджина к мнению младшего о нем. Только вот нельзя было подавать виду. Учитывая сложившуюся ситуацию, будет не очень хорошо, если Хенджин узнает, что Чонин растрепал ему о их фиктивных отношениях и что Джисон догадался о невзаимной влюблённости. Он решает подыграть эго Хенджина. — Ну, что ты классный и все такое. А, говорил ты тоже танцуешь неплохо. Да и вообще во многом талантлив. Хенджин смущённо улыбнулся. Видеть его таким уязвимым было чертовски непривычно. Немного обескураживало то, что у него есть такая милая сторона характера, падкая на комплименты. — Он преувеличивает, — оправдывается Хенджин. — Ну а ты? Мы с тобой сколько общаемся, а о твоих увлечениях я так ничего и не узнал. «Увлечения? У меня они вообще есть?» Последние годы своей жизни Джисон тратил лишь на то, чтобы просто выжить в этом жестоком мире. Но немного поразмыслив он все же вспоминает. Стихи. Он перестал их писать после того, как чуть не сжёг дом, пытаясь избавиться от своих записей, напоминающих о самом близком и жестоком человеке. Говорить о них точно не хотелось. — Гитара, — все же отвечает он. — Играл когда-то. Не знаю, сойдёт ли за хобби. — Круто! — восклицает Хенджин. — Сынмин же как раз с собой взял свою гитару. Сыграешь же что-нибудь? — Ну, не думаю, что помню хоть какие-то ноты. — Да ладно тебе, — старший легонько ударяет его по плечу, — костёр и гитара созданы друг для друга. — Главное ее в него не бросать, — усмехается Джисон. Хенджин заливается смехом, роняя пару палок из охапки в руках. Его смех был очень заразительным. Они бы точно могли сблизиться, не произойди та ситуация с Чонином. Вспоминая ее, Джисон решается задать вопрос. Пусть он и понимал истинный ответ на него, но все же хотел услышать от Хенджина лично. — Почему ты так относишься к Чонину? Выяснилось ведь уже, что он не причастен к вашей подставе, а ты все равно ведёшь с ним себя так холодно. Глаза напротив сразу похолодели. Но улыбка с лица не ушла, а лишь приобрела какой-то издевательский характер. — Хан Джисон, почему ты вечно лезешь туда, куда не просят? Во всей этой ситуации Чонин сам виноват. Лучше продолжай бегать хвостиком за своим Минхо. А нашу компанию оставь в покое. Сболтнул лишнего. Хан уже понадеялся, что этого небольшого бессмысленного разговора будет достаточно, чтобы сблизиться с парнем. Но жизнь не так просто устроена. — Вообще-то я к вашей компании имею уже непосредственное отношение. Мой день рождения празднуем, если не забыл. Джисон говорил максимально чётко, стараясь скрыть волнение в голосе. — Мы празднуем день рождения Феликса, — усмехается Хенджин, — а ты так, шёл в довесок. Думаешь, тебя бы кто-нибудь позвал, не будь ваши праздники буквально друг за другом? Больно. Больно и обидно. Да, пусть они общаются всего ничего, но Джисон считал, что уже стал частью их компании. Что он нашел тех, с кем ему будет комфортно и впредь. Он понимал, что Хенджин просто намеренно бьёт в самое больное, хочет задеть. Обычная защитная реакция, не более. Но от этого легче не становится. — Пошли, а то Чан будет злиться, что мы долго таскаемся, — говорит Хенджин уже более непринужденно. А Хан даже с места не сдвигается. Он продолжает смотреть вниз на свои потертые конверсы и прокручивать в голове сказанную старшим фразу. Беспокойные мысли одна за одной налепляются друг на друга как жвачка, образуя огромный ком из паники в голове. Джисон делает пару шагов назад и, упершись спиной в дерево, сползает по нему на землю. Он выпускает деревяшки из рук и утыкается головой в колени. — Ты идешь? — кричит Хенджин, уже отойдя немного. Увидев сидящего Хана, его одолевает паника. Он сразу же подбегает к нему и трясёт за плечо. — Эй, ты в норме? Тебе плохо? — Джисон не отвечает. — Мне позвать кого-то? Минхо? — молчание в ответ. — Чанбина? Хенджин собирается перечислять имена всех друзей, но со второго же раза получает кивок в ответ. Благо отошли они не так далеко, поэтому до их импровизированного лагеря он добегает быстро. — Чанбин, — обращатся он сразу, даже не отдышавшись, — там Джисону плохо, кажется. Сказал тебя позвать. — Да еб твою мать, — шипит Чанбин и подрывается с места в том направлении, откуда пришел Хенджин. За ним же следом и Минхо. — Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Чан. — Не знаю. Он просто внезапно сел у дерева молча и всё. Я подумал, может, голова закружилась или еще что. Но когда я спросил позвать ли кого-то, он кивнул. Чанбин так быстро давно не бегал. Он буквально подлетает в Хану, сразу же присаживаясь рядом и кладя руку на спину. Сразу за ним подбегает Минхо, у которого на лице столь редкое выражение тревоги. — Хани, глубоко вдохни, — вполголоса говорит Чанбин, размеренно и спокойно. — Дыши медленно. Теперь тебе придется поднять голову. Джисон неуверенно поднимает голову. Глаза бегали в панике, а губы дрожали. Минхо, стоящий рядом, испуганно хлопал глазами, боясь даже приблизиться. — Молодец, — Чанбин успокаивающе улыбается, — теперь назови пять вещей, которые ты видишь вокруг. Любые. Можешь не вслух. Джисон не очень-то осознавал, зачем это нужно, но слушается чисто инстинктивно. Он оглядывается и одними лишь губами называет предметы. — Теперь, четыре вещи, которые ты физически сейчас осязаешь. Хан проговаривает уже шёпотом, и с каждым словом голос приходит к своей нормальной громкости. Понемногу становится спокойнее. Следуя просьбам Чанбина, он так же говорит о трёх звуках, которые слышит сейчас, двух вещах, которые чувствует на вкус, но запинается на последнем. Одно качество, которое ему в нем нравится. — Я в игры неплохо играю... — неуверенно произносит он, немного поразмыслив. Изо рта непроизвольно выходит смешок над собственными словами. Чанбин радостно улыбается и треплет его по голове. А Минхо, кажется, впервые за эти несколько минут начинает дышать. — Вот, уже лучше, — говорит Чанбин, поднимаясь на ноги, — еще немного посидим или пойдем к остальным? — Пошли, — шмыгнув носом, отвечает Хан и тоже встаёт. Он только сейчас замечает присутствие Минхо рядом. От его обеспокоенного взгляда он немного теряется. Неловко почесав затылок, Джисон натянуто улыбается. — Прости, — извиняется он, сам не очень понимая, за что конкретно. — Это я должен извиниться, — опустив голову, отвечает Минхо, — не будь тут Чанбина, я бы, наверно, не знал, что делать и не смог бы помочь. — Так, отставить этот грустный тон! — возмущается Чанбин. — Мы тут веселиться собрались. Кивнув, они вместе выдвинулись обратно, прихватив по дороге рассыпанные ветки для костра и собрав еще немного сверху. — А ты в книге о заземлении прочитал? — интересуется Джисон. Он выглядел уже намного лучше. Голос еще немного подрагивал, но в целом состояние пришло в норму. — А? Да, там много чего было. Решил попробовать, работает ли это вообще. — Ясно. Я и сам, конечно, знаю об этих техниках, но в таком состоянии часто все вылетает из головы. Сосредоточение требует больших усилий. Минхо лишь молчал, уставившись вперёд, пока парни обсуждали какие-то психологические приёмы и термины. К нему пришло осознание того, насколько поверхностным является их с Джисоном общение. Они ведь и не говорили по душам никогда. Пусть он и знал, что Хану нравится, а что нет, но даже не интересовался, что действительно происходит у него в голове и что беспокоит. От этого где-то в грудине начало давить. Захотелось восполнить недостающие пробелы в понимании человека, к которому успел так сильно привязаться. — Джисон, — Феликс подбегает к ним сразу же, как они появляются в поле зрения, — ты как? — Все в порядке, — Хан улыбается, дабы успокоить друга, — просто немного дурно стало. Я не привык к таким долгим прогулкам. — Аллергия на свежий воздух? — беззлобно усмехается Хенджин. — На мудаков у него аллергия, — без толики шутки отвечает Минхо. Довольно опрометчиво было вот так наезжать на Хенджина, даже несмотря на уверенность Минхо в том, что до такого состояния Джисона довел Хенджин. Но, на всеобщее счастье, не без помощи Чанбина, парни переводят все в шутку. Когда они наконец-то рассаживаются вокруг раскладного стола, уже начинает смеркаться. Дожарив первую порцию мяса, Феликс с Сынмином поднимают приготовленные для них стаканы. Чанбин заканчивает раздувать костёр и садится рядом с Чонином, но тот демонстративно отодвигается, не удостоив даже взглядом. Он все еще испытывал противоречивые чувства и не хотел сейчас забивать свою голову парнем рядом. — Итак, — начинает Чан, — выпьем за наших прекрасных парней, которые, я уверен, добьются всего в своей жизни и даже больше, оставаясь такими же светлыми и искренними. Под радостные возгласы они чокаются и выпивают по первому стакану. А где первый, там и второй, третий и по нарастающей. Алкоголь быстро даёт в голову Джисону, который даже не позавтракал сегодня. Пить на голодный желудок всегда рискованно. Осознав, что он пьянеет слишком быстро, Хан активнее налегает на говядинку и закуски. И пусть это не лучший звоночек, но выпитое придало ему уверенности и определённо улучшило настроение. Следующую партию мяса идет жарить Чан, потому что Феликс намертво застрял в объятьях Хенджина. Джисон плетётся за ним к мангалу. — Помочь хочешь? — интересуется Чан с улыбкой. — А, если надо, то конечно, — выпаливает Джисон, который вообще-то и не планировал. — А вообще я спросить хотел. Что у вас с Ёсаном произошло? — То, что он застрял в стадии обидчивого ребёнка, — вздыхает старший, — мы в школе дружили, не очень близко, но общались. Наши отцы работают в одной компании. Его отца уволили незадолго до нашего выпуска. А спустя некоторое время моего повысили. Он наслушался своего папашу, который винил во всем моего. Мол, это он его подсидел. Ну и на фоне этого у него развилась ненависть и ко мне, потому что признавать этот бред я не хотел. Джисон хмурится и задумчиво надувает щеки. — А сейчас-то он от тебя чего хочет? — Изначально, он требовал извинений от лица моего отца. Мол, мы должны нести ответственность за косяки наших предков и прочая лабуда. А сейчас, кажется, он просто пытается испортить мне жизнь. Из-за конфликтов с ним меня уже несколько раз чуть не выперли, только ректор почему-то спускал все на тормозах. Хан догадывался, что не исключают что Чана, что Минхо из-за Чанбина. Пусть он и не хотел светить своим статусом, но незаметно помогал друзьям. Такое использование положения не очень-то правильно, но Хану кажется, что если это сделано для хороших людей, то не так уж и плохо. — Слушай, а что между тобой и Чанбином? — спрашивает Чан, не отвлекаясь от готовки. Вопрос явно выбил Хана из колеи. Он с отсутствующим выражением лица смотрел на старшего, абсолютно не понимая, на какой почве могли вырасти такие подозрения. — А? А что между нами? — Ну, ты попросил позвать Чанбина, когда тебе стало плохо. Да и у вас довольно... тесные взаимоотношения, как я заметил. Джисон не выдерживая уровня абсурда смеется в голос. — Прости, но нет. Мы хорошие друзья. Чанбин, конечно, классный, но нет. Даже представить себе это не могу, — он внезапно переходит в возмущённый тон. — И вообще, какого черта все вокруг норовят меня с кем-нибудь свести? Я в одиночку недостаточно полноценный? — Аха-ха, считай, что я — местная сваха в этом ЛГБТ-кружке. Давай, поделись с дядей Баном, кто тебе нравится. — Говоришь так, будто тебе не двадцать три, а сорокет, не меньше, — взгляд Джисона невольно переходит на компанию у костра. На парня с изысканным профилем. — Не думаю, что мне кто-то нравится в таком смысле. Меня тянет к нему, но я не думаю, что это то самое. Чан приближается к лицу Хана, поворачивая голову в том же направлении, что и он, пытаясь отследить, на кого конкретно тот смотрит. Джисон отскакивает как ошпаренный, когда голова друга оказывается в опасной близости. — Ты угадать, что ли, пытаешься? — усмехается младший. — Ну, а что еще делать, если вы не хотите делиться своими переживаниями? Потом же сами прибегаете, когда уже наступает полнейшая жопа, за советом. Нужно научиться говорить. Словами. А не пускать все на самотёк, надеясь, что все образуется. Внезапная лекция от старшего очень хорошо его охарактеризовывала как человека. Он всегда старался помочь другим, порой про себя забывая, вспоминая ситуацию с запястьем. И казалось, что он понимает людей даже больше, чем они сами себя. — Я голодный! — кричит Минхо, уже уставший ждать. — Готово почти, не нуди! — прикрикивает Чан в ответ. «Говорить, значит...» — задумывается Хан. Пояснить произошедшее Минхо казалось правильным, раз уж он стал свидетелем его приступа. Но как же это было тяжело. Джисон решает, что раз алкоголь придаёт ему уверенности, то не стоит останавливаться с его распитием. Может, так у него хватит смелости поделиться тем, что скопилось внутри. Главное — закусывать. Следующие полчаса Джисон проводит в прострации. Он завороженно смотрит на пламя в костре. В голове пустота. Такая манящая и желанная. Переживания на время отступили. Огонь всегда казался Хану чем-то исцеляющим. Разрушительная сила, скрытая в нем, казалась настолько естественной и правильной, что порой хотелось отдать пламени весь этот испорченный мир. Оно было одной из немногих вещей, что дарила ему облегчение в тяжёлые времена. Сынмин вытаскивает из палатки свою гитару, когда солнце скрывается за горизонтом. Он осторожно тянет за каждую струну, проверяя настроенность и подкручивает одну колку. — Только, прошу, давай что-нибудь, что мы слышали не десять тысяч раз, — молит Хенджин. — Чем тебе песни Day6 не угодили? — возмущается Сынмин. — Но ты ж кроме них ничего и не играешь, — вторит Хенджину Чанбин. — Раз такой умный, то сам играй. — Пусть тогда Джисон, — выпаливает Хенджин, обращая взгляды присутствующих на себя. — Что? Он сказал, что умеет играть. Как сурикаты в поле парни синхронно поворачивают головы уже в сторону Хана. Того, кажется, в холодный пот бросило. Он чертовски сильно боялся публичных выступлений. Играл он всегда только в своей комнате, пока никого не было. Да и давно это было, так что он не был уверен, что вспомнит что-то. — Держи, — Сынмин протягивает Хану гитару и уходит обратно к палатке. — Т-ты обиделся? — испуганно спрашивает Джисон. — Я не думаю, что смогу что-то вспомнить. Давай ты, Сынмин. Возвращается парень уже с другим инструментом в руках и мягкой улыбкой на лице. — У меня и укулеле есть, — гордо заявляет он. — Ты начни что-нибудь наигрывать, я подхвачу. Если не получится, то передашь Чану. Он тоже играет. — Ох, не думаю, что с таким запястьем я на что-то способен, — расстроенно отвечает Чан. Минхо мягко берет руку Джисона в свою ладонь и смотрит прямо в глаза. Вся та поддержка, которую он пытался передать не нуждалась в облечении в слова. Она чувствовалась на самых кончиках нервных окончаний, заполняя мысли и сердце. Внутри растеклась внезапная лёгкость. Хан смотрит на переливающиеся огни в чужих глазах, и кажется, будто весь мир остановился в это мгновение. В них хотелось утонуть и не всплывать больше. Все вокруг перестало существовать, кроме них двоих. Сердце опасно пропустило удар. Из секундного ступора выводит знакомый низкий голос. — Джисон, давай! — подбадривает Феликс. — У тебя получится! Хенджин рядом с ним вздыхает, закатывая глаза. Его неприязнь становилась еще более явной под действием алкоголя, когда привычная маска вежливости приспускалась сильнее. Джисон глубоко вздыхает, собирая по крупицам остатки воспоминаний об игре на гитаре, и неуверенно ударяет по струнам. После первой же ноты руки будто бы сами начинают двигаться. Мышечная память не подвела. Он играет мелодию, которую даже не помнил где слышал.Raury – God's Whisper
Сынмин осторожно начинает подыгрывать в такт. Чонин, подхватив ритм начинает хлопать в ладоши, что сразу же подхватывают и остальные. На лицах растягиваются все более широкие улыбки. От песни веяло неведомой ностальгией по временам, что, казалось, никогда не существовали. Временам, наполненным горьким счастьем. — Я знаю эту мелодию! — выпаливает Чан. Он начинает напевать слова. Феликс подхватывает с собой Хенджина и начинает кружиться вокруг костра. Движения смазанные опьянением, но искренние. Прикосновения неловкие, но честные. Они смеются будто дети, отбросив весь контекст происходящего. Минхо выкрикивает случайные восклицания, поддерживая уровень шума и увеличивая его. Уже все парни подпевают песне, текста которой они даже не понимали и слышали впервые. Но казалось, будто все так и должно быть. Поддавшись расслабленной атмосфере, Чанбин не замечает как кладет руку на ладонь Чонина. Но тот ее не скидывает, а лишь шире растягивает улыбку, превращая лишь глаза в счастливые полумесяцы. И вот на припеве они уже кричат так, что горло завтра точно болеть будет. Они будто пытаются докричаться. Докричаться до тех, из-за кого в их жизнях что-то катится к чертям. Докричаться до сердец друг друга. Докричаться до самих себя, запертых в клетках собственных ошибок. Сегодня для них не существует завтра. На одну ночь они готовы забыть обо всех проблемах и конфликтах. Сегодня они хотят быть честными и простыми, как дети, что радуются каждой мелочи. Все, что приняло боль, пусть останется в призрачном Завтра. Парни строили карточный домик из надежд и мечтаний. И пусть он развалится, стоит лишь дунуть, это было уже не важно. Феликс обвивает шею Хенджина и прыгает ему на руки. Тот кружится и скачет с самой беззаботной улыбкой, которая когда-либо была на его лице. Но оступается и падает вместе с Феликсом на руках. Остальные даже среагировать не успевают, как двое начинают смеяться звонко и уже немного хрипло. Заметив, что они не ранены, никто не прерывается, и песня продолжается. Феликс хочет наконец-то понять. Наконец-то расставить все точки над «И». Хочет, чтобы две его части, похожие словно близнецы, но желающие абсолютно противоположного, наконец-то примерились. Сейчас самый подходящий момент, ведь завтра для них не существует. Лишь этот момент. Сидя на Хенджине и смеясь как в последний раз, он заглядывает в чужие глаза и видит кучу не высказанных слов и признаний. Он притягивает его к себе за ворот толстовки и прижимается к чужим губам своими.