Июнь
Легкие разрываются. Дышать становится все тяжелее. Но Джисон продолжает бежать куда глаза глядят. Хотелось скрыться от этих назойливых взглядов и презрительных ухмылок. Громкий звонок, извещающий о начале занятий, возвращает слух, больно ударяя по перепонкам. Хан останавливается, чтобы отдышаться. Куда он может пойти? Вернее, к кому? Минхо. Он единственный приходит на ум. Он единственный, рядом с кем Джисон может забыть о проблемах и вздохнуть спокойно. Хан разворачивается резко и врезается в крепкую грудь высокого мужчины. На ходу извиняясь, он поднимает глаза и видит лёгкую улыбку на лице ректора. — Какое совпадение, — говорит мужчина, кладя руку студенту на плечо, — я как раз хотел поговорить с тобой, Хан Джисон. Пойдем в кабинет. Изнутри пробирает страшная дрожь. Ужасные предположения захватывают мысли. Не хотелось даже думать о том, что его отчислят. Если ему придется снова вернуться в тот холодный и равнодушный к его проблемам дом, он точно окончательно спятит. Возвращаться во тьму, когда ты уже увидел свет, ощутил его тепло, вдвойне больнее. Первокурсник послушно следует за ректором, не решаясь даже слова произнести. Рука непроизвольно тянется куда-то, пытаясь нащупать рядом знакомую ладонь человека, чтобы ухватиться, сжать посильнее, но лишь рассекает воздух. Войдя в помещение, Джисон застывает у дверей. Ректор садится за свой стол и складывает руки в замок, выжидающе смотря на него. — Присаживайся, — указывает тот рукой на стул. Если ничего не сделать, он покинет это место навсегда. Будто мантру Хану нашёптывало подсознание. Разве он не стал увереннее? Разве сейчас не самое время показать, что и он может быть сильным и отстоять свою честь, если таковая у него имелась? Он сжимает пальцы, не нашедшие рядом привычной поддержки, в кулак и уверенно вздыхает. — Если Вы думаете, что это сделал я, то... — голос начинает дрожать, не успевает он и договорить. — Это не я. Я этого не делал. Вы ведь и вправду не... — Джисон, — лицо ректора обрамляется сочувствующей улыбкой, — присядь. «Слабак!» — выругивается сам на себя Джисон. Пусть он и стал увереннее, но в подобной стрессовой ситуации он продолжал оставаться беспомощным мальчишкой, отчаянно цепляющимся за других. Хан садится на стул и на его удивление начинает чувствовать себя спокойнее от сопереживающего взгляда мужчины. В голове мелькает надежда, что Джисон просто что-то не так понял и нападать с обвинениями на него никто не собирается. — Я знаю, что ты переживаешь о слухах. По правде говоря, они ходят еще со вчерашнего дня. И мне стыдно, что их источником стал наш преподавательской состав, — ректор разочарованно вздохнул, — с ними я разберусь позже. Не волнуйся, обвинять тебя никто не будет. Церковь сгорела из-за неисправностей проводки. Поэтому тут даже алиби не нужно. Облегченно вздохнув, Джисон наконец-то опускает напряжённые плечи. — Однако, — продолжает мужчина уже более удрученно, — до твоей матери эти слухи тоже дошли. Даже если поджог церкви — клевета, то вот твои ментальные проблемы реальны. И она очень обеспокоена этим. При упоминании родителей Хан непроизвольно вздрогнул. Им не стоит о таком знать. Можно только предполагать, что его мама может выкинуть из-за этой ситуации. — В общем, это именно то, что я хотел обсудить, — ректор достает из стола пару каких-то листов бумаги и кладет их перед Ханом. Глаза сразу же округляются от ужаса. Хан ожидал очередную головомойку и "каникулы" в лечебнице, но точно не заявление о переводе на заочное обучение. Это даже хуже, чем если бы его просто отчислили. — Нет! — громко и уверенно отвечает Джисон. — Я не стану это подписывать! Она не может так поступить. Вы ведь понимаете, что... — Выбора у тебя нет. Твои родители оплачивают твое обучение. У тебя ведь нет денег, верно? Откажешься — твоя мама перестанет спонсировать твое образование. Ты должен подумать о будущем. Это ведь даже хорошо. Пока учишься, сможешь восстановить здоровье параллельно, займешься чем-нибудь полезным. Родители хотят для тебя лучшего. Ты ведь в курсе, что плата... — Да не хотят они лучшего для меня, — возмущается Хан, — для себя лишь только. Мужчине явно не понравилось, что его перебили. Взгляд тяжелеет, а голос понижается на полтона. — Не думаю, что ты имеешь право говорить в таком тоне. Я и так иду вам на уступки по старой дружбе и исключительной доброте душевной. Сколько бы ты ни храбрился, но после этих слухов ты не сможешь спокойно здесь учиться. Я предлагаю наименее болезненный для всех вариант, при котором не пострадает ни репутация Академии, ни твоя психика. Будь благодарен за то, что тебе дают. Осознание собственной беспомощности давит со всех сторон. Хан опускает голову и поднимает дрожащей рукой ручку. Он уже все потерял. Никакого другого исхода просто не получится.***
Май
Весело напевая какую-то малознакомую мелодию, Хан осторожно поливает в очередной раз цветок. Пусть Чонин и ухаживал за ним, но перекладывать полностью заботу о растении на его плечи было бы странно. Ведь он даже не живёт в их комнате. Хотя по количеству времени, проводимому им здесь в обнимку с Чанбином, можно было так и подумать. — Ты прямо-таки светишься, — со смешком подмечает Чанбин, — а час назад ты с ума сходил из-за очередных претензий физрука. Удивительно, как на тебя влияет Минхо. Джисон лишь улыбается смущённо. Минхо и вправду действовал на него как антистресс. Рядом с ним можно было чувствовать себя самим собой. Старший всегда просто принимал с одобрительной улыбкой весь тот будущий ураган, что разверзался внутри Хана. И Чанбина это начинало беспокоить. — Слушай, — чуть серьёзнее говорит он, — а ты со своим психологом говорил о Минхо? Не пойми неправильно, но ты уж слишком на него полагаешься. Как раньше ты выплескивал стресс, поджигая что-нибудь, теперь ты выплескиваешь его в постели с Минхо. Не кажется ли такой расклад простой заменой зависимости? По комнате расходится звонкий смех. Пусть лечащий врач и помог Джисону во многом, но доверия к нему было не так много. Он все еще опасался, что какую-то информацию он мог передавать родителям, поэтому о Минхо ему точно знать не стоит. — Но никто же от этого не пострадает, даже если это так? — с несколько удручённой улыбкой отвечает Хан. — У всех свои зависимости.***
Июнь
Хан просыпается от настойчивых сообщений. На какой-то короткий момент ему кажется, что все произошедшее вчера просто дурной сон. Он все еще в общежитии. Солнце уже вовсю слепило в окна. Чанбин, задумавшись, стоит, облокотившись на стол и словно не слышит разрывающийся уведомлениями телефон. На экране номер матери и краткие сообщения о том, во сколько они за ним заедут и что ему обязательно нужно с собой взять, потому что возвращаться за вещами, если Хан что-то забудет, они не станут. Вот она — реальность, в которую он так не хотел попасть. Чанбин, с которым Джисон поговорил еще прошлым вечером, с тоской наблюдает за сборами соседа. Он, может, и хотел бы помочь, но раз его отец был одним из людей, принимающих решение о переводе Хана, то никаких мер воздействия на родителей того у него не оставалось. — Ты долго еще? — немного нервно спрашивает Чанбин. — Не можешь дождаться момента, чтобы выпроводить меня? — усмехается Хан. — Заживешь теперь как раньше, до появления нежеланного соседа... — Сюда Минхо идёт. В чемодан летят все остатки вещей в хаотичном порядке. Джисон кое-как застегивает рюкзак, доверху напичканный кучей книг и мелких безделушек. Он аккуратно выглядывает из-за шторы и видит, что Минхо уже подходит к их общежитию. Тот выглядел таким воодушевленным. От этого внутри становилось вдвойне неспокойно. Напоследок, Джисон быстро прижимает Чанбина к себе. Так крепко, как, наверное, еще ни разу его не обнимал. — Спасибо тебе за все. Старший отстраняется и с улыбкой смотрит в глаза напротив. — Не драматизируй ты, — со смешком отвечает Чанбин, — еще свидимся. Неуверенно кивнув, Хан вылетает из комнаты, на ходу шаря по карманам, чтобы проверить все ли взял. Он в последний момент успевает проскочить мимо Минхо, спрятавшись за одним из поворотов коридора. В тишине слышно тихое шарканье уже знакомых кроссовок. «Прости», — молит про себя Хан и настолько быстро, насколько позволяли его физические возможности, направляется к воротам, где его уже ждали.***
— А я тебе говорил ведь, что так и будет. — Хочешь сказать, я виновата? Это все твое воспитание. Точнее, его отсутствие. Мне самой приходится со всем разбираться, пока ты весь такой занятой носишься. Я тоже работаю, если ты помнишь. За окном проплывает знакомый однотипный пейзаж, а над ухом Джисона слышатся такие же знакомые недовольства. Его родители будто и не знали о таком понятии, как тактичность. Всегда обсуждали его оценки и поведение в его же присутствии. Хотя в данной ситуации они, скорее, осуждали, нежели обсуждали. — Нужно было просто оставить его в лечебнице подольше, — со вздохом говорит мать. — И как бы это спасло от слухов об этой самой лечебнице? — с претензией парирует отец. — Это ведь ты настояла на этой Академии. Преподаватели там прекрасные! Ага, как же. Настолько прекрасные, что позволяют себе распускать слухи на рабочем месте. Такое позорище... — Можно не говорить обо мне в третьем лице в моем присутствии? — не выдержав, делает замечание Джисон. Голос его звучал абсолютно отстранённо и безэмоционально, несмотря на невиданную для него прежнего дерзость. Раньше он не решался перечить родителям. Сейчас же ему было уже плевать, что они подумают. Они и так поставили на его будущем крест, так же, как и он сам. В голове не осталось ни одной мысли. Он смирился и просто хочет хотя бы на какое-то время оказаться в уютной тишине. — Как совести только хватает так разговаривать? — обернувшись, отец прожигает Хана злостным взглядом. — Молчал бы лучше. Ты хоть понимаешь, какие проблемы ты доставляешь нам? — Дорогой, смотри на дорогу. За время, проведённое в Академии, Джисон понемногу стал забывать, насколько удушающей может быть атмосфера рядом с ними. В противовес этому, рядом с компанией, минимум втрое шумнее его родителей, было всегда уютно. Он отгоняет внезапно всплывающие воспоминания о Минхо, но те назойливо лезут в голову. Стоило оставить записку? Попрощаться по-человечески? Принесло бы это хоть какой-то прок? Учитывая всю шаткую неоднозначность их отношений, это бы все только усугубило. Сейчас Хан неуверен, сможет ли выбраться из настойчивой опеки даже после выпуска. Да и до этого момента еще далеко. За это время Минхо наверняка сможет забыть его и начать жить дальше как ни в чем не бывало. Может, заведёт себе нормального парня или девушку, а не замкнутого параноика вроде Хана. Подобная мысль на удивление бьёт больнее, нежели перспектива никогда больше не видеть старшего. Чанбин был прав, говоря, что у Джисона зависимость от Минхо. Он нуждался в его любви как в воздухе. Расфокусированный взгляд цепляется за непривычную фигуру на перекрёстке. Парень в форме Академии верхом на мотоцикле смотрелся в некотором роде карикатурно, как школьник из подростковой манхвы, сбежавший с занятий на разборки банд. И в этом парне Джисон узнает Минхо, встретившись взглядами. Несмотря на собственную уверенность в правильности столь тихого уезда без прощаний, Хан не может справиться с желанием обнять его. Пусть даже в последний раз. — Пап, останови машину на пару минут! — растерянно выкрикивает он. — Что? Зачем? Тут запрещено парковаться. — Хоть раз сделайте то, что я прошу! — А не много ли чести?! Бесполезно. Они словно на разных языках говорят. В каждом его высказывании родители слышат лишь неуважение и претензии в свой адрес, инстинктивно начиная нападать в ответ. Джисон одним быстрым движением отстегивает ремень безопасности и перегибается в проем между передними сиденьями. — Да пошли вы, — тихо, но уверенно выплёвывает он. Хан резко дергает на себя ручник. Машину сразу же заносит, лишь в паре сантиметров останавливаясь от движущейся впереди машины. Громкие ругательства не достигают ушей Джисона, потому что единственное, что он слышит, это свист шин позади и грохот. Он выбегает из автомобиля и, пробежав несколько метров между остановившимися машинами, столбенеет перед лежащим на земле Минхо.***
— Хан Джисон, что происходит?! — вопит мать, пока Минхо закатывают на носилках в машину скорой. — Кто этот парень? Он ведь из Академии? Вы знакомы? Единственная мысль, крутящаяся в голове Хана в тот момент: если Минхо умрёт, то и для него не останется смысла жить. Под ногами все еще небольшая лужа крови и запачканная ею фотография. Джисон поднимает ее с земли, не реагируя на настойчивые вопросы матери. Сотрудники дорожных служб просят отойти от места аварии, и Хан вынужден вернуться к машине вместе с переполошенными родителями. Неожиданно, фото вырывает из рук отец. Он смотрит на него с секунду и с презрением в глазах рвёт на куски. — Поехали, — кратко командует мужчина. — Ты что творишь? Ты хоть понимаешь, кто он для меня? Чаша терпения и смирения переполнилась. Джисон срывается на крик. Высказывает все, что думает на самом деле об их наигранной заботе, рассказывает все, что скрывал от них. И о Доксу, о травмах, которые он ему нанёс, о невыносимой боли, которую причинили они, о друзьях, которые стали для него первыми, и о Минхо, который спас из этого личного ада. Хан смотрит в шокированные глаза матери, но не видит и грамма сочувствия, лишь пренебрежительную неприязнь. По щекам слезы текут, и очень хочется просто свернуться где-нибудь в углу в клубочек подальше ото всех. Они никогда даже не пытались понять его. Родителям было нужно лишь, чтобы Хан оправдывал их ожидания и не доставлял проблем. Только по итогу сами и стали одной из причин, по которой Джисон портил им жизнь. Отец без слов открывает багажник и достает вещи Хана, ставя на пыльный асфальт. — Раз ты считаешь, что сам знаешь, что тебе нужно, тогда валяй. Бери вещи и живи так, как тебе вздумается. Мы ведь плохие, заставляем тебя жить как нормальный человек. Только с этого момента, считай, ты нам больше не сын. — А я, значит, не нормальный человек? — усмехается Джисон. Только сейчас он замечает уже столпившихся из-за аварии зевак, что теперь внимательно наблюдали за развернувшейся семейной драмой. Хан утирает слезы и берет свои вещи. — Но как же... — растерянно и испуганно бормочет мама. — Дорогой, мы что, просто оставим его вот так? — Садись. Бывший студент подбирает остатки фотографии и убирает их в рюкзак. Теперь он действительно может вздохнуть полной грудью, скинув с себя этот груз.***
Джисона будит медсестра и с недовольством сообщает, что он не может спать в коридоре больницы. Начинает расспрашивать о том, к кому он приходил и кем приходится. Ему ничего не остается, как просто уйти. Минхо все еще не пришел в себя, хотя прошло уже больше двенадцати часов. Нехотя врач сказал Хану, что у того пара переломов в руке, множественные ссадины и сотрясение. Пускать никого не будут, кроме родственников, пока он не придет в себя и его не переведут в обычную палату. Наверное, именно по этой причине никто из их компании за весь день так и не приехал узнать о самочувствии Минхо. На улице, несмотря на разгар лета, дует холодный ночной ветер. Поэтому Джисон сидит на парковке, надеясь, что хотя бы здесь до него никто не станет докапываться. Позаимствованным на стойке регистрации скотчем он аккуратно склеил фотографию. Смотря на себя и Минхо, таких счастливых и беззаботных, сердце обливалось кровью. Он и подумать не мог, что все обернётся так. Ему некуда идти и не у кого просить помощи. Он все так же бессилен. Был таким всегда, с самого рождения. А важнее всего то, что он никак не может помочь Минхо. Пока Джисон сидел в коридорах, туда уже наведывалась полиция. После случившегося его точно ждет судебное разбирательство и куча штрафов, если не условный срок. Никто не погиб и не пострадал, кроме самого Минхо и транспортных средств, так что хотя бы уголовного дела на него не заведут. Ну, и конечно приказ о его отчислении определённо уже лежит на столе секретаря, подписанный ректором. Хан так сильно полагался на него, но отдавал ли хоть что-то взамен? Разве не должен он отплатить Минхо за все? Только для этого ему придется наконец-то стать независимым ни от кого. Сегодня он уже сделал к этому шаг. Может, у него еще есть шанс стать сильным. Щелчок зажигалки. Проклятое заявление на перевод вспыхивает алыми пламенем. Парень вглядывается в него в попытках найти утешение, которое всегда видел в огне, но теперь он ничего не чувствует. Больше он не завораживает и не приносит покой. Включив телефон, Джисон обнаруживает десятки пропущенных и сообщений. В основном от Минхо и друзей, но была и парочка от матери. Пролистав записную книгу, он находит нужный телефонный номер и нажимает кнопку вызова. — Алло, Хенджин, у меня есть к тебе просьба.***
Очнувшись, Минхо еще какое-то время находится в странном полусонном состоянии, вообще не понимая, что происходит, и лишь покорно отвечая на стандартные вопросы медиков. Только спустя несколько часов он окончательно приходит в себя, когда слышит под ухом плач мамы и недовольное бурчание папы. — О деньгах и адвокате не волнуйся, — уже порядком взяв себя в руки, говорит мама, — мы все устроим. Твоя тетя может немного одолжить, а у отца есть парочка надёжных знакомых. Только вот что с учёбой теперь делать... — Да ничего, — отвечает отец, оптимистично улыбаясь, — пойдет в какой-нибудь колледж. Характеристика, конечно, теперь подгажена, но мозги-то у него на месте. Криков и обвинений, которых ожидал Минхо, почему-то не случилось. Возможно, пока что они слишком шокированы недавней перспективой смерти сына и в будущем ему еще прилетят претензии. Но в данный момент времени парень благодарен, что они так лояльно восприняли произошедшее. Не спрашивали о причинах и мотивах, решив просто поддержать, насколько это было возможно. — Спасибо, — тихо говорит Минхо, — но мне совесть не позволит спокойно ходить на занятия, пока сам за все не расплачусь. Сначала устроюсь на работу, отдам тёте деньги, а там уж и про учёбу подумаю. — Ты наконец-то стал думать более практично, — с гордой улыбкой отец треплет его по голове. — Я уж боялся до конца жизни своими танцами грезить будешь. Минхо лишь неловко улыбается. У него просто выбора не оставалось, кроме как начать думать приземленно. Все его мечты, что о карьере хореографа или танцора в подростковом возрасте, что о совместном будущем с Джисоном совсем недавно, так и останутся лишь мечтами, разбившимися о жестокую реальность. Обсудив еще немного планы и здоровье Минхо, родители оставили его, чтобы медсестра могла поставить капельницу. — У вас милые родители, — из вежливости поддерживая разговор, отзывается медсестра. — Хотя я ожидала, что к Вам тот парень первый же начнет прорываться в палату, как только очнетесь. — Парень? — Ага, тихий такой, невысокий. Он бы и ночевал тут, будь такая возможность. Сидел здесь с самого Вашего поступления в больницу. А, кстати, он просил передать, — девушка протягивает небольшой конверт, — на регистратуре женщину задергал. Сначала попросил скотч, потом ножницы, потом «а нет ли у вас конверта?» Забавный он, конечно. Слушая вполуха, Минхо кое-как открывает одной рукой конверт. В нем оказывается одинокая порванная фотография, неровно залепленная скотчем. — Интересно, почему он перестал появляться, как только Вы очнулись... На обратной стороне ручкой выведено одно единственное слово. «Спасибо».