Поздно отводить глаза и делать вид, что они не знакомы. Герман, взглянув на Андрея, сразу же узнал его. Ни борода, ни монашеская шапочка, покрывающая отросшие до плеч волосы, не помогли. Внешность у Андрея была выразительной и хорошо запоминающейся.
— Ну, здравствуй, Александр! — смело заговорил с ним Герман в присутствии остальных. — Какими судьбами ты здесь?
Он был слегка удивлён, в отличие от Андрея, который не знал куда себя деть, куда себя спрятать. Аппетит пропал, и кусок не лез в горло. Он коротко кивнул Герману в ответ на его приветствие и, сделав вид, что поперхнулся, выскочил из-за стола и покинул трапезную, якобы чтобы прокашляться.
Только не это! Меньше всего Андрей хотел встретиться с этим человеком. Господь Бог подкинул ему очередной сюрприз. Весьма, весьма неприятный. В памяти всплыли моменты, как они с Германом дрались и как Андрей делал ему всякие гадости: оскорблял, вешал на воротах храма дохлых крыс, выкорчевывал на территории деревья и цветы, справлял большую и малую нужду на паперти, разбивал окна. «Сатана следит за тобой» — собственноручно написал он на храмовой стене мазутом. А ещё Андрей вспомнил, что это Герман напророчил ему монашество. От этого воспоминания ему стало особенно паршиво. Да, Герман определённо святой человек! И Андрей не хочет видеть его и разговаривать с ним, потому что ему сейчас слишком стыдно из-за всего того зла, которое он ему причинил.
— Откуда ты его знаешь? — спросил Нафанаил Германа.
— Да как-то проведовал в его краях, — с некоторым напряжением ответил тот, наблюдая, как Андрей от него убегает. Хотелось встать и побежать за ним. — А давно он у тебя?
— Недавно. Полгода или около того, — ответил Нафанаил. Уха в тарелке уже подостыла, и он принялся есть.
— И уже принял постриг? Так скоро? — удивился Герман, зная, что стать монахом не так то просто. Обычно проходят годы, прежде чем послушника стригут в монахи.
— Ну… это… — замешкал Нафанаил, будто быстро стричь послушников в монахи было каким-то грубым нарушением. — Он клириком больше десяти лет служил. С духовным опытом, как говорится.
— Вот как?! Иереем был?! — изумился Герман. Обед, кажется, перестал его интересовать. — И как же его к тебе занесло?
— Рано овдовел и снял с себя сан. Видно слишком тосковал по жене, раз не смог дальше служить.
Нафанаил умолчал о том, что Андрей был извержен из сана за мужеложство. Герману не нужно знать таких подробностей. Что он подумает о Нафанаиле, если узнает, что тот принял в монастырь извращенца? Игумен закрывал глаза на то, что в числе его трудников были пьяницы, наркоманы, отсидевшие уголовники и атеисты. Коли всем давать отказ, то кто же работать тогда будет? В монастыре по большей части живут одни старцы, а работы много. Вот и приходится подбирать с улицы всякую шваль, что помоложе да потрудоспособнее. Андрей был молодым и крепким и не гнушался тяжёлой и грязной работы. Потерять такого послушника игумен не хотел, а потому быстренько постриг его в монахи. Вот только когда открылось, что тот неравнодушен к мужчинам и согрешил с одним из них, будучи в сане священника, держать его в монастыре стало неприятно. Что подумает о Нафанаиле Герман, если узнает, что тот постриг в монахи гомосексуалиста?
— Слушай, Нафанаил, а давай обменяемся? — неожиданно предложил Герман. — Я заберу в свой монастырь этого твоего монаха Александра или… Какое имя ты ему дал при постриге?
— Андрей, — прожевав, ответил настоятель. Герман же так и не притронулся к еде.
— Значит, я заберу этого самого Андрея, а ты за место него бери из моих кого хочешь. — Он указал на пятерых монахов с которыми приехал. Все они были молодыми. — Если хочешь, можешь двоих забрать, а можешь – троих, — с азартом торговался Герман. Одна мысль, что он возьмёт руководство над бывшим хулиганом Сашкой, приятно грела душу.
— А можно ни одного? — спросил Нафанаил и, проглотив очередную порцию еды, засмеялся. — Знаешь ли, мой монастырь не резиновый! Не как у тебя.
Предложение Германа ему понравилось. Нужно сбагрить этого Андрея в другой монастырь, чтобы он не смущал своим присутствием трудников и не отпугивал паломников. К тому же характер у него, как оказалось, скверный и довольно агрессивный. Мало ли выкинет ещё чего-нибудь? Без него будет спокойнее. И самому Андрею будет лучше и спокойнее, так как на новом месте никто не будет знать о его прошлом.
— По рукам! — воскликнул Герман, и они с Нафанаилом пожали друг другу руки.
Мнения Андрея никто не спрашивал. Его просто поставили перед фактом, что завтра он переезжает в другой монастырь – в Воскресенский. Возможно, насовсем. Его просто отдали, как какой-то товар, как раба. Батюшка Иоанн ничем помочь не смог. У него здесь были такие же птичьи права, что и у остальных. С его мнением настоятель считался только потому, что прозорливый старец приносил монастырю хороший доход, привлекая паломников. А так все монахи в монастыре равны. И над ними стоит настоятель. Или слушайся настоятеля, или уходи. Свято место пусто не бывает, и никто насильно тебя в монастыре не держит. Если, конечно, это настоящий православный монастырь, а не секта. А то бывает и такое. Бывает, что монастырь строится самочинно без благословения на то священноначалия, без согласования с государственными структурами, с нарушением всех церковных канонов и церковной иерархии. Как правило, такой монастырь становится сектой. Из такого «монастыря» очень трудно вырваться. В таком «монастыре» монах не спасает, а губит свою душу. И именно в такой «монастырь» отец Герман увозил Андрея.
Батюшка Иоанн пожелал ему помощи божьей и благословил на дорогу. Жизнерадостный и энергичный, несмотря на свой преклонный возраст, в день отъезда своего духовного сына, он был опечален. По одному виду батюшки Андрей догадался, что этот переезд не сулит ему ничего хорошего. Но другого варианта у него нет. Ему будет не хватать батюшки. Он будет по нему скучать, будет молить Бога, чтобы когда-нибудь увидеть его снова. Живым.
Когда Андрей выходил из ворот монастыря, у него слёзы подступили к глазам. Несмотря на пережитые здесь неприятности, этот монастырь стал ему родным домом. Но что поделать? Он – взрослый, самодостаточный мужчина и переживал всякое. Переживёт и это.
Увидев на парковке два шикарных внедорожника и то, как уверенно монахи в них садятся, Андрей немного растерялся. Герман, увидев его замешательство, лично открыл ему заднюю дверцу белого автомобиля и пригласил садиться.
Андрей редко когда передвигался на авто. Когда он жил в Покровке, то ездил на мопеде, а переехав в город, чаще ходил пешком или пользовался общественным транспортом. На частные требы он выезжал на такси, которое ему оплачивал тот, кто нуждался в его услугах. Но на таких машинах, как у отца Германа, ему ещё не доводилось ездить. То были внедорожники Лексус. Один был молочно-белого, а второй – вишнёвого цвета. В данное время Андрей плохо разбирался в современных автомобилях. Зато в юности он проявлял к ним интерес и знал почти все их марки. Особенно те, что подороже. Как и большинство парней, он хотел иметь крутой автомобиль. Кто же не мечтает о дорогой машине? Об этом мечтают все. Не только городские жители, но и деревенские. Не только мужчины, но и женщины. Андрей помнил, как родители одного пацана, с которым он дружил, имели целое стадо коров, но при этом у них в доме не было ни грамма молока. Сашка всегда удивлялся, когда видел, как Серёга и вся его семья намазывают на хлеб масло «Рама», едят «Доширак» и пьют чай с молоком из тетропакета, тогда, когда у самих все лари забиты натуральным молоком, сливками, маслом и мясом. Но они своё домашнее не ели, а сдавали в магазины под реализацию. Там же они покупали дешёвую Раму, Доширак, тетрапаковое молоко и тушёнку. Потому что дёшево. Потому что, как объяснял ему Серёга, они таким способом экономят на питании, чтобы накопить деньги на японский внедорожник. Сашка тогда покрутил у виска и спросил, на кой им сдался этот внедорожник? За грибами что ли ездить? Или коровьи лепёшки в огород свозить для удобрения? Помнил, как разосрался тогда с Серёгой, потому что не понимал, как можно экономить на своём здоровье и жрать всякое дерьмо ради какой-то тачки? А сам ему завидовал и посылал во вселенную запросы, чтобы у предков Серёгиных ничего не вышло, чтобы ценники на японские тачки подскочили, или чтобы инфляция случилась. Потом, через год Сашка с Серёгой помирился. Чтобы на внедорожнике прокатиться, который его батя всё-таки купил. После, как Сашка уехал из Покровки, он утратил интерес к автомобилям. Мечта о крутой машине, сменилась желанием служить Богу и людям.
Андрей сел в Лексус и сразу ощутил его высокую комфортабельность. Матерь Божья! Диван-кровать в его квартире и тот был не таким мягким, как это сиденье! Андрей даже боялся прикинуть, сколько может стоить это авто и откуда у его новых собратьев такие деньги.
— Нравится? — сев на заднее сиденье рядом с Андреем, спросил у него Герман, широко улыбаясь. — Хочешь такую?
Андрей напрягся. Что значит, хочет ли он такую? Это что, шутка? Предлог, чтобы начать с ним разговор? Зачем Герман забрал его в свой монастырь? Не иначе как припомнить ему былое, посмеяться над его теперешнем положением или отомстить, назначая ему самые нелепые послушания. Кто бы мог предвидеть, что хулиган и безбожник Сашка станет монахом? Ни бабка-ведунья и ни экстрасенс, – это мог знать только… святой, которому Бог открывает будущее. От этих мыслей Андрею становилось особенно стрёмно: Германа Бог любит, а его – нет. Хуже всего было то, что у него не поворачивался язык попросить у Германа прощение за старое. Успокаивал себя, что обязательно извинится перед ним, когда представится подходящая возможность.
Четыре часа, проведённых с ним в машине плечом к плечу, этой возможности не предоставили. Андрей всю дорогу молчал, как рыба. А вместо слов он кивал и угукал в ответ, когда Герман задавал ему простые житейские вопросы о монастыре Нафанаила, о братии, об отце Иоанне… Андрей злился на себя. Ну почему он такой чёрствый? Почему у него нет ни капли благоговения перед этим святым человеком, который привёл его к Богу? А Герман, судя по всему, ждал от него извинений. Создал все условия, посадив его рядом с собой, а большую часть монахов отправив на другой машине, чтобы не стеснять Андрея, чтобы настроить его на покаяние. Которого не было. Андрей с ужасом обнаружил пустоту внутри себя. Будто бы все те плохие поступки против Германа совершил не он, а кто-то другой. Какая-то иная его часть. Возможно, раскаяния нет из-за давности произошедшего или из-за того, что он уже много раз раскаивался и оплакивал те свои грехи, вероятно, выплакав всё, что только можно, так что слёз уже не осталось. Возможно, покаяние к нему придёт позже. В духовной жизни такое тоже часто бывает.
В Воскресенский монастырь приехали вечером. После ужина Герман лично выделил Андрею одиночную келью. Когда Андрей вошёл в неё, он изумился от той обстановки, которая была в его… Это трудно назвать монашеской кельей. Это больше похоже на номер в пятизвёздочном отеле. Просторная светлая комната с отдельным санузлом, душевой и балконом, с большой двухспальной кроватью, обитым бархатом диваном, письменным столом, журнальным столиком с полной вазой фруктов на нём, куллером с холодной и горячей водой, холодильником, кондиционером, парой мягких кожаных кресел, шкафом для личных вещей, большим плазменным телевизором со спутниковой антеной и выходом в интернет. Здесь есть интернет! А где же иконы? Где красный угол с ликом Спасителя, лампадой и подсвечником? Андрею стало как-то не по себе. Куда он попал? А это точно монастырь?
Герман объяснил, что это не келья, а комната для высокопоставленных гостей, начальников и депутатов, которые тоже иногда приезжают в монастырь в качестве паломников. Пока она свободна, Андрей будет жить здесь. Герман распорядился, чтобы ему выдали чистое постельное белье и предметы личной гигиены. Когда он ушёл, в комнату вошла трудница. Андрей выпал в осадок: это женщина! Пусть и пожилая, но женщина! А женщинам запрещено находиться в мужском монастыре. Паломницы и те могут заходить в помещение к инокам только с благословения настоятеля. Трудница, словно читая мысли Андрея, сказала, что такое благословение у неё есть. Спросила, нуждается ли Андрей в чём-либо? Тот ответил, что ему ничего не нужно, кроме, пожалуй, нескольких маленьких иконок для келейной молитвы. А псалтырь и Библия у него имеются. Трудница сказала, что сейчас принесёт иконы. Андрей поинтересовался у неё, где расположен храм и как туда пройти. Женщина рукой указала направление храма и сказала, что сейчас он закрыт и откроется только в девять утра перед богослужением.
В девять утра? Почему так поздно? Почему храм на ночь закрывают? А как же всенощные службы? Храм не должен закрываться, ведь это центр молитвы, центр монастыря! Нет, это какой-то неправильный монастырь! Андрей не ошибся, когда подумал об этом. Ему предстояло узнать ещё много нового об этом месте. Например, то, что монахи здесь вкушают мясо.
— Это рыба. Это карп. — На следующий день объяснил Андрею один из монахов, наблюдая за тем, как тот брезгливо ковыряет вилкой в тарелке.
— Какой же карп, если это… птица? Это курица! — определил Андрей.
— Это утка, — пояснил монах. Оказалось, он знал об этом. — Но её можно есть. Она же в одном озере с карпом живёт. Тут недалеко. — Он спокойно приступил к трапезе.
Андрей посмотрел на него, как на умалишённого. Утка и карп – что между ними общего? Только то, что они плавают в одном озере и питаются одними и теми же водорослями.
— Вот именно, — подчеркнул монах, читая мысли Андрея, — поэтому мы уток карпами и называем, и кушаем их как рыбу. Ешь, ешь, не бойся – это постная пища, — убеждал он его. — Настоятель благословил.
Здесь все какие-то чересчур озарённые, с ходу мысли читают. Андрей не стал есть утиное мясо, а съел только гарнир из риса и салат из овощей. В храм на утреннее богослужение его не пустили. Сказали, что он ещё не посвящён. Прежде, чем участвовать в литургии, ему нужно исповедоваться настоятелю – отцу Герману.
Ну вот ещё! Андрей прекрасно осведомлён, что настоятель не вправе навязывать себя в качестве духовника. Монах сам избирает кому исповедоваться, сам выбирает себе духовного наставника. Андрей не будет исповедоваться Герману ни при каких обстоятельствах! И что ещё за ритуал такой – «посвящение»? Такого таинства в монастырском уставе нет и никогда мне было. Когда он попытался возразить послушникам, поставленных в качестве охранников у дверей храма, те ему сказали, чтобы он тут не умничал и по всем вопросам обращался к настоятелю. А до той поры, пока настоятель не даст ему благословение, в храм его не пустят.
Значит, это Герман дал распоряжение не впускать его в храм! Андрей психанул и пошёл в свою келью, то есть в свой «номер». По пути он обратил внимание на толпу паломников, идущих в храм на службу. Неужели у всех у них есть благословение? Как старожилы у входа узнают, у кого есть благословение, а у кого его нет? Почему Андрея не впустили? Неужто у него на морде лица написано, что он новенький? Сделав морду тяпкой, Андрей пошёл осматривать монастырское подворье.
Воскресенский монастырь располагался в очень живописном месте, в сосновом бору. Рядом было озеро с лебедями и утками…вернее, с карпами. Андрей впервые улыбнулся, вспомнив об этом сравнении. Он наблюдал за уточками, за тем, как они стремительно плыли в направлении его и крякали, думая, что он их чем-нибудь угостит. Они плавали у берега, выпрашивая еду, а у Андрея с собой ничего не было. Он бросал в воду камешки, имитируя, что бросает кусочки пищи, и смеялся, когда утки принимали камни за еду и ныряли за ними.
Подворье монастыря было богатым. Здесь и гостиница, и сауна для паломников, и детская площадка, и даже мини-контактный зоопарк. Не монастырь, а настоящий дом отдыха! Людей сюда приезжало очень много. В разы больше, чем в Введенский монастырь к батюшке Иоанну. Обитель, где жили монахи, и здание гостиницы находились поодаль друг от друга, так, чтобы мирские и монашествующие не пересекались. Это радовало. До той минуты, когда Андрея вдруг не осенило, что та комната в которой он сейчас живёт, находится в здании обители. Значит паломников селят рядом с монахами, а это недопустимо! Что, если в этой комнате останавливаются женщины? Когда Андрей думал об этом, у него пропадал весь молитвенный настрой.
Герман каждый день заглядывал к Андрею в комнату, спрашивал удобно ли ему здесь и нуждается ли он в чём-либо. Андрей отвечал, что удобно, а нуждается он только в причастии, благословения на которое у него нет. Герман сказал, что для получения благословения нужно исповедаться во всех грехах, от начала совершённых. Даже в тех, в которых он раньше каялся. Такое у него правило для всех прибывших в его монастырь. Он ждал, согласится ли Андрей ему исповедаться. Но тот ничего не отвечал и делал вид, что думает. Герман уходил от него ни с чем.
Какой смысл снова каяться в грехах, в которых уже исповедовался и которые Господь тебе простил? Андрей чувствовал, что что-то тут нечисто. Спустя всего неделю проживания в Воскресенском монастыре, при всём его благолепии, он начал ощущать в себе духовную леность и расслабленность. Может быть потому, что послушаний ему никаких не давали. Герман сказал, чтобы он отдыхал, привыкал к новой обстановке. Ночью Андрей спал и не вставал на молитву. Ему попросту было лень подниматься с тёплой и мягкой постели посреди ночи. Ему хотелось спать. Спалось ему здесь хорошо. Намного лучше, чем в монастыре у Нафанаила. Ему стали сниться цветные сны, которых он давно уже не видел, кроме того сна, что приснился ему перед отъездом. Засыпая, Андрей вспоминал о нём, о том, что матерь божья ведь не зря его предупреждала. Такими темпами он скоро вовсе изнежится и не захочет молиться. Ежедневно ковыряя в тарелке и отодвигая от себя кусочки мяса, Андрей к концу недели поймал себя на мысли, что утка вполне может сойти за рыбу. Если она питается тем же, чем и рыба, и как и рыба плавает в воде, то почему бы её не съесть как рыбу? Разве Богу важно, что ты ешь? Разве Ему нужны твои посты? Так почему бы не проглотить кусочек мяса, если так хочется? Всего один – это же не грех?
Нет, нет и нет! Нужно гнать соблазнительные помыслы из головы! Андрей вставал из-за стола и тихонько, чтобы никто не увидел, ложкой смахивал мясо в ведро для столовых отходов. К хорошим условиям привыкаешь быстро, а вот снова возвращаться на прежний уровень жизни, погрузиться в духовную и телесную нищету, весьма тяжело. Тело начинает бунтовать и всячески противиться, когда ты пытаешься снова загнать его в строгие рамки. Наблюдая за тем, как легко здешние монахи общаются с паломницами, как спокойно поедают мясо, пользуются мобильными телефонами и интернетом, как без страха выезжают за пределы монастыря в город, Андрей приходил в тихий ужас. Он шёл в монастырь, чтобы отречься от мира и прилепиться всем сердцем к Богу, а пришёл к противоположному.
Однако никакие перемены его не сломают! Он не станет поддаваться искушениям! Ложась в мягкую, удобную постель, Андрей твёрдо решил, что этой ночью обязательно встанет на молитву. Но сегодняшний ужин в монастыре был особенно вкусным и калорийным. Андрей снова крепко уснул до утра. Снилась ему всякая чепуха: матерные песни, голые женщины, которые как монстры вылазили откуда-то из соседних комнат с целью его изнасиловать, снился Денис, который обнимал его и признавался ему в любви. Вот что бывает, когда плотно наедаешься на ночь. Утром Андрей обнаружил, что осквернился: у него были ночные поллюции. Вот что бывает от скоромной пищи! Вылить утиный суп, поданный вчера на обед, у Андрея не поднялась рука и он его съел. С большим аппетитом, между прочим, внушив себе, что это не бульон, а уха.
А на ужин подали котлетки на пару. И они явно были не рыбными. Андрей долго смотрел на них, и когда они уже остыли и стали холодными, не выдержал и съел одну. А другую, скрепя сердцем, бросил в отходы. Стоило ли так мучаться, если результат заранее известен? Ну нет же, нужно повыпендриваться перед самим собой, показать, какой ты благочестивый и праведный. А на самом деле ты – никто. Ты – раб греха, не способный отказать своему брюху. Сочная мясная котлета, запонированная в сухарях, покрытая румяной корочкой, тщательно переваривалась в желудке Андрея, погружая его в крепкий сон. И снова эти дурацкие сновидения с голыми бабами и матершинными песенками. Женские тела облепили Андрея со всех сторон и пытались раздеть, потому что спал он одетым. А его давние кореша, Витька и Серёга, стояли рядом, смотрели и напевали весёлые частушки:
«Опа, опа,
Зелёная ограда!
Девки выебли попа́
Так ему и НАДА!»
Андрей сопротивлялся и отталкивал от себя голых баб. А потом пришёл Денис, и бабы самоликвидировались. Андрей позволил Денису раздеть себя. Когда Денис снимал с него трусы, Андрей мощным фонтаном спермы кончил ему в лицо. Денису это понравилось и он тоже захотел кончить. В Андрея. Он залез на него сверху как на женщину и попытался трахнуть. Но ничего не получилось. Андрей в этот момент почувствовал какое-то беспокойство и страх за себя. Будто бы с ним, что-то не так. Будто бы он какой-то ущербный и неполноценный. Денис это тоже почувствовал. Он слез с него и, уставившись на его задницу, вдруг как закричит испуганным голосом. Тут откуда не возьмись, снова появились Витька и Серёга. Они стали смеяться, показывать пальцем между ног Андрея, петь и пританцовывать:
«Опа, опа,
Срослась пизда и жопа!
Этого не может быть,
Промежуток должен быть!»
Денису понравилось, как они поют. Распластанный голышом на постели Андрей стал ему уже не интересен. Вместе с Витькой и Серёгой, Денис стал танцевать и петь вместе с ними:
«На рождественском посту
Церковь обокрали!
В жопу выебли попа́
И в колокол насрали!»
Всю ночь Андрея мучали «кошмары». А ведь в юности он пел точно такие же похабные песенки. Особенно ему нравились те, которые оскорбляют и высмеивают церковь, попов и религию. Он даже сам их сочинял. Но он же потом искренне в этом покаялся, обещая Богу добрую совесть! Почему тогда ему это снится?
Проснулся Андрей потным и в обтруханных трусах. Опять! А ложился спать он всегда одетым, в облачении. Потому что замок на двери был сломан, и его комната на ключ не закрывалась. В неё мог войти кто угодно и когда угодно. По ошибке или специально. Вчера Андрей видел, как вечером в коридоре ходила ещё одна женщина. Лица её он не видел, но судя по походке, она была не старая. Мало ли что взбредёт одинокой дамочке в голову? Лучше подстраховаться и никогда не снимать с себя монашеского облачения.
Андрей ещё не успел переодеться, как к нему после короткого стука вошёл отец Герман. Он всегда входил после стука и без прочтения молитвы. По традиции, прежде чем войти в чужую келью, монах должен прочитать следующую молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас». И только, когда проживающий в келье монах ответит «аминь», только тогда можно было входить. Эта молитва была защитой от бесов. Те особенно ненавидят монахов и пытаются проникнуть к ним в келью, чтобы ввести их в искушение и сбить с пути истинного. Потому перед тем, как заходить друг к другу, монахи произносят эту молитву, как некий пароль. А вот бесы не читают молитву – они стучатся. И если монах по не вниманию ответит «войдите» или сам откроет дверь, то бес входит и поселяется в его келье.
В прежнем монастыре Андрей был предупреждён о бесах, но они в его келью не стучались. Наверное потому, что вместе с ним жил Антон. Тот был бесом в чистом виде и отлично справлялся со своей работой, так что дополнительных тёмных сил для искушения Андрея не требовалось. Впервые он услышал стук в дверь, когда жил в келье с батюшкой Иоанном. И было это ночью, когда они с батюшкой встали на молитву. Помнил, как тогда испугался и споткнулся на Иисусовой молитве, которая не шла. Потому что слушать рассказы о бесах – это одно, но когда реально сталкиваешься с ними – становится жутко.
«Да ты не бойся, сынок, — успокаивал его тогда батюшка Иоанн. — Это кто-то из братьев нас разыгрывает. Они здесь все такие шутники, что диву даёшься!»
Батюшка был таким оптимистичным! Он был почти что святым! И кто только осмелился его разыгрывать? Руки бы тому оторвать! После Андрей ещё дважды слышал, как кто-то стучался в келью к батюшке ночью. Один раз он не выдержал, вскочил с кровати и бросился к двери, чтобы поймать шутника с поличным и дать ему затрещину, чтобы прекратил эти свои шуточки. А батюшка, вдруг, как завопил, чтоб Андрей не впускал к ним врага рода человеческого. Раскрыл карты, так сказать, что никакой это не розыгрыш был, а самый настоящий бес в дверь стучался.
Вот так же и Герман, словно бес, молча, втихаря стучался, перед тем как войти к Андрею в комнату, чем иногда пугал его. Андрей встречал его строгим, укоряющим взглядом. Он что, не знает, как нужно входить? У них тут что, другие правила? Герман (опять же, словно читая его мысли) объяснял, что это не монашеская келья, а гостевая комната, для бесов совсем не привлекательная. На вопрос Андрея: «Почему она не запирается?», Герман сделал удивлённое лицо и ответил, что не знал об этом. Осмотрев замок, он сказал, что сегодня же неисправность будет устранена. А пока замок будут чинить, Андрей должен исполнить своё первое послушание. Тот обрадовался, узнав, что ему наконец дадут работу. А то жрать, спать и болтаться без дела уже наскучило. Радость оказалась преждевременной. В качестве послушания игумен попросил Андрея сбрить бороду. Дескать, с бородой он симпатичный и привлекает внимание. Внимание женщин, разумеется. Тех, что живут в гостинице и каждый день каются ему в том, что мысленно прелюбодействует с новеньким монахом, когда его видят. Борода делает его слишком мужественным. А без бороды его лицо потеряет выразительность, станет гладким, как у юнца. А гладколицые мужчины, как известно, женщин привлекают гораздо меньше.
Андрей как-то не замечал, что нравится женщинам. Вообще-то он старался с ними не пересекаться. Только в трапезной паломницы могли его видеть, а больше нигде. Неужто пожилая трудница Людмила Иннокентьевна воспылала к нему чувствами? Срам-то какой! Сами виноваты! Ну разве можно было впускать женщин в мужской монастырь? Тем более, что старцев здесь мало, а много молодых монахов и послушников. Раз так, Андрею придётся сбрить бороду. И он не станет делать из этого трагедию. Людмила Иннокентьевна принесла ему машинку для бритья, бритвенный станок и пену. Перед тем, как уйти, Герман спросил, не надумал ли Андрей исповедаться? Андрей вспомнил про матершинные частушки. А ведь он, будучи атеистом, слагал их именно о Германе, так он его ненавидел. Может его сон – это знак, что нужно покаяться и попросить у него прощение? Андрей ответил, что хочет исповедаться, но только не сейчас (потому что сейчас ему нужно переодеться и выстирать трусы). Герман сказал, что зайдёт к нему вечерком, после ужина.
Андрей ждал его и молился, чтобы Господь смягчил его сердце и даровал ему слёзы покаяния. Игумен соизволил прийти аж в первом часу ночи. Когда Андрей уже не надеялся, что он придёт и собирался ложиться спать. В дверь постучали. Андрей не ответил. Снова стук, уже более настойчивый.
— Молитвами святых отец наших, — поучительным тоном начал Андрей, раздражаясь. И когда уже до этого хрыча дойдёт?
— Да знаю я, знаю! — Недовольный голос раздался за дверью. — Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!
— Аминь! — закончил Андрей и открыл дверь.
Увидев его без бороды, с гладко выбритым лицом, Герман так и обомлел от его красоты, но виду не подал. Андрей не стал тянуть резину и, осенив себя крёстным знамением, приложился губами к руке настоятеля, опустившись перед ним на колени. Тот прикрыл глаза от удовольствия и, благословив Андрея, присел в кресло, чтобы выслушать его исповедь.
— Отче, — начал Андрей, часто сглатывая, дабы увлажнить пересохшее от волнения горло, — ради Господа нашего Иисуса Христа, прошу простить меня за всё то зло, что я Вам причинил; за все те грязные слова, какими я Вас оскорблял…
Неожиданно Герман пришёл в какой-то экзальтический восторг. Он придвинулся к Андрею и прижал его к себе, как родного сына. А потом стал к нему прикасаться… Вот только не как к сыну, а как… к любовнику.
— Саша! Сашенька! — страстно рыскал он по его облачению, пытаясь расстегнуть на нём пуговицы и найти лазейку, чтобы добраться до его тела. — Как же я по тебе соскучился!
— Вы чего?! А ну-ка уберите руки! — ощетинился Андрей, вырвавшись из его объятий и вскачив на ноги. — Пьяный что ли?! — презрительно посмотрел он на старика.
Герман был старше него на двадцать лет. Ему было слегка за пятьдесят, но до старика было ещё далековато. От него действительно несло алкоголем, запах которого Андрей учуял, когда Герман его обнимал.
— Ты как с игуменом разговариваешь, щенок?! — рассердился Герман. — Я к тебе по-человечески, как к сыну, а ты!..
— Не как к сыну, не врите! Я Вам не дурачок! Идите спать, отче! — вежливо послал его Андрей.
Но Герман не собирался уходить, а с усмешкой встал с кресла и не спеша пошёл к холодильнику, открыл дверцу и достал бутылку вина.
— А ведь это не комната для гостей, — начал он раскрывать свои секретики. — Это моя комната! — Как доминантный самец ударил он себя в грудь. — Это мои апартаменты! Для отдыха. А ты – мой гость, — искоса посмотрел он на Андрея, словно делая ему одолжение. — Тебе всё самое лучшее. Живи здесь сколько хочешь и радуйся, пока я добрый, — подошёл к куллеру и взял с полки два гранёных стакана. — Выпьем? — предложил он Андрею.
Отчего же не выпить немного вина? Андрей согласился. Хотя алкоголь монашествующим употреблять запрещено, но Андрей только сделает вид, что пьёт. В этом монастыре всё шиворот-навыворот. Нужно выяснить, кто на самом деле скрывается за личностью игумена. Алкоголь развяжет ему язык и раскроет все его тайны.
— Что ж, Александр, поговорим? — сделав глоток вина, Герман развалился на диване с видом полноправного хозяина всего, что находится в этой комнате и не только.
— Я – Андрей, — сквозь зубы процедил тот, сев на диван, но только подальше от настоятеля.
— Хорошо, Андрей, — лукаво улыбнулся Герман. — Расскажи, как ты до этого докатился? До священства и до монашества? Какая муха тебя укусила?
Откуда этот сыч прознал про то, что Андрей был священником? Не иначе как Нафанаил ему о том поведал! Вот же старый паразит! Что он ещё про него рассказал?
— Уверовал во Христа, вот и стал священником, — отхлебнул Андрей из стакана, стараясь вести себя естественно и непренужденно. Герман засмеялся:
— Уверовал? Ты? С какого это перепугу?
Он ему не поверил, а ведь это действительно было правдой. Сашка испугался смерти и призвал на помощь Бога, поклявшись, что посвятит Ему всю свою жизнь. Почему в это так трудно поверить?
— А я-то знаю, почему ты стал священником. Хочешь расскажу почему?
Герман умел заинтриговывать. Была в нём некая таинственность, некая харизма и притягательность. Андрею стало интересно узнать, почему же он стал священником. Широко расставив ноги и откинувшись на спинку дивана, он начал потягивать винцо, показывая, что открыт для диалога и готов выслушать собеседника.
— Ты ведь стал священником, не потому что уверовал в Бога, а потому что захотел стать, таким как я, — с полной уверенностью заявил Герман. Андрей задержал во рту вино, чтоб не поперхнуться. Он, мягко говоря, офигел. — Ты увидел, какая у меня дорогая машина, как меня уважают и любят люди, и захотел, чтобы и у тебя была такая машина, и чтобы тебя точно так же любили и уважали. Ведь раньше тебя никто не любил и не уважал, кроме твоей бабки. Кстати, как она? Жива ли аль померла?
Вот гад! Да как он смеет об этом спрашивать? Андрей ничего не ответил, а только нервно дёрнул плечом. А потом залпом осушил стакан и потянулся к бутылке.
— Значит, померла, — констатировал Герман. — Что ж, помянем. — Он последовал примеру Андрея и быстро осушил стакан. — Царствия Небесного рабе божьей Матрёне. Да простит Господь ей грехи вольные и невольные. — Он протянул свой пустой стакан Андрею, чтобы тот ему налил. — Но потом, — продолжил Герман свой рассказ, — став священником, ты понял, что много денег на этой должности не заработаешь и по карьерной лестнице далеко не продвинешься. С одной стороны нескончаемые нужды храма, а с другой – епископ заедает, проценты с прибыли требует. Так ведь? — внимательно посмотрел он на Андрея.
Тот словно язык вместе с вином проглотил. Напрягся весь и смотрел не шевелясь и не моргая в одну точку. Блин, что несёт этот сумасброд?!
— Истинно так, — ответил вместо него Герман. — Поэтому ты и решил пойти в монахи. Здесь тебе и карьерная лестница и бабло. Вот дорастёшь до иеромонаха, потом до игумена, а потом и моргнуть не успеешь, как епископом станешь! Разбогатеешь! Будешь белым духовенством управлять! Рукополагать будешь! Будешь в любви и всеобщем уважении купаться! — Герман придвинулся к ошеломленному Андрею и по-братски похлопал его по плечу. — Я тебя не осуждаю, Саша. Ты молодец, что ко мне тогда прислушался. Ты правильно рассудил, что в мирской жизни больших денег не срубишь. Там крутиться надо, пахать. А ты ж не хотел пахать и крутиться, верно? Как сейчас помню, что ты хотел жить для себя и в своё удовольствие. Ты правильно сделал, что принял постриг. В миру, извини за выражение, не наебёшь – не проживёшь. А в церкви никого наёбывать не надо, люди тебе сами денежки несут, исполняя заповедь божью. Но какие перспективы тебя ждали у Нафанаила? Никаких! Поэтому я тебя к себе и забрал. Чтобы дела твои пошли быстрее. — Герман придвинулся к Андрею ещё ближе и стал говорить тише, над самым его ухом, как бы по секрету: — Я ведь тебя не зря про машину спрашивал, хочешь ли ты такую. Если будешь мне помогать, будешь безропотно исполнять всё, что я тебе скажу, то я тебе такую машину уже через пару-тройку месяцев куплю. Точнее, ты сам её купишь. Какую захочешь. Я тебя всему научу. Научу, как надо деньги зарабатывать. Будешь на крутой тачке по городу разъезжать! Мой монастырь – не тюрьма. Не как у Нафанаила. Главный принцип моего монастыря – свобода! Ходи, где хочешь, делай, что хочешь, но только после исполнения послушания. Как говорится, сделал дело – гуляй смело! — Герман выпил второй стакан.
Андрей испуганными глазами посмотрел на него. Господи, да чем же он занимается, что ворочает такими деньгами? Вино приятной теплотой разлилось по телу. Андрей почувствовал, что хмелеет. Ещё бы, ведь он и забыл, когда в последний раз употреблял спиртное. Два года назад он напился вместе с Денисом на своём дне рождения. Но то был единичный случай. То было не в счёт. Он тогда нечаянно переборщил, не помня что было дальше. А после того злополучного дня на охоте, когда он едва не лишился жизни, – завязал со спиртным раз и навсегда. А ведь раньше мог выпить две бутылки крепкого вина или пива и не охмелеть. Сейчас же его пьянит от одного стакана кагора. А вот у Германа, кажется, ни в одном глазу. Потому как он вытащил из холодильника вторую бутылку.
— Идите уже спать, отче! — Андрей решил, что с посиделками пора заканчивать, иначе он за себя не отвечает. После второго стакана ему ощутимо торкнуло в голову.
— Ну так что? Ты согласен на мои условия? — Раскупорив бутылку, Герман снова сел рядом. — Я даю тебе послушания, ты их исполняешь, я тебе за это плачу хорошие деньги и продвигаю выше по чину. Идёт? — налил он себе до краёв.
— Мне не нужны деньги, — ответил Андрей. — Ни машина, ни высокий чин, ни ваша свобода – ничего! Я здесь, чтобы служить Господу.
Герман нахмурился:
— Ты за дурака меня держишь? Какой Бог? Какое служение? Ты посмотри на себя! В тебе же нет ни капли христианского смирения! Ты же каким хамлом был, таким и остался! Ещё и лицемерие прибавилось! Ты же лицемер! Ты же гроб окрашенный! Ты же только снаружи кажешься красивым, а внутри ты полон гнили и всякой нечистоты! Зачем ты тут из себя преподобного строишь? Чтобы тебя уважали? Чтобы тебя любили? А за что тебя любить, если ты даже извиниться по-человечески не можешь? Да я на твоём месте в ноги пал бы тому человеку, которого обидел! А ты!.. Сколько гадостей ты мне сделал? Сколько сделал людям неприятностей всяких? Но из тебя же клещами покаяния не вытащишь! Какой из тебя монах? Какой из тебя христианин?
Герман всё говорил и говорил, обличая Сашкины грехи, а у Андрея жгло в груди. Может, это от вина, а может, от чувства вины. Хотелось заплакать. Герман прав. Какой из него монах, если он не может нормально покаяться? Слёзы уже покатились из глаз. Быть может, сейчас у него получится.
— Отче, я… я…
Не успел произнести, как ощутил прикосновение чужих губ к своим губам. Герман его поцеловал. А потом, с вожделением вцепившись в него, попытался проделать то же самое, что и в начале.
— Саша! Сашенька! — с нежностью трогал его гладкое лицо, ощупывал грудь и бока через подрясник. — Отощал-то как на Нафанаиловых харчах! Ну давай, не упрямься, милый! Я так по тебе скучал! Я так по тебе скучал! — и снова полез к нему целоваться.
— Какого чёрта?! — взорвался Андрей. — Ты больной?! Убери от меня руки! Убери от меня руки, я сказал! — стал отпихивать его от себя. Ещё не хватало ударить самого настоятеля. А это Андрей может.
— Что ломаешься, мужеложник! — Герман, вдруг, взял и ударил Андрея по лицу. — Садомит проклятый! Думаешь, я не знаю о твоём тайном грешке? Что святости захотел?! Ты захотел святости?! — ткнул кулаком ему в лоб. — Шишь тебе, а не святость, понял?! — покрутил ему фигу перед носом.
Андрей такого не ожидал. Оказалось, что Герман знает о его отношениях с Денисом. Не иначе, как предатель Нафанаил выдал всю его подноготную! Но бунт против Германа будет означать, что монахом ему больше не быть. Андрей уже почти смирился со своим плачевным положением и начал молиться про себя, чтобы как можно скорее успокоиться. А Герман всё не унимался и всё тюкал и тюкал его, желая полностью задавить, подчинить своей воле, морально уничтожить. Как чёрный ворон кружил он вокруг Андрея, дабы в кровь расклевать его душевные раны и посмотреть, как он будет мучаться.
— Открою тебе маленькую тайну. — Герман наклонился над поверженным на диване Андреем, пристально посмотрел ему в лицо глазами, в которых танцевал огонь страсти и ненависти. — Я поимел тебя в задницу! Целых десять раз поимел тебя в твоём доме, когда ты спал бухой после своих ночных гулянок!
На Андрея будто вылили ведро кипятка. Разум и чувства парализовало от этой скорбной для него новости. Внутренняя молитва оборвалась, как и весь смысл монашеской жизни. Его несчастный, мученический взгляд, только обрадовал Германа.
— Живи с этим! — бросил он напоследок и ушёл, оставив Андрея наедине со своими душевными терзаниями.
