Между ангелом и демоном

      На следующий день они прибыли в Свято-Введенский монастырь. Отец Нафанаил встретил Андрея не особо приветливо. Что этот монах такого выкинул, что Герман попросил его уехать? Неужто снова нарушил обеты и взялся за старое? Отец Нафанаил хорошо помнил тот скандал, который случился здесь по вине Андрея. Видеть его снова, да ещё и без объяснений настоятеля Воскресенского, вызывало к Андрею лишь большее недоверие. И кто этот юноша, приехавший вместе с ним? Герман не говорил, что их будет двое.       — Отец Андрей — экзорцист. Он демонов изгоняет.       Амадей решил замолвить за него словечко. Андрей так радовался, когда отзывался об этом монастыре. Обидно, что ему здесь не рады.       — Амадей! — Андрей шикнул и подтолкнул его локтем в бок. Вот же, блин, юный промоутер нашёлся.       — Экзорцист, говоришь? — Отец Нафанаил, сперва взглянул на юношу, а потом на Андрея, и улыбнулся, как будто сказанное было шуткой.       — Да. Отец Андрей изгонял бесов и проводил отчитки вместо отца Германа.       — Авель! — Снова шикнул на него Андрей, чтобы тот помалкивал.       Потом символически сплюнул, поймав себя на ошибке. По привычке назвал его Авелем. А тот сразу же нашёл общий язык с отцом Нафанаилом и разговорился с ним, как со своим давним приятелем. Старому игумену пришёлся по нраву добрый характер юноши, его беспокойство за своего ближнего и уважительная манера речи со старшими. Слава Богу, что не перевелись ещё молодые люди, не развращёные этим злым, прелюбодейным миром. Амадей быстро убедил игумена в правдивости своих слов. Рассказал, что у отца Андрея открылся божий дар, и потому отец Герман отправил его обратно на служение. Ведь у отца Нафанаила среди братии нет экзорцистов. Прозорливые старцы есть, духовные отцы есть, а экзорцистов нет. Хороший настоятель должен быть озабочен тем, как привлечь в свой монастырь побольше паломников. Монастырь живёт пожертвованиями, поэтому нельзя недооценивать таланты, которые Господь даёт его насельникам. Трудники и те вносят большой вклад в развитие и жизнь монастыря.       Амадею нужно отдать должное. Отец Нафанаил принял их и нашёл для них свободную одиночную келью. Одиночную только по названию, потому что на практике (как помнилось Андрею) там можно было разместить двух человек. Для Амадея принесли раскладушку. Посмотрев на оную, он хихикнул и глубоко вздохнул. Опять раскладушка! От этой раскладушки у него скоро позвоночник станет как у морского конька. Андрей пожалел его и отправил на нормальную кровать, а сам лёг на раскладушку, с которой у него свисали ноги сантиметров на тридцать. «Нормальная кровать» по сравнению с раскладушкой оказалась не такой уж и нормальной. Она не шла ни в какое сравнение с кроватями, на которых они спали в Воскресенском монастыре у Германа. Но несмотря на эти неудобства, оба хорошо выспались. А в шесть утра Андрей разбудил Амадея на богослужение. Здесь устав строгий: на богослужение должны ходить все. Только трудникам, ввиду их трудового послушания, позволительно прогуливать службы.       После богослужения Андрей зашёл навестить своего любимого батюшку. Услышал от него незабываемое приветствие: «Здравствуй, радость моя! Христос Воскресе!» Так батюшка здоровался со всеми, кто к нему приходил. Как же Андрей был рад обнять своего духовного отца и видеть, что он пребывает в добром здравии. Амадей же так обнял старичка, как будто это был его родной дедушка, которого он не видел много лет. Андрей много рассказывал ему об отце Иоанне и об его ангельской доброте, которой сияло его лицо, которая читалась в каждой его морщинке. Андрей отметил, что Амадею интересно общаться с пожилыми людьми. Он к ним тянется, он с лёгкостью находит с ними общий язык, невзирая на огромную разницу в возрасте. Только маленькие, неизбалованные дети могут с таким доверием тянутся к старикам. В монастыре у Германа не было старцев. Герман в свои пятьдесят с лишним лет, был одним из самых великовозрастных монахов, не считая психически больного монаха Никодима и ещё двоих, не намного старших его. Герман набирал в свой монастырь исключительно молодых мужчин. Как оказалось, из-за того, что питал к ним особую любовь.       После встречи с батюшкой Амадей рассказал Андрею, что у него был дедушка, которого он в детстве очень любил. Но он не был его родным дедушкой, а просто жил по соседству и очень тепло к нему относился, как к своему внуку. Своих родных дедушек и бабушек Амадей не знал. Его родители по какой-то причине не общались со своими родителями.       После беседы с батюшкой Иоанном Амадей захотел исповедоваться. В Воскресенском Андрей никогда не настаивал, чтобы тот исповедовался ему или Герману; никогда не тащил его в храм, не заставлял молиться и соблюдать пост. Человек должен сам захотеть встретиться с Богом и захотеть исполнять Его волю. К этому нельзя принуждать. Любовь — это не про насилие, это — добровольный, сознательный акт.       На исповеди Амадей рассказал батюшке Иоанну, что у него есть проблема: он относит себя к ЛГБТ-сообществу и не знает, как ему дальше жить, как совмещать свою православную веру со своей нетрадиционной сексуальной ориентацией.       — ЛГБТ… — Батюшка Иоанн задумался.       Амадей перед тем, как это ляпнул, не подумал, что старенький монах вовсе не знает этой аббревиатуры и что следовало прежде расшифровать её и объяснить батюшке более щадящим языком о смыслах, которые она в себе несёт.       — Что ж, ЛГБТ — это очень хорошо, — неожиданно сказал батюшка. — Я очень рад за тебя, сынок, что ты относишь себя к этой группе людей.       Амадей понял, что допустил грубейшую ошибку, не объяснив батюшке, что значит «ЛГБТ». Батюшка его неправильно понял и нужно было как-то исправить эту нелепость.       — Не беспокойся, сынок. Я знаю, что значит ЛГБТ. Это значит: Люби Господа Бога Твоего. Какие же прекрасные и мудрые слова!       Праведный отче. Столько много в нём было любви! Он освящал ею буквально всё, что видел и слышал, делая это причастным божественному.       — Если будешь видеть даже в злых, порочных людях образ божий и помнить об ЛГБТ, как я тебе то истолковал, то будешь счастливым и не будешь иметь никакого ущерба в том, кто ты есть и что вера твоя — православная, — сказал ему старец и, накрыв епитрахилью, отпустил грехи.       Вернувшись от батюшки, Амадей твёрдо заявил Андрею:       — Я хочу быть монахом, как ты. Хочу посвятить себя Богу.       У Андрея самопроизвольно открылся рот, а вместе с ним чуть челюсть не отвисла. Он даже не знал, что на это сказать: поддержать ли шестнадцатилетнего всеми двумя руками или начать отговаривать. Определённо, парня после исповеди накрыла благодать Святого Духа. Он сейчас под впечатлением и окрылён той лёгкостью, которая бывает после исповеди. Не стоит принимать поспешные решения, находясь в состоянии духовной эйфории.       — Ты слишком молод. Тебя не примут в монахи. — Всё, что мог сказать ему Андрей.       — Я буду трудником. Буду работать до кровавых мозолей и тогда меня возьмут, вот увидишь.       Так, так… От кого-то Андрей уже слышал эту фразу. Он улыбнулся и взял Амадея за руки, чтобы тот спустился с небес на землю. Когда-то он сам безумно рвался в монахи и ему было на тот момент девятнадцать. Тогда его духовник отговорил его от этого пути и направил на путь белого духовенства. Однако, Андрей всё равно стал монахом, как того и желал в самом начале своего воцерковления. Что было бы, если бы он не послушал тогда своего духовника и сразу бы ушёл в монастырь? Он не женился бы, не потерял бы жену и ребёнка, не встретил бы Дениса, не впал бы в грехи и не попал бы под запрет, не страдал бы от потерь, которые ему пришлось пережить, будучи священником. Интуиция девятнадцатилетнего подсказывала правильно. Он не набил бы тех шишек, которые набил в миру, уберёг бы себя от соблазнов и сохранил бы своё целомудрие. Шестнадцать лет — девятнадцать лет… Так ли велика эта разница, чтобы убеждать Амадея в том, что ему ещё рано становиться монахом? Отпустить его в мир, где царит похоть и разврат? Где пропагандируют античеловеческие ценности и восхваляют животные инстинкты? Не лучше ли парню остаться здесь, на этом маленьком островке рая на земле? Кто Андрей такой, чтобы препятствовать и отговаривать человека от его естественного желания стать святым? Пусть поживёт в монастыре какое-то время и сам определит свою степень готовности посвятить свою жизнь одному лишь Христу. Андрей так и сказал, что торопиться с этим не нужно, а нужно просто пожить в монастыре какое-то время. И лучше это сделать не в шестнадцать, а в восемнадцать лет, когда он окончит школу, выполнит долг перед отечеством, отслужив в армии, и станет свободным от влияния родителей. Он убедил Амадея не торопиться с принятием решения, и тот согласился.       Ночью Амадей проснулся и не обнаружил Андрея в келье. Тот просто вышел помолиться, дабы не мешать Амадею спать. Келья ведь была совсем крохотной и слышен был каждый сердечный вздох. Амадей накинул одежду и, скрипнув дверью, вышел. Ему хотелось увидеть, как Андрей молится, и услышать, как он поёт. У него был глубокий, бархатный голос, пронизывающий и пробирающий до самого основания внутренностей. Амадей слышал, как он пел возле храма в Воскресенском ночью и у него бегали мурашки от его пения. А слушать церковный хор вчера на вечерне — это было что-то с чем-то! Он просто стоял и слушал, а по щекам у него ручьями текли слёзы и он ничего не мог с этим поделать. Церковное пение — это прекрасно!       Окна храма светились слабым светом. Амадей подошёл к тому, которое было приоткрыто. Как затаившийся в кустах воришка, он присел под окном и стал слушать. Андрей не пел, а молился очень тихо. Слов было не разобрать. Зато слышно как много в них было печали и боли. Всего один раз Амадей отчётливо услышал имя «Денис» и сразу всё понял. Он краем глаза заглянул в окно, чтобы увидеть богомольца. Тот стоял на коленях в земном поклоне, лбом касаясь пола и тихо-тихо молился. Очень долго. Амадей уже начал подмерзать и хлюпать носом. Чтобы не спалиться и не оказаться в келье позже своего соседа, ему пришлось спешно вернуться.       А на следующий день, после как монахи приняли пищу после литургии, Андрея подозвал к себе отец Нафанаил. Амадей стоял рядом с ним, чем сразу привлёк внимание Андрея. Кажется, он не послушался его вчера и речь сейчас пойдёт о его будущем монашестве.       — Амадей мне сказал, что у тебя в миру остался близкий человек, который тяжело болеет. Это правда? — спросил его отец Нафанаил.       У Андрея часто забилось сердце. Это Денис! Он спрашивает о Денисе!       — Да, отец! Это правда! — чуть ли криком не закричал Андрей, фанатично приложившись к его руке и совершая перед ним поклон. Отец Нафанаил даже отшатнулся от его такой бурной реакции.       — Кто он тебе? Родитель? Брат? Сестра? Сын? — Нафанаил предложил пройтись по аллее, а не стоять посреди двора. То, как Андрей вёл себя на виду у входящих в ворота паломников, его смущало. — Ты ведь знаешь, Андрей, что христианин, прежде, чем стать монахом, должен вначале позаботиться о своих детях — на кого он их оставит? Должен позаботиться о тяжело больных родителях или близких родственниках, если таковые у него есть, чтобы не получилось так, что ты их бросил и за ними не кому будет ухаживать.       — Да, я знаю об этом, отец. Этот человек… Он заболел уже после того, как я принял постриг.       — Если так, то ты можешь съездить навестить его и позаботиться о нём. Это будет по-христиански. Кем он тебе приходится?       Почувствовав, как в горле у него образовывается комок, Андрей кинул жалобный взгляд на Амадея, как бы прося у него поддержки для того, чтобы сказать настоятелю правду.       — Этот человек — не мой кровный родственник. Кровных родственников у меня не осталось, отче. А человека этого я любил и люблю до сих пор. Это мой брат во Христе Иисусе. Он одержим бесом и очень страдает. Отпустите меня, отец, чтобы я помог ему. — Андрей снова припал к его правой руке, как бы выпрашивая у неё на то благословение.       — Любимый человек? В каком смысле любимый? Брат во Христе? То есть ты хочешь сказать, что это мужчина? — возмутился отец Нафанаил. На голове у него был чёрный клобук, под которым у него наверняка волосы встали дыбом.       — Отец Нафанаил, отец Нафанаил! — встрял Амадей. — Но ведь для Христа не важно мужчина это или женщина. Апостол Павел писал, что: «Нет ни иудея, ни язычника; нет ни раба, ни свободного; нет ни мужеского пола, ни женского: ибо все мы одно во Христе Иисусе». Тот человек, он — христианин и он одержим бесом. Ему нужна помощь отца Андрея. Только отец Андрей может ему помочь.       Андрей слушал его и умилялся: «Красавчик! Апостола Павла цитирует!» Отец же Нафанаил этих высказываний Амадея не оценил. Подумаешь, шестнадцатилетний пацан знает и цитирует апостола по памяти. Да он в его возрасте уже постриг принял, не то, чтобы Библию на память знал. Всплеснув от несогласия руками и выронив свою трость, отец Нафанаил, принялся их обоих отчитывать:       — Небось шастали за монастырской оградой, пока отец Герман не видел? Небось этот свой… как его там… энтэрнэт смотрели? Сколько ты уже в монахах ходишь? — обратился он к Андрею. — А всё забыть не можешь этого твоего… Возвращаешься к этому твоему… как пёс на свою блевотину. Стыдно тебе должно быть брат Андрей!       Перед ними через дорожку пробежали две белки, которые, едва взобравшись на сосну, там и сцепились: не поделили территорию. Отец Нафанаил увидев белок, решил поставить их Андрею в пример:       — Вон, вон, посмотри, посмотри, — указал он тростью, которую ему подал Амадей, на белок. — Зверюшки — твари божии неразумные, безловесные и те такими пакостями не занимаются. Я уж было хотел благословить тебя, брат Андрей; думал, что родственник у тебя одинокий, при смерти на постели лежит, что некому кроме тебя его утешить. А оказалось… Тьфу ты! — Он символически сплюнул и перекрестился. — Прости меня, Господи, грешного! — хлопнул себя по бокам, отчего его трость снова оказалась на земле, и снова её поднял Амадей, развернулся и быстрым, каким мог в свои семьдесят три шагом, почапал прочь от грешника.       Андрей упал духом. Где стоял, там и сел: на лавочку. Амадей, потирая сзади шею, робко присел рядом.       — Извини, что так вышло, — сказал он. — Я думал, всё получится. — Андрей взял его за руку, мол «тебе не за что просить у меня прощение, всё хорошо, не горюй». — Вот блин! — Амадей стукнул себя по коленям кулаками. — Ну разве не чёрт его дёрнул спросить, кем тебе Денис приходится? Если б не спросил, то всё прокатило бы.       — Я даже и на это не надеялся. Что отец Нафанаил когда-нибудь ко мне прислушается и откликнется на мою просьбу. А ведь он чуть меня не отпустил. Как ты умудрился уговорить его на это?       — Это не имеет значения. Всё равно ведь ничего не вышло. — Расстроенный, Амадей сидел и подошвой кроссовка шлифовал землю, очищая её от листьев, сучков и камешков. — А почему ты сказал отцу Нафанаилу, что Денис одержимый? Ведь это не так. Если бы ты сказал, что он смертельно болен, у тебя было бы больше шансов.       — Нет, Денис не болен. Он — одержимый.       Андрей сказал это без капли сомнения. Амадей посмотрел на него, как на гуру, который владеет какими-то тайными знаниями, позволяющими ему безошибочно определять кто одержимый, а кто нет.       — Знаешь, почему я так думаю? — «а хочешь, я поделюсь с тобой тайными знаниями?» — так услышал его Амадей.       — Конечно, хочу! — обрадовался парень. Мистика нравится всем.       Андрей приподнял одну бровь и посмотрел мимо него, пытаясь логически соединить свой вопрос и его ответом. Посидев так с полминуты, он опустил бровь и сфокусировал взгляд на своих чётках. Ну да ладно, может он сам чего-то недопонял.       — Если отец Герман бесноватый, то он не может изгонять бесов. Сатана сатану изгонять не может. Поэтому он не смог освободить Дениса.       — Но ведь иногда у отца Германа получалось, — напомнил Амадей.       — Нет. Раньше может и получалось, покуда он сам не подцепил эту нечисть. Но теперь он только делает вид, что он её изгоняет. Или это бесы его дурят. Притворяются, что боятся его, что он имеет власть над ними. Им ведь ничего не стоит покривляться немного, чтобы убедить экзорциста в том, что он силён, что они будут его слушаться. Они создают иллюзию, что он крут, что его отчитки работают и его монастырь самый-самый. Герману нравится быть в центре внимания, нравится чувство собственной исключительности и чуть ли не святости. Это то, на что дьявол больше всего любит ловить монахов, и если поймает, то вводит их в грех гордыни — самый опасный из всех грехов, который ещё при жизни губит душу, делая её чёрствой, не способной к любви и к покаянию. Святые отцы об этом много писали и предупреждали об этом братьев, которые будут жить после них.       — И как же можно избежать уловок дьявола, чтобы не впасть в эту самую гордыню? — поинтересовался будущий монах.       — Это просто: когда тебя хвалят или ругают, представляй себя корягой. Дереву по барабану, что о нём думают. О! — Андрей, вдруг, кое-что вспомнил. — Хочешь, я тебе её покажу?       — Кого «её»?       — Ту корягу.       Андрей так оживился, у него так засветились глаза, когда он о ней вспомнил. Он привёл Амадея на то место, где она лежала. Всё такая же равнодушная и непоколебимая. Андрей рассказал, что это батюшка Иоанн наставил его, как нужно справляться со своими эмоциями и как правильно реагировать на слова окружающих.       — А мне он дал другой совет. Ты такого не знаешь, — с задором сообщил Амадей, разжигая у Андрея любопытство. — Как правильно относиться к себе и к окружающим, чтобы это не противоречило моей вере в Бога.       — И как же? — клюнул на это Андрей, напрягая губы и лоб. Видимо, так он лучше запоминал информацию.       — ЛГБТ.       — Что? ЛГБТ? Это батюшка такое сказал?       В этот момент нужно было видеть лицо Андрея. Смесь эмоций: удивления, офигевания и наконец полного непонимания, постепенно переходящее в принятие собственной тупости. Застопорился. Глядя на него, Амадей засмеялся.       — Вот шутник, — проворчал Андрей. — Как не стыдно такие слова батюшке приписывать?       — Я не приписываю. Он правда сказал «ЛГБТ» и ещё сам мне это расшифровал.       И откуда отец Иоанн, переживший Великую Отечественную Войну, прошедший через пытки советских концлагерей, может знать, что такое ЛГБТ? Не иначе, как Амадей ему об этом уши прожужжал. Вчера весь день просидел у него и наверное замучил своей болтовнёй.       — ЛГБТ: Люби Господа Бога Твоего, — с гордостью произнёс Амадей. — Это батюшка мне так расшифровал. Представляешь?       Гениально! Андрей в очередной раз восхитился мудростью своего духовного отца. А когда они вернулись в келью, он записал это в свою тетрадь, в которую вписывал понравившиеся и близкие сердцу цитаты из священного писания и трудов святых отцов, притчи и духовные наставления батюшки Иоанна.       Ночью, как только скрипнула раскладушка, сонный голос спросил у уходящего:       — Ты идёшь молиться за Дениса?       — Да. И за тебя тоже. И за отца Германа. И за всех нас.       — М-м… А можно с тобой? Или у тебя сугубо личная молитва?       — Ночью я молюсь своими словами. Можешь пойти со мной. Я не против. Молитва будет только продуктивнее, если нас будет двое. Христос сказал: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них».       Они пошли. Амадей никогда не бывал ночью в храме. Скрипнув дверью и переступив через порог, он почувствовал то невероятное и таинственное, что здесь обитало. И сразу чувствуешь себя героем какого-то остросюжетного триллера про вампиров, мертвецов, демонов и экзорцистов. Было страшновато, до того как включили свет: один настенный светильник, чтобы не натыкаться на аналои и подсвечники. Как только свет отразился от икон, слабо освещая изображённые на них лики, на душе стало спокойно. Никаких мертвецов, демонов и прочих кошмаров твоего воображения. Не хватает только свечей. Андрей сказал, что свечи и лампады по ночам не возжигают. В целях пожарной безопасности. Разрешил зажечь одну, самую маленькую свечу, чтобы к окончанию молитвы, она успела полностью сгореть. Амадей молился стоя перед горящей свечёй, а Андрей на коленях перед иконой божией матери «Всех скорбящих радость». Каждый молился о своём, а в конце Андрей перечислил имена тех, за которых болело его сердце. Амадей просто стоял рядом, повторял за ним эти имена и крестился.       В шесть утра он, еле как разлепив веки, лениво спустил ноги с кровати, чтобы идти на службу. Не то чтобы ему не хотелось в ней участвовать, но было не легко вставать так рано, после часового ночного бдения. Зато после службы можно будет вкусно позавтракать и послушать батюшку Иоанна. Андрея отец Нафанаил после службы вызвал к себе в «кабинет». Небось продолжит отчитывать за вчерашнее. Амадей, будучи его группой поддержки, пошёл вслед за ним. Настоятель сидел в кресле за письменным столом и что-то переписывал от руки, хотя на этом же самом столе стояли компьютер и принтер. Андрей стоял у двери, и кажется стыдился подойти поближе к «начальнику».       — Ну и как же зовут этого твоего… близкого человека? — первым спросил Нафанаил, не отрываясь от своей письменной работы.       — Денис. Дионисий. — А сердце так и запрыгало в груди, предчувствуя нечаянную радость.       Отец Нафанаил отложил работу и снял очки. Минуты две-три молчал и смотрел в окно. Там взад-вперёд ходили паломники. Кто-то уезжал, кто-то только что приехал, кто-то стоял в очереди, чтобы попасть к батюшке Иоанну. В какой-то момент Андрею показалось, что Нафанаил вообще забыл про него. Он переглянулся с Амадеем. Тот прислонил кулак к губам и тряхнул головой, намекая, что может Андрею надо покашлять, чтобы напомнить о себе.       — Подойди-ка. Чего так далеко встал? — Нафанаил о нём не забыл, он просто что-то обдумывал.       Когда Андрей предстал пред ним, тот сложил пальцы правой руки и поднял её, как для благословения. Андрей преклонил голову и сложил ладони лодочкой. Как только рука настоятеля коснулась их, перед этим окрестив воздух крестным знамением, он поцеловал её. У монахов это движение происходит очень быстро и нужно успевать на него реагировать. Миряне обычно не успевают. Бывает, что ещё не успел сложить ладони и голову наклонить, как рука священника уже сама прислонилась к твоим губам или легла на лоб. Пока ты там ковырялся, священник всё сделал за тебя. Иногда всё происходит так быстро, что ты впадаешь в ступор и не понимаешь, благословили тебя священник или ещё нет. Пытаешься поймать священника за руку, чтобы поцеловать, а он не даётся, выворачивается и уверяет, что всё уже случилось. Особенно смешно и нелепо это выглядит со стороны, когда за тобой стоит большая очередь за благословением.       Нафанаил благословлял очень быстро. После Германа нужно было снова привыкать. Тот любил когда ему медленно и смачно целуют руку, и чтоб мокро было, чтоб слюны побольше и губной помады… Такой у него был фетиш. Большинству священников такое не нравится. Не нравилось и Андрею. Он предпочитал класть руку на лоб, но не потому, что ему неприятны были целования, а потому считал себя крайне недостойным, чтобы ему целовали руки. Сам же он предпочитал целовать руку вышестоящего священника, а не подставлять под неё лоб. Поцелуй смиряет. Целуя руку другого человека, ты возвышаешь его, а себя принижаешь. Это помогает тебе учиться любить людей и Бога, помогает бороться с гордыней и самолюбием.       — Ну езжай, спасай своего Дениса, — вдруг произнёс настоятель.       У Андрея внутри взорвалась петарда. Чуть не потекли слёзы от этой нечаянной радости. Он поклонился игумену и побежал собираться в дорогу. Сграбастал стоящего у дверей Амадея и благодарно обнял его.       — Я тут ни при чём, — смеялся Амадей, когда Андрей навалился на него, сжимая ему плечи и рёбра.       Он себя чувствовал так, как будто только что забил решающий гол. Всегда удивлялся, когда смотрел по телеку футбольные матчи. Как это возможно, что игроки не получают никаких травм, когда на радостях наваливаются друг на друга всей командой?       Они решили ехать вместе: Андрей к Денису, а Амадей — домой. Чтобы его не потеряли родители, Андрей позвонил его отцу, представился и договорился, что сам сопроводит парня до дома. Андрей не знал, сколько времени проведёт с Денисом. Амадею не будет пользы слоняться из города в город, ему нужно учиться в школе. С продажи дорогостоящего телефона у них оставалось ещё много денег. Амадей уговорил Андрея, чтобы тот завёз его домой на обратном пути. Он хотел увидеть обряд отчитки над Денисом. Не только увидеть, но и помочь Андрею, если понадобится. Эта идея Андрею не понравилась. Он не хотел, чтобы Амадей видел как происходит отчитка. Его психика может не выдержать. Это страшно. Это всегда страшно. Никогда доподлинно не знаешь, как поведёт себя бесноватый. К тому же им придётся проделать большую петлю по железным дорогам России, потратить лишние деньги и уйму времени, чтобы осуществить желание Амадея поехать домой не до отчитки Дениса, а после. После долгих его уговоров, Андрей сдался. Ведь это именно ему он обязан тем, что Нафанаил благословил его на выезд. Тот отправил с Андреем письмо в епархию города, куда он поедет, о том, что этот монах не самочинно покинул монастырь, а с разрешения игумена. Сопроводительное письмо нужно для того, чтобы Андрей в любом городе мог иметь доступ к причастию.       С момента приезда они пробыли в Свято-Введенском всего пять дней, а настоятель провожал Амадея уже как своего брата. Похоже, Амадей всё же рассказал ему, что собирается стать монахом. Ну что за ребёнок! Ему говоришь: «Не торопись, хорошенько подумай», а он всё равно торопится и не думает.       — Приезжай к нам, сынок, приезжай! — Отец Нафанаил гладил его по голове. — Хороший монах из тебя получится! — Он так говорил, как будто производство хороших монахов здесь было поставлено на поток. — Хороший мальчик! — обратился он к Андрею, как бы хваля его за то, что он привёз Амадея сюда. — Очень хороший мальчик! На следующее лето ждём тебя, сынок! Келью тебе отдельную выделим, со всеми удобствами и даже с этим… с энтэрнэтом.       Андрей нахмурился. Со всеми удобствами? С интернетом? Это что ещё за реклама такая? Вот же отец Нафанаил! Ну прям «мэнэджэр» от Бога!       Настоятель благословил их на дорогу и даже дал денег. В тот же день они взяли билеты на поезд и уехали.