Хагарен.
Город Церквей.
Восточное Кровогорье.
Хагарен находился под командованием Даерина Оркалана. Юный родственник почившего Мивиля хорошо управлялся с городскими делами. Жители, гарнизон и приезжие — все уважали и любили знаменного лорда, стараясь всячески ему помогать. И пока солдаты Пашара и Рунтропа проводили разведку в Илайтане, Джебеддо-Ор-Финдбер и небольшие формирование серых и чёрных легионов ждали прихода новых полков даргонских завоевателей. Луиза медленно, страшась вновь раскрыть шрамы на своём теле, стянула с себя халат. Сейчас она была просто Луизой Коутрен. Не капитаном Шестого Красного Легиона Кинхарта и не леди. Просто женщина, чьё тело изуродовала война. Кто бы что ни говорил, а сама Луиза прекрасно знала, что любой, кто любовался ею, никогда не видел шрамов, сокрытых под бригантиной и кольчугой. Заперев двери в свою квартиру, Луиза, что долго время ждала, пока ей наберут воды в бадью, старалась строить из себя самую невинную особу на свете. Она просто устала и всего лишь один день назад вышла из лазарета. Ей полагался отдых и никакого труда до тех пор, пока лекарки не скажут, что раны её окончательно затянулись. Вот и пара ребят из верного полка с радостью, посчитав за честь, нашли для неё бадью и натаскали воды. Теперь она могла спокойно, без пристальных взглядов медичек, смыть с себя накопившуюся грязь и просто отдохнуть. Но прежде она должна была хотя бы дотронуться до своих шрамов. Принять их, чтобы не дрожать из-за простого взгляда на них. Луиза предстала нагой перед большим зеркалом. В Хагарене такие вещи умели делать: лучшие зеркала империи производились именно здесь. Когда же Луиза посмотрела на себя, с силой перестав жмуриться, она тихо простонала что-то невнятное, закрыв рот ладонью. Первый шрам, испортивший её, был напоминанием о битве под Вингхайяром. Южанин нанёс резкий удар. Она долгое время не могла смотреть на своё тело, проводя пальцами от талии до ключицы наискось, ноготками почёсывая неприятный рубец, а теперь её спина, некогда красивая, изящная, как у кошки, теперь кое-как выпрямлялась, сопротивляясь ноющей боли. Хотя бы лицо у неё осталось нетронутым, не таким смазливым, как у какой-нибудь кисейной барышни из Тира, но по-своему красивым. Только вот, когда вода стала окрашиваться в красный, а по спине стали течь теплые, алые струйки, Луиза прибегнула к неожиданной для себя помощи. — Чего же сразу не позвала? — Каймлина нежно провела рукой по спине Луиза и боль в наикратчайший миг пропала. — А чего ты не пошла за своим Айданом? — Луиза и сама не знала, чего прицепилась к девчонке с этим вопросом. Может быть, потому что видела её горькие слёзы? Может быть из-за того, что ей хотелось обнять девчушку; поиграть с ней в дочки-матери? — Я могу уйти и сиди здесь, три спину с кровавым гноем. — Коутрен умолкла, до крови закусив губы. — Мыться она одна удумала. Посидела бы денёк, я бы тебя всю вымыла. — Голос лекарки прозвучал со всей возможной строгостью. — Ты меня сейчас отчитываешь? — — Не надо так пищать! С вами, легионерами, как с детьми! То не хотите, это не хотите, сами сделаете, а потом не можете ничего, потому что сначала сделали, а потом подумали! — Каймлина помогла её со шрамами, аккуратно обработав их какой-то мазью. — Я должна лечить людей. Помогать раненным. У Айдана свой путь, как и у меня свой. Ясно? — На этот раз Луиза тихонько кивнула и позволила девушке помыть её голову, а затем и вовсе уложить на тихий час. — Я не хочу быть одна. — Всхлипнула капитан Коутрен. Тогда Каймлина села на краюшке кровати, и погладила Луизу по голове. — Никуда я не уйду. Буду рядом сидеть и сказки читать. — Смех девушки был чистым, как горный родник. От него на душе становилось тепло. — Я так устала. Скажи, Кая, кто меня замуж возьмёт? Ты же видела, какой я стала. Шрам на шраме. Такую только в статую замуровывай. — Бывает так, что Луиза просто надумывала себе проблемы и тихо плакала над ними, всегда по ночам, чтобы никто не видел. Так она могла почувствовать себя живой. — Да разве в теле дело? Подумаешь, ха, шрамы! Людей любят не только за красоту внешнюю. Люди друг друга любят за слова, подкреплённые поступками и за жертвы. Я вот, любила Айдана за то, что он умел слушать. С ним можно было говорить часами, а он ещё так смотрел… даже псы так преданно не смотрят, как Айдан смотрел на меня. Думала, что буду для него самой лучшей женой. Потом узнала, что он убил своих же соседей, друзей с которым рос. И я отреклась от него. Просто потому что не верила, что способна я полюбить такого человека. — Луиза с упоением слушала девушку, будто бы Каймлина была её настоящей дочкой, пришедшей поболтать на ночь глядя. И так Коутрен смотрела на неё, как только мать может смотреть на дитя. — Я всю жизнь провела в легионе. С детства, как Войну Домов пережила. И всё думала, что найду себе капитана и буду растить ему деток. Но как стала убивать, так и забыла про свои мечты. Зачем мужчине баба, которая умеет всё то же что и он? Нужно было быть слабой для кого-то, чтобы получать заботу, а я не умею быть слабой, понимаешь? Кая, я хочу, чтобы меня любили не просто как капитана. — Каймлина вновь погладила Луизу по макушке и чуть позже взяла её за руку. — Ну, леди-капитан Коутрен! Разве это пыл красного легионера? Давай, крепись. У тебя хотя бы подружка есть в моём лице. — Тогда Каймлина расхохоталось, а Луиза закрыла глаза: — Теперь надо ещё больше сплетничать? —***
Сигурн оказался на берегу до боли знакомой речушки. Казалось, здесь прошло всё его детство. Что ни вечер, так он здесь, смотрит, как красиво уходит за горы почти красное солнце; сидит и думает, как же хорошо ему живётся на свете. Тогда Сигурн считал, что дни до поступления в состав Хагаренского Легиона так далеко и они его не коснуться. Молодые люди зачастую глупы и полны таких же глупых надежд. Лето близ одного из притоков величественной Харды — самой большой реки всего Зантара — было жарким. Настолько сильно солнце пекло, что каникулярное время в этом районе Кровогорья начиналось с самого первого дня месяца Ясных Лет. Сигурн лежал на песочке, медленно прожёвывая стебелёк молодой травы. Он закрыл глаза, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, прикрыв глаза рукой, слушая, как вода журчит совсем рядом. — Здравствуй, Сигурн. — Голос человек, подошедшего в такое прекрасное время смутил северянина. — Я не хочу сегодня работать. Так что можешь тащить хоть за шкирку, хоть пинай под зад, мне всё равно. — — Вспомни, как ты здесь оказался. — Сигурн хотел подняться и устроить хорошую взбучку тому, кто посмел нарушить его покой, но вдруг пришло в его голову осознание. Столько лет прошло с того момента, как он лежал на этом берегу… почти десять лет он не было в родном доме. Так что же было пару минут назад? Что он успел забыть? — Я… я был в Илайтане…. — Сигурн резко поднялся и стал искать свои солдат, но лицо, которое он встретил, заставило его содрогнуться от страха и боли. Перед ним стоял Рогхар. Убийца Сородичей. — Верно. Что тень сделала с тобой? — В одну распроклятую минуту всё поменялось. Весь тот летний покой: прозрачная река, голубое небо над головой, щебечущие рядом птицы. Всё перестало иметь значение, ведь прошлое, столь далёкое и светлое — давно позади. — Тень? — Сигрун поднялся на ноги и попытался отскочить, но чем дальше он шагал, тем ближе был Рогхар. — Да. Тень поглотила тебя. Убила. Исказила. — Голос безумного предка источал ликование, радость. Но только вот Сигурн не спешил смеяться. Ему хотелось вырваться их сна, хотелось рвануться в бой, только вот… мертвые обычно пляшут в тенях. Такова участь легионера. — Ты… — злоба так и лезла из Сигурна. Рыком вырывалась из глотки, слезами из покрасневших глаз. — Ты всегда был рядом. Твои безумные слова. Почему ты не мог отпустить меня?! ПОЧЕМУ?! — Рунтроп шагнул вперед, пытаясь вцепиться в горло Рогхара, но безумец выскользнул из его хватки и приставил к горлу изогнутый нож с витиеватой гравировкой, подобной ветру. — Потому что ты — мой потомок. Твоя мать отвергла меня. Она не слушала. Но ты… — и тогда острое, холодное лезвие скользнуло по его шее, оставив еле заметную ранку. — Вспомни, как ты был одинок. — Сигурн зажмурился. Ничего кроме страха. Он связывал его с Рогхаром. Соседские мальчишки его ненавидели, всегда избивали целой толпой. Мать наотрез отказывалась слушать рассказы о том, что голос говорит ему взять топор и отомстить обидчикам. Лишь отец слушал, лишь он говорил ему, как правильно нужно жить, хотя сам кое-как выплачивал долги за себя и своего отца. Нельзя назвать его детство ужасным, но и безгрешным оно не было. Сны мучали его; сны, в которых он убивал свою семью, пусть и лица были другим. Он знал, что убивает родную кровь. Лишь лицо Рогхара было неизменным. Искажённые в порыве безумства драконьей крови и страшной боли от осознания того, что руки его запятнаны в крови жены, что должна была родить со дня на день. — Ты знаешь, почему я всегда был с тобой. — Рогхар толкнул Сигурна к реке. И тогда илайтанец увидел в своём отражение зияющие угли вместо глаз, пока руки его держали ещё бьющееся сердце. — Только твоими глазами я мог видеть мир. Только благодаря тебе я видел деяние рук своих. Ты — мой потомок. Только ты слушал, как кричала моя Ингрид. — Рогхар дрожал, вновь приставив к горлу Сигурна нож. Всё возвращалось на круги своя. Каждый день Сигурн просыпался от того, что слышал, как кричит женщина, которую он не знал. Каждый сон заканчивался тем, что он вырывает её сердце, а она ещё живёт и слышит, как он хохочет. — Это моя жизнь! — Сигурн прорычал, как дикий боров, получивший стрелу в бок. — Она тебе никогда не принадлежала! — Рогхар вновь проводит лезвием по его горлу, оставляя вторую метку. Теперь оба пореза кровоточат, как самая настоящая рана от боевого копья, от чего Сигурн теряет дар речи и сворачивается клубком около воды, что тут же смешалась с его кровью. — Видишь ли, во Вратах Харды нет места тем, чья душа ещё привязана к потомкам. Покуда жива родовая линия, душа будет связана с ней и придёт, когда позовёт Рог Алкирион или же другая сила. А я был рядом, когда ты мечтал о своей первой девчонке. Ты знал, как сильно она была похожа на Ингрид? Нет? Ну, теперь ты знаешь. — Сигурну хотелось взреветь, но только вот силы покидали его так стремительно, что приходилось стараться, чтобы услышать слова Рогхара. — Я был рядом, когда тебя награждали за доблесть. Был рядом, когда ты хоронил своих родителей. Я всегда был с тобой, а ты отвергал мою помощь раз за разом. Ты принял имя Красного Орла; моего ненавистного врага; надел его доспех, поднял его меч. Ты предал меня. Но даже так, я всегда был рядом. — Слова его били в сердце, будто стрелы, врезающиеся в плоть на полной скорости. Сигурн трясся от ненависти и беспомощности. Что он мог сделать? Он ведь действительно умер. Как и весь легион Пашара. Треклятый Илайтан стал их могилой, как это было с Четвёртым Красным Легионом Нерана. — Жаль, что Луиза не увидит тебя. Она ведь тоже похожа на мою Ингрид. Только вот куда упрямее, куда живее. Что взять с легионера? Жить, чтобы потом плясать в тенях. — Рогхар расхохотался, хватаясь чуть ли не за живот. Как же сильно Сигурн устал от этого. Только проклятый хохот он слышал большую часть жизни. — А тебе это так нужно было? Наследие Нерана…. — Сигурн выдавил из себя эти слова, надеясь, что он хотя бы сможет что-то да сказать, а не прохрипеть в предсмертной минуте. — Нет. — Вдруг безумный потомок перестал хохотать. — Драконья кровь свела меня с ума. Я был лучшим драконоборцем всего северного Кровогорья, пока…. пока не испил их проклятой крови.… я думал, что смогу побороть ту боль и безумие. Я хотел славы для моей Ингрид. Но голос… Юмкарана сломала меня. И я понял, что не могу сделать такое с моей женой…. — Рогхар упал на колени и стал заливаться слезами, закрывая лицо сгнившими ладонями. — Ты вырвал ей сердце…. — Сигурн потрогал шею. Раны больше не сочили кровью, и он смог хотя бы шептать. — Лучше, чем отдать её душу…. — Они оба долгое время молчали, пока вода близ них не окрасилась в кроваво-красный, а небо не почернело. — Вскоре тень убьёт нас обоих. — Рогхар прохрипел эти слова, глотая свои слёзы, а Сигурн уже забывал, кто он есть и что он делал в Илайтане с легионом. Сигурн уже не помнил имена друзей и родных. Он уже ничего не помнил. — У тебя же есть сила? — Прохрипел Сигурн. — Возьми моё тело. Исправь свои ошибки. Но спаси легион Зашеира Пашара. — Из последних сил он взмолился к безумному потомку и тогда кровавые глаза Рогхара прояснились: в один магический миг кровь стала лазурью, а полусгнившее тело помолодело. Лицо же Рогхара медленно менялось, приобретая черты лица Сигурна. «Пусть всё это будет не напрасно» — думал Сигурн Рунтроп, совершая свой последний вздох.***
Эш’Хайгар.
Блексворд и Зейрайна остановились спустя несколько лиг долго и изнурительного пути. Первой упала Зейрайна, тут же отхаркивая кровь и пепел. Страшный рык, вырвавшийся из её груди, был не отличим от настоящего рычания западного барса. — Нам нельзя останавливаться! — Блексворд попытался поднять мать на ноги. Но она забрыкалась в его руках и как только поднялась на колени, с размаху ударила сына в лицо, отползая всё дальше от Блексворда, как от прокажённого. Всего лишь пять часов назад она держала его за руку, будто мать, пытающаяся защитить дитя своим телом. Но как только Блексворд направил некро-энергию, Зейрана перестала считать его собственным сыном. Они выскочили из главного шатра и всё, что успели сделать; так это убить охрану и похватать её оружие. Их окружили в мгновение ока, но тут же, вслед за ними, выбежали воины Морденте и стали крошить своих же на куски. Зейрайна думала, что не переживёт этой бойни. То, с каким хладнокровием некроманты убивали друг друга, заставляло его дрожать от страха. Трупов становилось только больше и в одну наикратчайшую секунду, когда появилась возможность бежать: совсем малый коридор до горной тропы — Блексворд поднял обе руки и ладони его зажглись живым, зелёным огнём. Он закричал, срывая горло и лучи зелёного света вонзились острыми иглами в трупы, заставляя их подняться и начать убивать ещё живых. Блексворда это нисколько не смутило, а уж когда в его плечо прилетела стрела, и он выдернул её, не заметив, что их раны течёт чёрная как смола кровь — тогда Зейрайна перестал понимать, что происходит. И пока она бежала, она осознала: её сын мёртв и на его месте — некромант. Тот, с кем она обязана сражаться. — Уйди… — Прорычала Зейрайна. Пепел падал, словно снег, кружась в своём странном танце. — Мама, мы должны …. — — НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК! — Зейрайна поднялась на ноги, готовая вцепиться в Блексворда, чтобы одним движением свернуть его шею. Они застыли посреди пепельной пустыни. Блексворд смотрел на неё, не веря в сказанное. А вот Зейрайна нисколько не шутила. — Уйди прочь, отродье Эш’Хайгара! — Не было слёз на её алом лице. Только боль в глазах и страх. Блексворд же застыл, как статуя. Он почти не дышал. — Я потерял отца. Я убил его, когда он обернулся Падшим. А до этого он убил Ису. Помнишь Ису? Лекарку? Ты тогда сказала…. — Зейрайна в один миг перебила его: — Я сказала, что она будет хорошей парой для моего сына, а не для тебя — мертвеца! Мой живой сын — Блексворд Тангер — убил Падшего, а не ты! Ходячий труп! — Эти слова разрывали без того сломанное, полностью окаменевшее, сердце юного Тангера. Слова единственной женщины, которая могла его поддержать. Слова матери, наполненные чернотой и ненавистью, уничтожавшие всякую любовь в человеке. — Зачем ты тогда меня родила? Почему родила от него? От своего брата? Почему не отдала в легион как сироту? ПОЧЕМУ? — Блексворд не знал, смогут ли эти слова как-то задеть Зейрайну. Но, учитывая, что слёз у неё так и не было, леди Тангер было всё безразлично. — Я ненавидел одну женщину в своей жизни. Мать. Я ненавидел тебя, потому что не знал. Хотел твоей смерти, потому что я был бастардом. Я спал среди псов, меня избивали палками и только потому, что я был НЕЗАКННОРОЖДЁННЫМ. Почему ты не убила меня при рождении? — И тогда Зейрайна ответила. Ответила таким словами, от которых сама земля содрогнулась под их ногами. — Думаешь, я не хотела? Я могла. Но подумала, что моему сыну нужна жизнь, пусть и будет он бастардом. А теперь я вижу, как ошиблась. Нужно было задушить тебя. Тогда бы… — Она не успела договорить. Блексворд в один шаг оказался подле матери и стиснул руку на её шее. Ему хотелось увидеть холод в её глазах. Такая вот месть за сказанное. Причем им обоим. Блексворду было противно быть тем, кем он является сейчас, но отвращение вызывало то, что он был сыном этой женщины. — Юлиан…. — Прохрипела Зейрайна. Что она пыталась сделать? Вызвать жалость? Блексворд отпустил её, будто бы сейчас он был Юлианом Тангером, а не Блексвордом. Жалкое прозвище на давно забытом наречии, а не имя. — Уходи. Скажи, что я умер. — Блексворд побрёл по пеплу, куда глаза глядят. А когда Зейрайна выплюнула кровавый комок, она еле слышно процедила: — Увижу ещё раз — убью. — На что Блексворд так же тихо ответил: — Буду только рад этому. — Он шёл по пеплу, шёл, надеясь, что утонет в нём.***
Илайтан.
Тени Четвёртого Легиона Нерана не были простыми, в общем понимании этого слова, теням. Это были люди, полностью покрытые тьмой, будто бы она выходила из него, как лучи солнца сочатся через небо на землю. Люди, чьи глаза были алыми безднами скверного, погибельного пламени. И тени, отпечатавшиеся на сером камне, как жертвы пламенного потока, оставив от себя силуэт из пепла и угля, ожили; готовые умирать и убивать всех, лишь бы прославить Скверного Бога — то, для чего они были рождены. Пашар вонзил изогнутый клинок ваетирской ковки в тело врага, но сталь прошла сквозь тень, не навредив ей. И тогда силуэт ухватил его за грудки, швырнув в винтовой лестнице. Кубарем пролетев вниз и чудом не свернув шею, Зашеир отполз к выходу. Данел, успевший шагнуть назад в первые секунды боя, подхватил южанин и оттащил его к белокаменной арке. — Где Рунтроп? — Просипел Зашеир, поднимаясь на ноги. — Мертв. — Данел схватил факел со стены Просвещённой Башни и когда из расщелин между кирпичами полезли люди, вырывающиеся из стены, как языки чёрного пламени из пасти дракона, Данел принялся размахивать источником света, что немного да помогало обороняться. Вдруг земля под их ногами содрогнулась, и вершина башни заполыхала. Там, над серым небом, когда камни со свистом летели вниз; пока легионеры по всему городу пытались биться с бестелесными тенями — сам воздух принялся стонать и молиться. Первый Легион Ваетира в кратчайшие сроки объединился в один большой отряд, способный держать давно покинутую центральную площадь Илайтана. Двелкесты, будучи самым суеверным кочевым народом юга, оказался самым приспособленным к бою с тенями. Стрелки не давали десятками теней объединяться в одну сущность, чья сила была куда страшнее даже такого удара, который не ломал доспех, а проникал сквозь него, ломая саму кость. Огненные стрелы разили наплывающие отряды Проклятого Легиона, а пехота старалась устроить стену из огня, поджигая брошенные телеги и торговые лотки, делая из них баррикады. «Если бы только эти твари боялись света» — Пашар думал. Слишком мало времени было для сомнений. Легиону нужен был командир, а не раненный трус. Нужно было бросить проклятый город. Сбежать, а после прийти и придать эти библиотеке забвению, чтобы ни одна вещь не покинула Илайтана, унося с собой проклятия. — Рунтроп! — Кто-то из легионеров, оступившись к часовням, в центре которых стояли жаровни, закричал что есть силы. Зашеир разглядел в толпе теней Сигурна. Под его ногами каменная кладка плавилась, плитки дороги раскалились добела и след из магмы тянулся за ним. — Это не Сигурн… — Прошептал Данел. Легион нес огромные потери. Солдаты стали отступать по приказу Пашара, пробившись сквозь толпу теней. Доспехи не раскалывались под ударами их эфемерных мечей, что так сильно были похожи на тонкую вуаль из чёрного бархата. Плоть в одну секунду разрывалась; кость не выдерживала удара, а те, кому не повезло столкнуться с тенью лицом к лицу, тут же падали иссушёнными трупами на землю. В этой агонии перемешалось всё: запах смерти и дерьма; крики теней: вопли тысячи замученных людей; стоны раненных и ещё живых: еле заметная попытка выдать хоть что-то, кроме животного крика. А Сигурн продолжал шагать. Тени расступались перед ним, отвлекаясь от приношения увечий и без того изуродованным легионерским телам. Пока солдаты отступали, забирая с собой раненных, но ещё живых товарищей; унося в закромах самые ценные книги и свитки, пока город умирал под шагами потомка ЛжеНаследника. Тени стали соединяться в одну личность, словно единый разум, готовившийся к битве, предвкушал ту опасность, что источал противник. Рогхар взмахнул рукой. Они заслужили его гнев. Все, кто служил, служит и будет служить Аэрон Тай-Феру, получат по заслугам. Его гнев — это гнев обманутого пророка. Боль и страх человека, чьи руки вырвали сердце его жены, чтобы не отдать её душу во имя клинка Нерана. Сегодня тени Скверного Легиона воздаться по заслугам, а завтра слугам Отца Лжи воздастся в полной мере. — За Свет и Зарю. — Прорычал Рогхар. Пламя вырвалось из-под земли, окутывая теневого легионера. Капитан Четвёртого Легиона закрылся обеими руками. Потоки алой тьмы закрыли его, стачиваясь о пламя как два клинка. Легиона Пашара полностью отступил из умирающего Илайтана, долгим и кровавым маршем шагая к Хагарену. Рогхар расчертил в воздухе линию фазового клинка. Белый блик сверкнул в дюйме от его руки и как только Падший исполнил выпад вперед, вытягивая руку, чтобы красный дым выстроился в копьё, Рогхар ухватил колебания меча и ударил им наискосок, отводя от себя опасное лезвие. Он вновь жил. Дышал. Чувствовал боль и страх; вдыхал смерть и ядовитый дым. И это было слаще крови любимой на губах. Падшая Тень взымала в небо, и замахнувшись, ударила, обрушивая потоки скверны на Рохгара. Северянин метнулся вперед и направил воздух с улиц себе под ноги, поднимаясь чуть выше полыхающей дороги. Жить. Бояться. Бороться со страхом. Вот, что подарил ему Сигурн. Оставалось не потратить всё это напрасно. Ещё раз. Тень разъединилась на сотни копий, но это не смутило илайтанца. Он провернул меч в руки и ударил так, чтобы колебания световой нити задело как можно больше теней, что затмили небо как тучи. За каждым ударом следовал рёв. Каждый дюйм всего пространства колебался, пока свет искажал и выжигал пропитанную скверной темноту. Рогхар даже сейчас продолжал хохотать. Он жил. Он убивал вновь. На этот раз не по воле безумного голоса и предков, зовущих его из глубин почти умершего разума. Он убивал по своей воле, как и полагается воину, как и должно быть с тем, кто когда-то был марионеткой. Тени сгорали в линиях света и фазы. Вопили все люди, поглощённые этим проклятьем: юноши и старики, дочери и матери, учение и солдаты. Все, кто стал жертвой легиона Скверного Бога. И лишь один человек смелся посреди смерти. Рогхар Убийца Сородичей вернулся.