Игрушка для убийцы

Предатели. Сволочи. Продажные твари. Ненавижу. Аня не знала, как долго сидит у этого чёртова окна, обнимая дрожащие колени. Время потеряло свою значимость с той минуты, когда на город наступил рассвет. Он не спасал от поглотившей её тьмы. Ничего уже не спасало. Внутри разгорался яростный огонь болезненно горячих чувств. Горечь от обиды мешалась с всепоглощающей злобой, создавая неконтролируемое пламя ненависти. Вот она, вторая стадия принятия неизбежного — гнев. Девушка подняла опухшие глаза на по-прежнему спокойного Разумовского. Он, как ни в чём не бывало, увлечённо собирал свою новенькую броню, располагая её в скрытом за стеной шкафу. И ему совершенно плевать было на тихо хныкающую девчонку, тонущую в собственном страхе. Птица лишь изредка насмешливо поглядывал на неё, будто питаясь её слабостью, и вновь возвращался к своим делам. Дубровская была зла на ван дер Хольта, на его послушных шестёрок, что сейчас, должно быть, спокойно летят домой, на Разумовского, на всю организацию, на весь этот проклятый мир. Аня каждой клеточкой тела ощущала, как сгорает изнутри от нарастающей ярости, как физически увеличивается давление, и учащается пульс. Ненависть росла с геометрической прогрессией, скапливалась внутри, норовясь выплеснуться волной наружу. Лишь внешняя оболочка липкого страха за собственную жизнь мешала ей прорваться. Инстинкт самосохранения, не иначе. — Прекращай ныть, моё терпение заканчивается, — грубо начал рыжеволосый, в очередной раз посмотрев на девушку. Она подняла на него тяжёлый, полный ненависти, взгляд. Её челюсти напряглись, а пальцы с силой сжимали колени. — Отпусти меня, ублюдок! — ядовито выплюнула Аня. — Ты думаешь, тебе это с рук сойдёт? Сергей с нескрываемой насмешкой смотрел на девушку, качая головой. Жёлтые глаза угрожающе сверкнули. — Ты действительно думаешь, что кто-то вспомнит о тебе? — прозвучал риторический вопрос. Дубровская до крови закусила губу, пытаясь затушить подступающий к горлу ком. Птица умело давил на больное. — А ты всё продумал... — горько усмехнулась Аня, склонив голову. Разумовский действительно всё продумал. Он знал заранее, что у девушки нет семьи, что во всём мире нет ни единого человека, который бы всерьёз мог спохватиться после её исчезновения. Никто не станет искать одинокую изобретательницу, сгинувшую в пучине серого города. — Ты меня не знаешь, куколка. Птица одним нажатием кнопки надёжно спрятал костюм за стеной с картиной Боттичелли и размеренной походкой приблизился к девушке. — Но я точно знаю, что ты псих! — фыркнула Аня, рефлекторно попятившись от него. Разумовский остановился в нескольких сантиметрах от Дубровской и осторожно присел на корточки. От него пахло корицей и чем-то терпким, воздух вокруг пропиталась этим ароматом, и девушка скривилась в отвращении, стараясь реже вдыхать. Всё в Птице вызывало у неё омерзение. — Так уж случилось, что в детстве у меня почти не было игрушек. Мне было о-очень обидно... — приторно шептал Сергей, его рука медленно коснулась лица Ани. — Поскольку, теперь я могу позволить себе всё, настало время компенсировать этот недостаток. Он фальшиво нежно провел большим пальцем по её линии лица, грубыми подушечками очерчивая контур. Девушка брезгливо дёрнула головой, чем вызвала вспышку недовольства у Разумовского. Он в ту же секунду с силой сжал подбородок шатенки, заставляя её смотреть в его пугающие глаза. — Ты не имеешь права делать из меня свою игрушку! — прошипела она, глядя на него горящим злостью взглядом. — Ошибаешься, — усмехнулся Птица. Пальцем он неторопливо провел по её губе, и Аня, воспользовавшись моментом, с особой яростью укусила его. Парень шикнул от боли, мгновенно убирая раненый палец. Сергей угрожающе улыбнулся, стирая кровь о шёлковый чёрный халат, накинутый поверх футболки. Дубровская не ожидала такой реакции, поэтому сразу же напряглась и медленно попятилась в сторону, опираясь дрожащими руками о холодный пол. Разумовский взглянул на неё исподлобья, улыбка с его лица бесследно пропала. — Тварь! Он в ту же секунду размахнулся, ударяя девушку по лицу. Жгучая боль разнеслась по щеке вместе с краснеющим следом. От мощного удара Аня едва ли не упала лицом в пол. Она тяжело задышала, судорожно хватаясь ладонью за ушибленное место. На краешке рта показалась капля густой крови, а на языке остался неприятный металлический привкус. Дубровская задрожала. Не в силах обернуться, она продолжала широко раскрытыми глазами, полными животного страха, глядеть в серую плитку кафеля. Птица теперь же и вовсе позабыл о своей наигранной любезности, он больше не скрывал злобу, что заполнила всё его нутро. Разумовский резким движением схватил девушку за волосы, с силой притянув на себя. Она взвизгнула от пронизывающей боли, голубые глаза застелила пелена слёз. — Ты будешь подчиняться мне, потому что твоя никчёмная жизнь в моих руках! — злобно прошипел Разумовский прямо над её ухом, сильнее сжимая волосы на затылке. Он не стал дожидаться ответа, потому что знал его в заранее: у Ани нет другого выбора. Крепкая хватка наконец ослабла и парень отпустил девушку. Она обессиленно рухнула на пол, давясь собственной болью, кусая губы в кровь и проклиная тот час, когда она собственноручно подписала свой приговор.

***

На шумной питерской улице сгущались полуденные тучи. Там по-прежнему кипела жизнь, как ни в чём не бывало. Аня обнимала свои плечи дрожащими руками, сидя у изголовья кровати. Разумовский притащил её сюда, сказав, что это отныне её новый дом. Но домом девушка это помещение называть вряд ли сможет, несмотря на то, что оно, на удивление, вполне приличное. В маленькой комнате с неприятно грязно-серыми холодными стенами было всё необходимое для скудной жизни: небольшой пустой шкаф для одежды, туалетный столик с овальным зеркалом и двуспальная кровать, которая занимала большую её часть и прикроватная тумбочка. Отсюда можно было и попасть в аккуратную душевую комнату и туалет, выделенный для «пленницы». Но здесь всё же было пусто и холодно, не хватало окна, поэтому полностью отсутствовал дневной свет. Его заменяла неприятная серо-синяя лампа. Птица говорил что-то про поведение и наказания, затем коротко рассказал Дубровской о том, где можно взять предметы первой необходимости и прочие бытовые мелочи, и, добавив напоследок что-то вроде «хорошего дня», ушёл восвояси. Аня не слушала его, в голове стоял невыносимый болезненный гуд. В ответ девушка не проронила ни слова, потому что знала — здесь она не задержится. По крайней мере, в её планах. Шатенка села на край кровати, устало свесив с неё ноги. Потухший взгляд уныло уставился вниз. Она обречённо вздохнула, осознавая, что попала в острый капкан. Санкт-Петербург когда-то был её родным городом. Именно здесь на его окраинах, в старых заброшках юную сиротку поймал скаут нидерландской крупнейшей военной базы. Пятнадцатилетняя бродячая девчонка промышляла на жизнь разбоями, кражами и прочими грязными мелочами. Но однажды Аня едва ли не подверглась насилию со стороны охамевшего мужлана. Бунтарский характер и бушующие гормоны не позволили пустить это дело на самотёк, и она решила по-своему отомстить. В старом заброшенном заводе Аня соорудила из подручных средств самодельную взрывчатку, хотела подорвать наглого озабоченного мужика, но планам не суждено было сбыться. Там-то и поймал её агент «Holt International», предложил выгодную сделку и умело завербовал. Уже в Амстердаме Аню сделали другим человеком: сменили цели, стёрли застаревшие принципы и привили новые. С тех пор когда-то родной Петербург стал для девушки чужим. А теперь Аня снова здесь, совершенно одна. Кажется, что вокруг только враги и каждый хочет причинить ей боль. У неё ведь нет с собой абсолютно ничего: ни запасной одежды, ни документов, ни средств связи. Даже рюкзак, который она захватила с собой в путь остался в том чёртовом фургоне. Это другая жизнь... С чистого листа. Но как положить начало, если нечем даже начать писать её сценарий? Аня схватила фарфоровую вазу, что стояла на прикроватной тумбочке, и с силой ударила её каменную стену. Сотни мелких осколков с треском разлетелись по комнате. В разбитых острых осколках девушка видела своё сердце. Дубровская тихо взывала от бессилия, но слёз уже не было. Заледеневшие руки судорожно скинули с плеч тяжёлую кожанку, которая тут же с шумом свалилась на пол. Аня чувствовала себя униженной, сваленной и втоптанной в грязь. Она ощущала это физически. Не долго думая, девушка медленно подошла к столику и села на непривычно пуфик. Облокотившись на гладкую поверхность, она почти вплотную приблизилась к зеркалу. В отражении теперь Аня видела другого человека, павшего со сладостных небес на промёрзшую землю. Покрасневшие глаза словно глядели в пустоту, мягкие волны каштановых волос превратились в беспорядочные запутанные пряди. Тонкие пальцы осторожно коснулись правой скулы с ярким багровым пятном от удара. Аня провела по ней холодной ладонью до распухшей губы, на которой ещё виднелась застывшая кровь, а затем брезгливо дёрнулась, рывком поднимаясь с места. Девушка подлетела к двери, хватаясь за ручку. Конечно, она была заперта, но Дубровскую это не остановило. Аня гневно колотила по стеклянной двери, и на удивление, она почти сразу же открылась. Но на пороге стоял Разумовский. Шатенка испуганно отшатнулась, машинально хватая с пола крупный осколок разбитой вазы. Серёжа, казалось, был напуган не меньше. Его глаза, некогда опасно сверкающие жёлтым, теперь же отражали в светло-голубой радужке вину. Парень неуверенно прошёл вглубь комнаты, заперев за собой дверь. — Не подходи ко мне! — истерично крикнула девушка, сжимая в руке осколок и угрожающе направляя его в сторону гостя. Серёжа нервно поджал губы в тонкую подрагивающую линию. Его виноватый взгляд растерянно метался по комнате. — Не бойся... — тихо произнёс он. — Я просто думал, что ты проголодалась и принёс тебе... вот это. Разумовский с осторожностью поставил термопакет из службы доставки на столик и выставил ладони вперёд, словно в знак капитуляции. Аня широко раскрытыми глазами смотрела на своего «похитителя», пытаясь прочитать его намерения по лицу. Но все мысли упрямо ускользали сквозь пальцы. Поведение миллиардера ни на шутку пугало её. Он, быть может, просто издевается? Дубровская ещё сильнее сжала в ладони острый осколок, не замечая режущей боли. Она лишь не моргая смотрела на рыжеволосого, готовясь в любой момент напасть. Серёжа испуганно взглянул на капли крови, медленно стекающие по тонкому женскому запястью и беззвучно падающие на кафель. Внутри его раздирало мучительное чувство вины. — У тебя кровь, — предупреждающе сказал он, кивнув в её сторону. — Нужно перевязать... Позволь мне... — Мне ничего от тебя не надо! — сквозь плотно сжатые зубы произнесла девушка и отшагнула ещё дальше, когда парень попытался неуверенно подойти к ней. — Успокойся, прошу! — взмолился Серёжа, прижимая трясущуюся ладонь к собственному сердцу, словно пытаясь утихомирить его. — Я успокоюсь только тогда, когда ты, больной ублюдок, захлебнёшься собственной кровью! Разумовский мгновенно поник. Он опустил голову, его глаза задёргались в нервном тике. — Мне правда очень жаль, — одними губами прошептал он и под пристальным убивающим взглядом девушки, вышмыгнул из комнаты. Этот взгляд навсегда отпечатался глубоким шрамом на сознании парня, ведь никто ещё никогда не смотрел на него так. Он видел в лживых глазах жадность, зависть, иногда восхищение и восторг, в конце концов банальное равнодушие. Но в глазах Ани были столько искренней ненависти, злобы и презрения, что их нельзя было просто так стереть из памяти. Хотя очень хотелось. Разумовский вздохнул: ему нужно принять таблетки — обычные успокаивающие, которые уже давно не помогают. Потому что проблема идёт изнутри, из тёмных глубин сознания и остатков истерзанной души. А ненависть к себе Серёжа старательно заглушает ненавистью к той сущности, что живёт в нём. И от этого ненавидит себя вдвойне. Аня прерывисто выдохнула, оседая на пол рядом с алой лужей. Сил добраться до кровати просто не было. Она посмотрела на давно закрывшуюся дверь, всё ещё не веря, что перед ней стоял тот же самый человек, что встретил её ночью. «Мне правда жаль...» — эхом доносилось до её затуманенного разума. Это не внушало спокойствия, а наоборот, пугало ещё больше, стирало границы разумного. Аня с силой зажала кровоточащую руку в кулак, словно под гипнозом наблюдая за тонкими тёмно-красными струйками. Они как багровые реки размеренно стекали от ладони, по запястью и вниз по предплечью, а потом крупными каплями падали на пол. А в голове только одна мысль: «Бежать, пока не помутнел рассудок. Бежать, пока сама не сошла с ума.»