Игрушка для убийцы

— Ты не куколка, ты магнит для неприятностей, — недовольно фыркнул Разумовский, буквально заталкивая девушку в её комнату. Он был раздражён и даже не пытался скрыть этого. В его планы не входили чужие проблемы, но раз они появились — нужно решать их жёстко и радикально. Впрочем, как и любую другую неурядицу, встающую на пути Птицы. Аня сбросила мокрое пальто куда-то в сторону и шумно села на край кровати, спрятав лицо в трясущихся ладонях, чтобы хоть как-то успокоиться. — Если бы не ты, я спокойно жила бы в Нидерландах, и никакой Бехтиев меня никогда не нашёл, — пробурчала она. — Вот что... Что мне теперь делать?! — Я же сказал: не реви! — прикрикнул Разумовский, сжав челюсти. — Да не реву я! — раздражённо ответила Дубровская, демонстративно показывая ему лицо. Слёз на её глаз действительно не было, но в них застыл немой страх и непонимание. Что делать дальше — она, конечно же, не знала. Хотелось забиться в тёмный угол, поджав под себя колени, и спрятаться от внешнего мира. Но это было невозможным, потому что проблемы найдут её везде, и даже тёмные углы башни «Vmeste» вряд ли спасут девушку. — Приведи себя в порядок, а то смотреть тошно, — уже спокойнее, но всё с тем же презрением произнёс он. Аня одарила его красноречивым взглядом, но перечить не стала — ситуация не позволяет. Парень укоризненно качнул головой и в ту же минуту скрылся за дверьми, оставляя шатенку наедине со своими проблемами. Она обречённо вздохнула, сбрасывая с себя влажную одежду, которая неприятно липла к телу. Мысли вихрем кружились в голове, а кровь кипела от испуга. Глупо было надеяться на то, что такой самоуверенный и влиятельный человек, как Бехтиев, упустит шанс отомстить охамевшей девчонке. Глупо было надеяться, что такой самоуверенный и влиятельный человек, как Разумовский, поможет ей. Но Аня надеялась всем сердцем, хотя холодное сознание твердило обратное. И если с первым пунктом в лице Бехтиева всё было предельно ясно, то второй — Сергей, ещё подавал призрачные надежды, которые, однако, с каждым его высказыванием, улетучивались. Этот вечер был окончательно испорчен. Дубровская приняла душ и почти сразу же уснула, желая как можно скорее провалиться в безмятежный сон, в котором не будет никаких проблем. У Птицы, который вновь захватил контроль над телом Серёжи, были совсем другие планы на эту длинную ночь. Сегодня он вновь наденет надёжную серо-чёрную броню и маску Чумного Доктора. Сегодняшняя жертва — Альберт Бехтиев, построивший очередное развратное казино, кишащее грязными деньгами, на месте исторически значимого культурного наследия. А ещё покусился на жизнь той, что принадлежит ему самому. Птица не любит, когда кто-то встаёт на его пути.

***

Птица снова ворвался посреди ночи. Он постоянно так делает, но Аня всё ещё не может привыкнуть к этому, поэтому сон её стал особенно чутким. Едва ли дверь приоткрылась, как девушка моментально подскочила, принимая сидячее положение. Разумовский включил лампу, шатенка потёрла сонные глаза, пытаясь привыкнуть к свету, и недовольно посмотрела на ночного гостя. — Что за манера такая — бессовестно вваливаться в мою комнату посреди ночи? — хрипло пробурчала она. Парень довольно улыбнулся, не скрывая хорошего настроения. На этот раз он был одет не в костюм Чумного доктора, а уже в домашнюю рубашку и свободные штаны, да и запах свежей гари успел смыть с тела и волос. Птица молча по-хозяйски завалился на постель, заставляя девушку рефлекторно перекатиться на край кровати. — Сегодняшняя ночь особенно продуктивная, — довольно вздохнул рыжеволосый. — Даже дышится легче... Аня напряглась, с недоверием глядя на парня. Полусонное сознание подкидывало неприятные наводящие мысли о том, что сегодня он снова совершил убийство. — Ты... снова кого-то убил? — нервно взглотнула она, резко вставая с кровати. — Да, — Разумовский спокойно кивнул. — Очистил город от ещё одного паразита. Снова скажешь, что тебе их жаль и они достойны жизни? — Сначала докажи, что они были её не достойны, — уверенно ответила девушка, показательно сложив руки на груди. Разумовский сел, согнув ноги в коленях, и с вызовом взглянул на выжидающую Дубровскую. — Первый источник заразы — Кирилл Гречкин, ты помнишь его из новостей. Он сбил маленькую детдомовскую девочку и был оправдан подкупленным судьёй, — он замолк, но лишь на секунду, чтобы проанализировать эмоции шатенки. — Второй паразит — владелица скандально известного банка Ольга Исаева, обманувшая сотни простых людей, фактически укравшая их честно заработанные деньги. Третий — Филипп Зинченко, монополист на рынке отходов. Из-за его свалки дети рождались с отклонениями, люди страдали от страшных болезней... Ну как? Впечатляет? О какой жалости может идти речь? Аня с трудом подавила в себе эмоции и задумчиво отвела взгляд в сторону, оперевшись спиной о стену. Был смысл в деяниях Чумного доктора, был прямой посыл, но методы его борьбы с несправедливостью по-прежнему вызывали долю сомнений. — Ты просто запустил необратимый процесс, в котором твоя «справедливость» вскоре перерастёт в ещё более страшное беззаконие, — тихо произнесла девушка, нервно поглаживая предплечья. — Убив одного, ты заставляешь действовать других более осторожно и умно. Всё. Разумовский хмыкнул, свесив ноги с кровати. Взгляд пугающе жёлтых глаз сверкнул в её сторону. — Не впечатляет, значит... — он наигранно разочарованно вздохнул, потерев подбородок. — Бехтиева тебе тоже, должно быть, жаль? Дубровская открыла рот в немом вопросе и тут же отпрянула от стены, удивлённо глядя на сидящего парня сверху вниз. — Да, да. Я его убил. Сжёг, как и всю остальную падаль, — прочитав в голубых глазах вопрос, ответил Птица. — Так что можешь жить спокойно. Как говорится, я тебя не дам в обиду — я тебя обижу сам. Дубровская зажмурилась, отрицательно покачав головой, а затем вновь распахнула глаза. Что-то внутри поначалу болезненно постукивало, заставляя принять шокирующий факт. Но это неприятное чувство стало стремительно исчезать, и его место заняло странное чувство умиротворения, словно тяжёлый камень упал с сердца. Где-то на глубинах сознания девушка ещё думала о том, что это аморально, неправильно, но другая его часть твердила о том, что Бехтиев, как никто другой, заслужил этой смерти. Совсем скоро тревожность и вовсе пропала, и Аня облегчённо вздохнула. Птица, прочитав все её эмоции по лицу, победно улыбнулся. — Чего и требовалось доказать: все вы моралисты до мозга костей, пока сами не попадаете в неприятности, — рыжеволосый поднялся, гордо выпрямляясь в полный рост. — Я, конечно, не осуждаю тебя, однако... тебе всё же придётся хорошенько отблагодарить меня за спасение твоей красивой задницы из очередных неприятностей. Птица теперь выглядел более пугающе, нависая над девушкой. Его губы расплылись в пошлой ухмылке, а в глазах загорелся нездоровый огонёк похоти. Ане стало физически некомфортно, будто в комнате стало меньше воздуха, и от того ужасно душно. Она медленно попятилась вдоль стены, опасаясь попасть в крепкую хватку парня, но он, восприняв это как азартную игру, также неторопливо, точно хищник, следовал за ней. — Тебе пора идти, — неуверенно забормотала Аня, нервно поджав губы. Птица в какой-то степени пугал её из-за своей несдержанности, граничащей с наглостью. — О, куколка... Я сам решу, когда мне «пора», — неспешно протянул он, точно издеваясь. Дубровская с ужасом осознала, что упирается в угол комнаты и дальше бежать некуда. Она взглянула на него и как можно увереннее заявила: — На часах три часа ночи. Я хочу спать. — А я хочу тебя, — рыжеволосый смирил её уверенным, почти раздевающим взглядом. Аня растерянно захлопала чёрными ресницами. Она выглядела такой возмущённой и обескураженной, что Птица не смог сдержать ехидной усмешки. Он сделал тот единственный шаг, что разделял их, и девушка оказалась насильно прижатой к холодной стене чужим тёплым, почти горячим телом. — Не бойся меня... — Разумовский шепчет ласково, играючи. — Я тебя не боюсь. Скрыть явную ложь, смешанную с адреналином, у неё не получается. Птица усмехается, смотрит на Аню хитрым взглядом, и осторожно касается её щёки своим грубым, чуть шершавым пальцем, поглаживая нежную кожу. Дубровская не двигается, и ей кажется, что даже не дышит. — Врёшь, — смело констатирует Разумовский. Она осторожно дёргает плечами, сложив руки вдоль туловища, но даже это невесомое движение создаёт между их телами бешеные искры, скрыть которые вряд ли удастся. Аня с вызовом смотрит в желтоватые глаза, до последнего храбрится, но парень видит всё по глазам — правду от него не скрыть. Он подался вперёд, впился в её чувственные пухлые губы неожиданно легко и нежно, и ласкал так мучительно медленно, точно издеваясь. На несколько мгновений сознание Дубровской затмилось от опьяняющих эмоций, отчего она инстинктивно прикрыла глаза. Для неё это чувство забытое, почти новое. Раньше Ане некогда было придаваться плотским утехам, поэтому, попробовав пару раз, она как-то быстро забыла это дело, отложив в «дальний ящик», и теперь каждое горячее касание парня отдавалась резкими импульсами внутри. Девушка отстранилась, пытаясь спрятать смущённый взгляд и тяжёлое сбитое дыхание. – Ты — самовлюблённый нахал с манией величия, — демонстративно отвернувшись, произнесла она, шумно выдыхая через нос. — Ты можешь говорить обо мне всё, что угодно, но твоё тело скажет гораздо больше, — нагло мурлычет рыжий, замечая лёгкий румянец на её щеках. Птица схватил шатенку за подбородок, заставляя вновь смотреть в его глаза и прижимался ещё ближе, чувствуя её тело каждой своей клеточкой даже сквозь ненужную одежду. Аня испугалась, растерялась, осознавав, что сбежать невозможно, а он не медлил пользуясь случаем, и сжал тонкие запястья, заводя их девушке за голову, тем самым полностью лишая возможности противиться. Разумовский больше не сдерживал себя, прижимался губами к её шее, оставляя влажную россыпь жадных поцелуев, пытался найти самое уязвимое место и, кажется, нашёл его. Он накрыл губами её твёрдый сосок прямо через тонкую ткань сорочки, вызывая несдержанный томный вздох. Остаток здравого смысла твердил Дубровской, что это неправильно — прикосновения, поцелуи, нахальная уверенность Разумовского, — абсолютно всё. Но его последнее действие окончательно выбило её из колеи. Ане не хотелось признаваться самой себе, что всё это время она отказывалась от нечто будоражащего, заменяя подобное серой рутиной. Рутина занимала большую часть её жизни, что привело к затянувшемуся одиночеству. Сколько бы шатенка не поджимала губы, не стискивала зубы, а рваные выдохи и тихие стоны вырывались сами собой, отчего появлялось желание закрыть себе рот, чтобы не издавать этих звуков, которые лишь сильнее разогревали фантазии Птицы. — Прекрати, Разумовский, — прошептала голубоглазая, едва ли сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, вызывающий к протесту. Птица поднял голову, показательно медленно улыбаясь, и взглянул в её потемневшие глаза. — Ты ведь не хочешь, чтобы я останавливался, — томно произнёс он. — Не обманывай себя... Рыжеволосый запустил горячую ладонь под сорочку девушки, скользя по горячему бедру, коротко лаская кожу, и наконец замер в миллиметре от краешка белья. Его губы растянулись в пошлой предвкушающей улыбке, а свободная рука всё ещё придерживала запястья. — Тебе понравится, — парень оставил невесомый поцелуй на подбородке шатенки. Птица привык подтверждать любые слова действиями, чтобы не оставлять ни малейших сомнений. В этом случае также. Он ещё пару секунд посмотрел в её глаза, а после поцеловал глубоко, уничтожив слова протеста, и скользнул пальцами в трусики, лаская разгорячённую кожу. Одно только движение Разумовского заставило девушку сжаться всем телом, в её затуманенном взгляде разгорелась пугающая и одновременно приятная новизна. Аня ответила неуверенно на поцелуй, смущение ещё не отпускало, как и осознание того, что творит этот парень. Она так и не решилась его оттолкнуть, а призрачное возражение уже давно потонуло в поцелуе. Дубровская почувствовала себя странно, вновь отстранилась от поцелуя, как только у неё не хватило кислорода, а после смущённо посмотрела куда-то в сторону, — Блять, — грубо выругалась она, когда тело начало требовать большего. — Тише-е... — Птица целует её снова, горячо выдыхая прямо в губы. Его горячие, шершавые пальцы прошлись по половым губам, коротко ласкали клитор, замерли у узкого отверстия и сразу проникли внутрь, резко меняя былую чувственность на привычную парню импульсивную страсть. Разумовский старательно пытался быть нежным сначала, чтобы Аня в его руках расплавилась, и вот теперь, когда она уже сдалась, а желание внутри него горит алым пламенем, он отбросил в сторону все формальности. Его движения стали резкими, частыми, но от того ещё более приятными. Птица наконец отпустил запястья шатенки, и она рефлекторно вцепилась тонкими пальцами в его крепкие плечи, чтобы хоть как-то удержаться на ватных ногах. Разумовский свободной рукой гладил девушку по гибкой пояснице, прижимая крепче, откровенно трахал пальцами торопливо и импульсивно, повернув ладонь так, чтобы одновременно ласкать чувствительный клитор большим пальцем, возбуждал, выцеловывал, выглаживал линию шеи и грудь, оставляя влажные дорожки поцелуев. Аня уже не могла сдерживаться, шумные вздохи переросли в тихие стоны. Склонив голову, она почти до боли прикусила губу, пытаясь заглушить в себе опьяняющее возбуждение, но это было напрасно — каждое касание, каждое движение Птицы сносило крышу. — Серёжа, — в полутумане прошептала она, и это подействовало на парня как удар током. Разумовский резко остановился и вынул влажные пальцы из разгорячённого лона, чем вызвал разочарованный вздох у Ани. Она с наивной надеждой взглянула на парня, выпрашивая продолжения, но в его желтоватых глазах теперь, кроме похоти, было и едва уловимое недовольство. — Я же говорил: не называй меня его именем, — шикнул он, оставляя на её коже своё опаляющее дыхание. Птица не хотел, чтобы Дубровская думала о том, что всплеск этих эмоций ей дарит тот тихий Серёжа. А сама Дубровская уже не могла противиться ни ему, ни себе, ни своему телу, поэтому в ответ она дёргано закивала, машинально прижимаясь к мускулистому телу. — Да неважно, кто из вас кто, — тихо проговорила она, навязчиво касаясь внушительного бугорка в штанах парня. — Просто возьми меня прямо сейчас... Он поймал её поцелуй, прерывистый, влажный, и до неприличия пошлый. Разумовскому было физически трудно сдерживаться, в штанах стало неимоверно тесно, но даже косвенно подчиняться этой девчонке — не в его планах. — Правило второе — не смей указывать мне, — почти прошипел он, чуть отстраняясь от её припухлых губ. — Попроси вежливее. — Пожалуйста, — жалобно взвыла она, но этого было недостаточно. — Пожалуйста «что»? — он издевательски приподнял бровь, зацепившись с шатенкой горящими взглядами. — Пожалуйста, трахни меня! Её голос, внезапно перешедший в жалобный писк, разбил последний сосуд его терпения. Он резкими движениями снял с Ани ненужную ночнушку. Девушка трясущимися от переизбытка эмоций руками потянулась к рубашке парня, но он требовательно хлопнул по её ладоням, заставляя прервать это действие. — Тебе ещё и про первое правило напомнить? Но Дубровская сама вспомнила слова Птицы о том, что она не может прикасаться к нему без его же ведома. Однако в эту ночь он уже на эмоциях позволял девушке нарушать первое правило, поэтому она надеялась, что сейчас можно обойтись без них. Но Разумовский привык держать всё под жёстким контролем, и секс — не исключение. Парень быстро избавился от своей одежды, полностью оставаясь голым. Шатенка с придыханием опустила взгляд ниже пояса, но не успела и опомниться, как Птица бесцеремонно толкнул её на мятую постель, стягивая с хрупкого тела тонкие кружева, оставшиеся последним барьером на пути к цели. Его руки жадно исследовали её тело: чуть сдавливали шею, спускались к груди, а потом сжимали бёдра так сильно, что Аня тихонько вскрикивала от болезненных ощущений. Рывком он поднял её на ноги, загнув раком, и звонко ударил по заднице, от чего у девушки вырвался протяжный стон. Птица взял её за волосы и, потянув на себя, резко вошёл, моментально набирая темп. Дубровская двигалась навстречу, насаживаясь на член. Его толчки были резкими, сильными и от того немного болезненными, но до сумасшествия приятными. В ней жарко, тесно, влажно, и ей, хрупкой на вид девчонке, должно быть, будет мучительно больно после, но, чёрт возьми, кого это может волновать, если удовольствие, угнездившееся в теле, опаляет жаркими волнами низ живота и комом застревает в горле. Шатенка выгибалась как кошка, сжимала вспотевшими ладонями простынь и уже не сдерживала стонов, а Разумовский прерывисто шумно вздыхал, не позволяя себе произнести лишних звуков, несмотря на дикое блаженное чувство. С каждым грубым толчком Птица чувствовал, как близится к развязке. Мысли путались, цеплялись друг за друга, при одном только виде стройного тела девушки — девушки, которая целиком и полностью принадлежит ему; той самой некогда непреклонной и упрямой, а сейчас же податливой и мягкой, молящей его о ласках. Её оргазм оказывается финишем и для него. Она стонет, почти кричит, не сдерживая себя. Тело пробирает мелкой приятной дрожью, от чего устоять на трясущихся коленях ей удаётся только благодаря крепким рукам парня, прерывисто обхвативших её талию. Разумовский утробно рыкнул, на секунду зажмурив потемневшие от удовольствия глаза. Он вынул член и излился шатенке на спину, через несколько секунд после её оглушительно-громкого стона. Птице в делах личных плевать на чувства и ощущения других, первоочерёдно он думает о себе, но в этот раз разум даёт временный сбой. Осознание того, что Ане настолько хорошо, обжигающей горячей волной обволакивает нутро. В комнате стало душно, здесь буквально пахло пошлостью и искрящимися эмоциями. Дубровская устало повалилась на кровать, рефлекторно путаясь в простынях, и повернулась в сторону Разумовского. В её глазах ещё стоял дурманящий туман, дыхание сбилось с привычного ритма, так же как и сердце, что бешено стучало в груди. Аню ещё переполняли эмоции, но они вот-вот норовились превратиться в банальную усталость. Она сфокусировала взгляд на Птице, который неторопливо одевался. Его атлетическое взмокшее тело маняще сияло в полумраке, рыжие волосы, казавшиеся темнее обычного, назойливо липли ко лбу. Он нарочно игнорировал пристальный взгляд девушки и убивающе молчал, заставляя её усомниться в правильности своего выбора. Дубровская тоже молчала, не было ни сил, ни желания выяснять какие-то отношения — это пустой номер. Лишь, уходя, замерев в дверном проёме, Разумовский обернулся и на его лице нарисовалась кривая улыбка, больше похожая на усмешку. — Сладких снов, куколка, — он кокетливо подмигнул и в ту же секунду скрылся за дверями.