«В последний раз твой образ милый Дерзаю мысленно ласкать, Будить мечту сердечной силой И с негой робкой и унылой Твою любовь воспоминать». А. С. Пушкин.
— Значит, Дирка ещё нет?.. — этот вопрос задал Микки, когда через два часа по прибытии Эрвина от того ещё не было вестей. Они, нахмурившись, стояли на Стене вчетвером: Эрвин, Летти, Ханджи и Майк — и смотрели в сторону, откуда должны были вот-вот приехать оставшиеся четыре группы из Гросы. По небу разливался алый закат, звёзды сияли на нём осколками от лезвия. «Небеса горят, мир меняется», — подумалось Эрвину. Было довольно похладно, а над ними кружили вороны — спутники смерти. Людей уже спускали на подъёмниках. Всхлипы детей, ругань стариков, взволнованные шепотки солдат — всё это могло бы заставить погрузиться в отчаяние Шадиса, но Эрвина этим было не пронять. Так нужно человечеству, значит, он делает всё правильно. — Ты поедешь без него? — спросил Микки наконец, оборачиваясь к Смиту. — Я не могу бросить Дирка, но и жизни гражданских на кону. — Эрвин потёр переносицу, буквально всем телом чувствуя, с каким страхом и непониманием на него смотрит Летти, явно знает, что он скажет, но боится услышать это. — Если Дирк не приедет, то я еду с Микки. А вы отправляете кого-нибудь в сторону Гросы, тогда… — Но Ханджи его перебила: — Почему не с Летти? Тебе же спокойнее будет. — Не важно, спокойно мне или нет. — Эрвин обнял невесту и с грустной улыбкой посмотрел на неё, и она дрогнувшей рукой сжала его ладонь. — Мы с Микки по силе равны, а ты слабее Летти, вот и выходит, что лучшим способом будет не сосредотачивать лучших солдат в первой группе. Но не перебивай. — Он вновь свёл брови к переносице. — Если кадеты, которые были против эвакуации гражданских, напали на Дирка, чтобы улизнуть, то, доехав до Гросы, солдат заметит его тело, либо гражданские дойдут сами, тогда он лично проводит их до подъёмников. — Эрвин, ты ведь мог убедить их, что это важно… Важно спасти человечество, а для этого нужно быть готовым умереть. Они же дети, им этого сразу не понять, — заметила Летти, но он прохладно отозвался: — На трусов я повлиять не смогу, а храбрых и убеждать не придётся. Дети или нет, они должны быть готовы отдать свою жизнь за других. Особенно, когда это нужно для человечества. Чем они отличаются от моего сына? Да тем, что Уилл, превозмогая страх и отбросив неуверенность, не только спас меня, но и готов бороться до последнего, — сказал Эрвин, глядя в её серые глаза, которые наполнились ужасом. — Ты же… нет, всё равно, — начала было Летти, но тут же замолчала и хотела отойти, однако Эрвин успел взять её за руку и удержать на месте. — Говори, — равнодушно произнёс он. — Ты считаешь испугавшихся солдат второсортными людьми, но вряд ли сам не дрожал перед титаном в свою первую экспедицию за Стены. Так что же, твоё мнение однобоко? Кем тогда являюсь я, если ещё утром хотела уйти из Разведкорпуса? — У Летти заалели щёки, и шея покрылась красными пятнами. Она теперь не узнаёт его, да и он сам, признаться, не находит в себе того прежнего Эрвина, каким он был каких-то восемь часов назад. Микки отвёл взгляд, а Ханджи прикусила губу. Они на её стороне. — Послушайте меня. Пусть вам так и кажется, но важно уметь отличить труса от испугавшегося. Трусы — скот, они будут бежать от опасности, а та будет их нагонять. Те кадеты говорили, что не обязаны пойти в бой, раз не давали клятву сражаться против титанов. Они ищут отговорки и лазейки, чтобы избежать страшной участи. Но те, кто испугался лишь на мгновение, готовы отбросить свой страх, переступив через него, способны принести хоть каплю пользы человечеству. Они являются его достоянием. Они становятся героями. Семя страха прорастает в цветок уверенности, а вместе с ним рождается и храбрость. Эти люди достойны всех похвал и орденов. На них держится мир. — Эрвин, — простонала Летти и прижалась к нему. Он лишь слабо улыбнулся и похлопал её по спине. Что это с ней?.. Она уже неделю то плачет, то уже через секунду смеётся. Возможно, нервное. — Мы не так умны, как ты. Твоя правда жизни совсем другая. Ты сам другой. Я временами не могу понять, казалось бы, очевидных для тебя вещей. Но ты же это осознаёшь, верно? Ты сам сделал мне предложение, значит, готов мириться со всеми недостатками? — Да. И ты это знаешь. — Так ты всё же успел? — хмыкнул Микки и похлопал друга по плечу. — Вернёмся — веди Летти в церковь. Знаю, в Бога ты не веришь, но так принято. К тому же, это прекрасная возможность сделать первый шаг к скреплению вашего союза. Вы поженитесь в непростое время, ваши дети родятся тогда же, но вы оба будете самыми счастливыми людьми на свете, ведь вы есть друг у друга спустя столько лет горечи и страданий. — Майк. — У Эрвина впервые дрогнул голос. Он дорожил Микки, хотя часто и отправлял его в самое пекло. Его дружба и верность единственные в своём роде. Летти молча моргала глазами, и Захариус развёл руки в стороны, призывая обнять его, и она бросилась ему на шею. Эрвин улыбнулся. Даже в самое непростое время они способны радоваться хотя бы мечтам. Они могли бы ещё долго стоять на Стене, но за их спинами раздался шум, и они обернулись. Молодой рыжеволосый солдат забрался к ним и обратился прямо к Эрвину: — Вас хотят видеть прямо сейчас, майор…э-э… простите… командующий Эрвин! — Весь его вид был преисполнен неуверенности и беспокойства. Он избегал смотреть в глаза, будто решил, что передал сведения, не достойные его самого. — Я с тобой, — буквально взмолилась Летти, и первая спрыгнула со Стены вниз. Лишь плащ взметнулся за спиной. — Кто меня звал? — спросил Эрвин, когда они спустились вниз и, проталкиваясь сквозь толпу гражданских, шли за солдатом к дому, где временно расположилась часть солдат. — Кадет из группы, которая находилась в Ойсине. Сэр, он говорит, что его зовут Жак Смит и что он ваш племянник. — Эрвин на несколько секунд опешил. Ещё один?.. Но затем собрался с мыслями. Если бы парень и не вступил в кадетский корпус, то мог погибнуть из-за набега титанов. Однако почему он просто не пришёл на Стену поговорить? Считает себя особенным? Эрвин же никогда не ставил себя выше обычных солдат. Даже с рядовыми он общался как с равными… А Жак… Неужели растёт таким же, как его отец? Они уже подошли к дому, и солдат, отдав честь, отошёл, а Летти, ободрительно сжав руку возлюбленного, открыла дверь, и они вошли. Большую комнату тускло освещала керосиновая лампа. Её слабый свет не мог достать до тёмных углов, где копошились и замирали на голых стенах тени. Они хозяева страха, их нельзя тревожить. Лишь стол посередине ясным островком выделялся в ночи. За ним сидел юноша, откинувшись на спинку стула и раскачиваясь на нём. Он не боится теней, ему плевать на страхи. Он чувствует себя главным, а тени крадутся, готовы подкрасться и вцепиться в горло, спину, плечи. Но они не делают этого. Выжидают подходящего момента. Когда Эрвин вошёл, юноша резко обернулся и вновь вальяжно развалился на стуле. Что ж, он не был красавцем, но не вызывал и отторжения. Обычный пятнадцатилетний парень. Крупный нос, непропорционально тонкие брови и коротко подстриженные волосы. Ничего уникального. Значит, это Жак?.. — Всё-таки явился, дядюшка, — довольно надменно произнёс он и поднялся на ноги. Роста он был среднего. Очень худой и заморенный. — Да не один… — Оценивающий взгляд в сторону Летти. — Жак Смит? — равнодушно произнёс Эрвин. Тот кивнул. — Как докажешь? — Летти перевела взгляд, полный непонимания, на него, но промолчала. Её явно удивили его холодность и подозрение. Он сможет ей всё объяснить, но потом. Жак лишь ехидно оскалился: — А зачем мне надо притворяться? Ты же всё равно раскусишь ложь. Тем более, зависеть от кого-то вроде тебя… — Он скривился, явно показывая, насколько ему противне даже одна мысль о дяде. — Ты вырос во лжи. — Эрвин стоял прямо и холодно глядел на племянника. Он ему не нравился всё больше и больше, хотя и раньше ни о какой симпатии не могло быть и речи. — Твой отец, мой брат, был падшим человеком. Ты во всём старался на него походить. Лгал мне, матери, всем. Мне было бы тебя жаль, если бы ты действительно страдал из-за того, кто тебя окружает. Но тебе нравится находиться среди скота, с ним ты чувствуешь себя лидером. Тебе с самого детства нравилось бить других детей, топить щенков, издеваться над котятами. Люди меняются редко, и ты не из их числа. Что ты хочешь от меня сейчас? — Мне нужно лишь получить шанс на выживание. Ты должен обеспечить мне безопасность и в построении, и внутри Стен, потому что не заботился обо мне долгие годы. Я тебе не сын, но племянник. — Жак подошёл ближе и снизу вверх посмотрел на Эрвина взглядом весьма обозлённым и презрительным. — Моя мать умерла, отец её прикончил, а затем спился и умер. Мне нужно было заботиться о младших братьях и сёстрах, об этих мелких спиногрызах. Я был жестоким и всегда им останусь, как и ты сам, дядюшка. — Эрвин сжал кулаки. Как бы ни старался, Жак не сможет вызвать у него угрызений совести. Ему жаль лишь младших племянников… — Мне было двенадцать лет, когда это случилось, но ты ведь у нас уже тогда получал ордена, награды, присутствовал на балах, впервые обычного солдата не из знатного рода так приняли в высшем свете. Эрвин Смит — надежда человечества. Ты купался в славе и величии. Какое тебе было дело до пятерых сироток за Стеной Мария? Мы голодали, и я решил сбежать от всего этого и пойти в кадетский корпус. Что стало с моими братьями и сёстрами, я не знаю. Но мне плевать. Я видел Уилла на учениях. Ты его холил и лелеял: по нему видно, что он любимый ребёнок. Не то что я. Но ты за всё ответишь, теперь ты будешь обязан обо мне позаботиться. И за Стенами, и в Разведкорпусе. Да, дядюшка, я вступлю туда. И так просто тебе от меня не отделаться. — И он, довольный собой, скрестил руки на груди. Эрвин молча глядел на него. Эта ехидная улыбка, самоуверенное выражение лица — всё твердило о его желчности и падшей натуре. Сложно судить подростка, но именно в этом возрасте и проявляются все черты характера. Подростки часто говорят то, что думают. Они ещё не умеют читать людей и скрывать от них всю правду столь искусно, насколько это делают взрослые. Однако и Жака винить в этом сложно. Его так воспитал Гектор, брат Эрвина, пьяница и убийца своей жены. Но и боль, ужасная мука, осталась в Жаке. Он из несчастной семьи. Однако почему Жак должен мешать или причинять боль ему, Эрвину? Да, он заслужил осуждения, но ведь и на отсутствие в жизни брата были причины. — Ты поступаешь низко, но не мне читать тебе морали. На моих плечах ответственность за судьбу человечества. У тебя, скорее всего, не получится, но хотя бы попытайся понять: я не буду спасать тех, кто дорог мне — хотя к тебе это едва ли относится, — в ущерб другим. Если ты будешь нуждаться в чём-либо, приходи, я дам тебе денег и постараюсь навсегда забыть всё, что нас связывает, но до тех пор не смей приближаться к моему дому и к моей семье. Пусть ты вступишь в Разведкорпус, но мои солдаты — люди благородные, а потому и не будут терпеть твоё присутствие рядом. Я в ответе за их жизни, но не за действия. Жак сделал резкое движение рукой в сторону дяди, но Летти, опередив Эрвина, молниеносно метнулась и схватила его за запястье. Секунду-другую они так и стояли, но парень сделал полшага назад и осмотрел Летти с ног до головы, усмехнувшись: — Хорошенькую ты шлюху отхватил, дядюшка. — И вышел прочь. Эрвин напоследок сказал ему: — Ты едешь в центре построения но не потому, что там безопасно, а потому, что в бою таким, как ты, не место. — Он успел заметить, как на лице парня застыло злобное ликование, и повернулся к женщине. — Эрвин… он… ты… — У Летти от возмущения запылали щёки, а шея покрылась красными пятнами. — Как он смеет… Что это вообще было? — взмолилась она, опускаясь на стул. — Тебе плохо? — забеспокоился Эрвин, заметив, как она тяжело дышит, сжимая губы. — Я помогу тебе дойти до врача. Мне нужна твоя сила, но жертвовать тобой я не хочу. — Тш. — Летти взяла его руку и приложила к своему лбу. Горячий. Но она, видимо, так не считала. — Всё в порядке, я просто устала. Врачей не надо, они и без того заняты. Лучше объясни, что случилось у Жака. Эрвин с подозрением посмотрел на неё, но, поняв, что так просто она от него не отстанет, решил коротко описать всю ситуацию, чтобы побыстрее вернуться к теме её состояния: — У меня есть старшие брат, сестра — она, к сожалению, уже умерла — и сестра-двойняшка. Жак — мой племянник по брату, Гектору. Он убил свою жену, но его не осудили. Почему? Не знаю. Затем начал пить, во время очередной пьянки умер, оставив пятерых детей сиротами. Я их не навещал, потому что Гектор пообещал меня прикончить, если сунусь к ним в дом. Так что я даже не знал, когда он умер. Никто не счёл необходимостью ставить меня в известность. Моя жизнь тогда казалась мне очень дорогой, я готов был умереть лишь для того, чтобы человечество жило. Но выходить за Стены, чтобы погибнуть внутри них? Я тебя умоляю! Нет, я не стал лезть на рожон впервые за долгое время. Поэтому давно их не навещал. Жак — ровесник Уилла, но учится в другом подразделении кадетского корпуса, он оставил братьев и сестёр. И теперь даже я не знаю, что с ними стало. И всё. — Эрвин опустился на колени перед Летти, и та опустила руку ему на плечо. — Ты поступил так, как считал нужным. Я не могу тебя осуждать, потому что не знаю, как бы поступила сама. Но ты мне очень дорог и поэтому я готова поддержать любое твоё решение. И даже это. Я тебя люблю, милый. Ты ведь это хочешь услышать? — Она утомлённо улыбнулась. — Мне нужно знать, что ты искренна со мной, и я это вижу, дорогая. Спасибо. Я люблю тебя, — прошептал он и, приподнявшись, прильнул к её губам. Она запустила руки в его волосы, затем скользнула ими на его плечи и начала стягивать с него куртку. И кто знает, чем бы всё это кончилось, если бы в этот момент дверь не распахнулась. — Пап… ой-й-й, простите, — раздался голос Уилла, и Эрвин обернулся, чувствуя, как пылают щёки. Тот, раскрасневшийся от бега, стоял на пороге, стыдливо опустив голову. — Дирк приехал. Не ранен, хочет вас видеть. Летти резко подскочила и, схватив жениха и его сына за руки, потащила к Стене, расталкивая гражданских, которые что-то возмущённо кричали им вслед. Наспех выяснив у Уилла, что Дирк находится на Стене и рвётся в бой, Эрвин поспешил туда. Забравшись на Стену, он понёсся к трём солдатам, сидевшим на её краю. Летти и Уилл сильно отстали, но Эрвин не мог обернуться. Взгляд его был прикован к бледному Дирку, которого обняла за плечи Ханджи, не обращавшая внимания на бегущего к ним командира. Когда до них оставалось не больше пяти метров, Гунтард поднял голову и, резко вскочив на ноги и пошатнувшись при этом, кинулся к нему навстречу. Эрвин бежал и не знал, что сделает, когда они столкнутся, но понимал одно: он не готов терять такого замечательного солдата, успевшего стать близким ему. И они приблизились друг к другу вплотную. Эрвин замер на месте, не зная, что и сказать, а Дирк слабо улыбнулся и похлопал его по плечу: — Чего молчишь-то? И Эрвин стиснул его ладонь в крепком рукопожатии. Дирк как-то поник, не обиделся, не расстроился, но поменялся в лице. Казалось бы, губы по-прежнему улыбаются, брови приподняты, но глаза… В этих зеркалах души затаилось непонимание и отчаяние. Или он, Эрвин, слишком себя накручивает, и люди устроены куда проще, а мир — прозаичнее?.. — Что произошло с тобой? — коротко спросил он, краем глаза заметив, что Летти и Уилл уже стоят за его спиной. — Кадеты? Гражданские? Только говори быстро и кратко. Дирк, казалось, остолбенел, но тихо ответил, сведя брови к переносице: — Кадеты последних групп забрали лошадей и вернулись в Гросу, чтобы спуститься на подъёмниках. Я позволил им уйти, чтобы избежать кровопролития. Гражданские здесь. — Поедешь со мной в первой группе или с Летти во второй? Тебе нужно отдохнуть? — Нет. Еду с тобой. — Тогда пошли. Гражданских скоро спустят со Стены. Мы едем впереди построения. Эрвин, получив кивок от товарища, развернулся, намереваясь отыскать своего коня и убедиться, что с ним всё хорошо, но Ханджи его остановила: — И даже не попрощаешься ни с нами, ни с сыном? Эрвин редко обернулся. Они все — Микки, Уилл, которого приобняла Летти, и Ханджи — смотрели на него с надеждой и долей непонимания. Но что они не понимают?.. — Не умирайте, тогда и прощаться не придётся. И, зацепившись тросами за Стену, он спрыгнул вниз, услышав лишь голос сына, полный отчаяния: — Я люблю тебя, отец!***
— Тебе плевать на семью, скажи честно? — коротко спросил Дирк у Эрвина, не глядя на него и сжимая поводья лошади. Они медленно (гражданские за их спинами плелись и не позволяли гнать лошадей) ехали по полю. Стен уже не было видно сзади, но они ещё не виднелись впереди. Луна освещала их лица. Полпути было уже проделано. — Нет. — И замолчал. — Да! — возмущённо вскрикнул Дирк. — Будь я на твоём месте, я бы ехал с сыном и женой рядом, а не за несколько сотен километров от них! Ты оставил Уилла и Летти! Как так можно?! Ты не стал даже прощаться с ними! Наша смерть не зависит от нас самих! Если нам суждено умереть сегодня, мы умрём, несмотря ни на что! И поэтому надо прощаться, надо проявлять чувства, надо показывать свою любовь к близким! Ничего подобного с твоей стороны я не увидел. Ты чёрствый, командир! — Пусть так. Но Летти и Уилла я люблю. И ты не можешь, просто не имеешь на это никакого права, утверждать обратное. Более того, я не согласен ни с одним твоим словом. Где те люди, видевшие список, в котором указан день смерти каждого из нас? Правильно, Дирк. Их просто нет. И даже если бы нам был назначен час нашей смерти, то тогда какой смысл думать, рассуждать, совершать великие поступки, если всё предопределено? Ответь мне, Дирк. Ведь основываясь на твоих рассуждениях, можно сделать вывод, что вся наша жизнь бессмысленна. — Тот молчал. — А смыслом наполняем её мы сами. Только мы решаем, как быть в той или иной ситуации. Это относится и к моему отношению к семье. Я люблю Уилла и Летти, они это знают, я это знаю. Так зачем кому-то это доказывать? Про меня говорят многое. Если люди скажут, что у Эрвина Смита нет сердца, то они окажутся правы лишь отчасти: оно у меня есть, но очень холодное. Ты это знаешь, но до сих пор не можешь смириться с тем, что я не прощаюсь навсегда. Я не умру, они не умрут. Мы всё предусмотрели. Так зачем сотрясать воздух пустыми рыданиями? Зачем прощаться? Эти действия ничего не изменят. Если я погибну, то всем будет уже всё равно, простились ли они со мной. Если действительно любили, уважали, то говорили об этом много раз, а если нет — к чему лицемерить? Человек дорог только тогда, когда ты можешь с ним не прощаться перед смертью, ведь вы уже сказали всё друг другу. Хоть я так и считаю, но не могу утверждать, что мне нечего сказать. Я бы прощался, если бы не был уверен, что увижу Летти и Уилла вновь. Но это не так… Поэтому мы и не друзья, Дирк. Мы приятели. Ты меня не всегда понимаешь. Зато я тебя — прекрасно. Вот и получается, что в дружбе один стоит выше другого. Но тень не для тебя. Она — для Микки. — Да не важно, на каком месте я для тебя! О Летти и сыне подумай! — Хватит. — Эрвин резко развернулся к нему и взглянул в карие глаза. Они горели огнём неприязни. — Я сам знаю, как мне с ними поступать. И сейчас это не имеет никакого значения. Мир рушится, я должен спасти гражданских, поэтому мои чувства и чувства каждого в отдельности никого не волнуют. И даже меня. Я найду время проанализировать свои мысли, но не сейчас. До Утопии они ехали молча. Приехав в город, Эрвин наконец получил возможность выспаться. Сдав гражданских на попечение Гарнизона и выслушав их слова благодарности, он со своими солдатами не стал лишний раз бурчать и просто улёгся прямо на Стене, положив плащ под голову. Отключился он почти мгновенно, а проснулся следующей ночью, пока солдаты ещё храпели. Он оторвал голову от плаща и сел, запустив руку в волосы. Ему было плохо не только морально, но и физически. Голова раскалывалась и кружилась, поясница болела, желудок ныл от голода (по прибытии солдаты отказались от еды, чтобы всех гражданских сумели накормилить). И ему не стало лучше, когда он погрузился в свои мысли. Если говорить о том, что он сказал Дирку, Эрвин не может однозначно ответить на вопрос, действительно ли он может назвать хоть какого-то человека дорогим для себя. Он знает, что многого не успел сказать Летти и Уиллу, а потому должен это исправлять, чтобы перед смертью действительно быть уверенным в том, что прощаться нет необходимости. Выходит, что Летти и Уилл не так дороги ему, как кажется. Если он хочет от них преданной любви, то должен и сам проявлять её. Это однозначно и, пожалуй, выполнимо. Желудок отозвался ещё более резкой болью, и Эрвин принял решение отправиться поискать хотя бы кусок хлеба, когда его тихо окликнули по имени, и рядом присел Дирк с фляжкой и чем-то, завёрнутым в бумагу. — Я договорился, что утром нас, солдат, покормят первыми. А это… тебе. Ты выглядишь так, будто сейчас упадёшь в обморок. — Дирк не смотрел на него, лишь протянул еду, и Эрвин набросился на неё. Половина буханки хлеба и кипяток закончились уже через минуту. — Полегчало? Эрвин кивнул и обхватил приятеля за плечи: — Миримся? — Да. Ты идиот. — Пусть так. Эрвину не хотелось спорить и ругаться. В конце концов, Дирка это выводит из равновесия, а он врач и спасёт множество жизней, если не будет переживать понапрасну сейчас. А он, Эрвин, не обращает внимания на его притворные оскорбления. Дирку за тридцать, но, похоже, это правда, что некоторые взрослеют только к сорока годам. Они просидели молча ещё несколько часов, когда начало светать, а солдаты уже проснулись и начали суетиться: кто на Стене, а кто — внизу. Второй группы ещё не было. Но титаны просыпаются… — Они скоро прибудут, Эрвин. Если что, мы прикроем их огнём из пушек, — так пообещал обеспокоенному командиру капитан Гарнизона, рыжеволосая женщина лет сорока. Но эти слова его не успокоили. — Грейс, ты не знаешь титанов. Они спят ночью, а на охоту выходят с первыми лучами солнца. Они голодны. Ты ведь утром после целого дня на ногах ешь первое, что попадётся. Так и они. Титаны уничтожат их всех. Я вынужден остаться на Стене со своим отрядом, но остальных я отправляю навстречу второй группе. Будь возможность, я сам бы бросился в бой, но такова, увы, участь командира — отправлять своих солдат на смерть, наблюдая за тем, как они гибнут. Минут через десять прикажи открыть ворота. Половина солдат уедет, треть останется на подходах к городу, чтобы защищать его от титанов, а мой отряд будет на Стене. Мне ещё понадобятся твои солдаты с пушками по всему периметру внешней части Стены и у ворот внизу. Подготовь их. Сколько по времени это займёт? — Ты ставишь сложную задачу. Около получаса. Куда поставить пушки в первую очередь? — Прямо над воротами. — Есть! — коротко ответила Грейс и отдала честь. Он кивнул и развернулся, заметив, как её губы дрогнули. — Эрвин… — тихо позвала она его, когда он уже намеревался отойти, и Смит обернулся. — Среди кадетов, находившихся на учениях в Гросе, есть и мой сын. Ты же знаешь моего мужа, он похож на него. Смуглый, темноволосый, ниже тебя на полголовы. Не видел? — Возможно. Как его зовут? — Деннис Эббот. — Видел. Жив и здоров, но не в моей группе. Больше ничего сказать не могу, потому что не знаю, — сказал Эрвин, с притворной грустью пожав плечами, но про себя добавив: «Я всё знаю. Ты больше не увидишь сына. Либо его уже сожрали титаны, либо его казнят потом как дезертира». Он не готов был подвергать риску всю операцию. Пусть Грейс надеется и думает, что её сын жив, пусть по этой причине действует уверенно. Вероятнее всего, вера придаст ей сил. Она сможет командовать Гарнизоном, но она уже достаточно разбита, чтобы подчиняться ему беспрекословно. Идеально. Дирка Эрвин решил оставить возле себя. Всё-таки настолько профессиональный врач нужен раненым лишь тогда, когда они уже в безопасности, а оказать первую помощь способен и рядовой солдат. Они вдвоём стояли на Стене и смотрели на собравшийся Разведкорпус, который Эрвин успел проинструктировать. Уже рассвело, значит, титаны проснулись все до единого, и второй группе угрожает огромная опасность. Но почему они опаздывают?.. Что-то произошло. Эрвин не знает наверняка, но уверен в этом. Когда он уже готов был отдать приказ Гарнизону открыть ворота, его внимание привлекло что-то за спиной. Он одновременно с Дирком и Гарнизоном, стоявшими рядом, обернулся. По равнине спешила толпа. Вторая группа! Они опоздали совсем немного! Прищурившись, Эрвин заметил, что седоков совсем мало. Солдат либо нет, либо совсем мало… Но впереди только гражданские и кадеты. Неужели Летти и Ханджи смогли отдать приказ прикрывать мирное население от набега титанов? — Открыть ворота! — крикнул Эрвин, и Грейс махнула рукой своим солдатам. Он же высоко поднял крепко сжатый кулак над головой и резко опустил его. Когда ворота поднялись на достаточную высоту, Разведкорпус бросился за Стены. Солдаты поравнялись с гражданскими и, выстроившись по обе стороны от них, начали отъезжать в стороны, чтобы приметить титанов издалека. А народ хлынул к воротам. Их было слишком много… Они не успеют… Эрвин уже на тот момент понимал: выживут не все. От толпы отделился один солдат на лошади и поскакал к Стене. — Ждите здесь, — коротко приказал Эрвин своему отряду и Дирку и спрыгнул вниз. Поравнявшись с тем солдатом — это был Дита Несc, поправлявший на голове платок и гладивший свою любимую лошадь по шее, — он остановился и спросил у него: — Где остальные? — Майор Летиция приказала гражданским в окружении нескольких отрядов отступать. Она осталась с Ханджи, Микки, их людьми и Леви. И, командующий, — он замялся, — она просила вам передать это… — Дита вложил в ладонь Эрвина кольцо. — Вы понимаете, что это значит? Она собралась умереть там? Вы сделали ей предложение, а она отвергает его? Простите, это не моё дело, но… — Да, я сделал ей предложение. Ты прав. Не знаю, почему Летти сделала это, но она не посмеет просто так умереть. — Мимо них спешили гражданские, рядом фырчали кони, хрюкал и блеял домашний скот, который потащили с собой, плакали дети. Эрвин стоял, опустив голову и глядя на кольцо. Она не хочет сделать его вдовцом второй раз, поэтому отвергает его. Нет, Летти не посмеет умереть. Она, её сила нужны ему, всему человечеству. Эрвин не говорил ей это часто, но именно Летти — сильнейший солдат Разведкорпуса. Она и никто другой. — Возвращайся к своему отряду. Если увидишь Летти раньше меня, то веди её сразу ко мне. Дита, кивнув с обеспокоенным видом, отдал честь и отъехал обратно, а Эрвин побрёл к Стене, отойдя чуть в сторону от торопящейся толпы. Он шёл между домов левее ворот, глядя в сторону. Сердце впервые разрывалось от тоски. Его редко отвергали женщины. Никто, кроме Мари, действительно полюбившей другого, не мог пойти против его обаяния, но здесь совершенно другое… Летти поступает глупо, ведь она любит его, но хочет заставить думать, что ни за что не выйдет за него замуж? Она хочет обидеть, задеть его мужское самолюбие. Видимо, Летти плохо его знает. Он будет горевать по ней, даже если она его разлюбит, будет помнить её всегда, что бы ни случилось. От негодования Эрвин пнул камень, валявшийся на дороге, и, проследив за ним взглядом, уловил вдалеке движение. К воротам неслись два титана. Они бегут слишком быстро. Гарнизон не сможет прицелиться пушками, но даже не пытается сделать этого. А из солдат он, Эрвин, находится к ним ближе всех. Значит, надо действовать. Гражданские закричали, кто-то из солдат рванулся вперёд. Он бросился к титанам, бегущим прямо и сшибавшим дома, навстречу, зацепился тросами за жирную тушу и взмыл над землёй. Пролетел под рукой у первого, перевернулся в воздухе и, резко выпустив газ, обрушил удар на шею. Метнулся к другому, устроился на загривке и занёс мечи. Но титан замахал руками и… подпрыгнул? Девиант?.. Земля содрогнулась, когда он вновь опустился, и Эрвин едва не повалился от удара назад, но резким движением перерубил ему шею и по туше скатился на траву, забрызганную испарявшейся кровью. Вокруг царила гробовая тишина. Гражданские замерли, во все глаза глядя на него. И они ещё стоят?.. Идиоты! — Чего застыли?! Бегите! — рявкнул Эрвин, и движение вновь началось. Что за бестолковый народ?! Вернувшись на Стену, он опустился возле двух ящиков с запасными баллонами газа и прислонился к ним, вытянув ноги и прикрыв глаза. Но просидел так Эрвин недолго. Заслышав шаги, он поднял голову. Перед ним стояла Грейс, нервно теребя край форменной куртки. — Мы прозевали тех титанов, — прошептала она. — Тебе сделают выговор, когда я напишу отчёт Закклаю. — Он вновь закрыл глаза и зевнул. — Вы бы всё равно не стали стрелять, потому что взрывной волной задело бы гражданских. Пушки у вас стоят на крайний случай, если титаны подойдут вплотную к воротам. Знаешь, я сообщу о твоей некомпетенции. Как бы я хорошо ни относился к женщинам, но вы чаще поддаётесь эмоциям и долго решаетесь на то, что мужчина бы сделал, даже не подумав. Стрелять в титанов? Да в Гарнизоне одни пьяницы, и даже они смогли бы поджечь фитиль. Ты не смогла, побоялась. Хорошо хоть ворота не закрыла. А если бы и закрыла, то я бы приказал своим солдатам поднять их, потому что нам важно спасти всё мирное население без исключений. — Меня уволят, если ты напишешь Закклаю. — Голос у Грейс дрогнул. — Может, мы договоримся?.. Денег у меня нет, ты бы и не взял, но… что насчёт меня самой?.. Я сделаю всё, что ты скажешь… Её рука опустилась на его колено и заскользила выше, и Эрвин мгновенно подскочил, оттолкнув женщину. — Ты что, дура, творишь?! — вскрикнул он. — Да как ты смеешь предполагать, что я опущусь так низко! Мир рушится, а ты думаешь только о том, как сохранить своё место в Гарнизоне! Может быть, титаны нападут и на Утопию! Тогда командовать солдатами должен уверенный человек, а не ты! — Грейс, отступившая на полшага назад, испуганно уставилась на него. — Боишься потерять место? Потеряешь. Будь уверена. — Эрвин, нет!.. Муж выгонит нас с сыном из дома, если узнает, что я опозорила его фамилию! Прошу тебя! Ну, скажи, скажи, чего ты хочешь! — взмолилась она. — Чего я хочу?! Я хочу, чтобы всё было как прежде, хочу не гадать, живы ли мои невеста и сын, хочу, чтобы безответственные солдаты покинули свои посты. И мне ничего не надо, Грейс. Иди на своё место и дай мне отдохнуть хотя бы пять минут! Я уже третьи сутки на ногах, я не знаю, что будет дальше! Но я берегу свою честь и честь других людей. Я сейчас в безопасности и хочу обеспечить её другим. — У Эрвина дрогнула рука. Будь перед ним мужчина, он бы давно встряхнул его, но трогать женщину… — Пошла отсюда! — рявкнул он, и Грейс, резко развернувшись, со всех ног кинулась прочь. А он недооценил её… — Эрвин! — раздался сзади голос Дирка, и он обернулся. — Смотри! Титаны бегут со всех сторон… — Эрвин взглянул вдаль и похолодел. Множество этих тварей бежало к людям, а его солдаты, не став дожидаться приказа, бросились к ним навстречу и начали бой. — Отряд, — подозвал оставшихся солдат Эрвин, и те окружили его. Дирк с надеждой смотрел на него, остальные — с ожесточением. — Мы идём на подмогу остальным, но не выйдем за границу домов. Гражданских будут эвакуировать на подъёмниках, оставлять ворота открытыми небезопасно. Мы потеряем многих, но должны защищать этот мир до тех пор, пока бьются наши сердца. Отдадим их за человечество! — Есть! — хором воскликнули солдаты. Лица из ожесточённых превратились в уверенные. Они, разом отдав честь, стали спускаться вниз, под Стены. Им не досталось лошадей, но остались дома перед Утопией, их хватит вполне. — Ждите меня внизу, — коротко приказал Эрвин и бегом бросился к Грейс. — Капитан! — окликнул он её, расталкивая солдат Гарнизона. — Опускай ворота. На секунду повисла гробовая тишина, и все тут же загалдели: — Твои люди тоже погибнут! — Как же гражданские?! — У тебя что, сердца нет?! — Тихо! — прикрикнул Эрвин. — Мои солдаты погибнут, но не все. Я терял многих, но не оставлял ни одного тела на поле боя. Так же поступлю и сейчас. Начинайте поднимать гражданских на подъёмниках и прикрывайте нас залпом из пушек. Женщин и детей переносите через Стену на УПМ. Так будет хоть немного быстрее. Выполняйте приказ. Грейс, опускай ворота, я скажу об этом гражданским и отправлю к вам кадетов, передайте это и им. — Я… да… — слабо отозвалась та и махнула рукой. Эрвин спрыгнул вниз и, подойдя поближе к толпе, увидел, как Дирк и его отряд отгородили её от ворот. — Не беспокойтесь. Вас переправят через Стену на подъёмниках. Пожалуйста, отойдите от ворот, — умолял тот, разведя руки в стороны. Его лоб покрылся испариной, а голос дрогнул. Чёрт, он думает, что они проиграли. Нет! Они ещё ни разу не отступали. Они падали, но поднимались всегда. Поступят так и сейчас. — Да ты даже не командир! — закричал мужчина чуть младше Эрвина из первого ряда. — Мы ещё успеем проскользнуть! Детей хоть пропустите! — Дирк слабо покачал головой. — Да что ты за тварь бессердечная! — У него есть сердце, но у меня нет, — вмешался Эрвин, и все обернулись на него, возвышавшегося над толпой. — Я командир, и вы будете делать то, что я скажу. Детей и женщин солдаты Гарнизона и кадеты смогут перенести на руках с помощью УПМ. Остальные поедут на подъёмниках. А сейчас прошу нас простить, мы идём на верную смерть, и будьте добры не мешать. — Он обернулся к солдатам и кивнул. Они, поправив УПМ, пошли за ним… Солнце ярко светило над головами, нещадно жгло и без того обгоревшие шеи, каждый шаг давался всё легче и легче, и они перешли на бег — их подхлёстывали вера в собственный успех и желание спасти мир от гнёта титанов. Недалеко от границы домов уже кипел бой. Солдаты на лошадях скакали между титанами, рубили шеи, падали и вновь поднимались. Кто-то уже погиб, кто-то полз среди луж крови, стараясь не мешать товарищам, а кто-то яростно сражался. Отлетали затупившиеся клинки, куски туш титанов. Всё шло довольно неплохо, поэтому Эрвин и его отряд остановились неподалёку, продолжая наблюдать. — Командующий, разрешите помочь! — сказал кто-то слева от него, и он, даже не глянув, кивнул. Секунда — и лишь зелёный плащ взметнулся за спиной солдата. Однако они недолго продержались. Пушечные ядра Гарнизона проносились рядом, титаны подступали со всех сторон, и им пришлось медленно отступать. Сначала оставив лишь первую линию домов, а затем преодолев и середину, солдаты потеряли едва ли не половину своих товарищей. Они один за другим исчезали в пастях титанов, а гражданские ещё толпились у ворот… Эрвин не допускал и мысли о бегстве. Они должны стоять до последнего бойца. И вдруг вдалеке что-то зашевелилось тёмно-зелёным пятном. Перерубив шею очередному титану, Эрвин замер на крыше одного из домов и выдохнул уже спокойно: они рядом, всё будет хорошо. К Утопии спешили оставшиеся отряды Микки, Летти и Ханджи. Солдаты это тоже заметили и радостно закричали. — Соединимся с другой группой! Вперёд! — прокричал Эрвин и бросился в бой. Их появление придало сил, и солдаты ринулись за своим командиром, не переча, не останавливаясь, не боясь умереть. Клинки разрубали плоть, лились реки крови, падали сражённые титаны, и уже через несколько минут от них остались лишь лужи испаряющейся крови. Эрвин огляделся. Убедившись, что титанов нет поблизости, он спустился с дома и пошёл вперёд, глядя на солдата, склонившегося над другим. Это был Микки. Он держал на руках Тесс и плакал. Плакал, как ребёнок. Рядом стояла Ханджи, опустив руку ему на плечо. Толпились солдаты, но они разошлись, завидев своего командира. Майк поднял голову. — Мы должны похоронить её, — прошептал он, глотая слёзы. Его лицо исказила гримаса ярости, смешанная с такой болью, какую трудно было представить. Он всё равно любил Тесс, несмотря на ту боль, которую она причинила. Они могли бы быть счастливы, но… — Да, — согласился Эрвин. — Как только вернёмся, похороним тех, кого смогли забрать. Он встряхнул Микки и огляделся, ища глазами Летти. Её не было. Леви стоял, потупившись… Неужели она погибла? — Где Летти? — требовательно спросил Эрвин, и повисла гробовая тишина. Никто не торопился отвечать, все прятали глаза. Наконец Микки, осторожно опустив тело Тесс на землю, поднялся и произнёс: — Мы не уберегли твою Куколку. Леви был последним, кто её видел… У Эрвина защипало глаза, и клинок выпал из пальцев, ослабевших в одно мгновение. Нет… Нет. Нет! Сердце, казалось, готово было разорваться на части. К горлу подступил ком. Всё пронеслось перед глазами: их первая встреча, нелепые попытки сходить на свидание, поцелуи в тёмных комнатах, общение с детьми, планы на жизнь. Неужели всё оборвалось так внезапно? Рухнуло в один момент?.. Дети. Уилл. — Ясно, — каким-то чужим голосом выдавил он из себя. — А мой сын? Где Уильям? Вы отправили кадетов с гражданскими, но он не приехал с ними. Где он? — Я здесь, — раздался слабый голос слева, и Эрвин резко обернулся. Бледный Уильям с перевязанным окровавленными бинтами животом опирался на руку Оруо. — Живой, — лишь выдохнул Эрвин и, шагнув к нему, стиснул в объятиях. — Она спасла меня, пап, я виноват, — прошептал Уилл, утыкаясь в отцовское плечо. Оно мгновенно намокло, и Эрвин опустил голову. Он чувствовал, что все взгляды были прикованы к нему с сыном, но как же плевать! Сердце разрывалось от боли, что его невеста теперь мертва, но колотилось от радости, что сын жив. Придётся пережить утрату, вновь потерять любовь и запечатать сердце от неё навсегда.***
Через пару часов, когда они разместились за внутренними воротами Стены Роза, у Уилла начался жар. Он лежал на плаще на холодной земле, и Эрвин сидел рядом, гладя его волосы, поднося фляжку воды к его губам, когда он просил. Иногда Уилл начинал бредить, и тогда Петра, не отходившая от них ни на секунду, прятала лицо в руках. Ещё через час пришёл Райтон с антибиотиком, вколол его двоюродному брату, что-то сказав про заражение крови, и, сменив повязку, ушёл к другим раненым. Волнение потихоньку перекрывало боль, и Эрвин смог заставить себя поесть хоть немного по настоянию Дирка. Ближе к двум часам дня Уилла и остальных раненых солдат перенесли на повозки, и они уехали. Райтон и кадеты отправились с ними. Эрвин ехал впереди, не видя ничего перед собой. Благо, Гром не споткнулся ни разу, иначе он сломал бы себе шею, рухнув на землю. Однако как бы плохо ему ни было, всё закончилось. Они внутри Стен, они хотя бы на какое-то время в безопасности… Пусть теперь он одинок навсегда, потерял половину солдат, его сын при смерти, но человечество спасено. Ужасной ценой, но оно будет продолжать жить хотя бы какие-то время. Доехали до штаба почти молча. Подъезжая к зданию, Эрвину удалось запереть переживания глубоко внутри. Боль утихнет, но не пройдёт окончательно. Вряд ли он теперь сможет чувствовать всё так же остро, как чувствовал прежде. Теперь о нём точно смогут сказать: у Эрвина Смита нет сердца и не будет уже никогда. Его не собрать, не склеить из осколков. Его перетёрли в пыль и развеяли по ветру. Его больше нет… — Смотри, экипаж, лошади… Эй, да это конь Нила! Морда такая же уродская, как у него! — вырвал друга из раздумий Микки, указывая вперёд. Эрвин поднял голову. Действительно. Экипаж, лошади, конь с уродской мордой. Военпол? Двери штаба распахнулись, и оттуда вышли несколько человек: бледный Кит Шадис, Даллиус Закклай с растрёпанной бородой, обеспокоенный Нил Док, несколько высокопоставленных военных и рядовых солдат. Первый кинулся к Эрвину и помог спешиться, потянувшись, казалось бы, обнять его, но Эрвин отодвинул его на расстояние вытянутой руки и, размахнувшись, со всей силы ударил его по лицу. — Стой! — Командующий, не надо! — Эрвин, остановитесь! Его оттащили от бывшего командира подоспевшие Микки и Райтон, а Дирк встал между ними. Эрвин бы промолчал, но, вспомнив, как относился к Летти Шадис, прошипел сквозь стиснутые зубы: — Я не собираюсь на тебя кричать и говорить ещё хоть что-то, но знай: для меня ты трус. Нам не о чем разговаривать. Я в курсе, что ты передал мне командование ещё до того, как прошли вести о падении Стены Мария, но ведь ничего бы не изменилось, если бы ты решил пойти с нами. — И, стряхнув с плеч руки друга и племянника, подошёл к Закклаю, даже не взглянув на бывшего командора. Главнокомандующий по-отечески похлопал его по спине и негромко произнёс: — Нужно срочно поговорить. На нас давит не только пресса, но и сам король. Пока что просто расскажешь мне всё, что было. Отчёты предоставишь чуть позже. Эрвин кивнул и, обернувшись к своим солдатам, сообщил им, что они выполнили свой долг и могут ехать домой навестить близких. Райтон пообещал позаботиться об Уилле и остальных раненых (Дирк, услышав о том, что он здесь не нужен, сразу же умчался к жене). И только после этого он позволил Закклаю увести себя. Они один на один заперлись у него в кабинете, и Эрвин долго, не упуская никаких подробностей, рассказывал Главнокомандующему всё: начиная приготовлениями и тактикой и заканчивая обороной Утопии. Выслушав его предельно внимательно, Закклай спросил: — А Летти? Где она? Что с ней? — Погибла. — Эрвин впервые отвёл взгляд от собеседника. Он множество раз смотрел в глаза родственникам погибших товарищей, но Закклай предупреждал его, что всё так и будет. Пугал, предупреждал — не важно. — Я не уберёг её, Главнокомандующий. — Как… как она погибла, Эрвин? — Закклай не смотрел на него — лишь в окно, через которое было видно, как солдаты разводят лошадей по стойлам. — Не знаю. Леви был последним, кто её видел. Вы знаете. Тот парень из Подземного города. Прикажите позвать его, пусть расскажет. Позвали Леви. Через несколько минут он вошёл, отдал честь и остановился, прищурившись, и равнодушно взглянул на Закклая. — Мы уже отступали, перебив половину прибежавших титанов. — Леви говорил тихо, медленно, не проявляя ни единой эмоции. — Уилл, сын Эрвина, остался с нами. И ещё некоторые кадеты… Он был один среди своры титанов, мы не углядели за парнем. И Летти кинулась его спасать, буквально вытащила его из пасти титана. — Эрвин, сжав зубы, молчал. — Тогда тот отшвырнул её в сторону обрыва, возле которого мы оборонялись. Я успел её схватить за плечо, но лишь сорвал нашивку с рукава. — Леви вытащил из кармана крылья свободы. — Она… упала вниз, на меня сразу же напали титаны, и я даже не смог забрать тело. Эрвин, Главнокомандующий, простите. Я виноват. Все мы виноваты в её смерти. — Сожаления ничего не изменят, — негромко заметил Эрвин, глядя на Закклая. Тот побледнел, но молчал — лишь глаза распахнулись от ужаса. — Леви, можешь идти. Если ты никуда не едешь, то помоги врачам с ранеными, когда отдохнёшь. — Леви, согласившись, вышел, а он продолжил: — Я любил её, Главнокомандующий, таких чувств у меня не было никогда. Я разрывался между двух огней: всё человечество или семья. Когда я переживал не сердцем, а головой, то это был первый случай. И именно тогда мне хватало сил отправить Летти в пекло. Она была сильнейшим солдатом из всех тех, которых я встречал. Более того, она, как оказалось, способна проявлять лидерские качества. Пусть это и стало её последним делом, но своей жертвой и приказом остаться она спасла огромное количество жизней. Так или иначе, она солдат. А теперь выслушайте, что говорило сердце. Оно твердило, что я её люблю, а потому не должен позволять ей лезть на рожон, должен беречь и спасать от всего, как и нужно поступать мужчине по отношению к своей любимой женщине. Летти ведь просто человек, она способна любить, у неё есть сын, но она находила в себе силы по вашему приказу выходить за Стены и соблазнять меня. Это, конечно, у неё получилось. Ваш приказ она выполнила, но не мою просьбу. Просто не успела… — Он достал кольцо и положил его на стол между ними. — На этом месте я сделал ей предложение. И она согласилась, но когда поняла, что умрёт там, в бою, передала мне кольцо через Диту. Летти не захотела сделать меня вдовцом во второй раз хотя бы формально, но… её смерть могла бы разбить моё сердце, но его, видимо, не осталось, хотя пару часов назад я и думал иначе. Будь оно у меня, реагировал бы я так спокойно на её смерть? Я ударил лишь Шадиса из-за его трусости, сорвался на нём и попрошу прощения позже, но больше я не чувствую ничего. Страх, волнение, обида — совсем ничего. Я даже не хочу больше ничего чувствовать! Зачем? Это новая боль, новые разочарования. Пожалуй, только этого я и боюсь — вновь разрушить себя оборвавшимися в один момент чувствами. Я виноват, в первую очередь, перед собой. Перед вами, перед Луи. Я оставил его без матери, но хочу попытаться дать ему всё, что может дать родитель. Прошу вас лишь об одном: позвольте мне видеться с ним. Да, больно наблюдать за ребёнком Летти, зная, что фактически собственноручно убил его мать, но я его полюбил. Пусть это и покажется вам противоречием, но я действительно не могу его бросить, оскорбить её память. — Господи, Эрвин! — Закклай закрыл лицо руками. Смит не знал, что делать. Ему было плевать. В молчании они просидели ещё минут пять, а затем тот продолжил, подняв глаза, полные слёз, на него: — Ты любил её и пытался сберечь, но всё случилось так, как предсказывал я. Увы, это произошло. Мы не можем похоронить её, значит, должны чтить память. И если Луи сам того захочет, то он будет звать тебя отцом, не буду против и я. Летти оставила после себя чудесного ребёнка, мальчишку с огромной душой и добрым сердцем. Но он не сирота, я способен обеспечить ему существование независимо от твоего участия в его судьбе. Такие люди, как ты, редко доживают до преклонных лет. Ты погибнешь в бою, когда поймёшь, что пришло твоё время, и принесёшь этой жертвой спасение всему человечеству. Возможно, это будет завтра. Или же через десять лет. Но, так или иначе, ты сделал последний год жизни моей дочери самым счастливым. Она умерла, не дожив пары месяцев до двадцати восьми лет. Совсем рано. Но что уж теперь? У тебя нечем её помянуть? — Эрвин покачал головой. — Сейчас я тебя оставлю. Приезжай завтра к нам, посидишь с Луи, если он захочет тебя видеть. И Закклай ушёл, оставив Эрвина в упадке чувств. Он не помнил, как стоял под холодными струями воды в душе, битый час, как сидел на постели, глядя на воду, скатывающуюся с коленей на пол, как повалился на заправленную кровать, сохранившую её запах, и как уснул мёртвым сном. Спал Эрвин без сновидений и проснулся уже на следующее утро. Как обычно. Шесть часов. Встал, побрился, оделся и решил навестить Уилла. Не зная точно, где находится его сын, он решил найти сначала кого-нибудь из врачей. Первым он обнаружил Райтона в кабинете, где обычно принимал солдат с травмами Дирк. Он что-то писал на бумажке, низко склонив голову и прищурившись: видимо, очки разбились. Эрвин окликнул парня по имени, и тот резко поднял голову. — Ох, это вы! Идёмте же скорее! Уилл ещё спит, но это подождёт: он здоров. Идёмте же! — заторопился он и, прихрамывая, потащил Эрвина из кабинета. — Куда мы идём? — довольно резко спросил тот. — И, пожалуйста, не выкай. Я же твой дядя и старше всего на пятнадцать лет. — Райтон торопливо закивал и пошёл ещё быстрее по коридору, где находились комнаты капитанов. Открыв перед Эрвином дверь, тот пропустил его вперёд. Он вошёл и замер. Если бы у Эрвина оставались силы, он бы заплакал. Это была её комната: меньше, чем у него, и без разделения на кабинет и спальню. На кровати в углу лежала бледная Летти. Его Летти. Она спала, а подле неё сидел Леви. Когда они вошли, тот поднял голову. — Я здесь не нужен, — сказал он и, даже не взглянув на них, вышел. Эрвин, будто бы боясь спугнуть своё счастье, медленно подошёл к кровати. Вблизи Летти выглядела совсем больной. Грудь едва вздымалась от слабого дыхания, руки лежали поверх одеяла, а глаза были закрыты. Она спала, и он не посмел бы тревожить её сон, поэтому просто присел рядом, проведя рукой по спутанным волосам. — Она приехала часов пять назад, на украденном где-то коне, совсем измученная. Упала ко мне на руки. Я еле смог привести её в чувства и накормить. Она была в ужасном состоянии, но спрашивала только о тебе и Уилле. Её тошнило от всей еды, даже от запаха. В общем, я её осмотрел и уложил спать. В целом, она в порядке, но… — Райтон замялся. Наверняка его смутило не то, что сейчас он сообщит диагноз, а то, что он скажет это своему дяде. — Говори, — жёстко приказал Эрвин. — Я не хочу тебя обнадёживать, но по-моему, она в положении, ну, ждёт ребёнка, беременна. Когда я учился в Каранесе, то изучал определение болезни по пульсу. И вот. Срок не больше месяца. Поздравлять пока не буду. Сначала ей нужно прийти в себя и только тогда я скажу точно, сам понимаешь: такой способ осмотра не точен. — Я тебя понял, — прошептал Эрвин. Она сражалась с его ребёнком под сердцем?.. Он протянул руку и погладил большим пальцем губы Летти. Райтон молча стоял за его спиной. Ещё через пару минут Аккерман-Закклай тяжело вздохнула и приоткрыла глаза. Лицо было совершенно утомлённым, но она явно выспалась. — Милая! — Эрвин осторожно, будто бы боясь повредить её, прижал невесту к себе, провёл по спине и отпустил её. — Зачем? Зачем ты так рисковала? — Ничего не говори. — У неё дрожал голос, и Летти приложила руку к животу. — Прости. Просто прости. — Она отстранилась и вновь откинулась на подушку, видимо, даже не замечая Райтона, который, однако, не позволив Эрвину ответить, произнёс: — Я должен вас осмотреть. — Тот поднялся и отошёл к столу, опираясь на него, и Райтон сел на его место. Спустив одеяло с ног женщины и убедившись, что никаких внешних повреждений, кроме разбитых коленей, нет, он долго ощупывал живот Летти и наконец спросил, обращаясь то ли к ней одной, то ли и к Эрвину тоже: — Как давно вы последний раз спали? — Месяца полтора назад. У меня была задержка две недели, но такое и раньше бывало. Я хотела сходить к врачу, но всё руки не доходили, хотя по утрам тошнило. Ты действительно думаешь, что я беременна и не потеряла ребёнка после такого? — тихо ответила Летти, прижимая колени к груди и утомлённо глядя на Райтона. — Удивительно, что вы вообще спаслись, ведь все предполагали, что вас уже нет в живых. Я бы посоветовал вам побольше отдыхать и гулять на свежем воздухе. Если вы в положении, а это весьма вероятно, то после пережитого ребёнку и вам самой лучше будет в покое где-нибудь за Стеной Сина. Сейчас я могу оставить вам наедине, потом принесу еды, и вы обязаны поесть, Летти. Я вас едва накормил вчера. — И он удалился, тихо прикрыв за собой дверь, а Эрвин опустился на кровать, усадил Летти к себе на колени и вновь крепко прижал к себе, тихо произнеся: — Я люблю тебя и очень волновался. Но ты не можешь отказаться от моего предложения. Тем более, сейчас. Ты вернула мне кольцо, но я вновь надену его на твой палец, хочешь ты того или нет. — Ты прав. Я поступила глупо, посчитав это тогда мудрым решением. — Эрвин, достал из кармана два кольца и надел одно из них (то, которое поменьше) на палец невесты, второе она дрожащими руками надела на его. — Ты же хочешь услышать, как я спаслась и что тогда произошло. Извини, я не смогу всё описать подробно, потому что мне было тогда плохо и я не слишком хорошо всё запомнила. Да и сейчас, на самом деле, мне не особо-то и полегчало… Мы опаздывали, гражданские плелись слишком медленно, и я отправила их вперёд, оставшись с Микки, Ханджи, нашими отрядами и Леви прикрывать их отступление. Кто-то из кадетов тоже остался. Титаны нас смогли окружить, и один из них схватил Уилла. Мы виноваты, мы недостаточно внимательно приглядывали за ним. Я поспешила его спасать, никто, кроме его друзей и Леви, даже не шевельнулся, когда я вырывала твоего сына из пасти титана. Его я вытащила, но меня отшвырнули в сторону обрыва. Леви кинулся следом, но лишь сорвал нашивку с рукава. Я полетела вниз, но успела зацепиться за отвесный край тросами УПМ, потеряла сознание и провисела так какое-то время. Потом очнулась и начала забираться выше. Тошнило ужасно, живот разрывался от боли (нельзя мне было ехать, знаю!). У меня просто не оставалось сил, когда я залезла на выступ поближе в краю. Но мне пришлось ждать до ночи. Тогда титаны уснули, и я выбралась. Моя лошадь не сбежала, её не увели, отступая, Микки и остальные, и я поехала в сторону Утопии. Лошадь погибла, когда оставалось совсем немного, и я пошла пешком. Перелезла через Стену, нашла бесхозного коня и приехала. Что было ночью, не помню. Проснулась — ты уже здесь… — Летти закончила говорить и перевела дух, чтобы торопливо продолжить: — Да, я виновата перед тобой, но в первую очередь, перед собой и перед Луи. Всё думают, что я погибла, и нам нужно быстрее ехать к Закклаю! Он должен знать, что я жива! Поедешь со мной?! — Поеду, но пойми: за твою жизнь несу ответственность я, а потому ты ни в чём не виновата. Я тебя люблю, и ты знаешь это. Я готов был поставить крест на отношениях, узнав о твоей «смерти». Стены рушатся, сердца тоже, но, быть может, есть ещё шанс всё собрать заново? Мы с тобой попробуем. У нас будет семья, будут дети и счастливая жизнь, пусть сейчас и тяжёлые времена…